Последние сутки перед смертью Бьянка практически не приходила в себя, и только на последнем вздохе она приподнялась на локте и выдохнула куда-то в небо: «Ты будешь мучиться», и ее медовые глаза закрылись навсегда.
Наконец-то допущенный к герцогине священник увидел, что страдания Бьянки закончены – ее лицо было умиротворенным и очень красивым. На ее полных бледных губах отдыхала слабая улыбка.
Было три часа дня.
***
Москва, наши дни
Я откинулась на спинку стула и устало потерла глаза. Уже несколько часов я билась над загадкой, которую никак не могла разгадать – определить владельца настольной печати.
В задумчивости я рассматривала лежащий перед ней предмет – изящный столбик, украшенный резным орнаментом, венчало навершие из красноватого камня. На матрице печати хорошо просматривалось изображение юркого зверя, похожего на куницу, и фраза «Ama… curam». Часть слов была утрачена.
Я уже подняла все имеющиеся у меня книги по геральдике, пересмотрела множество сайтов, пытаясь определить хотя бы зверька. Больше всего он походил на горностая.
Печать принадлежала кому-то из особ королевской крови? Тогда должны остаться записи, но на геральдических сайтах не было нужных мне сведений.
Решив дать отдых глазам, я опустила голову на скрещенные руки, обдумывая найденную информацию. Перья, кольцо и надпись «Semper». Это девиз семьи Медичи, но горностай… Таких символов не было в их роду. И что значит это «Ama…»?
Решив закончить дела на сегодня, я быстро приняла душ и посмотрела в запотевшее зеркало. Оно отразило мое усталое лицо, огромные зеленые глаза и взлохмаченные рыжие волосы. Показав своему отражению язык, я натянула пижаму и сказала себе строгим голосом:
– Анна, иди-ка ты спать! Подумаешь обо всем завтра.
Но даже удобно устроившись под одеялом, я все равно продолжала думать о печати.
Так, Лоренцо Великолепный иногда использовал девиз «La temps revient», что значило – время возвращается, или время перемен.
Я нашла информацию, что Папа Римский Лев Десятый, который в миру был Джованни Медичи и приходился сыном Лоренцо Великолепному, выбрал своей эмблемой ярмо, перевитое лентой с надписью «Suave», что значит благо. Изысканный, утонченный Папа-аристократ, вкушающий радость жизни с девизом: «Поскольку Бог дал нам папство, давайте наслаждаться им».
А вот Алессандро Медичи, герцог флорентийский, выбрал своей эмблемой носорога с девизом «Non buelvo sin vencer», что в переводе со староиспанского значит «Я не вернусь без победы». И он побеждал, пока его не убили.
Что еще я знаю о девизах семьи Медичи? Так, следующий за Алессандро герцог Козимо выбрал своим девизом «Festina lente» или спеши медленно, не поступай необдуманно. И всегда придерживался этого принципа в своей жизни. Его кумиром был Гай Юлий Цезарь, который первый провозгласил этот тезис.
Для своей любимой жены Элеоноры Толедской Козимо выбрал герб с изображением птицы чибис, с собравшимися под ее крыльями птенцами, и девиз «Сum pudore laeta fecunditas», что значит «Счастлива плодовитость со скромностью».
Но это все не то! Что же я упускаю? Должно быть что-то еще, что я не заметила. Лихорадочный бег мыслей сменился сном.
Его дела закончены, и молодой человек поспешил к любимой. Бросив поводья на руки слуге, он быстро взбежал по ступеням и остановился перед входом в ее комнату. Говорили двое: мужчина и женщина. Он отдернул руку от двери, которую открывал, услышав звонкий женский смех и затем легкий вскрик.
Франческо почувствовал холодную ярость, когда посмотрел в приоткрытую дверь и увидел, как его Бьянка лежит в объятьях какого-то юнца, который целовал ее. Глаза, которые он так любил, сейчас смотрели на склонившегося над ней незнакомца, а ее руки упирались ему в грудь, видимо притягивая к себе еще ближе, как она часто любила делать с ним, Франческо. Приглядевшись, он отпрянул от двери, узнав юношу! Это был Фердинандо! Его брат!
Тварь! Какая же она тварь! Ведь еще утром она этими же губами целовала его.
Он почувствовал, как его замутило. Не один брат, так другой?! Горячая кровь требовала немедленно разобраться с соперником, но он не желал, не мог сейчас видеть предательницу и слышать ее ложь. Брат! Он не хотел его крови на своих руках. Не теперь, после стольких потерь! Мария! Лукреция! Джованни! Гарсия! Его сестры и братья! И мать! Столько утрат за каких-то семь лет! Отец не переживет новый скандал. Он и так стал похож на тень себя прежнего, а ведь ему всего сорок пять. Разве это возраст для мужчины?! Нет, он не нанесет ему новый удар, но как трудно сдержаться! Бежать! Прочь отсюда, от этих вероломных изменников!
Франческо бросился вон из дома и мчался, закутавшись в черный плащ по улицам Флоренции, совсем забыв про оставленного коня.
Как хорошо, что он не смог убедить отца дать разрешение на их с Бьянкой брак. Отомстить! Так, чтобы этой лгунье стало тошно. Так, чтобы она почувствовала на Земле жар и холод чистилища, и сама молилась, чтобы попасть туда скорее. Провести ее босиком через все круги Дантова ада!
Женюсь! Отец говорил, нам нужно породниться с Габсбургами, чтобы наше герцогство признали в Европе? Отлично! Иоанна, так Иоанна!
Перед его глазами всплыло лицо невесты: длинное, узкое с выражением, как у вялой рыбы. Она проигрывала роскошным знойным итальянкам. Зато обладала высоким положением и родством с императором Священной Римской империи, что было необходимо для молодого герцогства.
И тотчас же перед его мысленным взором предстало другое лицо – распахнутые медовые глаза, опушенные длинными рыжеватыми ресницами, разметавшиеся по плечам локоны медно-золотых волос – его Бьянка. Его ли?!
Он зарычал сквозь зубы, прогоняя из памяти ее образ. Как быстро она забыла о своей любви, о которой ему шептала.
Нет и не было никакой любви. Женщины лживы! Все, как одна, похожи на искусительницу Еву! Какая разница кто рядом: Иоанна, Бьянка? Любовь – это сказки на потеху публике. Долг превыше всего. Он женится на Иоанне, чтобы иметь высокое покровительство. Как говорили в его семье: «Деньги, чтобы получить власть: власть, чтобы сохранить деньги». Любовь не для него!
А брат, тоже, предатель! Прочь его! Жизнелюбивый братец! Как рано он начал ценить женские прелести! Пусть убирается в Рим! Он уже получил кардинальский титул, вот пусть и идет… в Папы!
Франческо закашлялся от быстрого бега.
Я рывком села на постели, вырываясь из тяжелого сна. Меня душил кашель. Несколько минут я боролась с ним и вскоре смогла дышать ровно, успокоилось бешено колотящееся сердце. Я поплелась на кухню.
Налив воду в бокал, я с ногами устроилась на кухонном диванчике. Перед глазами до сих пор стояло лицо мужчины из сна. Продолговатое и казавшееся чуть заостренным из-за короткой черной бородки. Длинный тонкий нос и чувственные полные губы под небольшими усиками. Короткие темные волосы. Мужчина был красив какой-то печальной, трагической красотой. Я снова, как наяву, увидела его глаза – карие с янтарными крапинками, сначала светившиеся нежностью, затем загоревшиеся жгучей ненавистью. Я невольно поежилась, вспоминая его эмоции. Все было так реально, и меня до сих пор захлестывали отголоски чужого страдания. Никогда в своей жизни я не переживала такого.
Кто этот мужчина, которого предали? И почему мне так больно от его страданий? Хотя какая разница? Что только во сне не приснится? Но все было так явно, как в жизни…
Машинально я взяла в руки настольную печать с фигурной ручкой, которую мне принесли на атрибуцию. Нужно будет написать коллегам во Флоренцию, возможно, у них есть сведения о подобном гербе. А пока нужно поспать, все остальное подождет. Я посмотрела на электронные часы. Было пять утра.
Вторая глава
Любовь, забыть которую нет сил
Тому из нас, кто истинно любил.
Данте. «Божественная комедия». Ад
Венеция, 1563 год, зима
– Сальве, синьора, простите, я так неловок, – рука незнакомца протягивала Бьянке карманный молитвенник, который выпал из ее рук при столкновении. Девушка приняла книгу, а потом перевела взгляд на молодого человека в красном бархате. Она хотела было нахмуриться, но юноша улыбался ей так учтиво и при этом был так красив, что она на секунду задержала дыхание.
Почти черные глаза под густыми темными бровями смотрели на нее чуть насмешливо, но все же почтительно. Нос с небольшой горбинкой придавал его лицу немного пиратский вид, а на его губах изящного рисунка, как у греческих статуй, она задержала взгляд на мгновение дольше, чем положено. Из аккуратно уложенной прически выбивался крупный завиток черных волос и изящно падал на лоб.
«О, мой Бог! – подумала Бьянка. – Как он прекрасен! Клянусь, я никогда не видела такого красивого юношу». Но нужно было отвечать, и она кротко, как положено добропорядочной, воспитанной венецианской девушке из хорошей семьи, прошелестела:
– Спасибо, синьор.
Конечно, ей вовсе не полагалось заговаривать с молодыми людьми, которым тем более она не была представлена, да еще и на улице! Стыд и позор! Но так случилось, что сопровождающую ее служанку Марию Донати оттерла толпа при выходе из церкви, а на нее налетел этот юноша. И он был так галантен и очарователен, что Бьянка, забыла обо всех наставлениях отца («Все молодые люди – прохвосты и мошенники и хотят от девушки только одного! Помни, что ты принадлежишь к древнему и славному роду Капелло!»), немного приподняла покрывало, в которое закуталась по требованию отца, и улыбнулась незнакомцу. Под солнцем золотом блеснули ее рыжие волосы, и ткань снова опустилась, скрыв ее лицо. Ее горничная подбежала к ней:
– Донна Бьянка, простите! Только не говорите вашему отцу.
– Пойдем, Мария, – мелодично ответила девушка. И госпожа со служанкой удалились, оставив молодого человека в задумчивости.
Пьетро Бонавентури мечтательно посмотрел им вслед. «Бесподобная красавица! И, говорят, очень богата! Но идти к ее отцу мне не с руки. Что бедный клерк, служащий в банке Сальвиати, может предложить? Да он меня и на порог не пустит. Но она будет моей! Находчивости мне не занимать!» С этими мыслями он наконец развернулся, поспешив в остерию, где его уже ждали друзья.
***
Затаившись в тени портьеры у входа в библиотеку, Бьянка внимательно слушала. Оказывается, мачеха присмотрела для падчерицы хорошую партию, как она выразилась, – сына дожа Приули и теперь пыталась уговорить отца девушки, дать согласие на этот брак.
Бьянка едва успела зажать себе рот рукой, крик недоверия и ярости рвался из нее. Ни за что! Мерзкий, противный Лодовико с вечно потными руками, которыми он так и норовит ее потрогать, если они по чьему-то недосмотру (по недосмотру ли?) оставались наедине.
Бьянка прислушивалась к голосам, которые становились все громче.
– Бартоломео, послушай. Это завидное предложение для Бьянки, – нежно ворковала мачеха.
– Но ее мать мечтала, что дочь сможет выбрать себе мужа сама. Ты же понимаешь, что она очень богата, красива и может заключить блестящий союз с ровесником, – не очень уверенно бубнил в ответ отец Бьянки.
– Нет, это ты меня послушай! Чем не прекрасный выбор – сын дожа? – голос мачехи в конце просто взлетел, но все же не перешел в крик.
– Но он же старик, по сравнению с ней! Ему уже тридцать семь, а ей только пятнадцать! И это уже его второй брак! – выдвинул последний довод Бартоломео Капелло.
– Когда это кого-то останавливало? – женщина завершила фразу смешком.
Услышав такое от мачехи, Бьянка едва не выбежала из своего убежища, чтобы вцепиться ей в лицо. Верно! Ее-то точно не остановило, что Бартоломео был старше, и это был для него второй брак! Змея! Ох, какая же мачеха змея! Подлая, расчетливая! Да, и сама Лукреция Гримани уже успела побывать замужем за Андреа Контарини, а ее союз с Бартоломео Капелло только упрочил положение ее семьи.
Бьянка не хотела думать о том, кому и сколько выгод может принести ее замужество, причем не только ее родственникам, но и союзным домам – Морозини, Гримани, да и семейству Приули тоже. Так было установлено предками – родниться с членами тех патрицианских семей, кто был включен в Золотую книгу Венеции.
– Бартоломео, послушай. Мой брат Джованни раньше был патриархом Аквилеи, а теперь простой епископ. Он хотел быть кардиналом, но его не выбирают, так как подозревают в ереси. Слишком вольно его мысли трактуют Библию, слишком близко они звучат к идеям Лютера[3 - Мартин Лютер (10.11.1483 – 18.02. 1546) – немецкий священник, богослов, автор, родоначальник Реформации.]. Ты знаешь, что этот бывший монах заявил на Вормсском рейхстаге 1521 года, когда слушали его дело? Сейчас, – Бьянка услышала, как зашуршала бумага: – Вот, нашла. «Если я не буду убежден свидетельствами Писания и ясными доводами разума – ибо я не верю ни папе, ни соборам, поскольку очевидно, что зачастую они ошибались и противоречили самим себе, – то, говоря словами Писания, я восхищен в моей совести и уловлен в слово божье… Поэтому я не могу и не хочу ни от чего отрекаться, ибо неправомерно и неправедно делать что-либо против совести. На том стою и не могу иначе. Помоги мне бог!» Надо сказать, мой брат, как и многие из нас свободолюбивых жителей Серениссимы, достаточно вольно смотрит на религию – не важно какое вероисповедование у человека, вера не должна главенствовать в делах. Как ты понимаешь, такое отношения для Ватикана как кость в горле, тем более если эти идеи изрекает представитель церкви. И теперь Джованни нужна поддержка на Вселенском церковном соборе в Триденте. Брата вызвали туда, чтобы обвинить. Он сможет оправдаться, если на его стороне будет серьезная политическая фигура, такая как дож Венеции Джироламо Приули. И если мы отдадим Бьянку замуж за его сына Лодовико, то дож поддержит оправдание моего брата. Я молю тебя, Бартоломео, помоги мне. Нам нужен этот брак с семейством Приули.
– Хорошо-хорошо. Ты права. Надо быстрее выдать замуж Бьянку. Она становится слишком красивой, и мне надоело охранять ее невинность. Брак – это хороший выход, а сын дожа, действительно, неплохая партия. И пусть ее муж следит за ней. Вот только, что делать с ее наследством? Придется отдавать, или… – ответ отца погрузил Бьянку в размышления, и она подумала, что это же выход. Свадьба решит вопрос с деньгами, которые она должна получить после замужества, и со свободой – ведь тогда уже не нужно будет находиться дома взаперти и можно посещать приемы и карнавалы, о которых она только слышала.
Голоса стали приближаться. Бьянка, боясь быть замеченной, тенью скользнула прочь. Оказавшись в своей спальне, она дала выход гневу: в стену полетели подушки, а сорванные с вешалок скромные платья были свалены кучей. И все же шуметь Бьянка опасалась, знала, что слуги тут же побегут жаловаться отцу, а тот запрет ее и лишит немногих развлечений, которые у нее еще оставались: молитвы в церкви, прогулки в садике около дома и открытого окна, из которого она могла наблюдать за чужой жизнью и весельем. Немного успокоившись, Бьянка задумалась.
Ее красавица мать, тихая и скромная Пеллегрина Морозини, зависела от мужчин: ее жизнью распоряжались сначала отец, а потом муж. Теперь эта же участь предстоит и Бьянке. Покорно принять то, что с подсказки мачехи придумал для нее отец.
Но нет, замуж за этого противного Лодовико Приули она не пойдет! Уж, лучше в монастырь. Ее взгляд остановился на отражении в зеркале – стройная фигурка, рыжеватые волосы – такую красоту запереть вдали от мира? Не бывать этому!
Отец никогда ее не любил. Рождение девочки было для него неприятным сюрпризом. Ему были нужны наследники. Да, один сын Витторио у него уже был, но девочки только уносят приданное из рода, а сыновья усиливают семью. Едва взглянув на новорожденную дочь, Бартоломео больше не обращал на нее внимания.
Воспитанием Бьянки занималась Пеллегрина, и смерть матери, которая наступила так рано, когда девочке едва было десять лет, выбила опору из-под ее ног. Отец привел в дом новую жену очень быстро, справедливо считая, что о детях должна заботиться женщина. Только мачеха не смогла заменить мать! Нет, она не была с ними жестока, но дать тепло, так необходимое детям, она не смогла.
Бьянка сидела на постели чуть раскачиваясь и обнимала себя руками, загораживаясь от боли воспоминаний. Она смотрела на портрет матери, который написал Тициан. Молодая женщина с золотистыми волосами, убранными в замысловатую прическу, задумчиво смотрела на нее. Бьянка взмолилась:
– Мама, мама! Если бы ты могла дать мне совет, что же мне делать. От отца я ничего хорошего уже давно не жду.
Отец всегда пренебрегал ей и отодвигал в сторону, если они встречались. Он даже хотел отправить ее в монастырь сразу после смерти матери, но по завещанию, которое составила Пеллегрина, большая доля наследства оставалась Бьянке. И отправить дочь к монахиням – это значило расстаться и со своими деньгами. С будущим зятем можно было договориться о размере приданного, с церковью нет. Жадность заставила Бартоломео Капелло оставить Бьянку дома, но он постарался сделать ее жизнь невыносимой, практически заперев в доме и приставив соглядатаев. Дочь была для него товаром, который можно было выгодно продать.
Что ж, она отомстит отцу и выйдет замуж за первого встречного, или пойдет в куртизанки. От своей смелости Бьянка тихо рассмеялась. И пусть отец почувствует свою вину и поймет, как был не прав. Она опозорит его на всю Венецию. Бьянка начала строить свой план мести.
***
Флоренция, 1564 год, апрель
Впервые Бьянка увидела его в церкви. Ее внимание привлек легкий шепот, который прошел по рядам собравшихся, когда под каменные своды ступил невысокий черноволосый молодой человек в сопровождении нескольких мужчин. Невысокий, стройный юноша шел, не глядя по сторонам, и люди перед ним расступались, словно морская волна отбегала от берега.
Бьянка скучала по морю, каналам и чайкам. Во Флоренции все было по-другому. Она вспомнила Арно, на берегах которого выстроился город. Она слышала о страшном наводнении, которое случилось здесь несколько лет назад. Еще долго будут помнить бесчинства реки в тот год. До следующего наводнения. Поежившись, Бьянка подняла руку, перекрестилась и помолилась про себя: «Санта Мария, пусть это будет еще не скоро. Лет через сто». К счастью, все это случилось до того, как они с Пьетро приехали во Флоренцию.
Подумав о своем муже, Бьянка едва заметно поморщилась. Какой наивной дурочкой она была, что поверила речам Пьетро, который оказался совсем не тем, за кого выдавал себя в Венеции при знакомстве.
Пьетро словно случайно подстраивал их встречи и уговаривал выйти к нему ночью в сад. И еще он был очень красив!
Бьянка вспомнила, как однажды вечером она спустилась в маленький сад рядом с домом. Ей хотелось насладиться вечерней прохладой, подумать о прочитанной недавно книге. Она нашла у отца «Декамерон», который написал Джованни Боккаччо, и ее сразили эти новеллы – благородные юноши и дамы, пикантные истории, некоторые были совсем неприличны. Она тихонько рассмеялась и испуганно вскрикнула, услышав, как за спиной глубокий мужской голос произнес:
– Что рассмешило прелестную донну? О, не бойтесь меня, прелестная Бьянка, я не обижу вас. Я – Пьетро Бонавентури. Помните, мы с вами встретились в церкви Сант-Апонал? Я подал вам ваш молитвенник.
Бьянка уже успела взять себя в руки и спросила:
– Что вы здесь, делаете, сер Пьетро? Вы же не должны быть здесь. Я позову слуг!
– О, прелестная Бьянка, прошу вас не быть столь суровой со мной. Ваша красота затмевает звезды. Ваш лик столь прекрасен, что луна, стыдливо скрывается за тучей, не смея касаться своим светом вашего божественного лица. Когда вы идете, кажется, что мир замирает и смотрит вам вслед.
Бьянке было приятно слушать слова мужчины, хотя они и казались ей немного напыщенными, но пусть говорит дальше.
И Пьетро продолжал, он рассказал, что родом из Флоренции и происходит из семьи Сальвиати. Бьянке была знакома эта фамилия, ее отец имел дело с банком, которым владела эта семья в их городе.
– Вы столько красивы, прелестная Бьянка, что я не мог спать, пока не узнал, где вы живете и не проник в ваш сад, надеясь бросить на вас хотя бы еще один взгляд.
Бьянка рассмеялась и ответила:
– Посмотрели? Прекрасно. А теперь удалитесь, сеньор Пьетро, или уйду я.
– Я уйду, но обещайте, что завтра придете в этот сад вновь. Клянусь, я просто хочу быть рядом и видеть вас.
– Прощайте, сер Пьетро. Никаких обещаний.
– О, не будьте столь суровы, прелестная Бьянка. Вам это совсем не идет.
И, насвистывая какую-то веселую мелодию, Пьетро Бонавенутри выскользнул из калитки на улицу. Бьянка шумно выдохнула и чуть не подпрыгнула, вновь услышав голос, раздавшийся у нее за спиной:
– Донна Бьянка, вам не следует быть одной в саду вечером и разговаривать с молодыми людьми.
– Мария! – Бьянка с облегчением повернулась к своей служанке, хвала Господу, это была всего лишь Мария, а не кто-то из слуг отца. – Прошу тебя не пугай меня так больше. Ты ни о чем не расскажешь отцу. Иначе, клянусь, я пожалуюсь, что дверь в сад была не заперта, и тогда накажут уже тебя.
– Просто будьте осторожнее, донна Бьянка.
