– Конечно, защитница. Мое единственное желание – служить, – это лишь слова, но я действительно знаю, что имеет в виду Ланселин.
– Вот, у меня есть кое-что для вас, – он достает из кармана маленький кожаный сверток. – Наверное, мне следовало отдать его вам еще вчера, но…
– Я понимаю. – Значение празднования моего дня рождения было сильно преуменьшено, омрачено сборами и отъездом. Я разворачиваю сверток. Внутри лежит тонкая прямоугольная коробочка размером примерно с мою ладонь, сделанная из какого-то полированного дерева, с маленькой серебряной защелкой. Я открываю.
– Ох…
То, что я приняла за коробку, на самом деле представляло собой две соединенные вместе рамы. Диптих. С одной стороны картинка с изображением замка Мерл. А с другой…
Моя семья. Мои родители и я, совсем дитя, сижу между ними. Мы все улыбаемся и выглядываем прямо из портрета. Пока я изучаю взглядом картину, на поверхности сознания всплывает воспоминание: мои ноги свисают с дивана, на котором мы сидели втроем; с одной стороны от меня – обтянутые кожаными штанами ноги отца и мамина зеленая бархатная юбка – с другой стороны. Мои руки греет тепло их рук. Я сглатываю комок в горле.
– Я совсем забыла об этом.
– Ваш отец дал мне его перед своей кончиной. Но я подумал, что он должен быть у вас. Как видите, я поменял обрамление.
– Вышло замечательно. Спасибо, – я бросаю последний взгляд на родителей, прежде чем закрыть диптих и прижать его к груди. – Мне пора идти.
Ланселин кланяется и спускается по лестнице. Кареты на месте, лошади в крупных шорах, чтобы отвлечь их от моего с Люсьеном присутствия. Лакей открывает дверцу переднего экипажа, и я сажусь. Он уже ждет, сидя спиной к кучеру. Как только ступеньки подняты и закрыта дверь, он наклоняется ко мне:
– Я могу говорить с вами откровенно?
Я вглядываюсь в его лицо, он выглядит усталым, но надменность, которую я заметила еще при нашей первой встрече, никуда не делась.
– Не думаю, что смогу остановить вас, принцесса, – его губы принимают подобие улыбки. – Но, раз так, мой отец попросил меня помочь вам, и я помогу, насколько это в моих силах. Итак, первый урок: не все в королевстве довольны положением дел. Есть те, кто с удовольствием вырвал бы власть из ваших рук, если бы мог, поэтому вы – мишень. Вы будете находиться в опасности с того самого момента, как покинете Мерл. Так что будет лучше, если вы научитесь не подвергать себя лишнему риску.
– Например, ездой верхом на лошади без стражников?
– Именно. Вы были на пляже одна. Я мог бы убить вас, если бы захотел. Летия могла убить вас.
– Какие глупости. Она моя подруга. Мы проводим наедине каждую неделю по несколько часов.
– Тогда почему она оставила вас там?
– Потому что она бескрылая, вы прекрасно это знаете. Летия пошла за помощью, потому что в одиночку не смогла бы мне помочь. Она зависит от меня. Зачем ей убивать меня?
– Возможно, потому что кто-то склоняет ее к этому. Или платит ей больше, чем она может заработать, будучи вашей компаньонкой. Или же на нее оказывают другого рода давление. Единственный человек, которому вы можете доверять, это вы сама, Ваша Светлость. Больше никто.
– А что насчет вас, лорд Руквуд? На вас я тоже не могу положиться?
Карета резко трогается с места, отбрасывая меня назад. Люсьен ловко и крепко хватает меня за плечи и рассматривает мое лицо.
– Так что, милорд?
Он отпускает меня и отодвигается.
– Я сказал, никому, Ваша Светлость. Это я и имел в виду.
Я поворачиваюсь к окну. Большие ворота уже скрылись за горизонтом. Видно только плотину, связывающую остров Мерл с материком, которой пользуются бескрылые: слуги, перевозчики груза и так далее. А так же мрамор и золото, которыми выложен замок, в особенности посадочная платформа, простирающаяся с первого этажа и заканчивающаяся высоко над морем. Здесь есть статуя, которую я всегда любила, лебедь с детенышем. Истертый и изъеденный дождем известняк. Я смотрю на них так долго, пока образ не размывается из-за слез.
Следующая часть, несколько дней занятий нет; мы с Люсьеном заняты тем, что пытаемся унять тошноту. Никто из нас раньше не ездил на каретах, и от движения экипажа у меня сводит живот. Можно было бы не обращать внимания, если бы это касалось только меня, но каждый раз, когда Люсьен бледнеет и его тошнит, я могу только представлять, что происходит в его голове: «Все это только потому, что эта идиотка отказывается летать…»
Иногда нам разрешалось выйти из кареты, когда меняли лошадей или когда мы приезжали в один из редких постоялых дворов на пути. Поначалу никакой отдых не помогал мне с болезнью, но в конце концов мое тело, кажется, приспособилось. Тошнота прошла, и я снова оказалась в состоянии есть и была готова обратить внимание на земли, которые мы проезжали. Люсьен тоже оживился и на седьмое утро после отъезда из Мерла снял с багажной полки над головой сверток бумаги.
– Что это?
– Ваш следующий урок. Я думаю, вам нужно знать больше о семье, частью которой вы являетесь. По словам моего отца, покойный защитник счел, что лучше держать вас в неведении, чтобы, – он слегка пожимает плечами, – защитить вас.
– И я уверена, мой отец был прав.
Надо заметить, я совсем так не считаю. Наоборот, как бы мне хотелось, чтобы он каждый день делился со мной знаниями не только об Атратисе, но и обо всем, что я должна была знать, вместо того, чтобы учить меня тому, что я выбрала: как читать ночное небо, как сражаться и ездить верхом. Но все же Люсьен должен знать свое место. Я машу рукой в сторону бумаги, которую он разворачивает.
– Вы можете повременить с этим. Для начала, у меня есть вопрос. Что вы имели в виду в день выезда, когда сказали, что я мишень?
– Разве это не очевидно? – Он усмехается, вздернув бровь.
– Просветите меня.
– Ладно… вы являетесь мишенью по двум причинам. Во-первых, вы мишень для тех членов семьи, – он постукивает пальцем по свертку, – которые предпочли бы, чтобы значительное состояние Атратиса принадлежало кому-то другому. Я думаю, это поможет вам понять.
Сбоку к карете прикреплено что-то вроде складного столика. Люсьен тянет его вниз и расстилает сверток, придавливая его книгами с обеих сторон.
– Это семейное древо.
– Верно. Это предок нынешней королевской семьи Сигнус I. Как видите, у его сына, Сигнуса II, было много детей. Много потенциальных претендентов на трон.
Я всматриваюсь в имена и даты, расписанные мелкими буквами: бесчисленные рождения, браки, смерти. Мой палец находит нынешнего короля, моего дядю, а под ним два имени: мои двоюродные кузены Арон и Одетта. Рядом с королем его младший брат, Ротбарт (мой отец), и под ним я. Третья в очереди на трон. Нет, вторая. Арон был лишен права наследования.
– Значит, если что-то случится с Одеттой, корона перейдет мне. – Приступ тошноты грозится вернуться при одной мысли о таком раскладе. – А что будет, если я умру?
– Если вы умрете сейчас, доминион Атратис перейдет к королю и будет заселен так, как он сочтет нужным.
– Предполагаю, мне лучше надеяться, что мой дядя не планирует меня убивать, – я говорю легкомысленно, надеясь на утешение. Но Люсьен не делает мне такого одолжения.
– И в самом деле. Он может, конечно же, использовать вас в качестве свадебного подарка, продать на аукционе тому, кто больше всего заплатит. Возможно, одному из ваших бесчисленных кузенов.
В том числе и Люсьену, если это семейное древо не лжет. Я вдруг задаюсь вопросом: какими были мотивы Ланселина, когда он предложил мне нанять его сына в качестве клерка? Вероятно, Люсьен был честен, когда сказал мне не доверять ему.
Мой компаньон ухмыляется, словно слышит мои мысли.
– Вы чрезвычайно ценны, Ваша Светлость. Будучи живой или мертвой – значения не имеет.
Мерзавец. Я отодвигаю бумагу в сторону и откидываюсь на подушки.
– А в чем вторая причина? Вы сказали, что есть две причины, по которым я мишень.
– Что ж, вы можете стать мишенью для тех, кто стремится не к перераспределению власти, а к полному разрушению прогнившей системы.
– Такие люди есть?
– Да. Среди бескрылых, и даже несколько среди знати. Мятежники, которые желают освободить бескрылых, устранив тех, кто правит ими.
– Но это несправедливо! Вы знаете, какие перемены наступили в Атратисе благодаря моим родителям. Школы для бедных бескрылых детей, бесплатный лазарет в Хите…
– Как и множество других благ, но если потеряете контроль в своем доминионе, вы будете заменены кем-то, кто хочет только эксплуатировать… вы видели людей в этих краях. У них не осталось никакой надежды.
Мы покинули земли Атратиса более суток назад и сейчас проезжали через доминион Бритис. Слухи, которые доходили до меня, не описывали в полной мере плачевного состояния прилежащих к дорогам деревень. Я помню пустые глаза бескрылой семьи, мимо которой мы проехали этим утром. Они стояли перед домом с окнами без стекол и наполовину отсутствующей соломой на крыше.
Дети даже не были обуты.
Люсьен качает головой и выглядывает из кареты.
– Как думаете, почему состояние этих дорог так ужасно?
Я хмурюсь, слежу за его взглядом и удивляюсь такой смене темы.
– Не знаю. Они сильно плохи?
– Да. Куча выбоин, отсутствие надлежащего покрытия… это даже дорогой не назовешь. Не сравнить с ситуацией во Фрайанландии. Но ничего и не предпринимается, чтобы их отремонтировать, потому что знать очень редко здесь проезжает, а бескрылые не в счет.
Пару минут никто из нас не произносит ни слова. Какая-то часть меня желает закончить разговор, приказать ему пересесть в другую карету, но я ничего не могу с собой поделать.
– Вы тоже относитесь к знати, – я пододвигаю к нему семейное древо. – И мы с вами родственники: ваше имя здесь, как и мое. Вы часть этой… прогнившей системы, которую, кажется, презираете. И я действительно знаю бескрылых. Мы с Летией большую часть времени провели вместе. Я доверяю ей…
– Она указывает вам, что делать?
– Конечно, нет. Но я люблю, когда она рядом.
– Будто домашняя зверушка?
Я ощущаю, как жар охватывает мое лицо.
– Я не позволю вам так говорить о ней. Она моя лучшая подруга.
– Неужели? Так вы спросили Летию, не хочет ли она покинуть Мерл и прибыть с вами к королевскому двору? Вы когда-нибудь спрашивали, чего она хочет, вместо того, чтобы давать приказы и ждать от нее подчинения?
– А вы спрашиваете у Тюрика?
– Он мой слуга, и я не притворяюсь в отношении него кем-то другим. Кажется, Летия – ни то, ни другое. Мне жаль ее.
От злости или вины у меня чешутся руки влепить пощечину по его красивому лицу.
– По крайней мере я знаю, что лучше не касаться Летии или любого другого бескрылого без его разрешения, – мое упоминание о поведении Люсьена на пляже заставляет его покраснеть. Я продолжаю давить: – Почему вы здесь, Люсьен? Вы явно презираете меня. Почему не пустили меня ко двору одну, не позволили мне совершить смертельную ошибку? Вы словно жалеете, что не убили меня, когда у вас был шанс.
– Перестаньте драматизировать. Я не презираю вас. Я ненавижу то, что вы отстаиваете. Что мы отстаиваем. Но я… – он замолкает и скручивает древо. – Есть множество людей, которые наделали бы дел похуже, чем вы. Ради всех, кто живет в вашем доминионе, я постараюсь сохранить вам жизнь.
До каких пор? Пока он не решит, что я больше не подхожу?
Он глядит на меня, а его темные глаза, в которых под тусклым светом играют тени, как будто пытаются заглянуть мне глубоко в душу. Или, возможно, он просто ждет, что я отблагодарю его за терпение.
Я закрываю глаза и пытаюсь заснуть.
В конце концов, нам хотя бы повезло с погодой. Большая часть следующей недели оказывается солнечной, и по сухой земле мы едем быстрее. Я провожу еще немного времени, изучая семейное древо, пытаясь запомнить имена и родственные связи. Все же Люсьен не так много рассказал мне о людях, с которыми я вскоре встречусь. Он считает, что я лучше запомню детали, когда увижусь с ними. Его молчание заставляет меня нервничать, и я задаюсь вопросом, что он пытается скрыть. Иногда я спрашиваю его о семейной истории, пытаюсь найти информацию, которая могла бы мне помочь выяснить, кто убил мою мать, но у него либо нет ответов, которые я хочу получить, либо он не хочет говорить мне. Все остальное время, столько, сколько я могу выдержать, он учит меня сложным правилам поведения при дворе. Например, как дворянин более низкого ранга, Люсьен не должен обращаться ко мне без предварительного разрешения. Я не пытаюсь скрыть свое чувство довольства этим правилом.
В остальное время Люсьен и я ухитряемся игнорировать друг друга за чтением. Он, как я выяснила, предпочитает романы, а я тем временем работаю над книгой по астрономии. Попытка освоить некоторые математические концепции – желанное отвлечение, хотя оно и оказывается все менее и менее эффективным по мере нашего приближения к королевскому двору. Я не могу сконцентрироваться. Мысли о Цитадели и ее обитателях все сильнее затуманивают мне рассудок, вызывая сомнения по поводу мудрости моего решения, разъедают мою уверенность. Мы въезжаем в Собственность Короны, и теперь я не смогу повернуть назад, даже если захочу. Я не делюсь своими переживаниями с Люсьеном. Вместо этого провожу свое время, наблюдая за тем, как он читает. Он часто улыбается, практически не хмурится. Наблюдать за ним довольно приятно, пока однажды утром он не замечает на себе мой взгляд – на этом я заставляю себя остановиться.
Я прихватила с собой дуэльный набор. Мы играли дважды, дважды я выигрывала, захватив орла Люсьена, прежде чем мой компаньон не сообщил мне, что ему на самом деле не особо интересна игра.
Дальше едем в тишине, можно сказать, с комфортом, пока нашему счастью не приходит конец. Погода меняется. На смену солнцу приходит дождь, который льет как из ведра, замедляя наше движение вплоть до ползания, потому что карета с лошадьми увязает в грязи. В конце концов мы останавливаемся. Застряли.
Люсьен откладывает книгу в сторону и выглядывает в окно, тихо кого-то поругивая. Он вытягивает вперед шею со своего заднего сиденья в попытке разглядеть дорогу. И я даже не собираюсь предлагать ему пересесть на свою сторону. Вместо этого я не отрываю взгляд от книги в руках, пытаясь сконцентрироваться на описании движения планет по эллиптическим орбитам, пока бормотание Люсьена не становится таким громким, что я больше не могу делать вид, что не замечаю его.
– Вы хотите что-то сказать, лорд Руквуд?
Он поворачивается ко мне:
– Это просто нелепо.
– Погода? Конечно, слякоть и дождь раздражают, но вряд ли это странно, учитывая время года. Крекс – достаточно дождливый месяц.
– Вы отлично знаете, что я имею в виду. Мы должны были лететь.
Я делаю глубокий вздох, крепко сжимая книгу.
– Мне известно ваше мнение по этому поводу. Вы четко дали мне это понять в тот день, когда разговаривали со своим отцом в библиотеке.
В ответ он хмурится.
– Я думал, только дети или бескрылые подслушивают чужие разговоры.
– Я не подслушивала, – парирую я, не в силах смолчать, – а если и так, то это только ваша вина, что вы так громко разговариваете.
– Не стоит оправдываться передо мной. Вас, вероятно, не волнует, что я думаю…
– Нет, не волнует.
– Но вам должно быть все равно, что подумают другие. Или что они могут сделать. И на случай, если мой отец недостаточно ясно выразился: если обнаружится, что вы не умеете летать, вы будете изгнаны, а следом убиты. Вы рискуете целым доминионом из-за… из-за неспособности отпустить прошлое, – он проводит руками по волосам, теперь я интерпретирую этот жест как признак раздражения. – Ради всего святого, Ваша Светлость, уже шесть лет прошло с тех пор, как ваша мать умерла. Наверняка уже…
Он замолкает, глядя на меня.
