Поеду в лабораторию, подниму сохранившиеся видеозаписи…
– Этим занимаются компетентные органы. Это не твоё дело искать виноватых. Надеюсь, – не диверсантов!
– Проверю отслеживающие контрольные записи в репозитории центра управления. В МВ-3 были заложены программные биопараметры Триона. Установка была создана под него. Мы готовились продолжить эксперимент с телепортацией только года через два. Период адаптации Триона проходил довольно успешно, без видимых отклонений…
– Зачем же ты его тогда отправил на коррекцию мозгов?
– У него начались небольшие сбои, связанные с квантовой запутанностью внутри личностных ДНК. Но это не столь опасно.
– Нам нужно было не внутреннее перемещение нуклеотидов, а внешнее. Телепортацию вирусов мы уже освоили. Планировали телепортировать искусственный биоинтеллект и вот на тебе!
– Мы найдём сбой в самой установке. Сложнее определить…
– Вот и езжай, и определяй, куда твоего Триона закинула загоревшаяся машина! Надеюсь, оригинал биоробота при непредвиденном выбросе не уничтожился. Помнишь, что мы договаривались с тобой о создании безопасных способов телепортации. Точка А известна. Ищи точку Б. Иначе я телепортирую весь твой отдел в Сибирь… Гнуса кормить… В Новосибирскую Академию Наук. Будешь под их руководством работать. У них есть неплохие наработки в области искусственного интеллекта.
Моровая язва
Родственник старца Иустин был добрым человеком – накормил, напоил, определил отдельную коморку для отдыха. Глебу сделали травяные примочки на рану на голове.
– Поживи, пока в себя не придёшь. Потом видно будет. Вспомнишь, откуда пришёл. Явно, что ты не из простых происходишь…
Глеб мысленно спросил Триона:
– Что делать будем?
Трион не замедлил с ответом:
– Что-что! Вживаться в новые условия будем. Приспосабливаться будем. Меня больше одна надтелесная проблема волнует – как тебе трусы заменить на портки, то бишь на подштанники. В 17 веке труселя не были в моде. Это может вызвать подозрение. Не хватало, чтобы тебя приняли за оборотня и «оглаголили» ещё в чём-нибудь непотребном.
– А я опасаюсь, что назову вещи не своими именами.
– Советуйся со мной! Я для тебя вроде ходячей энциклопедии. Хотя, какой я ходячий. Скорее – мозговик сидячий. Мои отцы-создатели в когнитивистике поднаторели и соответственно постарались. Тебя подсадили, чтобы меня очеловечить. А на самом деле – тебя очеловечивать приходится мне.
Короче – отхожее место, туалетом не называй. Это нужник. По нужде ходить. Я вижу золотари здесь не в почёте. Всюду вонь. Не нравится мне всё это… Предчувствие нехорошее. Хотя, вряд ли в моём случае, это можно назвать предчувствием. Чувства больше по твоей части и по части старца Григория. Отдохнём и подадимся отсюда, куда подальше. Думаю, что к этому времени наш батюшка Боголюбов, что-нибудь придумает, чтоб нас вернуть назад или, по крайней мере, направить в русло судьбоносной программы.
Прошло две недели, а может быть больше. В воздухе закружились первые белые мухи. Глебу нашли тёплую переодёву. Однажды старец Григорий вдруг почувствовал в себе непонятное «чрезвычайное» движение духа и засобирался уходить из Киева. Иустин отговаривал его:
– Куда ты, Грегори, на зиму глядя. Оставайся!
– Нет! Спасибо тебе! Благослови на дальний путь! В Харьков пойду.
– Ну, что, Глеб, пойдёшь со мной? Силы к тебе вернулись. Дай Бог, и память вернётся.
Глеб поклонился:
– Спасибо тебе Григорий Саввич. Прости, что к тебе прилепляюсь. Хозяев благодарю за хлеб, за соль. Мир Вашему дому!
Трион съязвил:
– Плохо, что я не наделён крутыми сильными эмоциями. Но хохотать хочется. Воздержусь, чтоб не сотрясать наш мозг во второй раз. Мастак ты на благодарности, Глеб. Главное – всё в унисон!
В дороге старец молчал, ушёл в себя и хмурился.
Глеб спросил:
Григорий Саввич, вижу по лицу Вашему, что Вы чем-то недовольны. Не в обузу ли я Вам?
– Человек зрит на лицо, а Бог зрит на сердце. Успокойся, Глеб, не в обузу ты. Разум подсказывает мне неладное, а чувства подтверждают тревогу. Чую я в воздухе запах трупов. Зловоние обоняю…
До города Ахтырка дошагали, когда выпал первый снег и кончились запасы хлеба в котомках. Старец Георгий остановился у своего друга, добродушного монаха Венедикта. Уединение в монастыре принесло спокойствие и умиротворённость. Старец Григорий погрузился в привычную для себя работу – в изложение своих мыслей на бумагу. Сочинял басни, песни. Писал письма. Глеб был удобным для него слушателем и учеником.
На дворе уже была настоящая зима, когда из Киева пришло печальное известие, что там свирепствует моровая язва.
– Что и требовалось ожидать при такой антисанитарии! – ответствовал Трион. – Это как пандемия в 2020—2021 годах, которая пришла от людей, сморкающихся и харкающихся на улицах направо и налево. Ты заметил, как тутошние монахи утирают нос рукавом? Не буду говорить о чистоте их интимных мест. Нечистоты – вот основная причина этой чумы. А свалят всё на Господа. Скажут, что это божее наказание. А за что? – За неверие в Бога. Скоро я вживусь в роль праведника и начну говорить с нашим религиозным философом на серьёзные темы. Ты что-то хочешь спросить меня?
– Трион, может, нам следует открыться ему и рассказать, что мы гости из будущего?
– Не знаю, как перенесёт он этот триллер. С чудом его рассудок справится. А вот когда мы ему расскажем, что его ждёт впереди… Какая телесная кончина ожидает его и какую оценку его интеллектуального творчества дали ему потомки…
– Он глубоко верующий человек и воспримет это как божий знак. Как выражение любви Бога и проявление божьей благодати.
– Ничего себе благодать – увидеть, что стремящийся к благу, не достиг и десятой его доли. И, как и все, блуждал, блуждал и блуждал. Но самое страшное для человека осознавать, что вся его жизнь прописана и расписана там наверху от и до. А где же он сам? Где его самость?
– Жизнь – театр. Одну и ту же роль, можно сыграть по-разному. Вот тебе и самость.
– Браво, Глебушка, браво! Мне, как зрителю, остаётся только аплодировать!
Ближе к Новому году из Москвы пришла весть о чумном бунте. Причиной послужили запреты архиепископа Амвросия на проведение богослужения в центре города. Слуга божий хотел разумно предотвратить распространение заразы при скоплении народа, но поплатился за это жизнью. Разъяренная толпа растерзала священника.
Трион дал оценку событиям:
– Удивляться нечему. Напоминает известные антикоронавирусные бунты 21-го века. Правда, чумной бунт спровоцирован запретом на общение с Богом. А бунт антикороновирусный – это протест против искусственного затворничества и отлучение народа от зрелищ и развлечений. Ну и, конечно, временный запрет на любовь к деньгам, которые не дали получить или заработать.
– Что скажешь? Чему тебя научил старец?
– Он как-то сказал: «Горе полагающим тьму светом, а свет тьмою».
– Но в случае чумного бунта люди стремились к свету, к Богу и были возмущены, что им запретили молиться. Про второй случай не говорю. Там действительно одна тьма. «Едим и пьём, ибо утром умрём». Как говорит старец Григорий: «Люди стремятся лишь угодить чреву и тленной плоти».
– Стремление к Богу через убийство…
– А крестовые походы в Средневековье, о которых богословы не очень любят говорить?
– Про крестовые походы не могу сразу ответить. Надо спросить об этом Григория Саввича. Хотя… То и другое не связано с верой в Бога. Это связано с верой в справедливость методов и средств достижения цели. Чистой воды невежество, которое и есть тьма.
– Глеб! Предлагаю на время прекратить этот «разглагол». Мы с тобой «два в одном». «Беспутные путники». Должны думать не о сегодняшнем, а о завтрашнем дне. Кантуемся здесь среди монахов до весны и ждём сигналов от Боголюбова. Или уже не от него.., а от его последователей.
– А вдруг таковых не будет? Ты же знаешь – у нас последователи не любят исправлять ошибки предшественников и доводить их проекты до конца.
– Тогда нужно подумать, как нам самим определить свою судьбу. Как выбрать один, самый приемлемый путь из бесчисленного множества возможностей? Предоставь-ка, Глебушка, мне право подискутировать со старцем в следующий раз. Похоже, и мне нужно кое-чему подучиться, поправить и уточнить свои представления о мире. Не все когниции в меня вложили отцы-создатели. Оставили кластерную пустоту для саморазвития.
Спасение
Сабрина закрылась в своей комнате и тихо плакала в подушку. Она вновь и вновь вспоминала в деталях все события за последние месяцы. Прокручивала в голове последние часы пребывания с Глебом.
Когда отец привёз Глеба к ним в дом, она обратила внимание, на кое-какие странности, сопутствующие «дальнему родственнику». Глеб был в лёгкой осенней куртке, одет не совсем по погоде. Её вопрос: «А где-же твои вещи?» – смутил её отца и взметнул брови Глеба вопросительными дугами. Отец быстро замял проблему, ответив загадочно, что с вещами на вокзале вышла неувязка. Потом отец отвёл Глеба в приготовленную для него комнату, и они там долго шептались.
Она не стала задавать отцу лишних вопросов, типа с какой целью «родственник» приехал, является он студентом или уже закончил университет, служил ли в армии… Обучаясь на биотехнологическом факультете университета, Сабрина знала в основных чертах, какими проблемами занимается в своём исследовательском центре её отец. Специально напросилась к нему на прохождение практики. Мать тоже не выказывала особого интереса к родственным корням Глеба.
Поначалу Глеб больше молчал и внимательно слушал других. Смотрел последние новости по телевизору, хмыкал и говорил, что он не в курсе последних событий в стране и за рубежом. Сабрина заметила, что его интересуют также телевизионные передачи по исторической тематике. Иногда он переключался на каналы, вещающие на иностранных языках, и слушал их также внимательно, как и отечественные. На вопрос Сабрины: «Хорошо, понимаешь, о чём говорят?», – он, несколько смутившись, отвечал: «В основном – да. Только не дохожу до смысла, когда разговаривают намёками по внутриполитической тематике. Понимаю язык, и о чём говорят, но не понимаю, что хотят выразить. И ещё, приходиться вдумываться в речь, когда в ней проскальзывают диалектальные черты в плане произношения и употребления специфической лексики. Меня этому не научили». – Сабрина улыбалась: «Да ты, у нас полиглот!».
Когда Сабрина показала отцу направление университета на прохождение практики в его исследовательском центре, тот нахмурился, и немного помолчав, сказал, показав на Глеба: «Вот твоя практика!». Потом пригласил Глеба и Сабрину в рабочий кабинет и сказал: «Тайное всегда когда-нибудь становится явным! Не будем играть в невероятное и очевидное». Затем отец изложил вкратце обязанности и функции каждого из них по отношению друг к другу и к окружающим, не посвящённым в суть дела. «Ведите себя естественно, без оглядки на вашу официальную нагрузку. Глеб адаптируется, а ты, Сабрина, помогаешь ему в этом и, если потребуется, корректируешь его поведение, не вызывая неадекватной реакции у общества. Для твоих друзей и подруг Глеб – наш родственник, приехал из Новосибирска в Москву трудоустраиваться. Он – специалист в области инженерной физики».
Сабрина вспоминала дискуссии, которые разгорались между Глебом и дядей Колей (Николаем Викторовичем Левитовым), другом их семьи, человеком незаурядным, писателем и публицистом, экстрасенсом. Дядя Коля обладал редчайшей способностью говорить о сложных вещах простым языком.
Когда Сабрина сказала об этом Глебу, тот ухмыльнулся и возразил:
– Я ничего не имею против метафорического объяснения. Иносказательность привносит в объяснение дополнительные смысловые нюансы, помогающие понять предмет речи с опорой на образ. Но когда сложное упрощается в процессе объяснения, оно разрушается.
– Как это разрушается? – не соглашалась Сабрина. – Любое объяснение – это толкование одних слов посредством других слов…
– В этом-то и вся суть! Объясняя, мы расщепляем целое на части, т.е. разрушаем его. Моя умственная энциклопедия подсказывает мне, что целое не равно сумме своих частей. К тому же части связаны друг с другом отношениями. Они придают частям иное качество. Но, когда мы расщепляем целое на простые части, мы упрощаем и искажаем. Сложное подменяем простым.
– Мне трудно спорить с ходячей энциклопедией, – возмутилась Сабрина, но, мне кажется, что у дяди Коли в объяснениях никакой подмены не происходит.
– Сабрина! Я прошу тебя не называть меня «ходячей энциклопедией». Я не робот. Во мне заложены все человеческие качества. Только в некоторых случаях более совершенные.
– Глеб, извини! Я не хотела, вырвалось…
Особенно внимательно Глеб выслушивал из уст дяди Коли «неофициальную историю» России. Такое своё поведение он объяснил позднее Сабрине одной фразой «Это в меня не заложили». Дядя Коля рассказывал, что вторая мировая война была не между Россией и Германией, а между Россией и Европой, что в мае 1945 года «союзнички» планировали уничтожить Советскую армию. Только взятие Берлина нашими войсками остановило США и Великобританию от реализации этой идеи. Дядя Коля утверждал, что Япония капитулировала не потому, что на Хиросиму и Нагасаки американцы сбросили атомные бомбы – японское командование знало, что больше таких разрушительных бомб у американцев нет. Они капитулировали, когда Советская армия, нанося удары по квантунской армии, пленила более двух миллионов японских солдат.
Дядя Коля говорил о фальсификации истории «социальными паразитами». На вопрос Глеба – «Откуда они берутся?» – он ответил, что их порождает олигархическая формация, в которой смысл жизни сводится к набиванию карманов деньгами. Олигархи правят балом и объявляют законного президента страны их личным менеджером.
Особенно болезненно Глеб воспринимал информацию о хищническом использовании научных достижений. Например, в области медицины. Дядя Коля рассказывал о протеине. Этот чистый белок врачи-бизнесмены извлекают из тканей абортированнных младенцев. Поэтому они часто подбивают женщин на прерывание беременности, пугая их отклонениями в развитии эмбриона на поздней стадии его развития. По утверждению дяди Коли, Россия является главным поставщиком протеина на мировом рынке, где один грамм этого белка, добытого из эмбриона, стоит 8—10 млн. долларов. Инфразвуковые аппараты, установленные на космических аппаратах и стационарно в мегаполисах, воздействуя на женскую половину населения, приводят к выкидышам, преждевременным родам и гибели младенцев. Бизнес на протеине убиенных детей процветает.
Также многие олигархи используют инфразвуковые установки на предприятиях, превращая сотрудников в безропотных рабов, которые больше всего на свете бояться потерять свою низкооплачиваемую работу. На вопрос Глеба: «Что же делать?», дядя Коля отвечал уклончиво: «Вывести народ из спячки, из пассивного состояния!». – «Вы призываете к революции, которая снова откинет страну назад?». – «Я призываю возродить в людях человеческое достоинство!». – «А как его возродить?» – «Конечно, не стоя на коленях!». На этом дискуссия на социальные проблемы заканчивалась, и дядя Коля переключился на другие темы.
Сабрина вмешалась в разговор: «Дядя Коля, Вы предлагаете вывести народ из спячки… Вы считаете, что мы, как потомки Обломова, ещё не проснулись?»
«И не думали просыпаться! А в это время Штольцы, ой сколько натворили! Перекроили всю Россию и все русские нравы!»
Глеб, задумавшись, тихо произнёс; «С другой стороны, не было бы Штольцов, не было бы прогресса… Россия бы и осталась лапотной»
«Нет, молодой человек! Это навязываемое нам мнение социальных паразитов, чтобы отлучить народ от духовности и материализовать его окончательно!»
«Что значит материализовать?»
«Приучать людей к мысли, что главная цель в жизни – материальное благополучие!»
«Вы думаете, что все революционные события в России, закончившиеся расстрелом царской семьи, – это благие намерения, чтобы стать на путь духовности?
Дядя Коля ушёл от прямого ответа на вопрос Глеба:
«Романовы в Екатеринбурге не были расстреляны. Они содержались в лагере и умерли своей смертью. Для блезиру вместо царской семьи расстреляли других».
«Мне неизвестны эти факты… Возможно это выдумали ретивые историки?»
«Факты не нужно выдумывать. Их нужно извлекать и интерпретировать…»
«Для чего нужно было расстреливать невинных и сохранять царскую семью?»
«Чтобы по частям использовать несметные царские деньги, которые лежали в банках по всему миру, не только в Швейцарии. Сталин этим пользовался, чтобы расплатиться с Америкой за поставку оружия России во время войны. Ну, а после – для восстановления разрушенного хозяйства…
Оно, конечно, лучше было бы поставить точку в истории России, всё что касается семьи…».
«Вы хотите сказать – надо было расстрелять царскую семью?»
Дядя Коля снова уклонился от прямого ответа.
«Официальная история врёт непомерно. Легко про мёртвых сказки рассказывать. Бумага, как говорят, не краснеет. Начиная с Петра Первого… Кто он был? – Исказители пишут, что он был императором. Без пояснений, что самозванный. Видите ли „окно в Европу прорубил“. Да он онемечился настолько, что русскость свою выкорчевал с корнями. Это был немец по складу ума! Он позаботился о том, чтобы онемечить российское самодержавие на физическом уровне. Лично истязал, пытал своего русского сына и не допустил его к трону. Он приказал задушить Алексея, последнего русского наследника, произошедшего от русской жены, которую он, кстати, сгноил в сырых монастырях, как и своих сестёр. Софью, например… В последующих поколениях российских царей русская кровь будет не просто разбавлена, а почти полностью заменена немецкой. Так, вот… Николай Второй и вся его семья – это немцы, как на духовном, так и на физическом уровне. Их расстрел означал бы избавление России от германского засилия…»
«Извините! Но Вы как будто сожалеете, что этого не произошло».
«Произошло, не произошло… Нас не спросили. Впрочем, к власти в стране в результате революционного переворота пришли опять не русские. Разные там Свердловы, Бернштейны… Мне кажется, что и сегодня русский человек не удивится, если к власти в России придёт какой-нибудь, как говорят, афроамериканец… Да что тут говорить, страну Советов профукали представители русского народа, оказавшиеся предателями. Не без вмешательства „загнивающего Запада“, конечно. Всё дело в нашем менталитете. Неспособность самостоятельно руководить собственной страной!»
Глеб хотел порефлексировать вслух.
«А как насчёт нерусского Сталина, который по словам Черчилля, сделал из лапотной России индустриальную страну? Интересно также, как Вы оцениваете политику нынешнего руководства Славянского Союза? – Кстати, опять интернационального, после того как произошли известные Вам геополитические потрясения в бывшей Европе и поверженной Америке.
Дядя Коля недовольно зашмыгал носом, явно желая сменить тему разговора.
