Ив Даргель "Автор идеи цвета"

Как-то раз, засидевшись там допоздна, в один из безмятежных, но насыщенных рутинными заботами вечеров, доктор Мартин осознал, что не синхронизировался с женой уже несколько коротких циклов. Его это огорчило настолько, что пришлось встать с насиженного рабочего места и с неохотой начать собираться, чтобы пойти к Э-Лине, недавно получившей помещение для проведения опытов с новыми цветовыми палитрами. «Вот бы, не выходя из в Галереи, увидеться с женой через экран демонстрационной панели», – размечтался он, идя по укороченной карте своих дорог, ведущих к Э-Ли.

Эл очень обрадовалась появлению мужа. Она тоже отметила, как оба настолько увлеклись делами, что не только не виделись в общем корпоративном номере из-за разного графика, но и их кольца не вибрировали, как обычно бывало, если синхронно подумать друг о друге.

– Привет, доктор Мартин. Вспомнил, что женат? – обняла Э-Ли мужа одной рукой, продолжая ловко перебирать цветные карточки.

– Это ты у нас главная по забывчивости, а я – хранитель памяти!

Мартин гордо прошествовал к нише в стене, заприметив уже приготовленную для него дымящуюся кружку с зеленовато-желтым напитком. Система обслуживания комнат Э-Лины была хорошо осведомлена о предпочтениях ее мужа.

– Ну-ну, хранитель, – усмехнулась Э-Лина. – Возьми вот, полистай пока свежий каталог. Скоро закончу, и закажем что-нибудь посущественнее твоей желтой водички. Я сегодня не успела пообедать.

Мартин удобно устроился и стал перелистывать тонкие пластинки с изображением самых популярных в последнее время оттенков. Задержав в руке одну из табличек, он с интересом посматривал на плечи жены, мысленно примеряя к ней зелень палитры. Почувствовав пристальное внимание мужа, Э-Лина обернулась и лукаво спросила:

– Ты чего, Мар? Не дотерпишь, пока я закончу?

– Не дотерплю, – осипшим голосом признался он, не в силах оторвать глаз от золотистого завитка на ее бледной щеке.

– Тогда закажи чего-нибудь горячего, с какой-нибудь зеленью, желательно. Я скоро закончу.

«Горячего… С зеленью…» – Мартин мечтательно переводил взгляд с палитры на изящную шею жены. Вздохнув, он подошел к стене, нажал на тонкую пластинку и продиктовал заказ, добавив к нему две маленьких порции их любимого органического напитка со звенящим названием, которое постоянно забывал, позволяя системе обслуживания помещений хранить перечень своих основных потребностей.

После запоздалого обеда, к огорчению Мартина, не перешедшего в романтический ужин, он решил, что прямо здесь и поспит. Все равно Э-Ли должна заниматься срочным макетом, затребованным ее суровой наставницей к утру.

– Эл, я вот что хотел бы, – сонно бормотал Мартин, сидя в глубоком кресле, заказанном Э-Линой, как только она получила в свое полное распоряжение эту крошечную комнату. Почти в полусне, бессвязно, не заботясь о деталях, он поделился недавними мечтами.

– Мар, ты гений! Ты же создал новый виток Идеи памяти! – запищала от восторга Э-Лина, немедленно отвлекаясь от разноцветных контейнеров. – И дело не только в том, что тебе лень выйти из Галереи, чтобы увидеть меня! Если ты добьешься одобрения Сообщества, это будет означать, что когда-нибудь мы сможем передавать знания! Не только непосредственно от автора, как это принято, а… – Эл даже задохнулась от представившихся ей перспектив.

Так у доктора Мартина появился его последний проект: необходимо было добиться от системы Корпорации потенциала не только к сохранению, но и к передаче информации. Он настраивался на радикальные новшества и собирался решительно замахнуться на невообразимое – запустить механизм бесконтактного обмена сведениями в реальном времени. Формально такой способ передачи данных нарушал положение об авторстве, и поэтому Мартин учел пожелания комитета по этике и интересы членов Сообщества. Контролируемое движение информации позволит беспрепятственно делиться материалами, предоставленными автором, выразившим готовность к их тиражированию. И значит, сведения будут доступны во всем многообразии не только в Галерее. Это открывало столь заманчивые перспективы, что могло стать прорывом и изменить мир.

Мартин давно уже признался себе, что ему не дают покоя лавры ушедшего учителя. «Профессор Мартин Пост», – в самых смелых мечтах видел доктор Мартин свое имя оттиском на платиновой рамке у входа в корпоративный номер.

После согласования Идеи с Сообществом предстояла интересная и самая кропотливая часть работы по решению многочисленных технических деталей. Сложнее всего было сформулировать системе Корпорации варианты представлений о готовом продукте, но Мартину это блестяще удалось. А протестировать полученные образцы можно доверить экспертам.

***

Все это, еще вчера имевшее огромное значение, замерло там, в оглохшем от тишины демозале, где он лишился и себя, и воодушевления, казавшегося неиссякаемым. От недавнего азарта остался лишь слабый интерес, да и тот начинал угасать. Мартин знал, что Идея жизнеспособна. Стоит только начать ее воплощение, и результат будет ошеломительным, но уже не ощущал и тени былого энтузиазма.

Не то от появившегося избытка времени, не то от одиночества, на Мартина непрошенными дарами посыпались воспоминания.

***

Зеленое платье… Он улыбнулся, приветствуя приятную мысль. Мартин понял, что влюбился, когда встретил Э-Ли на неофициальной встрече в Сообществе, и с восторгом подметил, как сильно нравится ей. Мартин не видел Э-Лину с тех пор, как закончился короткий совместный проект, для которого они выполняли работу по систематизации новых материалов, полученных в лаборатории Идеи цвета. Наставница Э-Ли, профессор Юнита, скептически относилась к их сотрудничеству, аргументируя свою позицию тем, что в черно-белой Галерее бессмысленно хранить материалы, вся суть которых заключается в ассортименте оттенков. Однако им удалось тогда найти компромисс и создать перечень каталогов, значительно упростивший работу лаборантов, постоянно путавших номера и названия палитр.

Когда они с Эл снова встретились, Мартин восторженно смотрел в сияющие сквозь длинную кудрявую челку зеленовато-карие, с детскими, слегка припухшими веками, глаза девушки. Он был рад нечаянной встрече. А Э-Ли его не узнала. Она легко прикасалась к его руке, смеялась немудреным шуткам, и Мартин поначалу был уверен, что его разыгрывают. Он спросил ошарашенно: «Э-Лина, я Мартин Пост. Курс систематизации и хранения. Каталоги, палитры, помнишь? Всего-то пара длинных циклов прошло. Я что, так сильно изменился?». Она, очаровательно и рассеянно улыбаясь, медленно произнесла: «Мар, да какая разница? Целая маленькая жизнь прошла! Пойдем лучше попробуем новый напиток, который изобрела наш автор Идеи вкуса? У него такое смешное название: джжинн. Э-Ли произнесла это слово так, что у Мартина в голове зазвенели веселые колокольчики.

Они пили ледяную настойку с горьковатым запахом свежести, и от нее становилось горячо внутри, а потом, провожая Э-Лину, Мартин сделал ей предложение. Он даже не стал скрывать матовостью стекла от постороннего внимания скользящий вверх лифт, перед тем, как неловко встать на одно колено.

Как в старом архивном фильме, когда-то, в редчайшем приступе щедрости, продемонстрированном Мартину профессором Катром. Без тени сомнения Мартин четко сформулировал просьбу: «Э-Лина, пока ты меня снова не забыла, окажи мне честь, стань моей женой». Э-Ли неуверенно улыбнулась и легко закружила его в танце.

В памяти Мартина уцелел фрагмент замедленного сюжета: стеклянный лифт, скользящий между этажами, счастливо смеющаяся кудрявая девушка в легком платье. Мартин никогда не спрашивал, помнит ли Эл. Иногда разговоры излишни. Она сберегла то удивительное платье, которое Мартин назвал зеленым, разглядев неуловимый оттенок на серой ткани в свете желтоватых ламп. А он, доктор Мартин Пост, оставил этот сюжет не только в собственной ненадежной памяти.

***

Не может Э-Лина до сих пор не знать о произошедшем. В который раз покрутив на пальце неподвижный ободок кольца, Мартин уже не на шутку встревожился. Он хорошо знал о потрясающей склонности жены к принятию решений без малейшего промедления. Он даже иногда опасался, не коснется ли когда-нибудь такая спонтанность его самого, но отгонял эти мысли. Почему Э-Ли держит нелепую паузу, соблюдая предписание бездушного этикета? Воля или холодность? Страх или безразличие? Стальные глаза деда покровительственно взирали из зеркальной панели: «Выбирай, старик».

Выбрать он не успел. Тело непредсказуемо отреагировало на тонкий свист открывающейся входной двери: Мартин инстинктивно метнулся к изгибу стены и скрылся за приоткрытой панелью индивидуальной кабинки.

– Мар, не дури, дверь прозрачная, – глухой бархатный бас Катра отдавался болезненным эхом у Мартина в боку.

– Не может быть, что ты ЗДЕСЬ делаешь? – прерывисто дыша после проделанного маневра, прохрипел Мартин. – Ты же ушел, Катр, какого черта?!

– И я рад тебя видеть, доктор Мартин.

С учетом статуса ушедшего навсегда, покойный учитель выглядел вполне сносно: жилистый, высоченный, серебряно-медные короткостриженые волосы торчали неровными клочками в разные стороны, и казалось, что профессор сам, будучи нетрезвым и в полной темноте, не то ножницами, а не то и вовсе ножом хаотично откромсал пряди густых волос почти под корень. Мартин прекрасно знал, как недешево обходятся подобные авангардные шедевры парикмахерского искусства и как избирателен к клиентам мастер, их исполняющий. На длинном и прямом, будто выведенном по линейке носу Катра сияли очки – старинные, в широкой темной прямоугольной оправе, с блестящими линзами, без чипа. Светлые, почти белые глаза с колкими точками зрачков сверкали через толстые стекла сквозь рыжие, прямые, жесткие ресницы. «Пижон» – неприязненно подумал Мартин.

Катр понимающе оскалился, демонстрируя крупные, желтоватые, чуть неровные зубы. Молодые зубы, как настоящие.

– Дорого? – язвительно поинтересовался Мартин.

– Очень. Могу дать контакт дентодизайнера, – невозмутимо парировал Катр.

Мартин закрыл рот и незаметно провел языком по зубам. Он понятия не имел, как они сейчас выглядят: поводов для улыбки сегодня еще не нашлось.

Катр развалился в расплывшейся от его легкого прикосновения широкой вмятине на подоконнике, и, опустив тяжелые веки, лениво изучал Мартина с видом скучающего лекаря, принимающего отчаявшегося пациента с банальным насморком.

– Катр, значит, ты тогда все-таки не сделал последний выбор? Где ты пропадал столько времени?

– Следующий вопрос, Мартин. Про меня потом, с твоего позволения, – вежливо уклонился от ответа гость.

Мартин нервно щелкнул суставами пальцев, избегая сардонического прищура воскресшего учителя. «Надо тоже купить очки, – промелькнула мысль. – Будет чем занять руки». Руки неистово чесались от желания зарядить великому автору сокрушительный удар кулаком прямо в высокий аристократический лоб, изборожденный причудливым рисунком глубоких морщин.

Больше всего Мартин боялся, что Катр снова исчезнет, растворится туманным мороком и оставит после себя пустоту одиночества, как в прошлый раз. Мартин уперся глазами в почти забытое лицо друга и, приглушив голос до хриплого шепота, быстро и без предисловий выпалил тот самый незаданный вопрос.

– Катр, что такое смерть?

Воздух в комнате рассеялся тишиной, отразившейся в зрачках Катра и расширившей их до черной пропасти.

– Пост, ты спятил? – великий профессор хохотнул, будто ему пощекотали пятки.

«Вот сволочь», – молча изумился Мартин, разглядывая сморщенное от смеха лицо Катра и узнавая его прежнего: молодого, остроумного, проницательного.

– Мар, дружище, откуда ты вообще извлек это слово? Оно упразднено Сообществом, когда тебя и в Проекте не было.

Мартин кожей почувствовал большие буквы и напряженно молчал. Лицо Катра постепенно стало принимать нормальные очертания. Профессор уже не выглядел скучающим, и нетерпеливо покачивал ногой в ожидании разъяснений.

– Катр, это слово я услышал от тебя. В нашу последнюю встречу. Но ты тогда не договорил, потому что отключился после пары капель какой-то слабенькой настойки, забыл? Поэтому я сейчас и не предлагаю выпить за твое грандиозное возвращение.

– Гостеприимством ты, конечно, не блещешь, дружище, – улыбнулся нежданный гость, и погладил подоконник, что-то тихонько нашептывая. Голос Катра гудел чарующей лаской, пальцы подрагивали, выводя на белой поверхности невидимый узор. Резкие черты профессора исказила обескураживающая беспомощность. Мартин завороженно наблюдал, как под ладонями Катра всколыхнулась невысокая волна, и он погрузил в нее руки, продолжая что-то невнятно говорить.

Мартин невольно отдался этому неровному ритму и очнулся от наваждения, только когда Катр, довольно ухмыляясь, протянул ему одну из крошечных чашек, извлеченных из непредназначенного для раздачи напитков места. Дымящийся черный кофе слегка просвечивал сквозь ее хрупкие стенки, а по краям серебрился тончайший ободок. Мартин, привыкший к основательно-лаконичной белой посуде, нервно хихикнул. Он был осведомлен об уникальном даре Катра договариваться с системой Корпорации, но никогда не видел, как это происходит.

– Угощайся, жадина! – великодушно предложил профессор.

Мартин осторожно взял предложенную горячую чашечку и настойчиво спросил:

– Так что, ты так и не расскажешь? Не хочешь говорить или…

– Или что? – насмешливо перебил Катр.

– Или ты все забыл за это время… – выдвинул Мартин неоптимистичное допущение.

– Забыть не так просто, как тебе кажется, Мар. – Катр кивнул в сторону двери. – Разговор дорого тебе обойдется, дружок, у тебя хватит кредита доверия, чтобы я нажал на ту самую кнопочку?

Мартин мысленно прикинул количество знаков, улетающих с его счета, и безрадостно согласился, не скрывая угрюмого выражения лица.

Катр легко поднялся, бесшумно прошел мимо Мартина и с явным удовольствием нажал на платиновую кнопку, скрытую в проеме двери. В атмосфере комнаты что-то изменилось – неуловимо, но отчетливо, как перемена погоды. Это ощущение ни с чем не спутать даже с закрытыми глазами и окнами – оно накрывает глухой пеленой. Стены медленно и неравномерно сгущались до мраморной тяжелой гладкости. Непроницаемость для избранных – высочайший знак доверия на весьма короткий период.

– Представляешь, я впервые нахожусь в режиме абсолютной приватности, за исключением одного несущественного эпизода. А я тогда был так занят, что его можно и не принимать в расчет, – признался Катр, вернувшись на свое место на подоконнике и с искренним любопытством оглядывая изменившуюся комнату.

– Почему это? – вежливо поинтересоваться Мартин, хотя именно сейчас его не заботили вопросы чьего бы то ни было жизненного опыта. Тратить драгоценное время на светскую беседу казалось расточительной глупостью.

– Все просто. Сначала у меня не было необходимого количества знаков, а потом я стал считаться настолько важной персоной, что не имел больше права претендовать на полную закрытость в одиночестве – только с теми, чей кредит доверия огромен. Вроде тебя, зануда. А теперь я вообще понятия не имею о своем статусе.

– А что бы с тобой сделалось, если бы ты побыл по-настоящему один в защищенном пространстве? – Мартин не обратил внимание на обидное слово. Он давно научился фильтровать информацию и отделять действительно ценное от ерунды, не стоящей внимания.

– Ну-у, не знаю. Я бы подавился каким-нибудь печеньем, например, а помочь некому. Был бы ужасный скандал, не правда ли? Так что благодарю тебя за возможность действительно приватно поболтать, доктор Мартин.

Катр иронично склонил набок лохматую голову и внимательно уставился на ерзающего от нетерпения друга.

– Не тяни, Кар, я больше не могу не знать, – жалобно, как стажер, ищущий ответа на пока еще недоступный пониманию вопрос, взмолился Мартин.

– Не тяну, Мар, я привожу мысли в порядок. Пока отвлекаюсь на дурацкую болтовню, они, глядишь, и сформулируются. Понимаешь, это настолько очевидно, что удивительно, как умудрились сделать из незатейливой истины величайшую тайну. За линией Архива финал понятен каждому ребенку, хоть раз имевшему хомяка или птичку.

– Что такое хомяк? – заинтересованно среагировал на незнакомое смешное слово Мартин.

Катр только фыркнул. Лекция по зоологии явно не входила в планы профессора.

– Я расскажу тебе сказку, малыш, – начал он тихим, заговорщицким голосом. – Однажды… – он сделал паузу и опять было собрался улыбнуться, но, увидев напряженное, бледное, старое лицо ученика, дрогнувшим голосом тихо заговорил.

– Мартин, ты, конечно, догадываешься, что мы не случайно отделены от того самого мира, и если кто-то информирован о том, как так вышло, то я – не он. Мы находим замену простым словам, смысл которых нам неясен. Есть исключительные люди, им удалось выйти в Архив, но фактов возвращения назад на моей памяти не было. – Катр закусил губу, размышляя о чем-то, и замер.

– На твоей памяти? – скептически поинтересовался Мартин.

– Доступ к информации ограничен. Есть наш мир и Архив. Тот, кому откроется эта линия вероятности, окажется в залинейном пространстве. Если, конечно, решится шагнуть в мир, который считается потусторонним. – Нет, не спрашивай, Мар, – поднял ладонь Катр, заслоняясь от закономерного вопроса. – Не я изобрел все эти высокопарные термины, и не мне их объяснять.

Мартин вздохнул: его уверенность, что уж профессор-то информирован больше, чем кто бы то ни было, поколебалась.

– Мартин, не дуйся. Почти никого не тяготит отсутствие сведений. Ты, как никто, знаешь, что в Сообществе каждый радуется имеющемуся делу и мало интересуется информацией, не касающейся личной Идеи. Все заняты и довольны. Корпорация обеспечивает комфортный быт и приятные этичные развлечения. Инциденты исключены податливостью среды. Вместо пугающего слова – корректное и безликое «ушел навсегда». Право последнего выбора. Капсула покоя дает нам уверенность в достойном уходе. Я о ней кое-что знаю, но это отдельная тема.

– Отдельная? – уточнил Мартин, поглядывая на мраморную стену и прикидывая, потянет ли его кредит доверия еще одну подобную беседу.

– Потом решим, – неопределенно пообещал Катр и нехотя продолжил. – Я не в меру любопытен, и мои заслуги позволили сунуть нос в закрома Галереи еще до того, как ты организовал там идеальное хранилище. Кстати, ты знаешь, что твой педантичный подход к хранению информации прикрыл доступ к тем, иным образам? Они просто не поместились в твой шаблон, доктор Мартин. Ну да ладно, ты никогда не отличался избыточной щедростью, – не упустил случая уколоть коллегу профессор.

– Погоди, Катр, что все это значит? Что я закрыл? – вытаращился на учителя Мартин.

Катр посмотрел сквозь него и преспокойно изрек:

– Доктор Мартин, архив Архива ты закрыл. Ты слишком торопился реализовать Идею памяти и впихнуть в Галерею как можно больше сведений. Неудивительно, что тебя не посетила светлая мысль разделить материалы нашего и залинейного происхождения. Создал практически неограниченный фонд хранения знаний Сообщества, а остальное просто не зафиксировал. Тебя сложно порицать. Нельзя учесть то, о чем не знаешь.

– Катр, да что ты такое говоришь?! – возмущенно воскликнул Мартин.

– Ма-а-а-р, не ори, будь любезен, – поморщился Катр, потирая лоб.

Мартин забыл о чувствительности друга к некоторым обыденным звукам и даже запахам. У профессора были периоды, когда он не мог находиться в многолюдных местах и не переносил шума.

– Ох, извини, – пролепетал Мартин, понимая, как, оказывается, сильно соскучился. – Так ты знал, что я так ошибусь?

– Конечно.

– Черт возьми, почему ты мне хотя бы не намекнул? Ты сидел в демозале, когда я делал первый доклад, и даже не особо успешно притворялся спящим!

– А ты не спрашивал, – ухмыльнулся Катр.

– Ну ты и га-ад, – протянул расстроенный коварством профессора Мартин.

– Мар, ну сам посуди, кто я такой, чтобы мешать учиться на ошибках хорошему человеку? Тем более что я заблаговременно заныкал залинейный архивчик и даже поделился допуском кое с кем.

– С кем? – ревниво спросил Мартин.

– Так, с парочкой любимчиков, – не счел нужным вдаваться в подробности учитель.

Указание Катра на досадное упущение было справедливым: Мартина действительно не интересовали те, другие, сведения. Настолько, что он не слишком удивился язвительному обвинению. Мартин, конечно, знал, что профессор имеет доступ к некоему диковинному фонду информации. Катр любил при случае блеснуть потусторонним словечком, в точности, как отец Мартина.

Может быть, поэтому всякий раз, когда доктор Мартин вспоминал про Архив, появлялось смутное ощущение опасности. Мартин не любил непредсказуемости и стремился организовать порядок в тех сведениях, которые понятны, доступны и полезны.

Единственное, что он всегда с благодарностью принимал от профессора – это совместный просмотр красивых, но неестественно выстроенных сюжетов, в которых, как правило, фигурировали мужчина и женщина, поначалу непременно обремененные сложностями взаимного недопонимания. Затем, когда недоразумения разрешались, и должно было бы начаться самое интересное, файл прерывался. Катр смеялся над огорчением друга и со знанием дела пояснял, что это не технические неполадки, а так и задумано, но Мартин в этом сомневался. Несмотря на явные логические нестыковки в историях, Мартину нравилось наблюдать за поведением, жестами и мимикой героев. Иногда он видел что-то подобное в Э-Лине, и это ему даже нравилось.

Пока Мартин приходил в себя, свыкаясь с поразительным предательством товарища, Катр невозмутимо вернул разговор в уже забытое ошарашенным собеседником русло.

– Так вот, в Архиве помнят ушедших и чтят неизбежную закономерность. Видят собственными глазами, как меняются тела после него, берегут в памяти последнее выражение лиц близких. Там говорят «умер», а не «ушел навсегда», как предписывается нашим этикетом. Прощаются с телом и хоронят его.

– Прощаются с телом? Зачем? Хоронят? Прячут? Почему, куда, Кар? – Мартин моргал, ожидая, что друг рассмеется очередной своей диковинной шуточке.

– Ты не понял, Мартин. «Хоронить» – закапывать в грунт. Тело укладывают в гроб и погружают в глубину, отделяя от оставшихся на поверхности.

– Гроб? Что-то вроде нашей капсулы покоя? – Мартин, не успев договорить, осознал, что сморозил глупость.

Карт невозмутимо пояснил: