Ранее безразличный к докладу король вдруг задал возмущённый вопрос:
– А чего это они объединились?! Что они не воюют друг с другом?! А ну пусть воюют!
– Когда они начали бунтовать, мы сами были удивлены, что они действуют вместе, но, видимо, это наша проблема, что такие разные силы объединились против нас. Что я могу организовать, это выступление перед… назовём их верными промышленниками. Но, Ваше величество, надо, чтобы Вы изволили там появиться и нечто связанное произнести, а они ещё вопросы задавать будут.
Не являющийся среди присутствующих на заседании даже среди военных наиболее высокопоставленным лицом, но очень активный Дире Йорхем в очередной раз влез в разговор:
– И неплохо съездить, например, в Красту, причём на линию фронта, а не в безопасное место, господин Хевиц.
Король злобно посмотрел на Дире. Тот ухмыльнулся и поправил фразу:
– Забыл, извиняюсь, Ваше величество.
Тут Имвик Донганый заговорил:
– Да все проблемы ваши от того, что вы народ распустили. Вот откуда они регламент для выборов на уровне страны взяли? Выкинули из ваших регламентов местных выборов слово "сословия", чуть-чуть подкрутили, и вуаля. А у нас никаких выборов нет, и вот такого бунта нет, только крестьяне иногда буянят. Также, да, Детла у вас под запретом был ( хотя и не весь), а Земм легально издавался. У нас всё подобное нельзя распространять. Да, у нас бардак, коррупция, бепредел. Но плохо работающая цензура лучше, чем никакая. Ну и у нас народ малограмотный. Да, есть проблемы от этого, зато всякую крамолу не могут прочитать. И нету таких бедствий.
Асмир опять заговорил:
– Ну остальные политики не так интересны, хотя для ознакомления могу процитировать публичное выступление в Красте Ленджа Детлы.
Тот самый митинг в Красте, который хотел процитировать Асмир Венсер, собрал немало людей. На центральной площади этого городка собиралась толпа: ожидали выступления Ленджа Детлы – весьма бодрого и уверенного в себе старика, прославившегося ещё при отце Хевица своими оппозиционными книгами по теории преобразования мира, посаженным за них и за акции, бежавшим в Лочан, посидевшим и там.
Люди собирались разные. Шёпот проходил: “А она будет? Она же из нашего города?”, “Нет, родом она из Квекена, отстаньте, хотя любопытно послушать, что она Детле скажет”, “Да зассала она, сидит в Теблене, там безопасно, там фактически армия революционная уже сформирована, а здесь что? Просто кучка людей без оружия”. “Зато именно мы голыми руками разогнали копов. Они сюда сунуться боятся”.
Да, во всех относительно крупных городах полиция была побеждена, а в мелких даже не пыталась сопротивляться.
В Красте на площадь правоохранительные органы не приходили. Те из них, кому интересно было глянуть, пришли переодетыми. Среди людей в штатском был агент Венсера, который и запротоколировал происходящее.
Вот в форме армейской пришли на площадь многие. Например, чисто глянуть на речь шатателя режима пришёл и какой-то молодой парень в офицерской форме, говорящий с небольшим акцентом г?. Взгляды на него бросали косые, но не более. Не били его, короче. Он отвечал присутствующим холодным презрением.
Наконец, на небольшую сцену вышел рыжий старик в таком же старом костюме и довольно молодой мужчина в армейской форме (другой одежды у него не было). Люди кричали, но только дед открыл рот, установилась абсолютная тишина. И началась речь:
– Вот говорит Земм, сколько у него экспертов, прекрасных, талантливых, знающих дело. Вот говорит Пеммер, что с ним армия, ну, её часть, но боеспособная, патриотичная, не спорю. А вот у меня руководитель регионального отделения партии – простой рабочий Рудкен Фрим. Он сделал больше, чем все эксперты и пушки планеты. Он в отдельном городе добился победы интересов большинства. Рудкен продолжит.
А он не мог продолжить. Он светился счастьем, постоянно трогал Детлу за плечо, как будто не веря своей удаче. Успокоившись, Фрим начал, фильтруя речь, точнее, пытаясь:
– Мы тип хотели, чтобы нас муд… гады не заставляли по пятнадцать часов ишачить. Мы это собрались, обсудили, чего хотим. Баб на… к чёрту, они денпи… депми… Короче, из-за женского труда зарплата ниже, а обед менее вкусный, работягам надо восстановить силы, как наш ох… восхитительный Детла говорит. Не место бабам на работе, их место – дом. А нам нужно повысить, потому что семью кормить. Семейная зарплата. Ниф… удивительно я умный! Ой, звиняйте, это не для публики. Ну и чем ч?рт не шутит, до девяти часов опустить рабочий день. Ну и чтобы если тебе по башке что-то прилетело, то чтобы платили тебе. Мы думали, что проси больше – получишь, что хочешь. А мы собрались и всё, всё смогли. Потом война всё обратно откатила, да и нас массово позабирали, бабы вернулись обратно, но мы могли.
На словах про то, что женщинам надо дома быть, у Детлы перекосило лицо, но он поправил его. Затем начал сам:
– Если будут вопросы, перебивайте, не бойтесь. Товарищи, ваша радость от прекращения войны, ужасной, кровавой, крайне наивна, войны будут, пока государство принадлежит тем, кому сейчас принадлежит оно вместе с фабриками и дворцами. Они же и грабят вас, оплачивая лишь часть вашего труда, заставляя вас работать ради жалких огрызков. У вас нет сил на что-то, кроме поесть и поспать после работы. Многие ненавидят свою работу, говоря философским языком, страдают от отчуждения. Вместо саморазвития, удовлетворения потребностей вы работаете целыми днями, рушатся ваши семьи. А норма прибыли всё падает, то есть кризисы, разрушающие жизнь рабочих, будут продолжаться. Если данный строй постарается отказаться от всех глупых своих черт, то он перестанет быть собой. Этот строй должен закончиться, как и все предыдущие.
Из толпы кто-то спросил:
– Что думаете о Гле Кантроне и тотальной демократии?
Детла ответил:
– Интересная, любопытная особа. Не люблю за глаза говорить плохое о ком-то, кто имеет немало со мной пересечений. Я согласен, что без тотальной демократии, которую мы построим с помощью революции, нашей цивилизации конец. Не верьте Свулу Земму, который равенством голосов затушевывает неравенство капиталов, определяющее выборы и контроль над чиновниками. Ну как бы сколько у тебя денег, столько и голосов. Не верьте Хермеру Пеммеру, который хочет бросить вас в лапы владельцев, не даруя даже равенства голосов по закону. Вроде надо поддерживать всех, кто за тотальную демократию – строй, где нет государства и централизации? Но есть те, кто хочет построить тотальную демократию сразу. Вот как раз эта самая Кантроне. Но это же просто утопия. Это сильно не скоро. Да есть уже прогресс, есть такие люди, как Рудкен Фрим. Он в вашем городе фактически создал с нуля профсоюзное движение, добился радикального улучшения условий труда. Но давайте быть реалистами. На что мы будем эту тотальную демократию строить прямо сейчас? Не развиты производительные силы ещё. Надо вначале нужно построить стадию творчества социума: централизовать основные ресурсы, поставить под контроль общества, построить производство непосредственно для благ людей, а также нужна, понимаете, дисциплина, как на научно организованной фабрике.
Опять кто-то возмутился, но кто-то другой:
– Булочные тоже отбер?те?
– Зачем? Пеките свои булочки. Но для того, чтобы вам их печь, нужно, чтобы клиентам было, чем платить. Для этого нужно основные ресурсы и централизовать. Чем более жёсткая дисциплина будет, тем ближе мы к обществу совсем без дисциплины! Да здравствует творчество социума! Вопросы?
Из толпы послышалось:
– Я! У меня довольно большой вопрос.
Она стояла довольно близко к сцене, так как пришла заранее. Её было видно и Детле, и Фриму. Это была женщина под сорок, с тёмными кудрявыми волосами, у неё не доставало части зубов. Возможно, её нос был ранее сломан, а потом неудачно сросся, но, возможно, он от природы был кривым. Женщина была склонна к полноте, но была нормального веса, потому что у неё почти не было денег на еду. Её тёмные глаза смотрели на Детлу с восхищением, как будто он не человек, а что-то большее. А, может, она просто была в него влюблена. Понять было сложно. Она начала говорить:
– Здравствуйте, Вы говорите верные вещи, но хочется поинтересоваться. Вот я горничная Ведле Кифде. Я женщина, а ещё я енка. Я ограничена в правах и подвергаюсь общественной травле, при этом я ещё и работаю. Будет ли что-то сделано для равенства наций и полов?
Этот вопрос она задала, чтобы Детла произнёс нечто, противоречащее словам Рудкена, который Ведле успел выбесить своим выступлением. Детла ответил:
– Эти мелочи отвлекают от истинной борьбы крупных социальных групп. Мы боремся за рабочих, а не за женщин, так что тратить силы на Ваши проблемы не будем. Ладно, заговорился, что-нибудь дадим, но после освобождения рабочих. Вначале поможем рабочим, а потом представителям разных народов и женщинам, право голоса будет точно для всех. Да и наёмный труд освобождает женщин.
На этом месте шпион Венсера покинул мероприятие. Были зафиксированы те, кто задавал вопросы.
Опять люди начали громко кричать.
К Детле после митинга подошёл какой-то внешне жизнерадостный мужчина:
– Меня зовут Дуффе Веммер, если не знали раньше, я заместитель Свула Земма. Знаю, не любите Вы Свула, но посмотрите, с кем Вы уже сотрудничаете. Не хочу уничтожать Ваши связи с нынешним активом, хотя, возможно, в случае коалиции актив может и сам уйти. Это официальное предложение Земма о сотрудничестве, о создании прогрессивной коалиции. Придётся немного смягчить риторику, потому что мы зависим от некоторых средств, но не более.
– Даже в вопросе прав женщин Фрим прогрессивнее Земма. А в остальных вопросах – тем более. Спасибо, не надо.
Дуффе ушёл, злясь.
Детла на следующий день поехал в Теблен.
А потом стало известно, что король для борьбы с оппозицией решился всё же на использование армии. Из всех городов, кроме Теблена, где оппозиция имела уже свои отряды, начали выезжать люди, замеченные на разных акциях протеста. Рудкен Фрим должен был организованно вывезти весь актив партии Детлы и всех, кто засветился на митинге, участвовал в забастовках – короче, сторонников. Но то ли не понравилась ему речь Ведле, то ли решил он, что страшные женщины некоторой национальности не имеют права даже на безопасность, то ли действительно не обнаружил её в городе – короче, приехав в Теблен со сторонниками, он сказал, что не нашёл женщину, которая задала вопрос про пол и нацию.
Но ничего после ответа на вопрос о правах женщин и народов Венсер не описывал. Закончил он свою речь словами:
– Ну остальные политики совсем не интересны.
Имвик удивился:
– Не интересны? Мы немного изучали деятельность Г?лле Кантронович.
Тут у членов правительства, чьи жены были из приюта Кугнер, а также у Дире искривились лица.
А Имвик продолжил:
– Она подданая Г?, дочь блестящей фамилии, задолжавшая хорошую такую сумму. Видимо, из-за этого и подавшаяся в радикальное движение, обойдя по уровню радикализма Детлу, которого она, как нам известно из её попыток профсоюзной деятельности, уважала ранее. Её отряд тотальной демократии (он так и называется) создан из всякого сброда (в том числе её заместитель Зомре Векхе является уголовником), субтильных интеллигентов, хотя есть и рабочие, и даже имеется профессиональный военный один по имени Иснер Кермер. Там есть в том числе женщины. Г?лле считает, что так им помогает освободиться. Вообще, их речи весьма интересны, потому что как будто бы Вас, Ваше величество, основных оппозиционных политиков не существует, а есть лишь детлисты, ну и лексика соответствующая, предупреждаю. Вот, что она вначале произнесла перед работниками захваченного её людьми и ими самими хотя позже предприятие заставили вернуть хозяину, а после напечатанного в газете "Тотальная демократия": "Говорят, что пока самоорганизация невозможна, что пока нужна иерархия, а децентрализация ведёт к хаосу. Говорят, что мы чуть ли не в прошлое тянем с самоуправлением. А у меня вопрос, а что их централизация делает? А кто наверху, как его вы контролировать собрались, ау, детлисты? Вы палки просто переименовываете, а бьете также больно. Говорят, что борьба за женщин, за народы отвлекают от истинной борьбы? Скажите это свяллам, восставшим против омерзительной империи Г?. Скажите это повстанцам в Тэ, которые наряду с борьбой за фактическую независимость борются за мир без угнетения. Скажите это жителям Кини, где после справедливой войны пошли мощные социальные движения, которые были, правда, задушены в зародыше. Мне лично национальные темы не близки, но угнетение национальное – это мерзко. И как можно, когда одна иерархия признается порочной, а на другие глаза закрывают. А некоторые хотят загнать в семью, чтобы хорошо оплачиваемый рабочий, квен по национальности, мог получить бесправную служанку, зависимую от него. Ау, домашний труд – такой же труд. Только его обобществление, только слепая проверка при приёме на работу, только равная оплата, только право женщин на своё женское самоуправление, только право на образование, только право на тело, право не стать матерью, если хочешь. Короче, боритесь за свободу, захватывайте в своё самоуправление все предприятия: от заводов до булочных! Ну и государство уничтожать надо немедленно, не слушая всяких пеммеров, земмов, детл". А, извините, наврал, тут Пеммер и Земм тоже упоминались.
Опять завыл король:
– Обманули, партнёры обманули. Балет!
А Дире громко сказал:
– Кто куда, а я в Красту.
Глава 3
Боевые действия против Кини обострили общество в Квен. Гле помнила, как после мобилизации родных люди становились злее.
Массовая армия – ключ не только к большим страданиям, которые испытывали люди из двух стран в ужасной бойне, особо не изменившей границы. Массовая армия после окончания действий в значительной степени поддержала начало революции.
Когда Гле решила, что тотальные демократы должны иметь свою структуру, она в основном из маргинальных кругов создала отряд тотальной демократии, который, как она планировала, будет управляться эгалитарно. Но после того, как несколько бывших уголовников стали устраивать многочисленные грабежи, Гле решила, что эгалитарно продолжит управляться только газета "Тотальная демократия" (потом и в ней вся власть оказалась у Гле) , а политическое руководство отряда будет в её руках, а военное – в руках профессионального военного Иснера Кермера. Ну и пришлось (причём, без какой-либо санкции сверху, раз иерархию Гле презирала) вводить смертную казнь за мародёрство, грабежи и дезертирство. Но всего лишь как временную меру, затянувшуюся на полтора года идущей революции и гражданской войны. В принципе, даже после не самых эгалитарных решений, ей продолжали смотреть в рот люди из отряда, особенно те, кого она, по сути, вытащила с самого дна, причём в том числе организовав для них образовательные курсы, на которых рассказывала им всё, что знала. Зачастую абсолютно не нужные в повседневной жизни вещи, но многим всё равно была интересна лемма о трезубце какая-нибудь. Наиболее преданным был Зомре Векхе. Его Гле отыскала на улицах Красты, когда была вынуждена покинуть фабрику. Первые действия они организовывали вместе. И именно печатал листовки, и именно он тоже участвовал в экспроприации, и именно он помогал Гле сменить внешность, при этом отказавшись выбивать зубы. Гле знала, что он её любит, но после того, как Крун Датта её принуждал к половым отношениям, больше никого не могла любить сама. Только Вселенную и тотальную демократию, которую на практике она реализовывала, точнее пыталась, потому что предприятия и особняки, которые были заняты и переданы простым людям (которым это нравилось), всё же заставляло революционное правительство вернуть законным хозяевам. Но через практику налаживания тотальной демократии, найденные чуть ли не на помойке её люди всё больше проникались идеями, декларируемыми Гле. А через бесконечные тренировки Иснер делал из вчерашних преступников или идейно заряженных хлюпиков людей, способных хоть как-то вести боевые действия.
Несмотря на то, что времени прошло довольно много, полноценные выборы ещё не были проведены, у власти, по сути, был коллективный диктатор из нескольких популярных политиков и просто квалифицированных специалистов. Конкретно армией в конкретный момент занимался Хермер Пеммер. У него была задача сделать нечто монолитное из объединения групп людей по принципу "чей командир, того и идеология". Даже знамёна были у людей разные, в зависимости от идеи: пеммеристы взяли перевёрнутый флаг роялистов, то есть две горизонтальные полосы: белая и зелёная; земмисты сделали флаг из двух вертикальных полос, но тоже бело-зел?ный; детлисты сделали флаг той же формы, что и у земмистов, но красно-зел?ный; Гле думала, что использовать для флага, объявила приём идей и голосование (когда оно объявлялось, ещё была эгалитарная структура отряда), в ходе которого выбрали флаг – прямоугольник, разделённый на два прямоугольных треугольника: чёрный ( верхний) и зелёный ( нижний).
Отряд формировался в Теблене – первой столицы повстанцев после начала крупных боевых действий, прошёл через Квекен (родной город Гле). Она думала, посещать или нет могилы родителей, потом решила, что нет, не достойны. А потом публично объявила, что посещение могил предков – архаичная традиция, которая должна отмереть.
Передвижение к Красте много лет назад сильно отличалось по характеру (путь в детстве был гораздо безопаснее и не сопровождался смертями подчинённых, да и их не было), но ощущения были близкие. Когда Наклина Прицидовская-Кантронович говорила своей дочери: "Г?лле, ты едешь в прекрасное место, тебе там очень понравится", то дочка верила. И ей в принципе нравилось больше, чем дома. Пока не оказалось, что её ждет.
Много лет спустя Гле хотела освободить девочек из, как она считала, почти борделя. Она горела этим всю кровавую дорогу, она горела этим под стенами Красты. Жаль, что по дороге к Красте потеряла она свои очки с простыми стёклами: именно в них она была на провозглашении республики.
Долгое время не могли перерубить снабжение, с большими потерями роялисты всё же привозили необходимое в город. Дире Йорхем построил несколько бастионов, редутов, а также устроил несколько батарей, так что город стал не таким беззащитным, как виделся ранее. И республиканцы в этом убедились.
Но пусть не сразу, но со временем город был окружён полностью. Но, несмотря на бомбардировки ( господствующие высоты были за повстанцами), несмотря на четыре попытки штурма, город держался. Многочисленная роялистская пропаганда слагала пафосные стихи про защитников города, писались картины. Вспомнили даже, что в этом городе родился дед Хевица Вармор – последний король, который хоть что-то делал для подданных. Ну и пропаганда опиралась на вполне реальные факты стойкости.
После четвёртой попытки как раз и оказалась армия в руках Хермера Пеммера. Совсем скоро должны были пройти первые выборы лидера, и Хермер очень хотел их выиграть, а потом постараться не проводить новые как можно дольше. Именно к выборам и нужно было Хермеру взять Красту. Он очень желал этого и был готов не считаться с потерями и разрушениями. Его спросили:
– Но в Красте тоже живут Ваши избиратели…
– Из мирняка там в основном женщины и мелкие, они всё равно не могут голосовать. А мужики… Там у них всё уже отжали или порушили, они уже этот… ценз не пройдут.
От выбравшихся из города местных и от перебежчиков стало известно о порядках в Красте, которые своей волей устроил Дире.
Ещё кольцо не замкнулось, как всех наиболее нелояльных жителей было приказано арестовать. Таких было немало, дело в том, что сразу после революции в Красте был митинг с участием Ленджа Детлы, на который пришло немало горожан. И не все из них смогли город покинуть. Потом арестованных расстреляли. Укрепления ( в том числе баррикады на улицах, на случай боёв в самом городе) также должны были строить как защитники, так и жители, за неявку нужного числа людей от квартала было наказание. Вообще, Хермер Пеммер, узнав о законах осаждённой Красты, подумал, что это идеальный строй.
Когда кольцо замкнулось, то всю еду, которая была в городе, было приказано централизовать. И все жители подчинились приказу. Все, кроме Барет Кугнер. Она отказалась отдавать многочисленные запасы, как и пускать раненых в дом. На закономерные возмущения она показала бумагу, которую ей прислали из правительства. Дом был объявлен неприкосновенным. Бумагу эту Барет сумела получить чуть ли не на флажке, чуть ли не в последний момент, когда можно было проехать в город.
Она была расстроена, что не получилось покинуть Красту. Когда ещё гражданских выпускали из города, она планировала эвакуировать приют. Но заболела сама, выехать не могла, так как слегла, чудом не умерла, а вывезти девочек без себя – потерять бизнес, ведь это скорее всего значило оказаться по разные стороны от линии фронта: в то, что Краста выстоит, Барет не верила совершенно. Эвакуация была отменена, хотя старших девочек она по дешёвке сбагрила разным чиновникам и певцам, в панике бегущим из города. В приюте самым старшим девочкам из оставшихся было лет четырнадцать.
Двенадцатилетняя Урма Кюснам, устав после занятий, где ей рассказывали про философов, которые жили так давно, что не было ещё привычных стран, не желала читать благопристойные книги или играть в лото с другими девочками. Она хотела посидеть у окна, положив ногу на ногу.
Урма почему-то вспомнила уроки географии. В детстве (ну то есть в лет восемь-девять) ей казалось просто учить границы: по Йуннским горам и по одному водоразделу на востоке – граница с Г?, на севере историческая область Чибла – граница с Кини, где-то через океан, на западе – Лочан и Тэ, совсем на востоке – Уоро. Ещё южнее огромный океан. Урма помнила, что в детстве для неё одним из самых неочевидных фактов была фраза, что "Наша планета – Кевера". Как это, наша планета? Мы все коллективно кроме этой поверхности владеем ещё чем-то? Как это, на шаре живём? Урма долго не могла это осознать.
Если говорить о географии Квен, то Урма помнила, что столица Квен – её родной город – Зинри, город номер два – Бренс, главный порт на юго-западе – Лимесен, крупнейший город на севере Квен – Чибла, чуть южнее – Мевемоке. На реке Круда крупнейшим городом был Меркон, на реке Краста не было больше населённых пунктов, чем Краста. Короче, такие простые факты, к которым привыкнет много кто.
Когда началась война с Кини, то официальное представление о границах менялось в связи с успехами и неуспехами квенской армии. Карты устаревали иногда в течение дня. Урма тогда ещё жила дома, её родители не заморачивались о смене карт, а вот Барет Кугнер, чтобы угодить правительству, покупала несколько раз карты с разными границами. Безусловно, справедливыми, историческими и никогда больше не подлежащими изменению. Их нашла Урма в одном из шкафов, как только приехала в Красту, уже после войны. Первой же мыслью Урмы было: какие же эти карты некрасивые по сравнению с той, к которой она привыкла. А пока всё шло, мама Урмы просто закатывала глаза, видя очередной захват чего-то, на что точно не претендовали, или сдачу чего-то, что объявлялось вечно квенским. Папа Урмы не понимал: зачем эта возня, сделали бы старые границы и флажками отмечали во всех публичных учреждениях линию фронта, как нормальные страны, после войны что-то, что получится аннексировать, нарисовать на карте, зачем зря бумагу переводить. Но нет, этого желал лично Хевиц, что это не просто какая-то оккупация, это очередное присоединение на века. До первого крупного поражения.
Наконец, подписали мир. Тот факт, что у Квен на несколько деревень больше, чем было до войны, муссировался. Тот же факт, что большую часть территории Кини, которую королевство Квен задекларировало своей, пришлось вернуть, старательно забывался.
Когда началась революция, то Урма решила, что южный городок Теблен, в котором она никогда не была, но в котором зародилась республика, теперь её любимый и самый замечательный.
Когда Урму только-только привезли в Красту, то она пыталась похулиганить. Она отметила на большой карте, висящей в классе, границы республики Квен и направления продвижения повстанцев. Но после уборки класса Урма заметила, что кто-то превратил это в бесформенное пятно. Карту заменили, никого не наказав.
Кстати, при приближении республиканцев к Красте, на уроках вс? меньше было материалов про то, какие республиканцы мерзкие, как всем надо поддерживать короля. Хотя в простых школах в городе всё было наоборот. Урма это узнала из разговоров с детьми на улице.
Урма глянула вниз. Вдоль дома шёл, видимо, выполняя какое-то важное поручение, её ровесник – защитник города по имени Гуниц Датта, ему папа Крун Датта предложил принять участие в обороне города уже после того, как кольцо захлопнулось, Гуницу казалось это игрой, поэтому он согласился. Урма знала, что симпатична Гуницу, поэтому он иногда говорит то, что не должен. Она спросила, есть ли ещё еда и боеприпасы у них. Гуниц сказал, что есть, хотя стреляют роялисты не так активно, как раньше. Он взглянул ещё раз на Урму, а потом побежал в район одного из построенных после начала гражданской войны бастионов вносить свой вклад в убийство большого количества людей за небольшой город.
Оглядевшись, что никто не следит за ней, она шепнула: “Они стреляют менее активно, то есть скоро всё будет хорошо” и радостно попрыгала. А потом стала тихонько насвистывать гимн Республики Квен. Тут она почувствовала на своём рте чью-то руку. Это была горничная Ведле Кифде. “Заткнись, пожалуйста, если жить хочешь”, – услышала Урма. Урма обернулась, показала язык, но замолчала, про себя подумав: "Как же они меня достали! ".
А Хермер Пеммер готовил своих (и не очень своих) людей к финальному штурму.
За сутки до начала штурма Гле добилась личной встречи с Хермером Пеммером и попросила его дать согласие на переговоры по поводу Гуница Датты, к которому у Гле, несмотря на ненависть к его папе, были тёплые, почти материнские чувства. Она хотела попытаться вытащить мальчика из города на свободу, чтобы потом найти ему новых родителей. Но Хермер заявил, что не намерен давать согласие на такое, что все защитники Красты должны быть убиты или пленены. Да и почему он должен возиться по поводу одного ребёнка. Кантроне ушла ни с чем.
Когда были захвачены (после сильнейшей бомбардировки) укрепления, построенные рядом с городом, точнее, то, что от них осталось, защитники стали отступать в сам город, занимая уже крупные жилые дома, особенно на перекрёстках.
Довольно большая группа роялистов, правда, только с винтовками, без артиллерии, заняла позиции в приюте Кугнер.
Когда тотальные демократы захватывали квартал, Гле могла лично не участвовать в штурме дома, но считала это бесчестным, а также хотела лично освободить символ своего рабства – приют Кугнер.
Восемнадцатилетний Прар Клап – сын учителя древних языков – совершенно не мог держать расстояние 2 шага. Он это понял из локальных боестолкновений до переброски в Красту, а также из возмущений Иснера Кермера. Но оказалось, что он не самый неудачник в отряде.
Из дома вели люди из винтовок, используя его стены как укрытия. Хотя они до начала осады были примерно, как Прар по уровню подготовки, армейская дисциплина и бои их сильно закалили.
Повстанцы бежали на дом и тоже вели огонь из винтовок.
Часть повстанцев, не участвовавшая ещё в боях, дрогнула, некоторые побежали от дома, хотя защитников было меньше, чем штурмующих, даже несмотря на то, что больше половины тотальных демократов не было задействовано в штурме.
Но даже те, кто не дрогнул, создавали неприятности друг для друга. Друг Прара Терк Емфен очень сильно замешкался при перезарядке и был убит. Подруга Прара Лалу Ниун на ровном месте упала прямо под ноги кому-то из повстанцев (который вообще не должен был быть так близко к Лалу), эта куча увеличилась за счёт ещё нескольких людьми, также упавших. Все в этой куче погибли, кроме Лалу, которая отделалась царапиной.
Но всё же численный перевес дал знать. Повстанцы ворвались в дом. Гле лично застрелила двоих обороняющихся. Роялисты были оттеснены на второй и выше этажи. Тут человек, подозрительно похожий на Эвера Кюнна, приказал прыгать из окон. Повстанцы, находящиеся во дворе, совершенно не ожидали и не реагировали, так что роялисты, выпрыгнувшие из окна, вообще без потерь отступили к центру города.
Вроде мечта Гле исполнилась: приют был освобождён. Конечно, большие потери сильно её шокировали, но всё же вроде как воспитанницы теперь не являлись фактически собственностью Кугнер. Вот только пафосным речам о том, что отныне девочки свободны, места не нашлось. Когда, убедившись, что в доме роялистов больше нет, Гле приказала гражданским: Кугнер, девочкам и персоналу покинуть подвал, в котором они прятались в момент боев за дом, она поняла, что республиканцев, а особенно их – тотальных демократов, здесь не считают освободителями. Для почти всех девочек Гле была предательницей и оккупанткой, о чём они ей и кричали. Лишь выстрелив в воздух, заставила она их замолчать. Барет пыталась убедить Гле приказать её людям покинуть разрушенный дом, заявляла о своём крайнем неприятии старых порядков и невыносимых страданиях при старом режиме, но Гле не верила Барет и имела свои планы.
Под конвоем нескольких тотальных демократов Гле загнала жителей дома в кабинет Барет Кугнер, а затем, наведя ствол на хозяйку, прошипела:
– Сейчас ты откроешь сейф, по одному будешь доставать каждый, каждый договор, зачитывать текст, а потом жрать его, причмокивая. Задание ясно?!
– Что ты себе позволяешь, Кантронович!
– Кантроне или Бродяга, прошу звать меня так, рабовладелица Кугнер.
Вначале Барет трясущимся голосом зачитывала тексты и, преодолевая отвращение, ела бумагу. Некоторые девочки стали с одинаковой ненавистью смотреть на воспитательницу и на повстанцев, некоторые затыкали уши, самые маленькие просто плакали. С торжествующим видом стояла только Урма, но и ей казалось унижение чрезмерным.
Вдруг Барет прорвало:
– Кантронович, ой, конечно, Кантроне! А ты хоть знаешь, сколько раз звучал отказ от предложенного мной жениха? Один раз, это была ты. Другие девушки даже не знали о договоре, так как соглашались сразу. Человек, который мог стать твоим мужем, сейчас командует обороной этого города. Представляешь, какой это был завидный жених?! Да, браки принудительные, но тогда преступники – почти все отцы семейства, почему страдаю только я? Да, я действовала во имя корыстного интереса! Так вся экономика работает. Всё благо образуется именно после сочетания корыстных интересов, и только такие идиоты как ты или твой нелюбимый Детла будут иное говорить. Ах да, ещё Дире Йорхем подобное заявлял про гнусность эгоизма, когда пытался у меня дом отжать под госпиталь, а я ему бумагу показала. Но почти никому, кроме тебя, мой приют не приносил страданий: родственники получали деньги вместо содержания ненужной сироты, девочки получали кров, неплохое образование и гарантированного обеспеченного мужа, который в свою очередь получал хорошо воспитанную и гармонично развитую жену с титулом. Ну а я получала деньги. И никто, кроме тебя не ныл. Более того, ты думаешь, что действуешь ради других, но любой наш поступок – это наша на самом деле выгода. Мы не умеем думать о ком-то, кроме себя.
