Папа отвел Любашу в первый класс, когда ей исполнилось семь лет, но в школе ей сказали:
– Девочка, тебе нечего делать в первом классе, ты слишком хорошо читаешь, отправляйся сразу во второй.
Забавно, но история повторилась. Двадцать два года тому назад, когда папа пошел в школу, ему там сказали те же самые слова:
– Мальчик, тебе нечего делать в первом классе, ты слишком хорошо читаешь.
Это что? Гены, рыжие гены, которые передаются от отца к дочери, от дочери к внуку, затем от внука к правнучке?
Но школа школой, а теперь Любаше пятнадцать, и нужно решать, учиться ли, кроме школы, этой проклятой музыке. Ближайшее музыкальное училище было в Караганде, там жили тетя Нина, папина старшая сестра, и бабушка, любимая бабушка Сима. Бабушка уже жила в самой Караганде, в центре города, на улице Нуркена Абдирова. В прошлом году умер дед, и дом на Ростовской улице пришлось продать. Продать светлый и радостный родительский дом, где выросли все внуки, где царило счастье. Бабушка Сима попробовала жить у старшей дочери, Нины, но квартира дочери на задворках Караганды, на Федоровке была маленькой, там было очень тесно. У старшего сына Фреда – там она не ужилась с невесткой Машкой. Младший сын был очень далеко, да и слишком жарко для нее было в этом южном азиатском городе Джамбуле. Тогда они объединились с давней приятельницей Ефросиньей Павловной, у той тоже умер муж, и стали снимать на двоих квартирку. Молодые хозяева квартирки, хорошие знакомые Ефросиньи Павловны уехали по контракту на три года в Египет, строить там социализм. Двум аккуратным, чистеньким старушкам было уютно пить чай, обсуждать новости и принимать гостей – детей и внуков, выкраивающих минуты и часы, чтобы навестить их.
Словно плохо замешанный блин, расползлась на многие километры Караганда – шахтерский город. Глубоко под землей в удушливой тьме скрежещут цепи угольных комбайнов, гремят отбойные молотки, добывая на гора уголь, и растут черные египетские пирамиды шахтных терриконов, разбросанные по ровной, как стол, казахстанской степи. Шахта номер один, номер два, номер тридцать один бис… Шахтерские поселки жмутся к черным чудищам, это Старый город, обреченный на умирание. Вырабатываются угольные пласты, садится, проваливается земля в шахтерских поселках, перекашиваются, змеятся трещинами шахтерские жилища, и люди переселяются в новые, строящиеся районы – спутники Старой Караганды – Майкудук, Тихоновка, Федоровка, Михайловка. А поодаль, на нетронутых угольных пластах растет новая Караганда – Новый город, с широкими проспектами, стадионами, институтами.
Елена Марковна Миллер, преподаватель музыкального училища по классу фортепиано, строгая, сухопарая дама, удалось пробиться к ней через цепочку знакомых, прослушала Любашу и сморщила нос.
– Девочка, несомненно, музыкальная, но подготовка… где, Вы говорили, она окончила музыкальную школу? В Джамбуле? – она еще раз сморщилась. – Тогда все понятно. С такой подготовкой нечего и думать о поступлении в наше училище. Впрочем… – она смерила Любашу изучающим взглядом, перебрала Любашины пальцы своими сильными пальцами пианиста. – Можно попробовать. До вступительных экзаменов еще есть время, и я берусь позаниматься с Вашей дочерью. Но есть условие. Ты способна заниматься по четыре-пять часов в день, не думая об усталости?
– Да! – отважно ответила Люба.
Так начался Любашин испытательный срок. Она жила пока у тети Нины, на дальних задворках Караганды. Тесновато, но рядом – школа, которую нужно было кончать, и где тетя Нина работала учительницей. Сразу после школы – бегом на автобус, полчаса, чтобы в дороге почитать учебники и в уме сделать домашние задания, в полтретьего – час занятий в классе Елены Марковны, потом бегом, на автобус – в музыкальную студию клуба шахтеров. Туда по протекции Елены Марковны ее приняли на работу аккомпаниатором для певцов, за это платят сто двадцать рублей и разрешают заниматься после занятий с певцами, сколько хочешь, на студийном рояле. Вечером в восемь часов заскочить на десять минут к бабушке Симе, пообедать не успела, и бабушка кормит Любашу разными вкусностями. Но некогда. “Бабушка, я побежала, у нас в школе завтра контрольная по математике, нужно подготовиться”. Поздно вечером добраться, наконец, до тети Нины, сделать впопыхах домашнее задание и провалиться в пропасть сна без сновидений, чтобы завтра утром повторить все заново: школа, автобусы, музучилище, клуб шахтеров… Первое время было невыносимо тяжко, а потом привыкла, втянулась. Отсыпалась в воскресенье, когда не нужно было идти в школу. Зато в воскресенье можно было позаниматься на училищном рояле два лишних часа и неспешно погостить у бабушки.
Она справилась. В июне окончила среднюю школу с серебряной медалью, тоже семейная традиция.
А в июле предстояли вступительные экзамены в музыкальное училище. И это была развилка жизни: получится или нет? С первыми тремя экзаменами Люба справилась легко. По истории музыки попался билет “творчество Чайковского”, это она знала назубок, по истории партии тоже повезло – второй съезд РСДРП, как Ленин разругался с меньшевиками и основал партию большевиков. Любе всегда было смешно от этого знаменитого съезда. Их всего-то была горсточка умников, живших заграницей и ругавшихся друг с другом, обзывавших друг друга разными кличками. А сейчас об этом съезде написано множество книг, и нужно запомнить, кто что сказал, а в заграницу ездят только дипломаты и великие артисты, такие как Рихтер или Гиллельс. Диктант по сольфеджо тоже был простой, и Люба написала без ошибок. А теперь предстоял экзамен по специальности, и у нее замирало сердце и подкашивались ноги. В зале за большим столом сидела комиссия, профессора и педагоги, строгие и беспощадные, и Любе было страшно, оттого что она сейчас выйдет, сядет за рояль и забудет ноты. И голова была совсем пустой, из нее вылетело всё, что учила она. Люба ходила взад-вперед перед закрытой дверью и все больше трусила. Громом прозвучало, когда подошла очередь, и ее вызвали. Главное, не смотреть на строгую комиссию за столом, а смотреть на клавиши. Она не торопясь подстроила стульчик рояля по себе, подняла кисти рук, замерла не мгновение… и осталась один на один с Музыкой. Не было строгой комиссии за спиной, ушли волнение и страх, и только баллада Шопена, страстная, метущаяся лилась из-под ее пальцев. Она окончила балладу финальным аккордом, встала, повернулась и увидела одобрительную улыбку Елены Марковны за столом комиссии. Люба сама поняла, что у нее получилось.
На следующий день утром у списка поступивших, вывешенного на доске объявлений, было не протолкнуться, Люба вставала на цыпочки, но мешали головы впереди, наконец, она пробилась и увидела свою фамилию. Она поступила! Теперь бегом – к бабушке, закружить, обрадовать ее. И по дороге заскочить на центральный телеграф, дать телеграмму домой в Джамбул с единственным словом “поступила”.
Музыкальное училище располагалось в центре Караганды и в центре интенсивной студенческой жизни. Недалеко был Горный институт и недавно открывшийся Университет. Педагогический институт был не в счет, туда поступали те, кто проваливался на вступительных в Университет. Что касается медицинского, то там, у них было все обнаженно, все органы и части тела, они на занятиях в анатомичке резали трупы. Бр-р-р! А в музучилище был явный дефицит мальчиков, но девчонки – все, как на подбор, загадочные, как эльфы, красавицы. Нигде не умели так организовать капустники, с музыкой, с пением, с юмором, и на эти капустники сходился цвет карагандинской студенческой общины.
Это были семидесятые годы, когда вольнолюбивый дух, зародившийся в годы хрущевской оттепели, уже был задавлен мерным наступлением брежневского застоя взрослых и скучных родителей, когда цинизм и желание заработать легкие деньги уже накрыли столицы, когда люди перестали верить в светлое будущее. Железные скрепы, многие годы державшие в строгости и запретах страну советов, постепенно ржавели, опадали. Слегка приоткрылся железный занавес, и оттуда, из заграницы хлынули обалденные финские брючные костюмы, сапоги и музыка – Битлов, Луи Армстронга, Фрэнка Синатры и Джо Дассена.
Для Любы это был, наверное, самый яркий период в жизни. Освободилось место в общежитии училища, и ее поселили. Как иногороднюю и поступившую в числе лучших, комната на четверых, не нужно ездить через весь город на опостылевшем автобусе. Она получала повышенную стипендию, пятьдесят рублей и продолжала подрабатывать концертмейстером в клубе шахтеров – плюс сто двадцать, еще и родители подбрасывали. Ого! Она была богачкой, могла запросто пригласить своих друзей в кафе “Василек” и гордо расплатиться за всех. Купить бабушке пакетик ее любимых конфет “Мишка не севере”. У нее были теперь верные и сердечные друзья, много друзей, целый курс, но самыми близкими были Полина Фридман, Польчик, пианистка из ее, Ольги Марковны класса, восторженная и рыхловатая, недоумевавшая, как Люба может так крутиться и так везде успевать и Веня Журов, с филологического факультета Университета, знавший на память всего Евтушенко, достававший и приносивший для прочтения все номера “Юности” и “Иностранной литературы”. Они, ее друзья, слегка обремененные учебой, с вольным посещением лекций, наслаждались жизнью и свободой, легким флиртом, спорами за бокалом сухого вина о том, чья поэзия полнее отражает молодежные стремления – Бэлы Ахмадуллиной или Андрея Вознесенского, и чтением самиздата. А ей было некогда, хронически не хватало времени на личную жизнь. Ольга Марковна почему-то занималась с ней больше, чем с другими и задавала на внеклассную подготовку много больше, чем той же Полине, да еще работа в клубе. “За что мне такое? – жалела себя Любаша вечерами, валясь от усталости на общежитейную железную койку с провалившейся сеткой. – Мне уже семнадцать, жизнь проходит мимо, скоро я стану старой и больной, так и не встретив любимого человека, не испытав щемящей тайны большой и чистой любви, все некогда. Как-то не получалось у Любы встретить настоящую любовь. В школе девчонки влюблялись, дружили с мальчиками, и Любу никто не замечал. Может быть потому, что была она всегда самой младшей, и мальчишки ее всерьез не принимали? А может потому, что не красавица? Люба рассматривала себя в зеркало и вздыхала. Ничего яркого и выразительного. Вместо соболиных бровей – какие-то блеклые кустики. Люба пробовала подкрасить их карандашом, но тогда получалось неестественно, даже карикатурно. И нос, и подбородок у нее – мимо пройдешь – не заметишь. В училище на молодежных вечерах девчонки крутили любовь напропалую, а Любе было все некогда. А что если бросить это училище, поступить в Университет на филологический, как Веня. Или как тетя Нина, она ведь тоже училась на филологическом факультете в Пермском университете. И жить как все. Поймет ли ее папа? Должен понять. В июне Люба оканчивает второй курс и на все лето – в Джамбул, отоспаться, отдохнуть от нескончаемой беготни.
Любаша долго трусила признаться папе в своем решении. Папа же непреклонный, он рассердится,
сразу начнет про бороться и искать…
Но все обернулось не так.
– Ну, что же, – спокойно сказал папа. – Ты уже взрослая, у тебя уже есть паспорт, и ты вправе сама определять свой путь в жизни. Только я должен сказать тебе две вещи. Во-первых, ты моя дочь, хотя уже совсем взрослая и тебе уже семнадцать. Но ты останешься моей дочерью, и тогда, когда тебе исполнится двадцать семь, и ты выйдешь замуж. Ты останешься моей дочерью и тогда, когда тебе будет тридцать семь и у тебя будут дети. И когда у тебя появятся внуки, ты останешься моей дочерью. А во-вторых, – папа помолчал, а потом как-то странно посмотрел на Любашу. – А во-вторых, я тебе запрещаю бросать незаконченное дело. И не потому, что у меня есть какая-то власть над тобой, а потому, что потом, спустя время, ты перестанешь себя уважать за это и будешь горько винить себя. Потому, что уважающий себя человек никогда добровольно не бросает начатого дела. Ты сейчас на третьем курсе? Так вот, оканчивай училище, диплом на стол – и ты свободна в выборе дальнейшего пути.
7
Андерс уезжал в Днепропетровск, оставляя жене квартиру со всей мебелью, захватив с собою только дочь, рояль, тахту и раскладушку, чтобы было на чем спать первое время. Не слишком высокая плата за свободу.
Южный город-красавец привольно раскинулся по берегам воспетой Гоголем реки. Центральный проспект – почему-то не Ленина, как во всех советских городах, а Карла Маркса, тянется вдоль Днепра от железнодорожного вокзала, и на этой Карле-марле – десятки уютных варэнычных, где совсем не дорого, но обалденно вкусно – варэники з вышнямы, варэники з сыром – так называется творог по-украински – вареники с картошкой и даже с мясом, но это не пельмени, а тоже варэники. А в кафешке рядом можно взять чашечку кофе с кусочком киевского торта – бело-розовый крем тает во рту, а начинка похрустывает на зубах. И ни одного пасмурного лица, все улыбаются, радуются жизни. Недалеко – кинотеатр документального кино, вход и выход без перерывов, за двадцать копеек, там такие удивительные фильмы показывают: “Дiвовижно полюванне” – это “Необыкновенная охота”, фильмы про Африку, про путешествия по всем странам мира. А если устал или не интересно, то в любое время можно выйти на яркое украинское солнце, спуститься к набережной, широченной, с гранитным парапетом, со скамеечками и белыми акациями в прогалах между плитами. Там чинно гуляют, любуясь рекой, дамы с собачками и почтенные старички. Но долго гулять по набережной нет терпения, и вприпрыжку, по ступенькам – к пляжу, тоже широкому, из желтого песка, сбросить на ходу платьице и окунуться в теплую воду Днепра, а потом сидеть на чистом золотистом песке, и папа рисует веточкой на этом песке телевизионную башню, похожую на матрешку с широко расставленными ногами и торчащими врозь руками-антеннами. Ее будут строить в Ереване, а пока папа на заводе чертит чертежи этой башни. Папа работает конструктором на заводе, а завод называется очень весело – завод Бабушкина. Оказывается, был такой революционер Бабушкин. Он почему-то не взял себе другой, боевой и революционной фамилии, как все делали – Ленин, Сталин, Киров, Молотов, а остался со своей, милой и трогательной. А наша бабушка пишет, что скучает по Любаше и папе, и, наверное, они с тетей Ниной приедут в гости в Днепропетровск.
А еще если пройти по набережной, то можно дойти до острова Тараса Шевченко, туда ведет пешеходный мост, очень высокий, и по нему толпой идут люди, и туда и обратно, потому что на острове Тараса Шевченко очень интересно, там детский городок, качели, карусели и колесо обозрения. А еще можно переехать на трамвае на другой берег. Трамвай идет очень долго по мосту, и в окно виден весь Днепр с курчавыми, как зеленые барашки, островами, разбросанными тут и там, а под мостом проходят буксиры, тянущие здоровенные баржи, и прогулочные катера. В катерах сидят веселые люди, они машут платками, и Любаша машет им в ответ. На том берегу совсем мало загорающих и купающихся, зато можно переплыть на остров, он недалеко от берега, метрах в ста. Немного страшновато, но папа плывет рядом. А остров необитаемый, и среди ивняка – остатки костров, это сюда иногда заплывают дикари с луками и стрелами, в набедренных повязках из травы и перьями во всклокоченных волосах. Они и сейчас, наверное, прячутся в чащобе и скрежещут зубами. Конечно, дикари не настоящие, это такая игра у них с папой.
Поздно вечером они возвращаются на трамвае домой, загорелые, уставшие и счастливые. Андерс снимает флигель у двух добрых стариков на Рабочей улице, недалеко от Южмашзавода. На этом самом заводе делают ракеты. Космические ракеты, на которых в космос летают наши советские космонавты. Это большой секрет, и поэтому шёпотом говорят, что самые главные цехи завода, где делают ракеты – глубоко под землей, чтобы не узнали американские шпионы. А флигель, где Любаша живет с папой – небольшой домик в глубине двора, там две небольшие комнатки и газовая печка с плитой. Во дворе растут высоченные грушевые деревья, и на них висят янтарно-желтые груши, высоко-высоко, не достанешь, а когда подует ветер, груши падают прямо на землю и разбиваются, как маленькие бомбы. Вдоль улицы посажены абрикосовые деревья, и асфальт под ними усеян золотистыми шариками плодов. Но их никто не собирает, потому что они мелкие, а на рынке целыми ведрами продают абрикосы втрое крупнее.
Любаша угомонилась, уснула, а Андерсу не спится. За летний день дом накалился до нестерпимой жары, он выходит на двор, сидит на скамейке.
Тиха украинская ночь, прозрачно небо, звезды блещут – пришли пушкинские строки. Звезды здесь, на юге, действительно, яркие, иглистые. Как в Узбекистане, где он служил в танковом батальоне пятнадцать лет тому назад. Ну вот, исполнилась его давнишняя мечта, он отвоевал дочь, Кировский ЗАГС развел его с женой, и теперь он свободен, как птица. Только что делать с этой свободой? Ему уже тридцать три, Любаша быстро взрослеет, уже скоро она станет девушкой со всеми девическими проблемами и секретами, и ей нужны будут женские наставления. А ему самому? Женщины появились на обочине его жизни. Вера, слегка перезрелая девица, соседка по конструкторскому бюро, очкастая, ссутулившаяся над чертежной доской, верный товарищ и помощник, когда нужны таблицы Брадиса или нормативные документы. Галина, познакомился с ней случайно, крупная, пугающая здоровьем и энергией хохлушка, знающая толк в украинских борщах и домашних печениях. Галя, похоже, поставила себе целью откормить худющих Андерса и Любашу до украинских стандартов, и не остановится ни перед чем в достижении этой цели. А Андерс не может забыть тихих шагов Люси за спиной, там, в далеком Темиртау, ее тонкой фигуры и печальных глаз. Он работает ведущим конструктором в одном из бюро завода. Работает на сдельщине, зарабатывает двести пятьдесят в месяц, больше, чем начальник отдела. Интересная, но напряженная, выматывающая мозги работа. И что? Так всю оставшуюся жизнь? На заводе имени пламенного революционера Бабушкина люди работали многими годами на одном месте, никуда не уезжали, только разве уходили на пенсию. Андерс многому научился здесь и теперь готов двигаться вперед, в новые, неизведанные дали. К тому же надежды на скорое получение квартиры, увы, провалились. Завод строил новые дома для своих работников, но участок для застройки получил в густо заселенном районе города, в Чечелевке, и в ближайшие годы там ничего не будет. В отделе кадров ему намекнули, что скоро освобождается должность начальника отдела технического контроля, можно предложить себя. Но такая работа не для Андерса, он творческий инженер, а не чиновник. Ну, все. Хватит жалеть себя, нужно идти спать. Завтра воскресенье, и у них с Любой впереди занимательный день. С утра – первенство страны по баскетболу, и будет играть сама Ульяна Семенова – монстр ростом два десять из Прибалтики, а вечером – концерт самого Анатолия Соловьяненко, знаменитого украинского соловья, Гале с большим трудом удалось достать билеты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/eduard-dipner/delovaya-zhenschina-70904722/?lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
