– Да уж ладно, отец – не по чести хвальба… Много лучше меня есть воители.
– Не мои то слова, что тебя оценили – кто тогда всех людей из Помежий живыми сумел привести, и скольких ещё за собою повёл, за вершнего став по признанию их – не в пример много старших. А после Скороногого гибели в зиму нежданной кто всех Ярнвегг возглавил теперь, став за Фреки достойной заменой?
– Вот даже как? – улыбнулась дочь Конута, слушая дядю.
– Ну а то! Все два года с седла не слезает, о науках любимых своих позабыл… Той зимой угораздило его вражье копьё сзади в рёбра поймать… – насупился Доннар, с тяжестью вспоминая события, добавившие ему седины в волосах, – думал я, и последнего сына забрал у меня Всеотец… Так он и из Хвёгговых нор сумел выбраться, и опять на ногах как и прежде – заменив мне обоих погибших моих сыновей.
Нахмурившийся было Айнир поймал радостный и полный гордости за него взор сестры, и пожав плечами молчаливо усмехнулся. Жив – и ладно.
– Бок ему, правда, лекари исполосовали нещадно, ну да ничего, сынок – зато жив, в полной силе, уберегли тебя боги от кровяного огня в жилах.
– Да ладно, отец – просто была на мне чешуйница от хорошего кузнеца… – махнул рукой Айнир, – почтенного Хёскульда стоит хвалить – вот кто из лекарей редкий искусник, что тот крюк из кости и седмину спустя легко вытащил, да червями весь гной излечил, не дав сдохнуть от жара…
– Вот значит сколько ещё я о брате своём не слыхала, – улыбнулась Майри, стиснув в ладонях лежавшую на столе руку Айнира, – и не дуйся, отец правду ведь говорит – уж он никого зря не хвалит без дела! Говоришь – года два не берёшь своих свитков?
– Не беру… – произнёс он негромко – и Майри почуяла, как тяжела её брату та ноша, которую взнял он себе на спину за троих – позабыв обо всём дорогом ему прежде, став другим чем он есть – но без ропота нёс сколько будет то нужно для дома, став надёжной опорой отцу.
– Ну где уж с тобой мне равняться, сестрёнка? – развёл руками сын Доннара, – вот кто у нас столько дел в одиночку свершила… И сама уцелела – и едва не добыла головы двух главных зверин! Да ещё не с пустыми руками вернулась домой. Добрую же кобылицу ты в Эйрэ себе раздобыла, Майри!
Айнир взглянул прямо в глаза сестре.
– Хорошей породы твоя эта рыжая, как я гляжу. Пусть и чуток шалая, но на ногу быстрая и выносливая, раз по такому пути тебя принесла. Если теперь ни к чему она будет тебе – так может отдашь её мне на конюшню? Такая кобылица для ратных полей пригодилась бы, чтобы без дела зазря не держать её – а уж жеребята от такой на вес серебра будут.
– Если Корча того вместе с Гнедым не заест сама в случку… – усмехнулся уже уходивший от них Ульф Твейрокси, – кобыла с огнём, дури в ней за троих!
Однако увидав померкший взор Майри сын Доннара смолк.
– Не по чести мне – за другую себя выдававшей – был сделан подарок, чтобы домой возвратиться смогла я… – тихо ответила Майри, опустив глаза вниз, – и не мне им распоряжаться хозяйкой. Да и привыкла я к этой кобыле как будто к родной – так что не сердись, братик, только с собой я оставить хочу эту Огненную.
– Твоя воля, сестрёнка, – пожал плечами Айнир, – просто жалко, если такая добрая жеребица будет попусту в стойле навоз лишь месить.
Он пристально взглянул на сестру, не говоря сам ни слова – точно раздумывая о чём-то – как будто насквозь прозревал её тайну, всё знал, что с ней было…
ГОД ТРЕТИЙ "…ПРОКЛЯТИЕ ТРИЖДЫ ТОБОЮ ЗАСЛУЖЕННОЕ…" Нить 10
– Дядя Доннар, – спросила вдруг Майри, пристально глядя в глаза тому, – а где же наш Эрха? Что с ним?
Бурый нахмурился, и лоб его вдруг разделила глубокая складка морщины. Он кратко переглянулся с седобородым Снорре.
– Должно быть уже ты услышала, девочка… – негромко он начал.
– Да, услыхала – но недосуг мне вникать в пересуды… Скажи ты, дядя, в глаза мне – что с ним? Неужели наш скригга столь плох? Отчего так произошло?
Айнир опустил глаза, избегая пытливого взора сестры, и даже Доннар замялся, не в силах начать речь. Почтенный Снорре Вепреглавый и тот молча оглаживал долгую бороду, не говоря ни единого слова в ответ.
– Ну что же вы молчите? – вновь нетерпеливо вопросила она, с волнением глядя на близких.
Наконец заговорил Бурый.
– Когда вместо ожидаемых вестей о падении Аг-Слейбхе мы воочию узрели конников арвеннида прямо в срединных уделах, а сам вёдший когуры ёрл со всем орном пал в битве, и его голову этот арвейрнский зверь пригвоздил на ворота едва уж не павшего перед ним ходагейрда – вот тогда-то наш Эрха и слёг, лишь едва эти горькие вести заслышав.
– Всё так… – сокрушённо вздохнул старый Снорре, кивая в согласии с Доннаром, – сам тому я свидетель. Сокрушили его те события…
– Стар он уже, как никто из живущих – а и моложавее люди в ногах подкосятся, когда стало известно, что все наши родичи в воинстве Уннира скопом мертвы, а враг вдруг очутился нежданно у самых ворот… – дядя сурово умолк, словно взвешивая что сказать дальше, – страшным этот удар оказался для скригги. Если бы только здоровье его подкосилось… Каких самых знающих лекарей я к нему не приставлял… но всё попусту. Словно дух надломился у нашего Эрхи. И раньше он часто болел – в его ли годах молодым быть как прежде, и не чихнув? Только теперь вот…
– Что теперь? – настойчиво переспросила Майри, завидев нерешительность замолчавшего дяди.
– Скоро сама всё увидишь ты, девочка, – Снорре Вепреглавый кивнул в сторону двери, где была лестница к верхним покоям стерквегга в жилище их скригги, – он верно уже и не чает живою узрить тебя, Майри. Будет славно, если признает с лица вообще…
– Да в чём дело? Почему вы считаете все, будто Эрха рассудком ослаб?
– Не верит он в то, что мы сможем одолеть наших недругов в этой войне, – хмуро вымолвил Снорре, – даже знакам богов добрым он никакой уже веры не держит, словно объял его сердце неведомый прежде там страх.
– Спору нет – наш Эрха по-прежнему скригга семейства, вершит войсками и самолично отвечает через писцов на послания всех ратоводцев, – снова заговорил Доннар, – вот только как остаётся один он в покоях, ни с кем больше не говоря – то словно другой человек там лежит, не он прежний. Всё бормочет себе что-то под нос еле слышно, жалится, плачет. И как послушаешь – на уме у него лишь неминуемая гибель Дейвоналарды от а?рвейрнского железа. С тех самых пор, как услышал он об этом звере из Эйрэ, так нет ему больше покоя. Лев да Лев лишь в речах его – будь трижды проклят он, этот зверина!!! – кулак сына Трира со злостью ударил по доскам столешницы.
– Про Великую Распрю твердит неустанно, про павших героев тех лет и про нынешних, про Смуту Соседей и низвержение Гальдуров с прочими, про Помежные Распри, про часи?ны правления Въёрна и Хъярульва – и опять всё про Льва. Про знамение какое-то грозное, Всеотцом ему прежде ниспосланное – и так раз за разом, словно смешались ему времена и события в памяти… Некоторых с лица уже не узнаёт, именами чужими их сам нарекает, – добавил старый Снорре, – меня с братом Харла?усэ, Храфном Долгобородым спутал не раз уж в бреду.
– Чтобы храбрейший наш скригга сам смерти боялся? – удивилась Майри, – вздрогнув в волнении – услышав от родича те имена из минувших владетелей севера Гальдуров – чувствуя, что догадка её та верна.
– Именно. Сам не поверил бы, если бы на уши свои не услышал однажды. Он, первейший воитель – теперь всё твердит про пролитую кровь, про огонь и про смерть, – хмуро проговорил дядя.
– Про погибель всего нашего рода твердит раз за разом, про яростный Гнев Всеотца… – вновь добавил Свинхофди.
– И не раз мы пытались его ободрить, – вмешался в разговор старших родичей Айнир, подсаживаясь на скамье ближе к Майри, – только впустую всё. Как один остаётся ночами наш Эрха, всё шепчет про гибель всего рода Дейна, про проклятого Льва и какое-то бедствие, про Гнев Всеотца и его всевеликую кару на всех нас. Видно совсем пошатнулось здоровье у скригги, и столь тяжкие муки испытывает, раз от горя вестей приходящих подобные страшни рассудок ему затемняют всё чаще…
Майри молча внимала родным, будучи не в силах понять, что же произошло с их некогда сильным и несломимым духом самим Эрхой Древним. Что же за тягость овладела его сердцем, затмив прежнюю волю и твёрдость ума? И отчего вдруг так часто он поминает в речах Льва А?рвейрнов, которого прежде не видел воочию? Верно, что для сокрушённой потрясениями Дейвоналарды времена теперь настали тяжёлые – но и век назад в Великую Распрю часи?ны были гораздо губительнее, нежели нынче – и то потомки Дейна выстояли, несмотря на неисчислимые потери и ярость воинства Каменной Руки. Что же столь страшное узрел в этом молодом а?рвейрнском ратоводце их скригга – прежде первейший воитель – что дух его пал и открыл в сердце путь для слепого отчаяния?
И это сильнее лишь убедило дочь Конута в том, что именно скригга – старейший, мудрейший из здравствующих – сможет помочь ей найти тот ответ на вопрос, давно мучавший Майри – кто же он, Аррэйнэ, приёмный сын кийна Килэйд – кем он был прежде, чьим сыном какого истреблённого некогда в распрях семейства рождён был тут Лев? Правда ли то, что он будет из Гальдуров?
– А можно ли мне поговорить с ним, дядя? – робко спросила она у того.
– Да конечно, Майри! Я молю Всеотца, что быть может твоё появление, кого он давно уже мёртвой считает, всколыхнёт скриггу, заставит его воспрять от терзаний и пробудиться назад к жизни. Не представляешь, моя девочка, как он нам нужен теперь – как не хватает мне его ума и железной той воли, опыта его как наилучшего средь ратоводцев… – Бурый громко хлопнул ладонями по доскам стола.
– Конечно ступай к нему, поговори! Как он возрадуется тебе, представляю! Идём прямо сейчас!
Он встал с резного стула, собираясь проводить Майри до самих покоев их скригги.
– Не надо, дядя – я сама! – Майри поспешно вскочила со своего места, отряхивая одеяния от крошек.
– Ступай к нему, девочка, – согласно кивнул Бурый, – мы с почтенным Снорре и Айниром будем тут, неподалёку. Много что из не медлящих дел обсудить за сегодня нам нужно.
– И ты, Хугиль, останься, – обратился он к родичу из младшей ветви семейства, немолодому уже мужчине с обритой головой – родному старшему брату Эвара Клыка, свидетеля убийства её отца. Тот согласно кивнул, ожидая.
– Хорошо, дядя! – Майри на ходу торопливо поклонилась, прощаясь со старшими, и устремилась к дверям.
– Поговори с ним, девочка – от одного твоего вида на сердце у него полегчает. Как бы хотел я, чтобы наш Эрха стал прежним. Не хочу даже верить, что время его на исходе… – донеслись ей в спину слова дяди.
Шагая крутыми подъёмами лестниц к верхним покоям чертога Майри взволнованно думала о предстоящей встрече со скриггой. Всем сердцем она жаждала увидеть Эрху Древнего – самого славного из здравствующих не только среди крови Дейна, но и меж всеми дейвонами вообще – первейшего из воителей, мудрого и любимого всеми в их орне, старейшего из живущих, ещё в пору её детства разменявшего вот уж второй век его земной жизни. Всей душою дочь Конута с детства любила этого старца, бывшего ей за отца равно с дядей и Хенниром, и чтила превыше иных в их роду.
Всю долгую дорогу сюда сердце Майри снедал смутный страх, едва она припоминала рассказанные ей сыном Коммоха слухи о том, что Эрха стал плох за последние месяцы. Майри чуяла сердцем, что в этом есть также её вина – тяжко было почтенному скригге перенести сперва самовольный отъезд столь любимой праправнучки, а затем и ту горькую весть о её неожиданной гибели – когда столько горя, столь много смертей кровных родичей обрушилось на его стариковские плечи вместе с надвигавшейся гибелью их страны в разгоревшейся распре с народом Эйрэ – сперва всем казавшейся быстрой и лёгкой. Живым ли застанет она его?
Но и теперь, когда Майри уже очутилась в родных ей стенах и узнала из уст дяди Доннара правду, что их скригга сам всё ещё жив, мысли её были горькими. Воспрянет ли он от неясной болезни – или это нежданно пришла к нему, не согнувшемуся более чем за столетие жизни неминуемая каждому смертному ветхая старость? Отчего, что за тягость теперь омрачила, и поныне собой затмевает рассудок их Эрхи, что даже железная воля того уж не в силах поднять его тело с предсмертного может быть ложа болезни? Неужели и впрямь так ослаб его столь острый некогда разум и оцепенел прежде храбрый воительный дух, когда распря ещё не проиграна?
Уже подходя к затворённым дверям в покой скригги, Майри задумалась и о том, как же сможет она рассказать Эрхе то, что на деле произошло с ней за два этих года неволи в краях Эйрэ. Как сможет она утаить от него непростую и горькую правду об Аррэйнэ – о том, как он сам же помог ей бежать из Аг-Слейбхе и через охваченные пожарищем распри Помежья? И как скрыть то, ещё более немыслимое и страшное для неё – рождённой с кровью Дейна в жилах – то, что случилось затем между ними?
Сердце её часто забилось в груди от волнения, и Майри на миг застыла на истёртых сотнями ног многих поколений ступенях, напряжённо сжав зубы. Она пусть и со стыдом, но без труда смогла обмануть дядю Доннара с Айниром и иными их родичами – столь обрадованных нежданному возвращению дочери Конута, что готовых поверить во всё случившееся с ней во вражьем краю, не выспрашивая лишних подробностей. Но Эрха Древний…
Майри с детства знала, что старый скригга Дейнблодбереар проницательнее любого из сущих, умеющий выглядывать истину за самыми хитросплетёнными словесами… и даже твердили иные, способный по взору лишь человека прочесть его тайные помыслы – несказанное, ещё только измысленное. Что, если выслушав весь тот рассказ он с ехидной колючей усмешкою скажет праправнучке: «Вот ведь история, милая – свердсманам многим на зависть! Жаль, всё враньё поголовно…» Её почтение к наистарейшему было столь велико, что Майри просто не могла представить себе, как она сможет солгать ему. Но тем тягостнее было представить, как она поведает скригге всё об этих двух минувших годах – начиная с её нежданного отъезда в скире Айнира на восток к Аг-Слейбхе и по сей день.
Уже став у самых дверей в покой Эрхи дочь Конута твёрдо решила, что ложь ему будет позорной. Чего таить, что сам Аррэйнэ дал ей сбежать, не взяв жизнь дейвонки за виру своей пролитой ею же крови? Разве не поступали так и иные мужи к пленённым ими врагам, не поддавшись на низкие помыслы о воздаянии беззащитным и слабым? Что столь позорного быть могло в том, что она получила свободу из рук своего заклятого недруга – что воительный и безжалостный к своим противникам Лев А?рвейрнов вдруг оказался снисходителен к ожидавшей расправы от его руки деве и пощадил её – и причём не единожды?
Но как можно было открыть скригге то, что произошло затем – то, что случилось с её сердцем, которое нежданно из ненависти к Убийце Ёрлов обожглось иным жаром, словно и вправду это горячая искра из горнила Тинтреаха её ужалила в грудь повесне, когда зазимовавшая в помежном кадарнле Майри снова встретила там Аррэйнэ из Килэйд? Или же ещё раньше – обретя из его рук свободу и жизнь на той тёмной тропе с тремя душегубами из чащи, желавшими взять её силой как живую добычу?
Дейвонка не знала ответов на эти терзавшие душу вопросы, отчего то случилось с ней, Несущей Кровь Дейна – и сердце колол горький стыд за свершённое. Но ещё больше – тоска… Грызущая и холодная, как те каменные стены темницы, в которых она провела целый год в ожидании своей тогда ещё неведомой участи. Тоска по нему…
Выдохнув Майри отважилась и отворила двери в покой скригги, решительно делая первый шаг, оставив сомнения за порогом. За открытой старейшему той малой ложью она скроет великую, немыслимую для кровной потомицы самого Дейна – и пусть будет как ляжет ей жребий. Даже если родные отторгнут дочь Конута, и в пепел по воле их имя её обратится – что сделано, того уже не вернуть.
Тяжёлые резные створы неспешно отворились, пропуская дейвонку в жилище их скригги.
Давно она не была тут, в покоях у старого Эрхи. Как же много лет быстрой водой утекло с той поры, как он им поведывал – тогда ещё детям, сидевшим вкруг скригги вот в этом чертоге – всю историю их народа со времён самого Дейна… Давно повзрослевшая Майри опять ощутила себя тою маленькой девочкой, сидевшей у него на руках, вспоминая ласковый взор своего знаменитого многославного предка – и вздрогнула от увиденного.
Неужели и вправду то был Эрха Древний? Всю жизнь она помнила скриггу иным: не согнутым несмотря на прожитые годы, широкоплечим крепким стариком с гривой седых волос до плеч и густой бородой, ласковым и неумолимым одновременно, с твёрдыми чертами лица и проницательным взором под густыми бровями. То был могучий, идущий наперекор летам воитель, самый старейший и мудрый человек из их орна, истинный Дейнблодбереар.
Тут, на окружённом резными столбами полога ложе застыл без движения ветхий, высохший словно ветка после суровой зимы, совсем седой до белизны старец с опавшей бородой и всклоченными редкими волосами. Бессильно вытянувшиеся вдоль туловища по одеялу некогда сильные руки со вздутыми синими жилами вен под сухою восковою кожей были тонки точно птичьи. Лицо стало неузнаваемо – все прежние, столь родные взору Майри черты теперь укрылись рябью глубоких морщин, превративших лик скригги в печёное яблоко. И безвольным был некогда ясный и твёрдый взор, упёршийся в своды высокого потолка.
Всего лишь три года прошло от последней их встречи, когда Эрха посещал Глухое селище и гостил у Бородача – а словно пролёг целый век меж тем временем с нынешним днём, до неузнаваемости исказив их почтенного скриггу. Верно – ни Бер, ни Айнир с дядей Доннаром и почтенным Снорре ни на миг не преувеличили тяжкого состояния их старейшего. Но они были свидетелями не так им заметного неприметного ослабления за два года войны – тогда как дочь Конута, зрившая Эрху здоровым и крепким, полным жизни и сил, теперь со страхом увидела непохожего на него, лежавшего перед её глазами на ложе уже угасавшего человека. Ей стало страшно. Ноги сами замедлили шаг к ложу скригги. Но Майри пересилила себя и подошла ближе.
– Скригга! – негромко шепнула она, словно боясь потревожить усталого, почти спящего старика, – скригга, это я!
Прежде оцепенело лежавший на ложе Эрха медленно повернул голову на её голос, подслеповато жмурясь в сумраке неосвещённых покоев, и встрепенулся всем телом.
– Уйла? – прошептал он негромко чьё-то чужое и незнакомое ей женское имя, вглядываясь издали со своего ложа в возникшую у дверей тень и пытаясь протянуть туда руку.
– Это я, Майри! Я жива! – дочь Конута кинулась к недоверчиво протягивавшему к ней ладони старику, падая на колени перед ложем и прижимаясь к его груди.
– Майри… – хрипло прошептал старый Эрха, всё ещё не в силах поверить в увиденное, что она жива – здесь, подле него.
– Я вернулась, скригга! Прости меня, что так нескоро! – она, не сдержав слёз радости, стала целовать его в такое родное ей постаревшее морщинистое лицо, обхватив ладонями голову старика.
– Майри, девочка моя… это ты? – скригга вздрогнул, обнимая праправнучку и прижимая к себе, где в груди под рубашкой скоро-скоро забилось стариковское сердце, переполнившееся радостью при негаданной встрече со своей юной потомицей.
– Прости меня, скригга! Прости, что я ослушалась тебя! – Майри не могла подняться с колен от стыда и радости одновременно, лишь чувствуя как ласково охватывают её дрожащие руки старейшего, словно не веря, что она вновь перед ним – живая и невредимая.
– Мне не в чем винить тебя, Майри… – скригга нежно гладил её по волосам, – ибо и я сделал бы то же самое на твоём месте, дочь Конута… Я так рад, что ты жива, моя милая – здесь, дома. Где ты была эти два года? Как уцелела?
– Я тогда угодила в неволю к людям арвеннида, скригга, – Майри села на край ложа, держа ладонями обе руки старика, – должно быть, Айнир тебе рассказал, как такое случилось.
– Да, весь загон Освира разом с обозом истребили в Помежьях, когда вы уже чаяли встретить там воинство Уннира… – кивнув головой тяжело вздохнул Эрха.
Майри пересказала старейшему всё, что случилось в злосчастное утро, когда скир Айнира покинул их и отправился к северу, а она с остальными людьми из обоза продолжила путь до Аг-Слейбхе, где их подстерегла нежданная гибель. Внимая каждому слову праправнучки Эрха с печалью в очах слушал её повествование о том, как отважно бились воины Легелангура, погибнув все до единого разом с их вершним в той бойне. Он оживился, словно сам воочию переживал отчаянное бегство своей потомицы с десятком конников от погони, их безуспешную попытку прорваться к ближайшему городищу – и печально кивал головой, услышав о том, как все они полегли под стрелами а?рвейрнов, а сама Майри не ушла от врага, когда конь вдруг сломал в яме ногу на спуске.
С гордостью слушал он её сбивчивый рассказ, как дочь Конута сумела снять жалами шестерых вражьих конников, прежде чем те прострелили ей руку и попытались скрутить – лишившись при этом десятника, который отведал собственного ножа. И скорбно вздохнул, когда праправнучка поведала о том, как после короткого расспроса была отправлена в ардкатрах Эйрэ на муки и смерть.
Так Майри поведала скригге всё то, что случилось с ней там в первый год, когда она сперва попала в темницу, а после – верно, волей самого Всеотца – нежданно оказалась среди служанок дворца арвеннидов, и там спустя столько месяцев очутилась в одном покое с самими правителем а?рвейрнов и Убийцей Ёрлов… и отважилась броситься на них с ножом, чтобы убить их обоих – злейших из врагов Дейвоналарды. И второпях не добив уже не единожды раненого Льва А?рвейрнов сама пала под ударами стражи, чьи острые копья едва не отправили дейвонку в Чертоги Клинков.
Эрха не сдержал слёз, когда она дотронулась до виска, где под прядями светлых волос всё ещё виден был шрам от удара копьём, чуть не стоивший жизни. Старик гладил её ладони, на которых так и остались рубцы от их жал – пусть и искусно заживленные лекарем, но тем не менее бывшие там… оставленные на ней будто зловещее и уродливое напоминание о том, как война едва не забрала у скригги эту казалось совсем ещё юную нежную деву, оказавшуюся тем не менее сильнее иных из мужей и не сломившуюся перед столь непростыми и горькими испытаниями, выпавшими на её долю.
Когда рассказ дошёл до того, как спустя год одинокого заточения в бурре перед Майри явился неузнанным ею Лев А?рвейрнов, дейвонка умолкла – не в силах солгать их старейшему так же, как она сделала раньше, поведывая свою судьбу дяде Доннару с прочими родичами.
– Не стану я лгать тебе, скригга… – Майри вздохнула, словно набиралась храбрости перед тем, как нырнуть в детстве в тёмную бездну глубокого омута на болотистой Мириэльве, что окружала затерянное в лесах Хейрнабю?гдэ.
– Не сама я сбежала тогда из Аг-Слейбхе – да и не под силу то было бы мне одной сделать. Ёрл-ладдврэ неожиданно пощадил меня, и сам отпустил домой втайне от прочих товарищей, попросив передать кое-что, чтобы эти слова из моих уст от уха до уха дошли и до нашего дома – раз ему было неведомо, кто на деле стоял перед ним пусть и в женском обличье…
Скригга внимательно и понимающе смотрел на праправнучку, не произнося ей ни слова в укор – и Майри продолжила рассказ о том, как Лев А?рвейрнов расспрашивал её в темнице в ту ночь, а потом нежданно выволок на смерть, и на глазах товарищей собственноручно замуровал под сводами бурры – лишь для того, чтобы указать там незримую тропку для бегства за стены ардкатраха. О том, как он встретил её у той жуткой норы и получил прямо в ухо корягой за свою внезапную доброту – он, вражеский ратоводец, убийца её братьев и родичей, отчего-то пощадивший эту упорную и не сдавшуюся дейвонскую девку – и снарядивший её в дальний путь на равнины Дейвоналарды. И о том, как он спас её от разбойных лесных душегубов – кроме злостных проклятий от неё прежде слова другого не слышавший.
Но затем словно ком слова встали ей в горле. Как рассказать скригге то, что произошло этой весной? Майри запнулась, не в силах промолвить как было всё дальше. Как утаить то, что она – первородная дочь дома Дейна – забыла о собственной крови, о предках и ныне живущих сородичах… и всё своё сердце отдала ему одному лишь – Аррэйнэ. И не только лишь сердце, но и всю себя…
– Но осенью не судьба мне была возвратиться домой сюда, скригга, – вздохнула она, продолжив рассказ, – в той укрепи, куда я добралась на севере раненной, меня хворь подкосила. До середины зимы там пластом пролежала как будто мертвец – едва в норы Хвёгга не угодила… И лишь повесне, как я на ноги встала, смогла наконец перебраться через Помежья.
