Потом началась перестройка. Москва сокращала финансирование, в то время как Норвегия, скандинавский Кувейт, с умом используя свои нефтедоллары, вкладывала в шпицбергенскую инфраструктуру всё больше средств и постепенно предстала перед своим великим и строптивым соседом в своей изначальной роли – роли хозяина этой островной страны. До этого, на протяжении почти шести десятилетий, советские полярники, признавая эту роль чисто теоретически, на практике старались во всём обходиться без норвежской администрации, игнорируя её указания и распоряжения, либо вообще открыто их нарушая. Правда, и норвежцы тоже не оставались в долгу и часто в своём административном усердии выходили за рамки предоставленных им Парижским клубом в 1920 году полномочий на управление архипелагом.
Отказавшись от предложения норвежцев участвовать в совместном строительстве и эксплуатации аэродрома, советские посёлки лишились льгот на пользование им, а всё это потом стало влетать в «копеечку» и наносить непоправимые удары по трещавшему по всем швам бюджету треста «Арктикуголь». Одна лишь посадка вертолёта на аэродроме Лонгйербюена стоила тысячу крон, не говоря уж о приёме на нём самолётов «Аэрофлота». Не «потянули» наши шахтёры и подключение к телесети Норвегии, отказались от телефонизации и почты – кишка оказалась тонка. Идеологическое противостояние на материке, перенесенное на промёрзшую почву архипелага, как и на Большой Земле, закончилось поражением. И это, как ни странно, внесло элемент стабильности и успокоенности в жизнь людей. Они перестали «дёргаться» и ломать голову над тем, как доказать своё главенство на Шпицбергене, а просто стали мирно сосуществовать и заниматься более насущными проблемами своего бытия.
…Контора сюссельмана – губернатора, выступавшего на Шпицбергене в четырех ипостасях – главного администратора, полицейского начальника, судьи и дипломатического представителя Норвегии, – занимала в Лонгйербюене стратегическое положение, возвышаясь над обрывом в несколько десятков метров над остальными домами и строениями. В распоряжении сюссельмана находилось около полутора десятков чиновников, в том числе переводчик с русским языком и дюжина полицейских, включая представителей контрразведки, а также снегоходы, вездеходы, просто автомобили, вертолёт, катера, судно ледокольного типа и многое другое.
К девяти часам к одноэтажному зданию конторы начали съезжаться её сотрудники. Захлопала входная дверь, послышался топот ног, обивавших с обуви снег, в приёмной зазвучали голоса. Рабочий день начался.
Как обычно, сюссельман начинал свою трудовую неделю с короткого совещания старших сотрудников, возглавлявших тот или иной участок, чтобы наметить план работы на текущую семидневку. За полярным кругом выходные дни, естественно, полагались каждому, но все знали, что Шпицберген не любит праздности и мог призвать любого из них и в субботу и в воскресенье.
В камине уютно потрескивал мелкий уголь – своих дров на архипелаге не водилось. Заходившие в кабинет сотрудники здоровались с шефом и занимали свои места за длинным столом. Губернатор Юнглинг восседал во главе стола и дымил сигарой, роняя пепел на мягкий ковёр. Его огромный, картофелеобразный, красный мясистый нос победоносно светился на изрезанном морщинами крупном волевом лице, а из-под прищуренных век то и дело вспыхивали живые огоньки острых внимательных глаз, что в сочетании с безмятежным видом создавало впечатление уснувшего, но готового в любое время извергнуться вулкана.
Первым вопросом в повестке дня была экология – любимый конёк сюссельмана. Слава богу, никаких поползновений к нарушению растительного и животного мира бдительными полицейскими во главе с Андерсом Андерсеном за неделю отмечено не было.
– Что пишут газеты о планах охотников поразвлечься в наших краях? – Юнглинг положил сгоревшую сигару в пепельницу и прихлебнул остывший кофе.
– Полагаю, они крепко задумались над тем, что было заявлено вами на прошлой неделе в «Дагбладет», – скромно доложил обстоятельный Андерсен. Ходили слухи, что под полицейской униформой Андерсена билось неутомимое сердце контрразведчика из Службы наблюдения. Может, оно так и было, но внешний облик Андерсена ничем этой тайны не выдавал. – Во всяком случае, турфирма, специализирующаяся на всякого рода сафари, якобы отложила планы отправления первой группы охотников на Свальбард на неопределённое будущее.
– Пусть только сунутся сюда – мы их встретим по всем правилам северного гостеприимства! Не так ли, Андерс? Хе-хе-хе…
Скупой на эмоции и слова старший полицейский только улыбнулся уголками рта. Всем было известно, как ревниво относился к сохранению природы архипелага его начальник. Недаром он украсил свой губернаторский герб лозунгом «Берегите Свальбард!». Предметом особой заботы губернатора были белые медведи. При его активном содействии на архипелаге был объявлен бессрочный – во всяком случае, пока жив был сам Юнглинг – мораторий на отстрел белых медведей. Редких нарушителей запрета губернатор карал по всей строгости закона и своего непреклонного характера, так что белые медведи могли спокойно размножаться под спасительной десницей губернатора, а браконьеры и охотники могли охотиться на них только во сне.
Вице-губернатор Эйдар Тун рассказал о подготовке к приёму делегации стуртинга[2 - Парламент Норвегии.], которая ожидалась в Лонгйербюене в ближайшие дни. Члены парламента от нескольких партий пожелали ознакомиться на месте с выполнением инвестиционной программы на архипелаге, за которую они проголосовали год тому назад. Парламентарии сомневались, правильно ли используются на Шпицбергене деньги налогоплательщиков. Государственной компании «Стуре Ношке», хозяйничавшей на архипелаге, предстояли нелицеприятные беседы с избранниками народа, и контора губернатора напрямую была заинтересована в том, чтобы члены делегации вернулись домой вполне довольные.
– Кто из народной партии приедет сюда? – поинтересовался Юнглинг.
– Марта Букстедт, господин сюссельман. – Обрамлённое рыжими бакенбардами полное лицо вице-губернатора слегка покраснело, но в темноватой комнате никто этого не заметил, потому что румянец никогда не сходил с лица пышущего здоровьем Туна. А покраснел он в связи с весьма романтической причиной: в студенческие годы Марта Букстедт была его возлюбленной. Пылкий роман чуть было не закончился женитьбой, если бы на последнем курсе на горизонте не появилась черноокая Аннике, перед которой любвеобильный Эйдар устоять не мог. Но он нет-нет, да вспоминал о своей Марточке, хотя уж и давно не видел её. И вот она собственной персоной прибывает в Лонгйербюен! При одном упоминании её имени у него по всему телу пробегала дрожь.
– Это не она намедни делала запрос в правительство о нашем бюджете?
– Да, вместе с представителем партии недовольства.
– Эйдар, предупреди всех в «Стуре Ношке», чтобы были в полной готовности, а то они иногда имеют обыкновение пасовать перед нахалами из Осло. Эта штучка Букстедт непременно сунет свой длинный нос в финансы компании. А я прослежу, чтобы и наш бухгалтер навёл порядок в своей отчётности. Что ещё?
– Делегация выразила пожелание заглянуть в один из русских посёлков.
– Понятно. Договорись на ближайшей четверговой встрече с Баренцбургом. Пусть только консул Ерёмкин не включает в программу посещения их столовую. Андерс, как ты думаешь, чем у них так здорово… гмм… пахнет?
– Украинским салом, господин губернатор. И чесноком.
– Прошлый раз я там чуть не задохнулся.
– Русские считают, что чеснок – сильный антисептик, – вставил Тун.
– Да? Никогда не слышал. Надо как-то попробовать.
При этих словах по рядам сотрудников пробежала лёгкая волна шёпота. Месяца два-три тому назад русские угостили Юнглинга своей горчицей. Не подозревая о её коварных свойствах, губернатор бросил на кусок мяса такую солидную порцию, что у русского консула, сидевшего рядом, из глаз брызнули слёзы. Результат не замедлил сказаться также и на лице губернатора, но реакция была неадекватной:
– Прекрасная вещь! – заявил сюссельман, вытирая платком слёзы. – Никогда в жизни не пробовал ничего подобного! Господин консул, был бы весьма признателен вам, если бы вы подарили баночку вашей горчицы.
После визита к русским Юнглинг заехал в ресторан и попросил его владельца Роара Къерульфа изготовить что-либо подобное по русскому образцу. Хитрый Роар, желая угодить начальнику, не мудрствуя лукаво, сгонял в ближайшее воскресенье на снегоходе в Баренцбург и за бутылку виски купил там литровую банку этого зелья. Теперь он раз в неделю вручает губернатору баночку «изготовленной им по рецепту» русской горчицы с фирменной этикеткой своего ресторана. Юнглинг однажды расхвастался своим достижением перед русским гендиректором «Арктикугля» и подарил ему на память одну баночку совместного норвежско-русского продукта.
А что если губернатор увлечется теперь и чесноком? В посёлке явно будет трудно дышать.
– Эйдар, дабы достоуважаемые члены парламента на практике прочувствовали плоды своего государственного подхода к экономии бюджетных средств, организуй им соответствующее питание, скажем… ну… в пределах того, во что Андерсену обходится содержание одного арестованного. Ха-ха-ха!
– У них будут свои командировочные.
– Командировочные? Не смеши, Эйдар, я знаю, куда пойдут их командировочные. Я сам был однажды членом парламента и в командировках всегда рассчитывал на угощение. Хе-хе-хе… Ну, да ладно… У кого есть ещё что доложить? Всё? Хорошо, все свободны, кроме Арне Якобсена.
Якобсен, будучи Горным мастером, чиновником с международным статусом, наблюдавшим за правильной эксплуатацией полезных ископаемых на Шпицбергене, формально не подчинялся Юнглингу и должен был быть независимым экспертом, но на практике, конечно же, больше радел за норвежскую сторону.
Губернатор опять задымил сигарой и плеснул ещё кофе для себя и горного мастера.
– Ну что, Арне: как ты прокомментируешь активность русских в долине Рейндален?
– Я беседовал с господином Трегубенко. Он, что называется, хлопает пустым мешком по кустам[3 - Наводит тень на плетень.], но ничего конкретного не говорит.
– То есть?
– Утверждает, что первоначальная оценка обнаруженных запасов была завышена и что, после того как они сделали замеры с применением новых приборов, полученных из Москвы, оптимизм их в значительной степени угас.
– А что говорит директор Коршунов?
– Коршунов, наоборот, говорит массу вещей, но ни слова о буровых работах. Ссылается на то, что его не посвящают в детали.
Норвежцы знали, что между директором шахты донбасцем Коршуновым и представителями треста «Арктикуголь» шла постоянная подспудная борьба. Борьба шла с переменным успехом: у Коршунова были ресурсы, включая продукты и алкоголь, а у представителей – власть.
– Всё это выглядит довольно подозрительно, – задумчиво произнёс Юнглинг, заволакивая комнату густым едким дымом. – Ты пролетал на вертолёте над местом?
– Да, конечно, но разглядеть что-либо интересное не удалось.
– Ага. Что ты предлагаешь?
– Могу, в конце концов, как горный мастер посетить месторождение официально, но тогда мы насторожим русских и…
– Они и так насторожены до предела, – перебил губернатор Якобсена. – Хорошо, прежде чем двигать на русских тяжёлую артиллерию, попробуем сделать разведку боем. Мне тут пришла в голову одна мысль. А что если к русским на буровую случайно попадут туристы?
– Не понимаю, как…
– А очень просто: туристы приехали сюда из Осло, пошли в поход на снегоходах, заблудились…
– Как-то неудобно…
– Дорогой Арне, ты старый и неисправимый идеалист. Ладно, не бери в голову, мы с Андерсеном всё это сами подготовим. Тебе только останется их проинструктировать по своему предмету. Э-хе-хе-хе-хе… В наше время, Арне, такие методы вполне оправданы, тем более что русские тоже не гнушаются никакими средствами, когда их заставляет необходимость. А необходимость, как ты учил в английской школе, мать изобретательства. Вот так-то! Согласен?
– Ммда…
– Что ты всё мычишь, Арне? Проснись! Речь идёт о жизни и смерти. Если русским удастся опередить нас с нефтью, я не берусь предсказывать последствия. Ладно, иди, занимайся своим делом. О нашем разговоре никому ни слова. Ясно?
– Ммда…
Юнглинг проводил горного мастера взглядом, которым отец отпускает от себя своё юродивое чадо. У сюссельмана не было никакой уверенности в том, что до Арне Якобсена дошёл смысл их беседы. Как можно было ожидать этого от человека, полностью погруженного в мир геологии, срезов, пластов, всяких мезозойских эр и прочей чепухи, которой напичкали его голову в немецком горном институте? Можно было бы попытаться продвинуть на это место другого горного инженера, но кто знает, будет ли он лучше Якобсена? Этот хоть не мешает и хорошо знает своё дело.
Пять минут спустя джип Юнглинга отъехал от конторы и направился в аэропорт. Там его должен был ждать старший полицейский Андерсен. Им предстояло наведаться в бухту Энгельса, где жил норвежский зверолов. Вот уже целую неделю он не выходил на связь, и нужно было проверить, всё ли у него в порядке. Потом они запланировали заглянуть на мыс Линнея, на котором располагалось всё норвежское радиохозяйство, в том числе и глубоко законспирированная станция радиоперехвата министерства обороны. По статусу Шпицбергена присутствие военных было запрещено. Но не только норвежцы нарушали этот статус – русский вертолётный отряд представлял собой подразделение Мурбанской базы ВМФ.
Когда Юнглинг подъехал к вертолётной площадке, старший полицейский, уже протоптавший в снегу тропку рядом с вертолётом, поспешил ему навстречу.
– Господин губернатор, я только что получил по радио сообщение от Туна. Похоже, нам придётся внести коррективы в наш сегодняшний маршрут.
– Почему?
– Один из служащих «Стуре Ношке» ходил на снегоходе в долину Грёндаль и обнаружил там брошенный русскими тягач и грязные масляные пятна вокруг. Думаю, надо было бы проверить по свежим следам и заставить русских…
– Ах, чёрт их побери! Опять Иваны наследили в тундре! Ну, погодите, допрыгаются они у меня! Давай сначала аккуратненько облетим место происшествия, а после визита на радиостанцию нагрянем туда официально, всё запротоколируем и представим русским счёт за всё безобразие. Пошли!
Они втиснулись в кабину вертолёта, поздоровались с пилотом и надели шлемофоны. С помощью вмонтированных в них микрофонов и наушников они постоянно переговаривались с сидевшим за перегородкой пилотом и с внешним миром. Сначала медленно, потом всё быстрей завращались длинные, слегка провисшие лопасти винта, вокруг вертолёта штопором закрутился снег. Набрав обороты, машина чуть-чуть дёрнулась и оторвалась с деревянного помоста. Подсвеченные прожекторами ангары, склады и здание аэропорта закачались, съехали набок и канули в тартарары.
Машина, словно засидевшаяся в клетке птица, резко рванула в звёздную темноту, заворачивая на восток. Справа еле угадывались контуры маячившей на фоне неба двурогой вершины Эльйхорна, слева проплыли присыпанные снегом кручи Груманта, обрывавшиеся в свинцовые воды Ис-фиорда – Ледяного залива. Даже в полярную ночь можно было разглядеть величественный каменный массив, превращённый ветром, морозом и водой в причудливый средневековый замок в стиле барокко. Было тихо и безветренно; скалистый берег, как в зеркале, отражался в жутко-вязкой морской пучине, и было почти невозможно определить, где был берег, а где – его отражение. Отторженность от внешнего мира была абсолютной. Казалось, вертолёт оторвался от земли и мягко поплыл в безграничном космическом пространстве.
– Держись севернее, чтобы пройти подальше от Баренцбурга, – приказал Юнглинг пилоту через внутреннее переговорное устройство, возвращаясь в сферу земного притяжения.
– Будет сделано.
– Проскользнуть незаметно все равно не удастся, – вмешался Андерсен. – Звук мотора слышен далеко.
– Не важно. Направление полёта из-за гор определить будет трудно.
Обойдя советский посёлок с севера на большой высоте, вертолёт заложил правый вираж и стал постепенно терять высоту.
– Мы спускаемся в Грёндальскую долину, – прокричал пилот в микрофон, и сюссельман со старшим полицейским согласно закивали головами, всматриваясь в иллюминатор. Чистое без единого пятнышка снежное покрывало не давало возможности зацепиться глазу. Губернатор и его верный помощник стали было уже сомневаться в достоверности полученной информации – ещё немного и долина, в которой берёт начало небольшой ручей, скоро закончится, и вертолёт вторгнется в восточную оконечность Грёндальского фиорда, от которого до Баренцбурга подать рукой.
Но тут пилот повернулся к ним лицом и правой рукой указал перед собой:
– Это здесь. Садиться будем?
– Зависни над местом, – приказал Юнглинг, пытаясь через стекло разглядеть чёрные пятна.
Вертолёт включил специально установленные прожектора для подсветки местности и стал медленно снижаться, зависнув в воздухе. Глазам норвежцев представилась неприглядная картина: обгоревший остов грузовика с неуклюже торчащей стрелой крана и проглядывающие из под сугробов чёрные пятна разлитой солярки. Вероятно, головотяпы из Баренцбурга пытались проехать по снегу к месту расположения своей вышки, но не рассчитали свои силы, застряли и стали греться на морозе. В результате неосторожности мог случиться пожар. Всё это предстояло выяснить, поэтому надо было всё-таки делать посадку и ближе знакомиться с аварией.
– Мы садимся, – крикнул Юнглинг в микрофон и стал расстёгивать ремни.
На минуту всё пропало в вихре снега, но когда винт перестал вращаться, и видимость возобновилась, в метрах пятнадцати от себя они увидели силуэт крана. Юнглинг пошёл впереди, за ним, с трудом вынимая ноги из сугроба, плёлся старший полицейский.
– Да, наворочено порядочно, – хмыкнул сюссельман, ковыряя кончиком сапога разлившееся по снегу жирное пятно.
– Солярка, – многозначительно произнёс Андерсен, после того как он тоже ковырнул пальцем слой снежного пирога и попробовал его на запах.
– Как ты думаешь: на сколько всё это потянет? – поинтересовался сюссельман, прикидывая в уме сумму штрафа, который он предъявит Трегубенко.
– Тысяч на сорок, а может быть и на все пятьдесят.
– Вместе с очистными работами?
– Да.
– Ладно, по дороге всё запишешь, нам надо двигаться дальше, – заторопился Юнглинг и повернул к вертолёту.
– Подождите, шеф. Я тут кое-что проверю.
Старший полицейский нырнул в темноту, а Юнглинг стал его ждать, нетерпеливо переминаясь под струёй холодного воздуха, нагнетаемой винтами вертолёта. Андерсен вернулся минут через десять, держа в руках какое-то странное приспособление, в котором запутался полярный песец.
– Что это? – поинтересовался Юнглинг. – Капкан?
– Силок, господин сюссельман. Русский силок на песца.
– Напомни мне о нём, когда в следующий четверг будем у консула Ерёмкина в гостях. – Губернатор запалил сигару и, сопя носом, направился к трапу. – И для чего только им нужна эта дохлая кошка? – поинтересовался он у Андерсена.
– Для шкурки, шеф.
– Да там и мехом-то не пахнет.
– Тем не менее, русские выделывают их и пытаются сбыть нашим туристам.
– Нация браконьеров! – сердито буркнул Юнглинг и замолчал. Песцы не стояли на первом месте в перечне забот сюссельмана. Они шли за оленями, а олени – за медведями, так что он довольно скоро успокоился и настроился на свой обычный благодушный лад.
Через десять минут они опять вернулись в исходную точку своего маршрута. Заложив вираж над Адвент-фьордом, вертолёт взял курс на северо-запад. В величественной темноте можно было с трудом различить дрейфующие по незамерзшему Ледовому заливу глыбы айсбергов, постоянно сползающие с многочисленных ледников. Вертолёт поднялся ещё на сотню метров, потому что впереди их ждал ледник Боре. На юге слева у самого горизонта заалела светло-оранжевая полоска света – отражение далёких солнечных лучей, которые пока не доходили до Шпицбергена. Мелкий залив святого Йона и пролив Форланд замёрзли и сливались с Землями Оскара II и принца Карла, составляя единое снежно-ледяное пространство. Космическая темнота обволакивала всё вокруг, и люди чувствовали себя микроскопичными, жалкими амёбами перед лицом спящей вечности.
Визит к одинокому зверолову на западную оконечность острова Шпицберген в отроги ледника Аватсмарк не предвещал официальным чинам из Лонгйербюена большого удовольствия. Год тому назад Юнглинг с большой неохотой дал норвежцу Стену Квисму патент на промысел. Полное одиночество и удалённость заимки от посёлков в условиях заполярного Севера требовали от претендента известных волевых качеств и навыков. Предыдущий отшельник на этом месте кончил плохо: он перевернулся в лодке, пытаясь втащить на борт убитого морского зайца, и тело его так и не было найдено. В звероловы на Свальбарде мог пойти только отчаявшийся в жизни человек, хотя, конечно, при умелой организации работы и усердии на шкурах добытых морских и сухопутных зверей можно было сколотить кое-какое состояние.
А Стен Квисму сразу не понравился сюссельману. Во-первых, вызывали подозрение сами мотивы, которые привели его сюда. Приезду на архипелаг предшествовал распад семьи и развод, и Стен Квисму, по профессии страховой агент, охотник-любитель, рассчитывал обрести здесь желанный покой и жизненные соки на будущее. Для такого человека следовало бы подобрать более слабое лекарство, чем жизнь в одиночку в двух шагах от северного полюса. Во-вторых, Квисму заявился на приём к губернатору навеселе, и как только он открыл рот, в нос Юнглингу ударил перегорелый запах сивушных масел. Юнглинг сам был большой аматёр по части выпивки, но чтобы идти в поддатом состоянии на официальный приём…
Разведенец представил рекомендательное письмо губернатора Верхнего Трёнделага, и Юнглинг не мог отказать просьбе старого приятеля. Он дал указание Туну не спускать с Квисму глаз и регулярно докладывать ему о поведении зверолова. На удивление всем Квисму быстро акклиматизировался, приступил к добыче зверя, регулярно выходил на связь по радио, а иногда даже появлялся в посёлке, чтобы пополнить запасы продовольствия и амуниции.
…Уже на подлёте сюссельман почуял недоброе.
Его предчувствие подтвердилось, когда после приземления вертолёта в пятидесяти метрах от домика зверолова их никто не вышел встретить. Собаки под навесом заливались злобным лаем, но Стен Квисму не подавал признаков жизни. Вряд ли в это время года он мог отлучиться куда-нибудь по делам. Тогда куда же он подевался? Уж не стал ли охотник жертвой белого медведя? Но мысль эту пришлось отвергнуть, потому что на снегу никаких признаков посещения заимки белым медведем гости не обнаружили.
Опытный Андерсен продолжил осмотр участка вокруг заимки, чтобы не затоптать на всякий случай возможные следы событий или оброненные предметы.
– Здесь кто-то побывал посторонний, – уверенно доложил он шефу, поднимая указательный палец вверх. – Вон там и там видны следы чужого снегохода.
– То есть?
– То есть, русского, разумеется. Ширина полозьев указывает на то, что тут недавно отметился «Буран».
– Ты уверен в этом?
