Эдуард Билак "Экспонат 2. Попутчики"

– Две тысячи.

– Всего!!!

– Баксов.

– Как, оказывается, всё просто…

– Ты думаешь, ты один пожадничал? Все люди одинаковы. Тебе это любой жулик скажет. Вопрос в том, как выяснить порог жадности, через который человек не перешагнёт.

– Тебе они предъявлять не пытались?

– Они же не курят. И позориться среди своих не будут. Всё просто…

– Пожалуй, ты прав. У богатых всё просто…

– Есть такой каламбур. У простых – всё просто. У богатых это «просто» – ПРОСТО ДОРОЖЕ. Ладно. Не кури, не кашляй. Удачи тебе!

На том и расстались.

Иногда меня спрашивают: «Ты что, совсем не курил?» – «Как не курил? Курил. По две пачки в день „Примы“ выкуривал». – «А как же ты бросил?» Я неизменно отвечаю: «Жадность. Обыкновенная человеческая жадность». Редко кто понимает, о чём я, а мне и не надо. Разве можно объяснить, как дёшево я отделался и как действительно рад, что бросил курить…

Голос

С Валентиной я познакомился случайно. Знакомиться с женщинами всегда лучше случайно, я так считаю. Ведь, когда тебя знакомят преднамеренно, это напоминает заведомую договорённость о случке животных. Что, в принципе, не есть хорошо. А неожиданность знакомства таит в себе притягательность познания. Это когда тебе тридцать, ты уже знаешь, чего хочешь, и от тебя, по-хорошему, ничего другого и не ждут.

В ларёк я шёл за водкой, уже вполне довольный жизнью, но… недовольный количеством выпитого в гостях. Из гостей и шёл, в сторону дома, но опять же не забывая, где находится ларёк. Время – после полуночи. Темно. Осень. Сыро и слякотно. Ещё и в девяностых, не в каждом дворе фонари горели. Пакостное время, пакостная погода. Тот, кто родился там, где проживает и поныне, свои дворы знает от и до. Это аксиома. Тем более если сам в своё время ботаником не был и по темноте ходишь привычно и без напряга. Вот и иду. Мне осталось-то пройти через арку, ведущую во двор, наискосок и на месте… Только в арку занырнул, пару-тройку шагов сделал, от стены силуэт отклеился – и классическое «Сигареткой не угостишь?». Первым делом по-пацански глянул туда, откуда пришёл. Чисто. За едва видимый передо мною силуэт глянул – тоже никого. Ладно, думаю, мало ли, у человека по ночнику действительно курить нет. Мне что, отравы жалко? Ну и говорю: «У меня „Прима“, я другие не курю. „Приму“ будешь?» – «А что, „Прима“ не сигареты?» – хороший такой бас, благодушный. Достаю сигареты, а про себя думаю: как в потёмках-то увидит, караульщик сигаретный? То, что караулил специально, это к доктору не ходи. «Может, и прикурить дашь?» Помню с юности: спички и зажигалку дай, сам огонь не добывай. Ну, протягиваю пачку, с ней и зажигалку одной рукой. Хоть и выпивши, вторую руку на всякий случай для возможной ответки приготовил, куда-нибудь в область уха-лица. Как-то в потёмках проситель руку мою нашёл (или разглядел?) и пачку мою с зажигалкой взял. Он, когда мою руку нащупывал, кольцом меня задел. Было бы маленькое – не заметил бы, а тут хорошее кольцо, большое. Гопники с такими не ходят, они такие снимают. Опять же… может, вообще из латунной трубы кольцо? «Далеко спешишь?» – это понятно, что мне вопрос. «За водкой», – зачем врать, спрашивается. Может, человек тоже в одиночестве пить не хочет? «А-а-а-а», – это тоже мне, но уже с пониманием ситуации. Пока ведём этот неспешный диалог, мой собеседник на ощупь выудил себе сигарету, вставил в рот и зажёг зажигалку, прикурить значит. «Баба!» Передо мной закуривала баба! Хорошо одетая, не страшная даже по темноте, но баба! «Я себе уже взяла, – это она опять же мне басом шаляпинским заявляет. – У тебя есть с кем пить?» – зажигалка погасла, только уголёк горящей сигареты озаряет часть лица. Её рука, в которой была моя пачка сигарет и моя же зажигалка, толкается мне в грудь. Забирай, мол, твоё. Я и забрал.

– Сейчас куплю, и видно будет, может, и повезёт, даст бог собутыльника.

– Считай, что уже дал. Пойдём, я сегодня с тобой.

– А если у меня дома баба ждёт?

– Ага! С собутыльником? Баба своего мужика в ночь из дома не выпустит, скандал закатит, если же упёртый мужик, с ним попрётся. Один ты сегодня. Без никого, – рассудительно так мне басом объясняет мою неправоту. Я, грешным делом, и сам понимаю: права баба на все сто! – Ну что, идём, что ли?

– Идём. Звать-то тебя как?

– Валентина.

– Хорошо. Меня Эдуардом зовут, если что… И ещё, Валентина…

– Ну?

– Ты это, на будущее, у мужиков в подворотне курить лучше не спрашивай, а то неправильно поймут и в ухо можешь схлопотать запросто.

– За что? Что, девушке спросить сигарету нельзя?

– За голос, Валентина. С таким голосом «кошелёк или жизнь» спрашивать можно, – это я уже по пути в киоск говорил. Благо, что недалеко идти пришлось. Валентина была с пакетом, в котором побрякивала уже приобретённая до меня посуда. Мы его пополнили моим приобретением и двинулись в сторону моего пребывания, на тот момент общаги, где я проживал после очередного развода.

Потом мы сидели и пили водку, немного правда, не до свинского состояния, затем, естественно, легли в постель. Вернее, это образное выражение, у меня диван. И всё было, как обычно происходит у взрослых похотливых особей: прелюдия, секс и приход. Только когда у неё подкатил экстаз и она его в полной мере стала испытывать, она в порыве этого экстаза и нахлынувших на неё светлых чувств выдала фразу: «Бля, хорошо-то как! Кайфово!» Мало ли я фраз слышал, в порыве-то страсти и по приходе? Наслушался. Только когда тебя к себе прижимают и на ухо тебе это говорят, ощущение ещё то… Потому что басом и громко. У меня, как она мне это сказанула, всё в организме вялым и импотентным стало. Слез я с Валентины, понятно, что не совсем довольный, закурил. Она поднялась, что-то на себя накинула и ушла по своим женским делам. Сижу, курю, размышляю. Как оказалось, всё у Валентины было нормальным: порядочные для обхвата кисти сиськи, хорошей упругости зад, фигурка не мини, а в самый раз, и в совокупности ко всем этим достоинствам ещё и лицом не уродина. Кончил бы раньше неё, и пусть хоть что говорит, опять же… раньше девушки кончишь – чего же хорошего для репутации и для девушки? Пришла Валентина, села рядом, закурила.

– Чего кисляк тут состроил? Наливай давай, догонимся, и наверно, ещё на разок тебя разведу, – это она мне. Кому же ещё…

– Слушай, разводила, я хоть на пять раз согласен, даже на всю ночь, только молчи, ради бога. Ты как сказанула, что тебе кайфово, у меня рейтинг обвалился. Напрочь.

– Кто?

– Слушай, будет приход – помолчим, ладно?

– А что, когда тебе говорят, что от тебя кайф словили, тебя не прёт?

– Валентина! Голос-то у тебя мужской, ощущение по темноте, что тебя пидор похвалил.

– Ты при свете любишь, что ли?

Зажмурился я. «Не понимает? Или не хочет?» – так я подумал. А она как ни в чём не бывало разливает, благо, что ничего отродясь не убирается, пока всё не опорожнили. «Давай не сиди, пей, хвастун. „Я хоть всю ночь могу!“ Сейчас по паре пропустим и проверим, на что ты годен», – так она мне басом своим заявляет. Я глаза свои ещё и не разжмуривал, и потому, с закрытыми-то глазами, прям кажется, что сижу с таким же пьяным мужиком и водку халкаю. Открыл глаза. Нет, сидит напротив симпатичная бабёнка, из футболки без лифчика груди выпукло и соблазнительно вырисовываются… «Ну и хрен дали делать-то?» Взял налитое, чокнулся с ней, выпил, занюхал чем-то и решил: буду стараться кончать раньше, до её прихода, и плевать мне на репутацию! Так у нас и пошло. То она торопится, то я, а пьяные уже кайфа никакого поймать не можем, ни она, ни я опять же. Она ещё тоже: «Дай повернусь… жёстче давай… грудь прижал, отпусти…» – а мне уже по барабану, басом это всё или тенором, так и пробарахтались невесть сколько.

Проснулись ближе к обеду. Вернее сказать, она меня растолкала бесцеремонно. «Вставай, орёл. Мне уходить пора». Я спросонья подумал: товарищ милиционер меня в кутузке будит. Глаза открыл: нет, не милиционер. Смутно начал вспоминать вчерашнюю знакомую, даже имя вспомнил.

– Куда пора?

– Мне на работу. В баре я работаю. Он у меня с полудня открывается, а время уже к полудню. Похмеляйся. Там ещё есть чем. Я через пару дней заскочу проведать. Только раньше двенадцати не жди, бар до полуночи.

Я уже проснулся, присмотрелся: свеженькая штукатурка на лице, ни одной мятой складочки, довольная собой и жизнью физиономия, словно и не кувыркалась всю ночь и водкой не злоупотребляла.

– Ты каким спортом занималась? – вот ведь какой дурацкий вопрос мне в голову пришёл в тот момент.

– Я деревенская. Мы можем по бидону браги выпить и не заметить, – сказала это и пошла. – Я не прощаюсь, – это она мне уже у порога добавила не оборачиваясь. Так и ушла.

Встал я, похмелился, как был, без трусов и прочего. Закурил, посмотрел вокруг. Всё раскидано, словно драка порядочная была, стол полон объедков, пепельницы – окурков… Бр-р-р… Посидели, называется. Зато натрахался так, что пару дней буду вести себя спокойно-удовлетворительно.

Стали мы с Валькой встречаться. Почему с Валькой, а не Валентиной? А она мне при второй встрече заявила: «Или Валей зови, или хотя бы Валюшей». (Когда тебе это басом так заявляют, хочется пойти навстречу.) Я выбрал компромиссный вариант, по-простецки стал величать её Валькой. Ну, в морду не дала, шипеть не стала, и то хорошо. Приходила она ко мне ночью, после работы в баре, где она барменшей и работала. Приходила, само собой, тогда, когда местные, общежитские сплетницы уже по большей части или под своими мужиками были, или, если одинокие, в своём гордом одиночестве, по норам своим сидели и очередную «Санта-Барбару» смотрели. Мы с ней не торопясь пили, закусывали, трахались, в перерывах между траханьем опять пили… Только с дивана нам пришлось съехать на пол. Протраханный, пожилой диван предательски выдавал не только наши телодвижения, но и, скорее всего, наши пламенные чувства. Потом мы немного спали, и ближе к обеду она отчаливала, довольная собой, бросая меня допивать недопитое и отсыпаться за недоспанное. Когда она уходила, всё женское население моего этажа уже было на работе и видеть её вряд ли кто и мог. А если и могли, кто подумает, что это от меня уходят? Всё бы ничего, но обыкновенно люди в перерывах между сексом и распитием спиртных напитков любят разговоры разговаривать. Факт. Как без этого? И мы разговаривали, и при нашем общении я уже и внимания не обращал на её бас. Мало ли кто как разговаривает. Не дон Корлеоне, и то благо. Правда, к моменту её прихода к своему экстазу от полученного удовольствия я привыкнуть так и не смог. Я уж её и по-хорошему просил, и ругал словами разными. А она мне: «Да не могу я сдержаться. Не контролирую я себя. Пошёл ты, дурак!» – и… обижалась. Приходилось гладить нежно, успокаивать (что я, зверь какой бесчувственный?). Пока гладишь так трепетно по плечам, груди случайно коснёшься и решаешь: «Да пропади всё пропадом!» – и заваливаешь Вальку на спину и не думаешь, что за этим последует…

Пару раз в неделю она приходила. Ни мне в тягость её приходы не были, ни ей. (Я так думаю…) К чему это я всё? Как бы тихо мыши ни скреблись, кому надо, услышат. Через какое-то время стал я замечать косые взгляды на кухне и в коридоре, шепотки вслед, когда я вроде и слышать уже не должен. Я в своё время, да и в то, о котором речь веду, многих девиц потрепал по-холостяцки, с удовольствием для обеих сторон. Поэтому к шипению многих заинтересованных моим одиночеством дам попривык и внимания-то толком не обращал. А тут… прямо как-то нехорошо на меня коситься и мужики стали, и на водку не приглашают, и при звоне моей посуды горячего желания приобщиться, так сказать, к культуре общения, как бывало раньше, не стремятся. Чудеса, да и только. Живу потихоньку сам по себе, привыкаю к человеческому отчуждению – или радуюсь ему? Кто его разберёт? Тут случай помог расставить всё по своим местам. Подымаюсь по лестнице на свой этаж, догоняю впереди подымающуюся особу с красивыми ногами, начинаю вспоминать, были у меня в гостях эти ноги или нет? А что я должен, скажите мне, делать, если обогнать нельзя и ноги хорошие, есть на что посмотреть? Ну и не тороплюсь, любуюсь ногами, переходящими соответственно в тазовую область, дальше в талию, в общем, наслаждаюсь достойной фигурой. Фигуре почему-то моё сопение за спиной пришлось не по вкусу. Фигура остановилась, повернулась и говорит: «Чего ж ты, ****ь, Эдичка, как кот мартовский, сзади крадёшься да на мой зад заглядываешься? Тебе что, твоих пидоров не хватает?» Глянул я, а это Светка, чума её побери. Я с ней неоднократно спал, как ноги не узнал, сам удивляюсь. Хотя как узнать, если трезвый её ноги никогда и не лицезрел, всё пьяного она меня для своих нужд ловила (или я сам ловится?). Мне её грубость удивительной не показалась. Многим дамам не мешало бы зубы расшатать, которые им нормальные слова произносить мешают. Про зад и кота – это мне понятно, а про пидоров не понял я ничего.

– Слышь-ка, Светик. Чудесный, я тебе скажу, у тебя задок. Даже удивительно, вроде я к нему имел не раз непосредственное отношение, но залюбовался, честно слово, – ей, конечно, эта похвала польстила. Хоть и хабалка, но лесть любую шкуру радует.

– Эдичка, что ж ты мой задок, да и прочие, до тебя охочие, на пидоров-то поменял?

Опять она мне про каких-то…

– Светлячок, ты уже пару раз мне попеняла на связи с гомосеками. Была бы ты пацан, я бы мог тебе после первого намёка башку развалить, к примеру об эти вот грязные перила. Ты чего такого надумала? Травмироваться хочешь?

– Эдичка, да вся общага уже знает, что с мужиками трахаешься. Мне-то за что по голове получать? – тут я действительно хотел её прибить, хотя бы чуть-чуть, не в полную силу. По лицу она моему неинтеллигентному это увидела, или чуйка женская подсказала, что сейчас, возможно, бить буду. Затараторила, как сорока, за хвост пойманная: – Эдичка, в общаге же все всё слышат. К тебе мужик по ночам приходит. Пьёте вы, базарите, то, что не баба у тебя, клянутся, кто слышали. И трахаться ты на диване перестал, видать, сильно понужаешь ты его. На пол перебрался. Только когда он до кондиции доходит, орёт, как ему от тебя хорошо. Знаешь, бабы таким голосом не орут. Уже многие слышали. Чё ты меня-то крайней делаешь? – И пока я, охреневший, осознавал услышанное, она свой пользованный мною задок из поля моего зрения удалила вместе с собой. Быстро так сквозанула, будто я её за водкой халявной отправил. Вот тут до меня дошло. И ведь ни нормальным людям, ни прошмандовкам ушлым ничего не докажешь… Они слышали, они знают.

Вечером пришла Валька. Пересказал я наш со Светиком разговор с далеко идущими выводами. Ведь мне придётся теперь каждому второму в общаге при пьяном наезде в морду заезжать. И не вопрос, что поможет. Не каждый стерпит, что почти пойманный на педерастии, пользующийся услугами гомосеков будет безнаказанно по морде бить. Нормальный-то мужик и пырнуть может в порыве справедливого негодования. А там уж… как повезёт в реанимации.

Под водку обсудили, расслабились, посмеялись, и всё пошло как обычно: секс, перекур, водка, секс – и так до усталости организма и желания этого организма просто поспать. В той ситуации я не учёл, что не все бабы – тупые дуры, Валька таковой не оказалась.

В день, когда я Вальку и встретить не предполагал, и во время неурочное она нарисовалась сама. Полз я с работы домой. Достаточно уставший и в меру злой, чтоб на мир смотреть критическим взглядом недовольного этой жизнью человека. Уже на площадке своего этажа услышал ржач соседей, и женского, и мужского пола. Когда ты не в настроении, чужое удовольствие кажется тебе неуместным. Это и ежу понятно. Вот с таким выражением лица я в предбаннике кухни, что-то вроде общей курилки для соседей, и нарисовался. И что я вижу? Пара соседей из мужиков и… вся когорта сплетниц со стажем в количестве четырёх штук, а между ними спокойненько так находится Валька собственной персоной с сигаретой в руках. И все они весело ржут. Меня увидели и опять ржать. Ну бля! Я их веселье, само собой, не разделил, о чём их и решил оповестить.

– И чего такого радостного вы увидели во мне, что ржёте тут не переставая?

– Мы, Эдичка, с подругой твоей знакомились. Прикольная у тебя подруга. Жаль, раньше не познакомил, – это одна из весёлых чумичек мне так заявляет. Причём довольно доброжелательно. (Удивила прям меня с порога.)

– А он не знакомил, чтоб наших не баламутила, – это уже другая. И ржут при этом. (А зловредности на лицах удивительно, что нету. Непривычно как-то.) Глянул я на Вальку, и она улыбается, довольная.

– А чего смешного-то? – я в непривычной ситуации обычно начинаю злиться и нервничать (и так не в лучшем настроении домой приполз).

– Я, Эдичка, рассказала, как мы с тобой в подворотне познакомились и как ты нервничаешь, когда я тебе говорю после хорошего траха, как мне классно и хорошо.

– И чё тут, бля, смешного?

– Так вот, Эдичка, они это и без меня неплохо и не раз слышали, да думали, мужик под тобой. Вот и ржём над этим. Чё такого-то? Со всеми девушками так бывает…

А что мне на это сказать? Стою, тупо злюсь и соображаю: плохо это или хорошо? А Валька как ни в чём не бывало продолжает:

– Я вот девчат спрашиваю: если мужик старательный и целеустремлённый, его хвалить надо? Надо! Если он недосыпает, недопивает, лишь бы показать, как он на девушке потрудиться способен. Это что, плохо? Нет! Это – хорошо. Хвалить за это надо? Надо! Вот я тебя и хвалю. А то, что другие слышат, так пусть тоже не ленятся, тоже стараются. Правильно, девчата?

А чё после этого девчата скажут? Ржут от пуза вместе с соседскими мужиками. Нормальная ситуация, все взрослые, сикилявок и девственников и близко рядом нет… Один я, как дурак, не в теме. Понял я это, самому смешно стало, как представил Валькин бас, услышанный случайно, проходя мимо. (Вот насчёт случайности… это я в сомнении, конечно.) Взяла меня Валька за локоток, сунула мне в руки пакет, полный не выпитой ещё стеклопосуды, и повела до дома до хаты. На прощанье сказала остающимся следующее: «Заранее, говорят, не хвалят. Поэтому подожду, пока отработается по полной. Если сегодня меня слышно не будет, значит, плох был сегодня Эдичка, а не я».

Кто что со смехом нам вслед кричал, в общей сумятице пожеланий я уловил одно – никто нам зла не желал.

Ещё пару месяцев мы с Валькой встречались, потом как отрезало. Не стала она приходить. Неделю я подождал, другую… Организм молодой, востребованности хочет, и гормоны того же, чего им, гормонам, надо. Пару раз нырял к знакомым предыдущих разливов, пару раз они ко мне. И всё встало на свои места. Кто ко мне, я к кому…

Где-то год прошёл, в офисе в центре был, документы сдавал на груз доставленный. Хозяин офиса, дядька под шестьдесят, посмотрел на меня, лицо моё, с ночи мятое, да, скорей всего, и перегар мой учуял… Спокойно мне так говорит, посмотрев на часы, что были у него на руке. (Я-то, грешным делом, припозднился, думаю, сейчас ****ешь с нотацией закатит на полчаса. Хотя и без этого тошно.)

– У нас на углу здания бар находится. Ты спустись, он уже открыт. Спросишь там напиток «продериглаз», выпьешь – посиди пяток минут и возвращайся. Документы оставь, – по-отечески так, спокойненько мне это сказал. – Не ссы, никуда они не денутся, – это уже сказал как мужик мужику. – Вали, приводи себя в порядок, – и документы мои на край стола передвинул.

Ну и что мне в таком случае делать? Встал да пошёл в бар. Зашёл, за стойку присел, никого, кроме меня и уборщицы. Она чего-то там тряпками шурудит, протирает. Подошла, на меня глянула, ей мой потрёпанный вид ясно, что не понравился. (Я сегодня, наверное, всем непригож был.)

– Валентина! К тебе клиент, – громко так проорала, голосисто. У меня в ушах звон пошёл. Думаю, её в соседнем квартале слышно было. – Чего тебе? – это она уже непосредственно ко мне обратилась.

– Мне там дядька из офиса посоветовал «продериглаз», – честно я ей сознался.

– Его Пал Иваныч послал. Ему «продериглаз» надо. Болен он, – это она уже куда-то в космос (ведь нет никого, кроме нас двоих). – Посиди. Сейчас Валюха тебе приготовит, – успокоила она меня. Мне, правда, спокойно она это сказала.

Сижу. Жду. Фактов не сопоставляю, что Валюхой может быть моя знакомая Валька. Голова не работает. Минут через пяток, когда я уже собирался лечь головой на стойку досматривать сны, она заявилась. Не узнал, в фартучке, в наколке, всё опрятненько. Поставила она мне стакан в подстаканнике на стойку, из него пар идёт, неполный стакан, на вид с крепким-крепким чаем.

– Пей, горемыка, – как она это сказала, я по голосу её и узнал.

– Здравствуй, Валька.

– Здравствуй.

– Что это?

– Что заказывал, «продериглаз».

– Из чего он?

– Сто грамм крепкого чая, почти чифир, и пятьдесят водки. Фирменный. Пей, через пару минут легче станет, – облокотилась она на стойку и на меня смотрит. – Я рядом постою. Посмотрю.

Стал я прихлёбывать то, что дали. Горячо, невкусно, а куда денешься… И чтоб не так тоскливо это делать и не пребывать в молчании, спрашиваю:

– Кто такой этот Пал Иваныч?

– Тебе действительно это интересно? Ты больше ничего узнать не хочешь?

Вот глаза закрой – два мужика беседуют…

– Я документы там у него оставил, мне сейчас возвращаться.

– Жулик он. Из бывших. Это его рецепт.

– А, – с умной рожей я это междометие произнёс, хотя ведь не это совсем хотел спросить. Она молчит, я молчу. Решился я: – Валька, а ты чего ко мне ходить перестала? Надоел?

– Эдичка. Всё было хорошо… кроме перспектив. В тридцать-то уже ищешь не только член получше, но и понадёжней. Ты ж бабник конченый, на тебе клейма ставить негде. Ты бы чуть позже стал бы замену искать. А мне это надо? Спасибо и на том, что было.

– Нашла сама-то замену? Счастлива?

– Да, Эдичка, нашла. Немного моложе, говорит, что любит…

Опять молчим. Я перевариваю услышанное и то, что допиваю. У меня с этой вроде противной жижи действительно лучше в мозгах стало и соображение нормализовалось. Ещё один меня вопрос интересовал, аж свербило всё во мне, не удержался, спросил:

– Валька, а в постели как, сладилось?

Ведь сразу поняла, о чём я умолчал. Взяла стакан у меня, уже пустой, посмотрела задумчиво, видно размышляя, сказать правду или отшутиться…

– Я, Эдичка, терплю теперь. Научилась.

Глянула на меня, что-то во мне увидела или вспомнила, засмеялась. Мне вдруг тоже стало смешно, я тоже засмеялся.

– Иди уж. Хохотун. Денег не надо. По старой памяти тебе от меня презент, – и смеётся знакомым басом.

– Прощай, Валька. Пусть всё у тебя будет хорошо, – это я уже уходя ей сказал. А что женщине можно пожелать, которая от тебя ушла? Только лучшего… (Если сам не смог этой женщине лучшее предложить.) И пока поднимался в офис, понял: «Чтобы создать и сохранить счастье, женщине приходится учиться быть терпеливой».