Полковник одобрительно покачал головой.
Вообще, московские родственники были очень милыми, гостеприимными людьми. Мы помирились и даже подружились с Колей, и вечерами, свободными от прочесывания Москвы, играли в его игрушки. Валентина каждое утро и вечер накрывала нам вкусные завтраки и ужины, а суровый на первый взгляд отставной полковник оказался добрым дедушкой, рассказывавшим анекдоты и истории о своей молодости. Правда, я не всегда понимал их смысл из-за обилия незнакомых слов: самоходка, самокрутка, махорка, горбатый, ишак, клизма и тридцатьчетверка. Выяснилось, что он тоже бывал в Германии, но почему-то рассказывал не о магазинах и универмагах, о которых так мечтала мама, не о пивных реках из фантазий папы, а о суровых боях, танках, самолетах и Жукове. Правда, по вечерам полковник ненадолго становился злым и едким: он включал телевизор и начинал с ним ругаться.
– Ну, Миша, ну ты – пи@дабол. Хуже Троцкого. Перестройка у него! Что ты делаешь? Куда ты страну толкаешь? Эх, Сталина не хватает!
О чем речь – мне неведомо. Видимо, Сталин – это какой-то очередной дефицит, раз его не хватает. Перед глазами встает картинка: утро, магазин, у прилавка толпится народ.
– Почему Сталина опять не хватает? – спрашивает полковник с авоськой.
– Не завезли, – слегка по-хамски отвечает надменная продавщица.
– А когда будет? Все время обещаете, а его нет! – шумят люди.
– Не знаю. На склад не завезли. Вообще в городе нигде нет, – работница торговли корчит кислую мину. – Хватит уже сюда ходить! Я слышала, что его вообще перестали выпускать. Устаревшая модель. Говорят, что никому не нужен.
– Как же никому? – от возмущения на секунду у полковника спирает дыхание. – Вот нам здесь всем нужен! Он всей стране сейчас необходим!
– Нужен! Отдайте его! На самом деле у них есть! Это заведующий Миша припрятал! – кричат люди.
В магазине появляется наряд милиции с новенькими резиновыми дубинками.
– Граждане, не надо скандалить и возмущаться. Расходимся. Ходят тут, права качают…
Москва – Львов
На следующее утро мы вновь приехали в большой просторный аэропорт. Привычная уже суета, спешащие пассажиры и красивая песня о городе, который мы покидаем: звонкий голос Муслима Магомаева разносится по огромному зданию, проникая в каждый его уголок:
«Песня плывёт,
Сердце поёт,
Эти слова,
О тебе, Москва!»
Большой белоснежный лайнер вновь понес нас на запад. Под крыльями – живописные узоры лесов, рек и деревушек. Очень скоро самолет сел в древнем Львове. Нас встретил мамин брат, папин деверь и мой дядя – Сергей. Он тоже был военным. С мамой он поцеловался, папе пожал руку, а меня потрепал по голове и «дежавюшно» пообещал блестящую карьеру в войсках. Потом на старом армейском «бобике» мы поехали по древней львовской брусчатке, ощущая задницами каждый ее выпуклый камушек.
В большой квартире дяди нас встретили его красивая жена Галина, дети: старший Дима и младшая Лена (мои двоюродные брат и сестра), а также семейство каких-то друзей, Красановых или Круасановых, которые тоже здесь были проездом. Мы раскрыли чемоданы и стали раздавать подарки. Говорят, что Москва портит людей. К помидорам она тоже была безжалостна: во Львове они уже не выглядели такими жизнерадостными и загорелыми молодцами, как при отлете из Алма-Аты. Шоколадные конфеты, на манер змей, попытались сбросить свою сладкую «кожу». Зато патиссоны держались огурцами. Да и «дедушко-бабушкинские» 200 рублей ничуть не изменились. Мне показалось, что дядиной семье они даже больше понравились, чем все наши кондитерско-овощные подарки.
Обнявшись-поцеловавшись, взрослые пошли в залу, а Дима потащил меня в детскую. Надо сказать, дядина семья каждый год гостила в Алма-Ате, поэтому с братом мы были давно и хорошо знакомы. Дима был старше меня на три года и, естественно, он придумывал все игры и развлечения. А поэтому в моих глазах он был кем-то вроде заместителя Д’Артаньяна или исполняющего обязанности Робина Гуда по вопросам организации развлечений для младших братьев.
– Смотри, что покажу. Теперь мы настоящие советские разведчики! С документами! – с этими слова Дима достал из дальнего угла выдвижного ящика две красные записные книжки с нарисованными на них звездами. Белые страницы внутри были аккуратно заполнены от руки. Я открыл свой документ. Там красовалось мое ФИО, место и год рождения. В графе «звание» было написано, что я старший лейтенант разведки.
– Они же ненастоящие! Это ты заполнил, – рассмеялся я.
– Дурень! Заполнил, конечно, я. Но посмотри, папа поставил настоящие печати!
Действительно, в каждом углу стояли отметки «Канцелярия. Западный военный округ».
– Вот классно! Надо будет друзьям показать! Вот обзавидуются! – я очень обрадовался и стал запихивать свой «документ» в карман.
– Верни! Их нельзя никому показывать. Папа сделал это секретно. А мама говорит, что если кто-то узнает, что он военную печать поставил ради глупой детской забавы, то его ждет неминуемый трибунал и служба прапорщиком на какой-то невообразимо жаркой Кушке в ужасном месте географии.
Брат отобрал мой «документ», приложил его к своему и спрятал их в ящике. Я не знал, что такое трибунал, но это слово звучало как-то особенно строго и угрожающе. Я, конечно же, не хотел, чтобы мой дядя отправился в то опасное место.
– Ну, а как тогда играть этими документами, если они настолько секретные, что их нельзя даже из квартиры выносить? – я окончательно расстроился.
– А что, по-твоему, Штирлиц в гестапо с советским паспортом ходил? Стоит такой перед Борманом, а у самого в кармане – удостоверение разведчика, пропуск в Кремль и билет на самолет до Москвы?
– Не знаю. Наверное, прятал документы в потаенном кармане, чтобы резидентам и связным показывать? – предположил я.
– Балда. Для встреч со связными он использовал пароль. А документы хранил в тайнике. Мы тоже так поступим. Тем более, что мимо моей мамы ни один гестаповец незамеченным не пройдет.
Долго придумывали пароль. Вспомнили какой-то старый фильм про разведчиков. Там спрашивали про какой-то славянский шкаф.
– Точно копировать мы не будем, – авторитетно заявил брат. – Да и что это за славянский шкаф такой, я не знаю. Давай, может быть, что-то попроще? Может быть, что-нибудь про газету? Они же везде есть.
– Давай! Здравствуйте, у вас есть в наличии газета «Правда»?
– «Правду» уже продали. Есть только сборник речей Михаила Горбачева.
Львов
Во Львове наше семейство провело примерно неделю. Тремя семьями мы бродили по этому удивительному древнему городу, любовались старинными зданиями и грозными крепостями. В местном магазине нам с братом купили две пластиковые шпаги, и мы на какое-то время оставили ряды советских разведчиков, поступив на службу в полк мушкетеров. По улицам мы ходили со своим новым оружием, засунув его за пояс.
– Здесь снимали фильм «Д’Артаньян и три мушкетера», – сообщил информированный дядя.
Мы с братом переглянулись. Руки сами потянулись за шпагами.
– Слушай, мы просто обязаны устроить поединок в этом легендарном месте! – шепнул Димка.
– Точно! Я вызываю тебя на дуэль! Кстати, а как бы Дюма описал эту сцену? Солнце стояло в зените. Его лучи заливали мощеную улицу древнего города. Два непримиримых врага готовы были схлестнуться в смертоносном поединке. Первый – злой и неприятный, задира, грубиян, хулиган, забияка и кондотьер, долговязый, прыщавый и в очках – гвардеец кардинала де Дюмон.
– Что за отвратительное описание? И почему я опять гвардеец кардинала? Сколько можно? Я ни разу еще не был мушкетером, – возмущается Димка.
– Младшим надо уступать, а то я твоей маме пожалуюсь, – отвечаю я.
Что ж, надо отметить, что мастерством дискуссий, манипуляций и дворцовых интриг я владею не хуже, чем шпагой. Димка расстраивается: ему вечно приходится исполнять роль злодеев.
Лицо де Дюмона перекошено злобой из-за того, что он попал в полк гвардейцев не по своей воле. Он старше, больше и опытней своего оппонента. Но у него есть и слабые стороны. За последний год он сильно «вымахал» и стал слегка неуклюжим подростком, не успевшим привыкнуть к своим длинным рукам и ногам. Его противник – мушкетер и маркиз де Витёк. Он молод, весьма проворен и чертовски красив (так говорит его мама). Благородный де Витёк никогда первым не затевает драку, но всегда даст ответ любому наглецу. Конечно, мушкетер не столь опытен, как его престарелый противник, но он чертовски быстр, гибок и напорист.
– Как престарелый? Мне только двенадцать лет! Может, хватит уже хвастаться? – улыбается брат. – Начнем схватку, месье?
Противники испепеляюще смотрят друг другу в глаза. Их хищные пластиковые клинки, инкрустированные штампованными рубинами, готовы в любой миг схлестнуться, издавая неприятный щелкающий звук, предвещающий быструю погибель. На острие каждой шпаги надета специальная крышечка, чтобы не травмировать глаза оппонента. Она постоянно сваливается, поэтому примотана синей изолентой, делая оружие еще более эффектным и элегантным.
Расчетливый де Дюмон мог бы одолеть противника, но он знает, что если периодически не поддаваться, то де Витёк побежит жаловаться в королевский дворец, ведь у него там есть могущественные покровители. А это грозит очередным неприятным разговором и опалой без получения мороженого. Что ж, ставки сделаны!
– Тысяча чертей! Каналья! – кричу я и нападаю на брата.
– Щенок! – орет Димка, парируя мой выпад.
Дуэлянты дрались, как разъяренные тигры. Многоопытный и длиннорукий де Дюмон не без труда отбивался, а верткий де Витёк отчаянно атаковал, не в силах преодолеть оборону своего визави. Напряжение нарастало. С бретеров лился пот. Де Дюмон размышлял, стоит ли ему в этот раз выиграть или надо снова поддаться. Внезапно поединок был бесцеремонно прерван вербальным распоряжением из дворца.
– Вы что, обалдели? Орете и деретесь в центре города! Опозорить нас решили! – ругаются родители. – А ну-ка уберите свои шпаги и ведите себя прилично! Дома получите нагоняй!
Поединок окончен. Противники прячут шпаги и понуро идут дальше. Что ж, настроение монархов переменчиво. Сначала они вручают тебе грозное орудие убийства и защиты своей чести, купив его в магазине игрушек. А потом они же неожиданно запрещают публичные дуэли, скрепив свой запрет официальными подзатыльниками.
Де Дюмон и де Витёк привыкли к этим придворным интригам и хитросплетениям судьбы: они повержены, но не сломлены. «Се ля ви, шерше ля фам», – думают отважные бойцы, надеясь на то, что удача снова повернется к ним лицом, пусть даже двадцать лет спустя.
Все прогулки дядя снимал на небольшую кинокамеру. Поужинав, мы гурьбой садились перед стенкой с белой простынею, а дядя показывал киноотчет о наших гуляниях. Вот такой уютный ютубчик только для своих. В его хронику даже попала наша схватка с братом. Со стороны она выглядела не столь эпично и зрелищно, как мы себе ее представляли: на экране две макаки разного роста размахивали друг перед другом палками. Спать мы ложимся расстроенные.
Для детей выделена одна спальня, там нас набилось пять человек: я, брат, сестра и еще двое Круасановых младших – сын и дочь начального школьного возраста. По обыкновению мы лежим и болтаем перед сном.
– А у нас мама с папой часто ругаются, – грустно шепчут младшие Круасановы. – Хотят развестись.
– Наши тоже, – говорят брат с сестрой.
– И мои, – присоединяюсь я.
– Видимо, желание разойтись – это естественное состояние женатых людей, – резюмирует многоопытный и склонный к философии Димка.
– А еще мама говорит, что все папины родственники – алкоголики. А кто это? – шепчут Круасановы.
– У обычных людей есть деньги не только на водку. А у алкоголиков есть деньги только на водку. Так моя мама говорила, – вставляю свои пять копеек.
– Непонятно, – вздыхают неудовлетворенные ответом собеседники.
– А я недавно выпил водки! – шокирует всех Димка. – По ошибке. Когда у папиных знакомых свадьба в ресторане была. Думал, в стакане вода, а там оказалась такая жгучая и горькая водка. Я чуть не задохнулся. Вспомнил, что надо обязательно огурчиком ее заедать. Начал искать. Хорошо, что недалеко на столе стояла тарелка с малосольными огурцами. Вот я и схватил один.
– Ну и как? Помогло?
– С огурчиком пойдет! Но сама водка противная.
Так за разговорами мы засыпали безмятежным сном, чтобы утром продолжить беззаботные игры и забавы.
Несмотря на то, что все в моей жизни было хорошо и спокойно, во время путешествия я почувствовал, что в стране происходит что-то неладное и зловещее. Вечерами взрослые подолгу засиживались на кухне, что-то горячо обсуждали и спорили. Чернобыль, Афганистан, националисты, беспорядки в Алма-Ате, Тбилиси и Сухуми, страшный взрыв в Уфе, Ельцин, митинг в Москве, забастовки шахтеров – эти непонятные, но одновременно пугающие слова нередко доносились до моих ушей. Все чаще можно было услышать слово «душераздирающий», которым можно было описать те или иные события. С другой стороны, взрослые с удовольствием слушали записи Задорнова и Хазанова, которые смешно рассказывали, как все глупо и бестолково устроено в Советском Союзе. Все это сильно контрастировало с тем, чему нас учили в школе и что показывали по телевизору.
Примерно в это время и появился симптоматический анекдот про Брежнева. Помирает, значит, дорогой Леонид Ильич. Собрались его помощники и заместители. А Брежнев говорит, мол, в гроб положите меня на живот. Собравшиеся отказываются. Говорят, что так нельзя, не принято. И спрашивают, с чего вообще появилась такая мысль у мудрого генсека. А тот отвечает, мол, поживете без меня, а потом еще откопаете, да в попу целовать будете, умоляя вернуться. Всем родственникам анекдот нравился. Они говорили, что Леонид Ильич был прав.
В общем, было решительно не ясно, что происходит, но было совершенно понятно, что ничего хорошего. Впрочем, детское сознание не было готово вникать во все эти перипетии, а поэтому мы продолжали гулять, играть и всячески веселиться.
Приключение в лифте
Оставался один день до отъезда из Львова. Всю нашу детскую гурьбу отправили на пару часов погулять во двор, чтобы не мешать взрослым собирать вещи.
– Не вздумай никого потерять! – строго наказали старшему Димке, который был явно не в восторге от перспективы отвечать за жизнь и здоровье четырех глупых малолеток.
Впрочем, в те достопамятные времена родителей не особенно интересовало мнение детей, а потому Димке ничего не оставалось, как безропотно повиноваться. Квартира располагалась на седьмом этаже, поэтому мы решили вызвать лифт. Когда тот приехал и распахнул свои объятия, мы загрузились в кабину и нажали кнопку первого этажа. Лифт скрипнул и покатил вниз.
– Смотри, как я могу, – с этими словами Димка лихо подпрыгнул, с грохотом приземлившись всем своим немалым весом на пол кабины.
Лифт дернулся и остановился. Мы вскрикнули от испуга. Дима расхохотался.
– Дима, что ты делаешь! Ты нас напугал, – мы с Леной стали ругать брата.
– Мы застряли! Мы здесь погибнем! – начали ныть младшие Круасановы.
– Да я сто раз так делал. Ничего не застряли! – довольный произведенным эффектом, смеялся Димка.
Он нажал кнопку, лифт снова скрипнул продолжил плавное движение.
– Я же говорил, ничего страшного. Можно еще раз так сделать, – Димка снова прыгнул и заржал.
Лифт, душевно матюкнувшийся где-то в глубине своих механизмов, снова встал. Мы опять стали ругаться.
– Ладно-ладно, больше так не буду, – пробурчал Димка, недовольный отсутствием восхищения его лихостью и критикой снизу (в буквальном смысле).
Он ткнул пальцем в кнопку с изображенной единицей. Но в этот раз лифт решил больше не катать маленьких неблагодарных засранцев. Димка еще несколько раз нажал на кнопку. Ничего.
– Отлично, сходили погулять! Вот на фига так было делать? – мы с Леной усилили накал обвинений.
– Мы застряли. Мама с папой уедут без нас! – заревели младшие Круасановы.
– Да погодите вы! Сейчас вызову дежурного, он нас вытащит через пять минут, – сказал Димка и нажал какую-то чудесную кнопку.
Мы стали ждать. Но дежурный все никак не приходил. Десять, двадцать, тридцать минут… Ничего… Тем временем лифт решил «размяться» и стал тихонько двигаться то вверх, то вниз. Это напоминало парение горного орла, оседлавшего воздушные потоки. Прошел еще час. Мы были словно испуганные космонавты, которых забыли в старом и вонючем спутнике, дрейфующем по каким-то малоприятным задворкам Вселенной.
– Никто не придет! Нас не спасут! – мы с Леной опять набросились на Димку.
– Я хочу пить! Я хочу какать! – синхронно сообщили младшие Круасановы.
