Ив Даргель "Автор идеи цвета"

– Послушайте, а если кто-то не хочет быть членом Сообщества? А? Что скажете, многоуважаемые «сообщники»? Это сильно порицается?

– Автор, за кого ты нас принимаешь! – добродушно рассмеялись двое новых знакомых. Третий почему-то не присоединился к их веселью, но Катра это не смутило. Ему нужен был ответ, посмеяться он мог и сам.

– Должен быть выбор. – Катр уже твердо решил, что пошлет все к черту, если обнаружится отсутствие альтернатив.

– Чем ты так обеспокоен, автор? – недоуменно спросил самый разговорчивый из троицы. – Ты вовсе не обязан быть членом Сообщества. Ты еще не разобрался, но это награда, а не наказание. Вариантов достаточно. Если кто-то считает, что ему не нужна Идея или ее просто нет, или он не хочет к нам присоединиться по любым причинам, мы только поздравим. Это значит, что он или путешественник, или игрок, или наблюдатель. Ты разберешься, автор. Здесь не принято торопить и настаивать, а уж тем более принуждать.

Вскоре Катр убедился, что все действительно именно так. Быть автором оказалось весьма приятно. Помимо свободы и отсутствия обязанностей, права были практически беспредельны и ограничивались лишь этикетом. И профессором он все же стал, причем быстрее, чем рассчитывал.

– Ладно, ребята, всем спасибо, разберусь. Один технический вопросик: раз уж я такой великий, я могу выбрать себе помещение? Два. Или три. Для научных, разумеется, целей.

– Разумеется, – хором ответствовали почтенные гости, и Катр, осваиваясь с новым статусом, нахально поинтересовался:

– А кто здесь у вас, то есть, у нас, главный, коллеги?

Все трое переглянулись, недоумевая, как их только что приобретенный товарищ, в общем-то, неглупый и даже великий, может не знать таких простых вещей, но все же сочли необходимым просветить новичка:

– Главный – Шеф. Но он не вмешивается. Принцип доверия.

– А-а-а, ну и отлично. – Катра, никогда не терпевшего контроля, это очень устраивало. – А имя-то есть у вашего, то есть, нашего Шефа?

Величественные переговорщики засмеялись нестройным хором, как будто Катр выдал что-то забавное. Присоединившись ко всеобщему веселью, он понял, что в ближайшее время не соскучится.

Авторство позволяло не ограничивать фантазию и предложить единомышленникам, действительно заинтересованным в разнообразии, способ радикального изменения своих цветовых параметров. Конечно же, не всем подряд, а только тем, кто был готов подтвердить потребность в цвете достаточным кредитом доверия или количеством знаков на счетах для оплаты желанной игрушки. Катр ценил усилия и хотел избавиться от любопытствующих обывателей.

Вопросом, есть ли альтернатива у тех, кого он искушает, Катр не задавался, руководствуясь очевидным положением, которое впоследствии ему и приписали – Катр искренне считал, что выбор должен быть всегда.

Поначалу автор Идеи цвета раздумывал, не стать ли самому демонстрационным образцом, но собственная внешность никогда не была ему интересна. Своему очаровательному ассистенту он не осмелился предложить внесение изменений во внешний вид. Юнита, на взгляд Катра, была идеальна. Если бы он был соавтором ее создателя, то Юнита получилась бы именно такой: филигранным черно-белым эстампом.

Когда Катр убедился, что ограничений не будет, а принцип доверия позволяет ни в чем себе не отказывать, на какое-то время все остальное перестало иметь значение. Конечно, у него получилось: проект процветал, превратившись в целую индустрию. Катр впоследствии понял, как ему удалось стать автором. Он просто был первым, кто поговорил с системой Корпорации так, будто она была живая: искренне, доверительно, правдиво.

Но легендой он стал вовсе не благодаря воплощению Идеи цвета. Главным достижением Катр считал то, что ему удалось обнаружить шанс избежать неотвратимости физических изменений – открыть способ остановки линейного старения. Не без условий, как выяснилось. Его безграничный интерес к процессу исследования зачастую доходил до категорического равнодушия к последствиям открытий. Катр редко вникал в особенности своего внутреннего мира, а уж до чужого ему и вовсе не было дела. Важно только то, какие совершаешь изменения. Зачем прогнозировать и без того понятные последствия? Создать, решить, перевернуть все и посмотреть, что будет. Он всегда прав. Все, что производит его пытливый ум – благо.

Катр ускорил шаг, убегая от неотвязных мыслей, подстегивающих беспорядочный круговорот новых воспоминаний. Он ярко ощутил еще один отголосок прошедшего, в котором стало вдруг мало одной Идеи, хоть это и нарушало общепринятые правила. Катру тогда тоже было неспокойно. Какое-то время все его мысли занимала тема объективной реальности. Он не был наивным и понимал, что отличается от того же Мартина, который помнил свое прошлое и был безоговорочно адекватен действительности. А ретроспектива Катра имела начало в образе Юниты, встречающей его в той самой башне. И о биографии помощницы он мог лишь строить предположения: здесь не приняты подобные разговоры. Но любопытство Катра останавливало не нарушение этикета, а то, как Юнита, всегда готовая непринужденно беседовать, виртуозно подхватывая любую тему, буквально леденела, когда речь заходила о ней самой. Он и не настаивал, его все устраивало как есть.

В итоге, помаявшись, он не стал мучиться погоней за непроверяемыми гипотезами и постановил, что единственная достоверная реальность – это собственное сознание. Идея цвета как средство разнообразить ощущения была необходима в качестве не особо убедительного, но все же доказательства собственного существования.

Удобный, сговорчивый, но такой сдержанный мир не признавал излишеств, и у Катра, как и у прочих членов Сообщества, имелись в распоряжении лишь изящные книги с короткими рукописными историями, чертежи, и тонкие пластинки нарисованных сюжетных карточек. Не было фактов, на которые можно было бы хоть как-то опереться – об их существовании он узнал много позже, когда обрел высший уровень допуска к Галерее сведений. Став автором, Катр получил приоритетное право проводить там неограниченное время в одиночестве. Он умел задавать нужные вопросы и нашел не только давно утерянный запас знаний Сообщества, но и скрытый, потусторонний, как позднее выяснилось, фонд сведений. Ошалевший от обилия полученных знаний, Катр часто думал: «Какая удача, что я раньше не знал про мир Архива! Я бы заблудился в бесконечном поиске смыслов».

***

Теперь, когда он вернулся, все это, почти забытое, очищенное временем, снова стало иметь значение. Катр шел, через петли шагов запутывая мысли, пока не понял, что давно уже бродит по кругу. Он никого не встретил, и эта пустынность дорог снова заставила усомниться в реальности своего возвращения.

Проходя мимо белокаменного крыльца, огибающего широкой волной невысокое здание, он заприметил приземистую фигурку, показавшуюся смутно знакомой, и, прервав уже порядком досаждавшие хаотичной настойчивостью думы, направился в ее сторону. Он глазам не верил: неужели это его обожаемая Дали? Когда Катр видел ее в последний раз, Дали была похожа на симпатичную шаровую молнию: бесшумная и стремительная, непредсказуемая, властно захватывающая все внимание.

Она добродушно посмеивалась над стремлением начинающего новые опыты Катра облагодетельствовать мир вечной молодостью, и это было предметом их жарких дискуссий. «Это только у меня прошел лишь один длинный цикл», – панически напомнил он себе, стараясь свыкнуться с изменившимся обликом своей, теперь уже действительно старой, подруги. Дали всегда непостижимо менялась: Катр и раньше видел ее то в образе хрупкой девочки, то вдруг она становилась канонической пышной красоткой. За прошедшее для нее время Дали как-то уменьшилась, и от этого профессору стало почему-то мучительно неловко.

Катр лихорадочно попытался подсчитать ее возраст с учетом давности их знакомства, но не успел: Дали остановилась, поймав взглядом длинную тень. Катру показалось, что силуэт старушки покачнулся и еще больше сжался. Но через мгновение пожилая женщина уже приближалась к нему бодрым широким шагом.

– Катриэль, дорогой, неужели ты здесь? – радостно пробасила Дали и раскрыла радушные объятия.

Это и вправду была она. Профессор вздрогнул от непривычного звучания варианта своего имени, который он терпеть не мог, считая чрезмерно элегантным и даже нескромным. Только Дали было позволительно обращаться так к нему, причем для Катра было загадкой, как она узнала это полное имя, ведь он никогда так не представлялся.

– Дали, это чудо какое-то! Ты еще здесь! – бестактно обрадовался Катр, наклоняясь и обнимая округлые плечи. От ее присутствия становилось тепло, а внутри загорался крошечный желтый огонек. Вот и сейчас он стоял, согреваясь этим неугасающим светом.

Дали, нисколько не обидевшись на такое приветствие, снисходительно похлопала его по плечу и увлекла за собой внутрь здания, даже не подумав спросить согласия.

Спустившись по крутой лестнице в пространство, единственным источником света в котором была медная настольная лампа, рассеянным зеленым пятном освещавшая дугу комнаты, Катр растаял от умиления.

– Что, старушка, все еще нервируешь инструктов электрическими штуковинами? – рассмеялся он. В жилище Дали все осталось почти таким же, как в те далекие времена, когда он частенько заходил сюда и подолгу сидел в уютном сумраке, обсуждая с ней новые детали проекта или просто болтая о всякой всячине.

Дали раскатисто рассмеялась и пододвинула к столу еще одно большое кресло: она не признавала автоматических удобств корпоративных номеров и предпочитала находиться в подвале без окон, но с возможностью отключения от эксплуатационных систем здания. Развалившись на упругом сиденье и поглядывая на кирпичную кладку, сведенную куполом к потолку, Катр погружался в забытые ощущения.

– Дали, моя хорошая, как же я счастлив тебя видеть! – радостно начал он, но вежливые излияния прервал неприлично отчетливый звук, изданный желудком, требующим пропущенного сегодня обеда.

– Профессор, ничего не меняется! – засмеялась она. – Ты все так же прибегаешь ко мне пожрать, как голодный стажер! Потерпи, будет тебе то, чего ты заслуживаешь, – не то пообещала, не то пригрозила хозяйка, отходя в дальнюю арку комнаты к небольшой медной стойке за высокой ширмой, сплетенной из упругих тонких лент.

Слушая звук льющейся воды, звон тонкого стекла, сухое потрескивание огня и тихий стук приборов, заглушаемый шкварчанием ароматного масла, Катр задремал и открыл глаза только тогда, когда запах разогретого на огне жаркого, посыпанного настоящим зеленым базиликом, буквально взорвался перед носом оранжевой вспышкой.

– М-м-м, Далюшка, как же я тебя люблю! – мычал он с набитым ртом, жестом прося добавки. – Как тебе это удается, а?

– Что именно, дружок? Терпеть твои выходки?

Катр не поддержал шутки. В ней прозвучало нечто похожее на порицание, а он не готов был оправдываться.

– Дали, ну расскажи мне хоть что-нибудь! Я не возлагаю надежд, что ты выдашь авторский секрет, но позволь выразить восхищение! Неоспоримо, что ты – гений. Сформулировать то, что ты придумываешь со вкусами, получать желаемое от нашей строптивой системы обслуживания, это подвиг! Я поначалу и чашки кофе у нее не мог выпросить. – Он замолчал, погрузившись в раздумья.

– Не такая уж у нас и непонятливая система, автор, кому, как не тебе это знать! При желании с ней вполне успешно можно договориться. Катр, ты без ложной скромности можешь быть уверен, что существенно упростил мне это дело, да и не только мне. Как бы то ни было, именно ты первым подметил, что от этого мира можно получить практически все, если иметь достойные устремления и найти весомые аргументы. С тех пор прошло достаточно времени для того, чтобы научиться получать все больше, была бы Идея. А у меня она есть. Кроме того, ты любезно оставил для общего пользования готовые алгоритмы запросов на получение цветового пигмента. Они, конечно, очень причудливые и звучат как заклинания, но благодаря им мы делаем цветные неорганические продукты, что раньше было немыслимо. Не забыл, как тебе не нравилась бесцветная еда?

– Да уж, ради этого стоило постараться, дорогая, – он польщенно улыбнулся. Катру было приятно получить признание и одобрение.

Дали была автором Идеи вкуса. Под ее началом успешно функционировал целый закрытый корпус, в котором каким-то, не иначе, магическим, образом выращивались органические продукты. Катр чего только не насмотрелся в залинейном фонде и имел разрозненные знания о почве, воде, преобразовании энергии света в энергию органических веществ при участии неких пигментов и прочих необходимых условиях для получения горстки овощного салата, но как именно это делалось здесь, где изначально не предполагалось никакой органики, он никогда не задумывался. Все, что нереально получить от системы при помощи правильных слов, казалось ему чудом.

Катр никогда раньше не осмеливался заговорить со старой подругой о ее деятельности, опасаясь насмешки над его дилетантскими представлениями. Она и сама не спешила делиться секретами: при всей доброжелательности Дали вовсе не была открыта для псевдонаучных дискуссий, а вот аппетит, неизменно пробуждающийся при дегустации ее новых изобретений, ценила.

В Сообществе автора Идеи вкуса называли просто по имени. У Дали не было никаких званий – она этого всячески избегала. В отличие от честолюбивого Катра, принимавшего заслуженные регалии с демонстративным ироническим безразличием, Дали со смехом отказывалась от почестей. Она частенько подшучивала над ним, беззащитным после дегустации очередного ее гастрономического шедевра:

– Прорыв там у него! Великий ты наш автор! Уж не знаю, как бы ты далеко прорвался, питаясь только этой вашей бесцветной неорганической дрянью. Добавки-то хочешь, гений?

И он с готовностью соглашался, зачарованно ожидая, когда в ее маленьких ловких руках сформируется очередной разноцветный пирожок, обещающий неземное удовольствие. Она действительно была гением – создателем вкуса и наслаждения.

Подруга могла себе позволить этот подвал с электрической лампой и живым огнем – как одному из состоятельнейших членов Сообщества, ей никогда не приходилось сдерживать самые эксцентрические потребности. Дали возглавляла целую империю гастрономических утех для обладателей неограниченного кредита.

Она хорошо знала своего друга. Катр никогда не считал нужным официально представлять Идею Сообществу и крайне неохотно делился наработками, аргументируя это тем, что никто не сделает лучше него. Он, действительно, гениально формулировал пожелания и всегда добивался нужного эффекта от своенравной системы Корпорации. Отдать он мог только то, к чему потерял интерес. И все-таки многие были ему благодарны. Насколько неохотно этот уникум делился готовыми решениями, настолько же открыт он был к обсуждению и совместному поиску. Когда его ученики самостоятельно добивались успеха, Катр ликовал. Он ощущал причастность к созиданию и как никто мог создать для этого условия. Методы автора не всегда были гуманными: он жестоко высмеивал глупость и недальновидность, и его не смущало, что порой, в исследовательской горячке он мог поставить кого-то в крайне унизительное положение. Профессор всегда предпочитал истину, что, конечно же, не всем нравилось. Но Дали не была ни его учеником, ни конкурентом, и не претендовала на разгадку концептуального подхода автора, поэтому была уверена, что сейчас он ей не откажет.

– Катр, пока ты снова куда-нибудь не запропастился, можешь удовлетворить мой давний научный интерес? Ты много мне раньше рассказывал о своей Идее цвета, но есть кое-что, чего я не знаю. И очень давно хочу узнать.

– Конечно, дорогая. Хотел бы я взглянуть на того неблагодарного болвана, который посмел бы отказать тебе после такого обеда! – льстиво промурлыкал Катр.

– Не уводи меня от темы, хитрец! – раскусила нехитрый маневр Дали. – Я все равно спрошу. Помнишь, первые пробы с цветом ты проводил на таких смешных мелких зверьках?

– Ох, Дали… – профессор поморщился, как будто его ущипнули за ухо. – Конечно, помню. Я вводил им пигмент и тестировал его действие, но тебе-то зачем мыши? Будешь устраивать им дегустацию новых сочетаний вкусов? Или они тебе нужны в качестве экзотической начинки для пирожков?

От ее укоряющего взгляда Катр смутился и покаянно склонил голову:

– Все, молчу, не обращай внимания. Слушаю тебя, дорогая.

Дали села напротив и с улыбкой наблюдала, как ехидная усмешка на его лице сменяется внимательным выражением.

– Катр мне до сих пор ужасно любопытно, как тебе удавалось добывать этих мышей? Как ты сформулировал системе запрос на производство живого существа? Это же невозможно.

– Не думаю, Дали, что эти существа были по-настоящему живыми. Они не были линейными лабораторными животными, так как не воспроизводились, а просто появлялись по мере необходимости. Я не смогу уже припомнить те свои формулировки. Это не то, что хотелось бы сохранить, а записей нет. Я тогда все уничтожил, оставлять такое наследие было бы неправильным. Хоть я и был уверен, что это обыкновенный биологический материал, но они выглядели такими настоящими… Эти зверьки тоже испытывали боль, понимаешь?

Дали погладила Катра по руке. Она понимала.

– Катр, ну что ты, это ведь было необходимо для исследования! – попыталась она утешить помрачневшего друга.

– Видишь ли, дорогая… – с признательностью пожал ее ладошку Катр. – Любой продукт системы Корпорации по умолчанию безопасен и эффективен. Если удалось корректно изложить потребность и получить желаемое – это всегда будет нечто безукоризненное. Дали, ни в каких мышах необходимости не было. Мне просто хотелось поиграть в настоящего ученого. Я и сам себе в этом долго не признавался, но теперь-то чего уж скрывать…

Наклонившись к Катру, Дали прошептала ему на ухо:

– Дружок, а ведь иногда эти маленькие пушистые сушества сами собой появляются. Только в нашей лаборатории такое было уже несколько раз, представляешь? Или это какой-то сбой, или ты что-то тогда напутал при заказе. На наше счастье, они не умеют размножаться, искренне надеюсь, что это так и останется. Хочешь, попрошу кого-нибудь из стажеров отыскать одного и принести сюда?

Катр вежливо отказался, но ему почему-то понравилась эта новость, хотя меньше всего он переживал о мышах и вопросах, с ними связанных.

– Дали, это звучит как попытка оправдаться, но их гибель не была напрасной. Если бы не эти эксперименты с цветом животных и утилизацией неудачных образцов, я никогда бы не сделал главного открытия.

– Если уж ты сам об этом заговорил… Катр, я всегда хотела, но не решалась спросить – как ты вообще дошел до мысли остановить возраст? Откуда у юного автора Идеи цвета появилась такая оригинальная задумка?

– Дорогая, ты не поверишь! – от смеха у него выступили слезы на глазах.

– Катр, только не говори, что случайно, это было бы слишком!

– Дали, клянусь, именно так и было.

Дали скрестила руки и строго произнесла:

– Катриэль, ты не выйдешь отсюда, пока я не узнаю эту историю, понятно?

Катр галантно улыбнулся:

– Дорогая, я бы остался у тебя навечно, но, боюсь, буду тебя стеснять, да и ем я, как видишь, много. Конечно, расскажу, Дали, какие у меня могут быть секреты от тебя?

И он, сбивчиво и смущенно, начал издалека: с того дня, как Идея цвета была одобрена Сообществом, признавшим, что мир уже давно нуждался в преображении.

Пользуясь новообретенным высоким статусом, профессор выбрал для исследований ту самую башню, с которой началось его знакомство с миром и куда он теперь, после возвращения, не может попасть. Это расположение было весьма привилегированным: рядом с Галереей и буквально за стеной от капсулы покоя. Катр самозабвенно трудился над воплощением новых палитр, и спектр цветов постоянно расширялся.

Он постигал способы легкого и безболезненного изменения параметров внешности без наружного воздействия. Сначала были пробы по усилению интенсивности оттенков, а затем полет фантазии было уже не остановить. Экспериментировал Катр на почти настоящих мышах, неотличимых от живых, подсмотрев этот способ в залинейном фильме, за что получил от коллег обидное прозвище «доктор Маус». Катр усмехнулся, вспомнив, как оно его раздражало и как быстро всеми забылось. После совершенного им прорыва былые насмешники все, как один, сгибались в учтивых поклонах. Благодаря прорыву он получил звание профессора, не заботясь о том, чтобы кто-то из его учеников добился докторской степени.

Катр тогда сам себе не поверил, когда понял, ЧТО нечаянно изобрел.

Дело в том, что капсула покоя, разумеется, неофициально, использовалась им не совсем по прямому назначению: лишние мышки неподходящего оттенка мгновенно исчезали в ней, оставляя после себя лишь цветную вспышку, освещающую все вокруг и даже проникающую через тонкую стену в соседнюю комнату. В глубине души профессор был гуманистом и хотел облегчить страдания пушистым неудачникам. Не мог же он их устранять собственноручно… А капсула покоя принимала обреченных зверьков, безболезненно останавливала их сердечки, после чего утилизировала цветные останки. Это было крайне удобно, учитывая объем его исследования.

Конечно, Катр знал, что этот сакральный прибор вовсе не предназначен для ликвидации лабораторного материала, и не рассчитывал, что комиссия по этике стерпит такое кощунство, поэтому проделывал все запретные манипуляции исключительно в короткие циклы приватности – вместо отдыха.

Через некоторое время обнаружилось, что мыши-исходники, ожидающие очереди на получение цвета вблизи помещения, где утилизировались их пигментированные собратья, переставали взрослеть. А еще позже профессор заметил, что и сам подозрительно неплохо выглядит несмотря на ставшую уже привычной усталость от постоянного недосыпа. Катр предположил тогда, что у присутствующих при утилизации тела, наполненного оттеночным пигментом, останавливаются процессы старения. Как он хохотал! Побочный эффект! Всеобщая недостижимая мечта досталась ему «на сдачу»…

– Профессор, ты и вправду сумасшедший! – Дали пришла в экстаз от таких откровений. – Кому еще могло прийти на ум использовать самый священный предмет этого мира в качестве утилизатора отходов производства! Умоляю, Катр, никому об этом не рассказывай, это чудовищно… – Дали уронила голову на руки, обессилев от смеха.

– Дело давнее, кому это интересно? – благодушно согласился он и спросил:

– Дали, а чем так божественно пахнет? Я снова проголодался.

Нарезая толстыми ломтями только что испеченный пирог, Дали поглядывала на приятеля. Они не виделись после того, как возраст к нему вернулся. Катр ушел тогда не прощаясь, и в ее памяти так и оставался неловким юношей, внезапно получившим профессорские регалии. Дали улыбнулась, вспоминая его угловатую тощую фигуру, огненно-рыжую копну волос и веснушки на выдающемся тонком носу. Впрочем, не так уж Катр и изменился, в отличие от нее самой…

– Так что, понравились тебе мои свежеизобретенные деликатесы? – потребовала незамедлительного признания своих талантов Дали.

– Спасибо, очень красиво! – похвалил Катр и, прикусив язык, уткнулся в тарелку, избегая недоуменного взгляда хозяйки.

Катр под угрозой пыток не признался бы автору Идеи вкуса, что именно вкус еды для него второстепенен. Имели значение только запах и цвет. Катр мог с удовольствием употребить абсолютно безвкусную пищу, при условии, что она будет приятно пахнуть и красиво выглядеть. Надо отдать Дали должное, она никогда не пренебрегала оформлением своих произведений.

– Спасибо тебе, – растроганно повторил он, поймав ее изучающий взгляд.

– Это тебе спасибо! Мне очень приятно выведать твои тайны, дорогой друг, – от лучезарной улыбки на лице старушки засветились отблески ее прежней ослепительной красоты.

Катр с интересом покосился на нее – он уже почти перестал замечать разительные перемены, произошедшие с Дали за это время. Казалось, что она всегда была такой уютной, приветливой и мудрой подругой.

– Дали, ты чудесная! Ты единственная в этом мире, кто никогда не допрашивал меня о возвратном эффекте! – восхитился Катр деликатностью подруги. – Знала бы ты, как они меня все достали с бессмысленными расспросами! Я ведь и сам представления не имел о природе этого побочного явления.

Дали замялась, но все-таки откликнулась на его откровенность.

– Катриэль, я не спрашиваю, потому что знаю. Точнее, всегда знала.

Катр, даже не поморщившись от нежелательной полноты своего имени, подался вперед и взревел так, что задрожала посуда за медной стойкой:

– Ты знала?! Всегда знала? Почему ты… – он насупился и демонстративно отвернулся.

– Ну что ты, дорогой, не волнуйся так. Как ты говорил стажерам: «Ты не спрашивал».

Он, действительно, не спрашивал, возразить было нечего, и профессор рассмеялся. И правда, какая разница? Никто не вернет ему время, потраченное на разгадку сути своей ошибки.

– Катр, если бы я могла для тебя хоть что-то сделать, я перевернула бы весь этот мир. Недостаточно желать тебе другой участи. Ты не из тех, кто принимает помощь или нуждается в спасении, к моему великому сожалению.

Моргнув, он признал ее правоту.

– Прости, Далюшка, что-то нервишки пошаливают в последнее время. Одичал. – Он покаянно склонил голову и усмехнулся.

– Ничего, это пройдет, – утешительно подмигнула Дали.