– Так интересней, – говорит папа.
Что ж, для своего возраста я вполне обеспеченный мужчина. Да, я живу с родителями, но у меня собственный манеж, внушительная коллекция игрушек и югославские вещи. По меркам 80-х годов – это солидный капитал. В целом, обстановка позволяет завести спутницу жизни. Впрочем, в глубине души я понимаю, что пока не готов к серьезным отношениям. Надо еще погулять. Хотя бы по двору.
– Так что, зовем Машку? – смеется папа. Тут я понимаю, что он надо мной шутит. Хм, надо как-то с достоинством выйти из этой ситуации.
– Не надо мне Машку. Она меня описает ночью. А я не люблю моклым спать, – обиженно отвечаю я и накрываюсь с головой одеялом.
Впрочем, стрелы любви могут настигнуть мужчину в любом месте и возрасте.
Дамский угодник. Мне четыре года, и мы едем на поезде к родственникам. В соседнем купе располагается молодая цыганка с дочкой Лалой лет шести-семи. И тут детский Купидон всадил в меня пластмассовую стрелу на присоске.
– Давайте забелём Лалу к себе домой! Она согласна. Лала такая класивая и доблая. Вот мне сладкого петушка подалила, – упрашивал я родителей.
– Сынок, посмотри, она же чумазая. Не надо ее домой, – отбивается мама.
– Мама, я ее помою!
– Слушай, приятель. По нашим советским законам, мужчина не может просто так взять к себе домой любую понравившуюся женщину. Конституция не позволяет.
– Папа, ты сам пледлагал, чтобы к нам Машка Писина пелеехала. Значит можно! Ты обманываешь!
– Так она соседка! Если из одного дома, то можно. А с поезда, автобуса или самолета нельзя. За такое могут и в тюрьму посадить.
Я обиженно засопел. Нужно было как-то обойти странный закон, мешающий нашему с Лалой счастью.
– А, может быть, мы ее забелём, пока никто не видит?
– Не получится. Первый же милиционер все узнает и нас поругает.
Что ж, мне приходится подчиниться строгому советскому законодательству. Я с грустью смотрю, как разрушается моя личная жизнь: цыганка с дочкой выходят на какой-то станции и удаляются, позвякивая сверкающей медными монетами бижутерией.
Баловень судьбы. Проходит год.
– Эй, ты не видал моих лошадей? – с такой фразой папа меня будит, чтобы отвести в садик. Зима, на улице темно, а под одеялом так уютно и хорошо… Но папа, даром, что водитель грузовика, зачем-то ищет каких-то скакунов и постоянно повторяет вопрос. Совсем старик плохой стал. Каждое утро я отвечаю, что никого не видел. Да и кого в такой темноте рассмотришь? Видимо, не удовлетворившись ответом, он начинает меня одевать, умудряясь собрать лежащее и немного сопротивляющееся тело до состояния, когда остается всунуть ноги в сапоги и напялить короткую шубейку. Я мысленно предполагаю, что в этот раз мы таки пойдем искать лошадей, но – нет, наш путь снова ведет в противный садик.
Из-за того, что папа тратит слишком много времени на расспросы о пропавших лошадях, мы всегда выходим позже, чем нужно. Дело в том, что мой детсад находится в тридцати метрах от дома. Но нас отделяет от него забор, который нужно обходить с упитанным и укутанным в несколько слоев одежды ребенком (со мной). На этот случай родитель придумал оригинальный метод экономии времени и пространства. Нет, он не изобрел телепорт или машину времени. Батя перекидывает меня через забор, и, пока я там стою в одиночестве, он бежит вокруг забора. Глядя на красивый галоп отца, представляю, как лихо он мог бы меня в этот момент тащить на санках и обижаюсь.
Джентльмен удачи. Обычно с садика меня забирают мама и бабушка. Но в один летний день их почему-то долго нет. Практически всех детей уже забрали. В песочнице осталось только двое беспризорников: я и сопливая Полина.
– Мама говорила, что оставит меня в садике за плохое поведение, – хнычет «однодетсадница».
– Мне тоже так говорили, – сжимаю губы, чтобы не расплакаться и вспоминаю, за что со мной могли так подло поступить. Ну как же я мог забыть! Недавно я попилил выдвижной ящик нашего шкафа, оставив на нем пару десятков «засечек». Да, именно тогда мама и говорила, что оставит меня в детском саду навечно. Слишком сурово. Такое наказание обычно дают за разбитый телевизор или магнитофон. А тут какой-то старый шкаф… Внезапно мама и бабушка появляются в воротах садика. Моментально забыв о Полине и ее соплях, я покидаю песочницу.
На каникулах между первым и вторым классами я нанес семье значительный материальный ущерб. Обычно за такое детей оставляют в тундре с голодными волками, но я тогда отделался получасом стояния в углу. Был у бабушки набор каких-то зеленых скляночек. Одна из них была оборудована пульверизатором, нажимаешь изящный резиновый пузырек – и с другой стороны выстреливает красивый «пшик». Долгое время она стояла пустая, а после приезда в гости родственников в нее налили какую-то ароматную водичку. Я был дома один, присел рядом с этим пузырьком, пшикнул раз, пшикнул два – красиво! Как будто танк стреляет или ружье. Вот и заигрался воображаемым оружием. Кто ж знал, что это были дорогие французские духи, которые родственники привезли из Москвы в подарок бабушке? Говорят, что приятный запах парижского парфюма можно было унюхать даже на улице. Я тогда еще подумал, что как только ароматная водичка в пузырьке закончится, я обычной из-под крана туда налью. Скандал разразился, когда бабушка и родственники вернулись домой. Всыпали, конечно, но потом долго смеялись. Папа сказал, что только такой оболтус, как я, может превратить французские духи в освежитель воздуха. А квартира действительно еще неделю вкусно пахла.
Путешественник. Кстати, у меня есть еще один комплект бабушки и дедушки со стороны папы. У них частный дом с участком на окраине Алма-Аты. Меня нередко отправляют туда «на побывку». Из городской квартиры с сервантом «Хельга», цветным телевизором, торшером и пуфами я попадаю практически в другой мир с поросятами, курами, туалетом во дворе и отсутствием ванны. Я жалуюсь на нехватку элементарных удобств.
– Опять к нам декан кафедры научного куркулизма пожаловал, – смеется дедушка.
Бабушка наливает мне в тарелку молока, бросает в него куски батона и посыпает сверху сахаром. Лучшей еды просто не бывает на свете. Дедушка зорко следит, чтобы я не залез спать в будку к собаке (были прецеденты) или не засунул в рот окурок с земли (случались инциденты).
А еще почти каждый день в наш район приезжает цыганский курьер на телеге с лошадью и продает разноцветные леденцы. Насколько я помню, сотрудники этой доставки не были сертифицированы, «звезд» в рейтинге не имели, а еще никто не додумался спросить их о санитарной книжке. Как я выжил, до сих пор не понимаю.
Здесь у нас тоже есть своя банда малолетних «робингудовцев» с мечами и луками. Играть мы бегаем на речку Весновку. Она протекает по пологому, тенистому и прохладному оврагу. Свое начало она берет на горных вершинах, покрытых ледниками, а потому даже в самые жаркие летние дни искупаться в ней отваживаются лишь самые морозоустойчивые. Моей отваги хватает лишь на то, чтобы изредка мочить там ножки. Бр-р-р!
Страстный гурман. Середина восьмидесятых. Один наш близкий родственник решает жениться на совершенно посторонней девушке, которая в процессе бракосочетания тоже должна стать родственницей. Чудеса, да и только. Кто-то из знакомых предлагает провести свадьбу в местном ресторанчике. Значительная часть семейства в лице дедушки, бабушки, будущего молодожена и прочих сочувствующих отправляется в заведение, чтобы договориться о проведении праздничного банкета. Меня не с кем оставить дома, поэтому я тоже попадаю в состав этой кулинарно-тактической бригады. Мы встречаемся с администратором, и согласовав дату праздника, приступаем к утверждению списка холодных и горячих блюд. Получив меню, взрослые с жаром начинают обсуждать список яств, каковые они хотели бы отведать в день официального «охомутания» нашего родственника. В процессе этих разговоров я впервые слышу загадочное и волнительное слово «холодец». Это же явно что-то холодное, и по названию напоминающее леденец. Что же это? Я представляю себе особенный вид мороженого с невероятными фруктовыми вкусами. Какое же было счастье, что родственники утверждают холодец в качестве одного из блюд.
Все дни перед банкетом я представляю, как съем свою порцию, а потом выпрошу это чудо у добрых родителей, бабушек, дедушек и прочих зазевавшихся родственников. Пожалуй, что день женитьбы я предвкушаю даже больше жениха и невесты. По их довольным глазам видно, что они-то брачную ночь ждать не стали и свой волшебный «холодец» уже распробовали.
День свадьбы. Я с нетерпением жду, когда дядя наконец-то пройдет глупые конкурсы и выкупит свою ненаглядную невесту. Стоически пережидаю регистрацию в загсе. Считаю минуты до начала банкета. Неистово ерзаю на стуле в ожидании, когда нам вынесут тот самый волнительный холодец.
Какого же было мое удивление, когда вместо удивительного фруктового мороженого, передо мной ставят «квадратик» какой-то подозрительной ресторанной слизи. В ее недрах угадывается неаппетитное мясо, а прямо в лицо «смотрит» разваренная морковка. Постойте! Это какая-то ошибка! Эта гадость не может называться чудесным словом «холодец»! От разочарования и огорчения я плачу, роняя слезы прямо на это кулинарное непотребство. Добрые родственники заказывают мне две порции мороженого с шоколадной крошкой, в попытке хоть немного смягчить мою гастрономическую детскую травму.
Умудренный опытом. Где-то во втором классе у нас в школе возникает игра: мальчики задирают юбки девочкам. Ничего такого, без серьезных намерений, просто нравилось, как визжат юные барышни. Через неделю пацанам наскучила эта игра, а я как-то, знаете ли, втянулся. В какой-то момент девочкам надоело бегать от меня, и они нажаловались учительнице. Та вызвала родителей в школу. Послушать историю о моем недостойном поведении пришла бабушка, вырастившая к тому времени двоих сыновей. Она спокойно выслушала учителя и пообещала принять меры.
– Витя, ты так больше не делай. Некрасиво получается. Девочки жалуются, – мы с бабушкой возвращались домой.
– Хорошо, больше не буду. Они так смеялись, я думал, им нравится.
– Мой мальчик, тебя ждет еще немало сюрпризов. Женщины – существа загадочные. Ты никогда не поймёшь, что им нравится, а что – нет. Но больше под юбки не лазь. Серьезно, ну что ты там не видел?
– Не буду, – я виновато потупил взор, размышляя, чего я там видел и чего разглядеть не успел.
Вот такой у этой книги герой. Приятно познакомиться.
Москва
Самолет начал снижение и через полчаса приземлился в Москве. Там нас встретил столичный родственник – двоюродный брат бабушки, бравый полковник в отставке по имени Михаил. Он пожал руку папе, похлопал по плечу маму и потрепал меня по голове.
– У пацана глаза умные. А руки – как воробьиные коленки. Ничего, в армии станет настоящим мужчиной, – весело сказал родственник.
Мама незаметно скривила губы и закатила глаза, обозначив свою позицию по поводу перспектив моей военной карьеры. Я расстроился, потому что очень хотел стать солдатом и когда-нибудь в отдаленном будущем героически пасть за Родину, чтобы все плакали и говорили, мол, был Витька хорошим парнем. Такой, знаете, про которого можно сказать, что был и ладно скроен, и крепко сшит. А красавец какой!
Оказалось, что наши московские родственники были скорее «подмосковскими». В том смысле, что жили они в Подмосковье. Полковник на своей белой «Волге» больше часа вез нас от аэропорта к себе домой по красивой широкой дороге. Мимо нас проносились леса, луга и поселки. Наконец мы приехали в какой-то уютный городок и заявились в большую трехкомнатную квартиру родственников, каковые проявили гостеприимство и приютили нас на несколько дней.
Кроме отставного полковника в квартире проживала его жена – приятная и добрая женщина Валентина, а также, гостивший у них внук Коленька – пухлый бутуз лет семи с вечно недовольным лицом.
Родители открыли чемоданы и осчастливили московских родственников дачными помидорами и патиссонами. Они были действительно рады: таких деликатесов в этих северных широтах не водилось. Коленька долго и недоверчиво изучал патиссон, не веря, что природа могла создать столь странный «фрукт».
– Дедушка, а это не новейшая американская мина, про которую ты говорил? – поинтересовался мальчик.
Полковник посмеялся и откусил кусок патиссона, обнажив внутренности обычного советского огурца. Бутуз успокоился, переведя внимание на мешочки с алма-атинскими шоколадными конфетами.
– А вот и наши знаменитые конфеты, почти что ваши земляки. Алма-атинская кондитерская фабрика – практически московская, – со значением произнес папа.
– Как так? – удивились родственники.
– Это наследство эвакуированных во время войны московских фабрик, кажется, «Бабаевской» и «Рот Фронт».
– Да, было время… Сейчас уже не все москвичи помнят, что знаменитые панфиловцы, стоявшие здесь насмерть, приехали из Казахстана. Меняется страна, – вздохнул полковник и смахнул ладонью слезу. – Ладно, давайте выпьем за встречу.
– Коленька, возьми конфетки, – предложила Валентина, – и не забудь с Витюшей поделиться.
Бутуз в несколько приемов сгреб большую горсть конфет и рассовал их по карманам. Потом он развернулся и потопал в свою комнату.
– Коленька, ты куда? А как же поделиться? – обеспокоилась Валентина.
– В свою комнату. Там удобней делиться, – пробурчал Коленька, который мне уже начал не нравиться.
– Деловой. Настоящий москвич, – шепнул мне на ухо папа.
– Хорошо, мой маленький, – откликнулась Валентина. – Витюша, идите в комнату и поиграйте. Коленька, покажи свои игрушки. А мы пока тут поговорим.
Мы вошли в комнату Коленьки. Он выгреб конфеты из карманов и спрятал их под подушку кроме двух штучек. Одну он дал мне, а вторую быстро избавил от обертки и жадно засунул в рот. Устало вздохнув, бутуз с надменным видом начал показывать свои богатства. Надо сказать, что московские игрушки поражали воображение: тут были и роботы на дистанционном управлении, модельки машин, пистолеты с присосками и даже автомат ППШ – практически как настоящий. Я вспомнил свой ярко-оранжевый АК-47, который совершенно не походил на боевой, и взгрустнул. Нет, конечно же, у меня игрушек тоже хватало. Я мог бы похвастать коллекцией солдатиков, которых было сотни полторы, а также красивыми железными танками и бронетранспортерами. А еще настольными футболом и хоккеем. Но все объекты моей гордости были далеко. Эх, надо было «срезать» этого беспардонного московского родственника!
– Обычные игрушки, скукота. А у меня свой верблюд есть, – скучающим голосом заявил я.
– Как это? – встрепенулся Коленька.
– У нас в Казахстане у всех школьников есть верблюды. Мы на них в школу ездим. Они такие большие, теплые и с двумя горбами.
– Не может быть, – бутуз недоверчиво посмотрел мне в глаза. – А где вы их держите? Дома?
– Нет. На ночь мы отправляем их пастись. А утром они сами приходят к дому и отвозят нас прямо к дверям школы. А когда я перейду в седьмой класс, то получу собственную лошадь и буду целыми днями скакать на ней, как Чапаев.
Пацан изумленно смотрел на меня, открыв рот. Надо было остановиться, но чрезвычайно удовлетворенный произведенным эффектом, я уже не мог прекратить врать.
– А когда я вырасту, то смогу по казахским обычаям взять две, а то и три жены. У вас в Москве так нельзя. Будешь всю жизнь с одной жить.
Не думаю, что Коля до этого момента вообще имел какие-либо матримониальные планы. Однако известие о том, что у какого-то заезжего провинциального родственника будет чего-то в два или три раза больше, чем у него, расстроило избалованного пацана вконец.
– А я могу к вам в гости приехать и на верблюде покататься? – умоляющим голосом спросил Коленька.
– Ну не знаю. Верблюды только казахский язык понимают. Чтобы его позвать, надо знать слова «салам алейкум». Говоришь «алга» – он вперед едет. Скажешь «рахмет» – он останавливается и ложится, чтобы ты смог слезть. А вечером надо произнести «жол болсын». Тогда он идет пастись. Вряд ли ты запомнишь.
– Я запомню! Ты только на бумажке напиши эти слова!
– Оно мне надо? – безразлично ответил я.
– Я тебе за это автомат подарю! И лучшую модельку! – срывающимся голосом запричитал бутуз.
– Ну ладно. Мне, конечно, твой автомат не особо нужен, у меня дома три таких валяется. Ну, раз ты просишь, то возьму. И модельку.
Оставшийся вечер мы дружно играли, а стремящийся завоевать мое расположение бутуз даже притащил из-под своей подушки половину конфет.
Прогулка по Москве
Утром я получил небольшой нагоняй. Взволнованный Коленька перед сном, естественно, рассказал бабушке и дедушке о своем намерении поехать в Казахстан, поведав о верблюдах, лошадях и возможности завести нескольких жен. Давясь от смеха, родственники доложили о моих шалостях родителям, а те, в свою очередь, не в силах сдержать улыбки, провели профилактическую беседу. Мне пришлось просить прощения у Коленьки, но тот был смертельно на меня обижен, и вопрос получения вожделенного автомата, судя по всему, был снят с повестки.
Полковник завел свою «Волгу» и отвез нас на Красную площадь. Первым делом мама потащила всех в ГУМ. Идея была крайне неудачной. Дело в том, что основная масса наших денег уже была обменена на восточногерманские марки. Тратить небольшие запасы оставшихся рублей в самом начале путешествия было довольно рискованно: кто знает, какие могут приключиться неприятности. Поэтому, проходя мимо витрин и стеллажей ГУМа, мама стоически повторяла: «В Германии я куплю такую же, но лучше и дешевле». Пережив невероятные потребительские испытания, она все-таки приобрела венгерскую «губнушку» в качестве компенсации за страдания. Покинув величественный ГУМ, родители решили погулять по Москве.
Мы пристроились в конце длинной очереди. Перед нами стояла группа детей из Средней Азии, туристы из Болгарии и еще сотни разных людей.
– А почему такая длинная очередь? – спросил я. – Дефицит дают? Мороженое или «Пепси-колу»?
– Тихо ты. Мы в Мавзолей идем.
Хорошо, пусть будет мавзолей. Я, правда, не знал, что это такое, но такая очередь не будет стоять ради какой-то ерунды. Стоп! Нам же в школе говорили! Это же Мавзолей Ленина. Я же октябренок! Эх, значок дома оставил!
Разношерстная очередь продвигалась быстро, и через полчаса мы вошли в небольшое помещение, где лежал маленький ухоженный старичок. Он не был похож на тот могучий памятник в сквере у нашей школы, но я все равно его узнал. Сделав скорбно-возвышенное лицо, как в фильмах о войне, я торжественно и вдохновленно прошел вокруг саркофага. Мы вышли на улицу.
– А почему Ленин здесь лежит? – спросил я.
– А где же ему еще быть? Понимаешь, он ведь – основатель Советского Союза, – отец присел на корточки передо мной. – А здесь он лежит, чтобы люди помнили о нем и его великих делах.
Я понимающе кивнул и весь день ходил под впечатлением от посещения Мавзолея, тайно мечтая о том, как расскажу всем одноклассникам об увиденном. Они будут поражены, удивлены и станут страшно завидовать. Я хотел было еще раз встать в очередь и вновь посмотреть на Ленина, но родители меня отговорили.
Оставшийся день мы бродили по Москве. Удивились у Царь-пушки, поохали возле Царь-колокола, покатались на речном трамвайчике и по инициативе мамы обошли все местные магазины. Москва была прекрасна: огромные здания, чистые улицы и улыбчивые люди со всего света. В первый раз в жизни я увидел здесь африканцев. Так и хотелось подойти к одному из них и сказать: «Приятель, обещаю: Советский Союз больше никогда не позволит возродить рабство». А он бы понимающе кивнул и крепко пожал мне руку.
Ближе к вечеру родственник забрал нас на своей «Волге» и отвез домой. Взрослые собрались на ужин и весело разговаривали. Мы с Колей тоже присутствовали за столом. Папа по своему обыкновению шутил и травил байки.
– Наши родители – все политические. Ходят на собрания и выборы, смотрят международную панораму. Мы с женой – профсоюз. Трудимся, получаем путевки и премии. А Витька у нас – анархист.
Взрослые рассмеялись.
– Папа, а Ленин тоже был анархистом? – серьезно спросил я.
На кухне стало тихо, женщины переглянулись, папа поперхнулся, а отставной полковник сурово посмотрел сначала на меня, потом на него.
– Нет, Ленин был верным… ленинцем, – обескураженно ответил папа.
– А почему ты меня тогда анархистом назвал? Я, между прочим, сегодня в Мавзолее был, – авторитетно заметил октябренок в моем лице.
– Анархист – это человек, который не признает порядка. Помнишь, ты двойку за поведение получил, когда девчонкам юбки задирал? Вот. Ты поступал, как форменный анархист, – выкрутился папа.
Полковник улыбнулся.
– Тогда ты меня таким словом больше не называй. Я – октябренок, и девочкам юбки задирать больше не буду, – я серьезно посмотрел на папу.
– Не зарекайся, – папа чуть было не начал опять шутить, но под внимательным взглядом полковника быстро спохватился. – Конечно, сын. Больше никакой анархии и задранных юбок!
