Я испытующе посмотрел в его глаза, пытаясь найти хоть малейший признак неискренности, но взгляд был безмятежен, как гладь пруда в безветренный день.
– Завидую вашему самообладанию, – покачал я головой, – как подумаю, что тело бедняги Тома обгладывают рыбы…
– Ещё заплачьте, МакАртур, вы же моряк! Море, бывает, забирает своих тружеников. Каждый, кто связывает жизнь с морской стихией, должен быть к этому готов.
Я не чувствовал и капли той уверенности, что излучал Дукат. Думаю, ему было плевать на наши жизни: и мою, и молодого Маршалла.
На следующее утро я взял деревянный ящик с плотницкими инструментами, моток пеньки и водостойкую смолу. Дукат, вытирая пену с выбритого между двумя кудрявыми кустами подбородка, спросил, куда я собрался.
– Хочу починить лодку, – ответил я. – Надоели консервы.
– Да? – усмехнулся Дукат. – А сеть вы из чего делать будете? Одной лодкой рыбы не наловишь, а все рыболовные снасти на дне морском, вместе с беднягой Маршаллом.
– Удочку сделаю из шеста, – буркнул я и отправился на берег.
Полдня я возился, заделывая пробоину. Я – рыбак, и делал это не раз. Работая, я вполглаза следил за морем, и боясь, и желая увидеть там голову Томми. Когда я думал о нем, о его беременной жене, об их нежных чувствах друг к другу, подступало уныние. Потом я вспоминал слова Маршалла о том, что Бог не властен над океаном, лежащим у моих ног, и тогда мне казалось, что я стою на самом пороге ада. Вот-вот вода взорвется брызгами, из нее вылетит костлявая рука и утащит меня на дно.
Постепенно привычные движения вытеснили из головы сторонние мысли, и я так увлекся плотницкой работой, что не заметил спустившегося по склону Дуката.
– МакАртур! – гаркнул он над моим плечом так неожиданно, что я подпрыгнул.
Испуганно обернувшись, я увидел своего начальника с трубкой в зубах и двумя глиняными кружками, из которых исходил пар.
– Дружище, вы на меня смотрите так, будто черта увидели.
Если б Дукат мог читать мысли, он бы понял, что был близок к истине.
– Извините, сэр, увлекся.
Дукат протянул мне одну из кружек.
– Держите, МакАртур, вам сейчас не повредит. Мой фирменный грог, только рома поменьше. Согреет, но не опьянит – то, что нужно.
Я принял кружку из его рук и сделал большой глоток.
– Ну как? – спросил он с улыбкой, и я благодарно зажмурился.
Со дня исчезновения Маршалла Дукат начал проявлять вполне человеческие качества.
– Вы не проголодались? – спросил он, но я покачал головой:
– Нет аппетита. Хочу сегодня доделать и оставить ее сохнуть. Вечером поем.
– Ну, как знаете, МакАртур. – Он пожевал губами, переводя взгляд с меня на лодку и обратно, его торчащие баки еще больше ощетинились. – Скажите начистоту: на кой черт вы ее чините? Только не рассказывайте про внезапно проснувшуюся тягу к рыбной ловле.
– Вы все равно не поверите, сэр.
– А вы попробуйте.
Я задумался, подбирая слова, потом сказал:
– Я видел Маршалла. Поздно ночью, в день его исчезновения.
Дукат молчал, пристально смотрел мне в глаза. Я выдержал его тяжелый взгляд и пояснил:
– Я сидел на камне в бухте, где мы высадились на берег… Кажется, прошла вечность с того дня. Том вышел из моря, он был наг, но, кажется, совсем не чувствовал холода.
– И что он сказал? – Голос Дуката был так же тих и безжизненен, как голос Маршалла той памятной ночью.
– Он попросил потушить фонарь. Свет причинял ему боль.
– Чёрт вас дери, МакАртур, ближе к делу! – воскликнул Дукат.
Я вздохнул, собираясь с силами. Конечно, мне нужно было сразу рассказать ему обо всём.
– Он умолял, чтобы мы подали сигнал бедствия и бежали отсюда как можно скорее.
– И вы только сейчас решили со мной этим поделиться?
Я пожал плечами:
– А вы бы мне поверили?
Дукат попыхтел трубкой, обдумывая ответ, потом сказал:
– До Мангерсты по прямой около двадцати миль. Многовато для утлой лодки с наскоро заделанной пробоиной.
– Вы сами сказали, что море, бывает, забирает своих тружеников, – возразил я. – Ну что ж, значит, судьба такая. В любом случае, сэр, я бы предпочел, чтобы у нас была хотя бы умозрительная возможность отсюда выбраться.
Ни слова не говоря, Дукат развернулся на каблуках и пошел к подъему. Забравшись на пару ярдов выше, он обернулся и сказал:
– Про весла забыли, МакАртур. Грести руками собираетесь?
Не дожидаясь ответа, он зашагал по склону.
Удивленный тем, что эта простая мысль не пришла мне на ум, я присел на киль лодки и повесил голову. Просидев так пару минут, я подскочил к воде и заорал:
– А весла, Том? Весла?!
На следующее утро под лодкой лежали два разномастных весла. Одно было похоже на те, какими Том выгребал на место лова, а второе, выкрашенное облупившейся зеленой краской, носило следы акульих зубов. Я показал свою находку Дукату. Он долго рассматривал их, скреб ногтем отметины. Потом поднял глаза, и я понял: что-то изменилось.
В тот вечер я впервые увидел, как он чистит револьвер. Откровенно говоря, я вообще не знал, что у него есть оружие. Теперь большую часть дня он проводил наверху, возле горелки маяка. Он бродил по кругу, рассматривая море в бинокль, был неразговорчив и рассеян. Пару раз я пытался подняться к нему поговорить, но сразу натыкался на угрюмое: «Мне нужно побыть одному, МакАртур, будьте любезны…». Я проявлял любезность и спускался на этаж, чтобы до позднего вечера слушать, как трещат половицы под его башмаками.
* * *
Однажды утром я проснулся и обнаружил, что постель Дуката тщательно застелена. Я взял полотенце, мыло и вышел из спальни.
– МакАртур! – крикнул сверху Дукат. – Я слышу, что вы уже встали. Идите сюда!
Протирая заспанные глаза, я поднялся в фонарь. Дукат стоял перед восточным окном.
– Смотрите!
Дрожащий палец уткнулся в стекло. Я повернулся и увидел, что небо на востоке заполнило красное зарево. Его огненное полотно от края до края пересекала черная полоса.
– Вы моряк, МакАртур. Мне надо объяснять вам, что это значит?
Дукат повернулся ко мне, и я увидел, как сильно он постарел. Лоб покрыли морщины, под глазами в сетке красных прожилок набрякли мешки. Подбородок, обычно тщательно выбритый, топорщился щетиной.
– Понимаю, сэр, – ответил я. – Поможете затащить лодку внутрь?
Уже к полудню грозовой фронт подобрался вплотную к острову. Густые тучи заволокли небо, потемнело, почти как ночью. Из низких серых клубов в такое же серое море столбами били ослепительно-белые молнии. Налетел шквал, и я услышал, как зазвенели стекла в окнах маяка. Я только разложил еду, как вдруг Дукат схватил меня за шкирку и потащил наверх.
– Быстрее, Дональд, быстрее! – кричал он, впервые назвав меня по имени, и я, в потрясении от такой неожиданностью, карабкался следом. – Там, где яркий свет, мы в безопасности!
Только я взлетел за ним на самый верхний этаж, Дукат захлопнул крышку люка.
– Помогите мне, МакАртур, не стойте столбом!
Он пытался сдвинуть с места огромный рундук, забитый запасными линзами Френеля. Я уперся рядом и, совместными усилиями мы кое-как затащили его на люк.
– Дукат, черт возьми! – закричал я, забыв про субординацию. – Что происходит?
Он посмотрел на меня безумными глазами и сказал:
– Надеюсь, это их задержит.
– Кого их?
Не отвечая, он сел на пол, прислонившись спиной к основанию ацетиленовой горелки, и достал револьвер. Прокрутил барабан и прицелился в сторону люка. Удовлетворенно кивнув, высыпал из кармана горсть патронов и выставил их в ряд между широко расставленных ног.
– Мистер Дукат, с вами все в порядке? – спросил я, с беспокойством заглядывая ему в глаза.
– Зажигайте чертов фонарь, МакАртур. Никто вас от служебных обязанностей не освобождал! – рявкнул он и продолжил расставлять перед собой золотистые патроны.
Все мои попытки выяснить хоть что-то не увенчались успехом. Дукат выглядел совершенным безумцем. Вопросы он пропускал мимо ушей и упрямо избегал смотреть мне в глаза.
Буря снаружи разыгралась не на шутку. Порывы ветра бросали потоки воды в окна, и толстое стекло тряслось и звенело под их ударами. От линз за моей спиной шел нестерпимый жар. Я чувствовал, как закипают мозги. Какое-то время я пробовал сидеть, как Дукат, прислонившись к основанию ацетиленовой горелки, но прохладней там не было. Поэтому я слонялся вокруг, избегая концентрированного луча, плотного настолько, что я мог бы потрогать его руками.
Дукат, казалось, ничего этого не замечал. Он сидел на полу перед выставленными в два ряда патронами. Револьвер со взведенным курком лежал под его правой ладонью, стволом к забаррикадированному люку. Сфокусированный линзой Френеля луч отбрасывал непроницаемо черные тени. Дукат молчал, и мне было видно только его ноги в потрепанных башмаках.
Опасаясь, что очередной шквал разобьет стекло и обрушит на меня поток осколков, я перебрался к западной стороне и выглянул в окно. Контраст между светом и тьмой был таким резким, что я почти ослеп. Прикрыв по бокам лицо ладонями, я застыл, прижавшись к холодному стеклу. Постепенно глаза начали привыкать. Тьма снаружи запестрела светлыми и темными пятнами, и я понял, где заканчивается земля и начинается море.
Буйство стихий осталось за спиной. Здесь же буря огибала крутые берега нашей скалы, создавая относительно спокойный карман как раз со стороны рыбачьей бухточки. Я вглядывался в расселину, спускающуюся к ней, и думал, как хорошо, что мы успели затащить лодку в сарай. Я вспоминал наши рыбалки с Томом, разговоры, его теплую мальчишескую улыбку, а потом ровный и безжизненный голос в бухте высадки, и ужас брал меня за горло.
Наверное, слишком сильно разыгралась моя фантазия: мне показалось, что из расселины выползла тень, и стелясь по земле, как огромная ящерица, шустро перебежала к маяку. Я зажмурился до плавающих пятен и снова приник к стеклу, всматриваясь в темноту. Теперь я знал, что это не было обманом зрения. Еще одна тень выбралась из расселины и кинулась к стене. Когда над краем скалы поднялась третья голова, я крикнул:
– Дукат! Там из бухты вылезают какие-то люди и бегут к маяку.
И услышал его спокойный голос:
– Это не люди, МакАртур, неужели вы еще этого не поняли? Это ваш Маршалл и его новые друзья!
– Бросьте, Дукат, Маршалл не причинит нам вреда!
– Вы так уверены? – усмехнулся Дукат. – Представьте, что вы солдат. Вы можете быть прекрасным человеком, но если дали присягу, когда будет надо, вам придется, черт подери, убивать, потому что это и есть ваша работа. Вам ясно?
– И что делать? – растерялся я.
– Вам – ничего! У вас даже пистолета нет. Забейтесь в какой-нибудь угол и молитесь, чтобы мы смогли пережить эту ночь… – он взглянул на часы и горько усмехнулся: – Которая еще даже не началась. Все, уйдите, МакАртур, не перекрывайте мне линию стрельбы.
Мне ничего не оставалось, кроме как вернуться на свой наблюдательный пункт. Я вглядывался в темноту за окном, но никаких движущихся пятен больше не было. Ветер, казалось, немного стих, зато усилился ливень. За потоками воды, льющимися за стеклом, разглядеть что-то было уже невозможно. Пришлось расписаться в собственной бесполезности.
Я опустился на пол спиной к линзам и склонил голову. Попытался вспомнить молитвы, но кроме «Отец наш небесный» в голову ничего не лезло, а он, со слов Тома, спасти от этих тварей не мог.
Шло время, но ничего не происходило. Буря достигла плато и не усиливалась, но и не ослабевала. От жара, бьющего в спину, меня разморило, и я, кажется, задремал. Когда снизу раздался грохот, я подскочил от неожиданности и чуть не растянулся на полу. Голова трещала, как с перепоя. Воздух в фонаре разогрелся, а свет, бьющий сквозь линзы, выжег всю влагу. Я на четвереньках переполз к Дукату с обратной стороны, памятуя его слова про линию стрельбы, и опустился на пол рядом.
– В горле совсем пересохло, – просипел я. – Вы воды, случайно, не взяли?
– Нет, – ответил он, протягивая мне фляжку. – Только бурбон. Будете?
Я сделал осторожный глоток, огненная жидкость добавила жара, но после нее стало легче.
– Спасибо, – сказал я, возвращая виски. – Так может объясните уже, от кого мы тут прячемся?
– Понятия не имею, – пожал он плечами.
– Интересный поворот. А выглядели вы, как человек, который знает, что делает.
– МакАртур, – поморщился он с досадой. – Я в состоянии сложить два плюс два. В лодку я бы еще мог поверить, но в то, что вы станете нырять в холодное море за веслами, да еще найдете их, это уж совсем невероятно? Ну, согласитесь, несложно понять, что мы столкнулись с тем, что выходит за рамки обыденного. Будет правильнее принять все сказанное вами на веру. – Он поболтал в воздухе флягой, пытаясь определить, сколько в ней осталось, и со вздохом сунул ее во внутренний карман. – Знаете, Дональд, у меня старая привычка: в любой переделке я готовлюсь к наихудшему. После вашего запоздалого признания, я взвесил все за и против и решил: то, что вы рассказали – и есть худшее, что может случиться, как бы странно оно ни звучало.
– Удивительная у вас логика.
– Моя логика много раз спасала мне жизнь. Будем надеяться, что спасет и сегодня.
– Ну хорошо! – заметил я провал в его рассуждениях. – А свет? Почему вы сказали, что там, где свет, мы в безопасности?
– МакАртур! Вы меня разочаровываете. А кто мне рассказал о том, что Маршалл, вылезший из ледяной воды в первозданной наготе, просил вас выключить фонарь? Холод ему нипочем, а от чахлой керосинки – непереносимые страдания?
– Ясно, – поник я. – А можете дать еще глоточек? С виски как-то легче переживать эту ночь. Хоть это и бурбон.
Дукат глянул на меня косо, но достал флягу.
– Глотните, но немного. Ночь долгая.
Жара продолжала давить на мозги. Мы сидели с Дукатом бок о бок, говорить было особо не о чем, молиться некому. Снизу раздавался какой-то неясный шум, источник его определить было невозможно. За стеклом завывал ветер.
– Долго до рассвета? – спросил я. Мои часы остались на тумбочке в спальне, где бродили сейчас эти жуткие создания.
