Я поверил. Иногда в ней просыпаются тайные силы и она пророчествует. Наследие от предков-знахарей.
Прошло некоторое время. Планов на день не было.
Я облачился в свежую рубашку и холщовые серые брюки. Постучали теперь уже в дверь. Наташа поднялась с постели и зашлепала босыми ногами по кафельному полу открыть.
– Привет, – услышал я стеснительный мягкий мужской голос.
Я посмотрел. Сестра вся зарделась, пропуская высокого молодого индийца в номер. Черные штаны, голубая рубашка с коротким рукавом. Стройное, как молодое деревце, тело. Кожа у него доходила аж до черного. А лицо – просто маковый бутончик.
– Это Ашутош, – объяснила сестра.
Ашутош протянул мне руку. Пожатие было тоже нежным и мягким.
«Сколько ему лет? – подумал я. – Вид неоперившегося цыпленка-подростка.»
– А, да, Наташ, – гость говорил на русском с милейшим оттенком акцента. – Это тебе.
Он вытащил из-подмышки подарочный сверток.
– Спасибо! – глаза ее горели благодарным огнем.
Поспешила развернуть. Это был новый томик Библии с серебрянным тиснением на черном переплете.
– Она на хинди, – Наташа подняла брови.
– Я обещал, – произнес Ашутош.
– Да ты присядь, – предложил я краешек кровати.
Он мило улыбнулся и послушно сел.
– Что вы видели в Дели? – спросил он. – Я могу показать.
И он повел нас кратким путем до автобусной станции вблизи Нью Дели Рэлвей стэйшан. Сразу купили с его помощью билеты до Агры на вечер в департаменте по туризму. Человечек в очках и застиранной рубашке хотел было заартачиться: люди по бизнес визе и по студенческой здесь не обслуживаются, идите в общую очередь. Но смягчился, потому что увидел наши слабые английский и хинди, да и в Индии две недели – зеленые и несмышленые.
– Тике, – махнул рукой и выписал два билета вторым классом.
Ашутош, оказалось, и вправду не знает Дели толком. Из-за страха купил себе билетик за три рупии, чтобы пройти через вокзал на другую сторону. «Вам не надо, вы иностранцы. Если остановят, делайте вид, что ничего не понимаете». А нам и вида делать не надо было. Мы и так ничего не понимали.
Оказавшись возле знакомого уже входа в метро, думали поедем подземкой. Но Ашутош повел нас к автобусной остановке.
– Хочу показать вам самый главный университет в Индии, Джавахарлала Неру, где я учусь.
Кондуктор в автобусе подошел было к нам, но Ашутош подал за нас несколько рупий.
– Ашутош, не надо, мы сами, – неловко попросила Наташа.
Он предупредил ее отказ
– Нет, Наташ, вы мои гости.
Я прекрасно видел, что наш знакомый беден, и, казалось, даже благороден. И от того еще больше не хотелось, чтобы он платил за нас…
Университет Неру был пуст в воскресенье. Все либо отсыпались, либо куда-то выехали. Лишь редкая горстка студентов бродила по обочинам дороги в лесопарке, в котором кое-где возвышались учебные кампусы и общаги.
Побродили. Показал нам возвышенность, с которой просматривалось пол Дели. А затем предложил пообедать в студенческой столовой. Разумеется, мы не удержались от любопытства узнать чем питаются в лучшем вузе страны.
Внутри никто на нас особого внимания не обращал – что значит высшее образование. Да и по словам Ашутоша, здесь немало иностранцев училось. В том числе и из России. Мы сели за столик и через пару минут перед нами оказались подносы с рисом, тушеными овощами, кефиром. Сам он ограничился сухими роти и щепоткой алу гоби. И чтобы совсем унять голод, изрядно увлажнял желудок порциями воды из кувшина общего пользования. Мы так обрадовались кефиру, что попросили еще и вслух помечтали для полного счастья о рыбке. Ашутош и это для нас исполнил. Помимо чашечек с белым дахи оказались и по два кусочка жареной рыбы.
– А ты будешь? – предложила я.
Ашу деликатно отказался, хоть и уверял, что не вегетарианец.
Мы враз слопали по две порции овощей и прочего и, потирая сытый рот, вылезли из-за стола расплачиваться.
– Сколько?
Ашутош снова замотал головой:
– Нисколько. Я пригласил вас сюда, я и за все заплатил. Если бы я к вам приехал в Россию, вы бы меня тоже угощали.
Мы кивнули, но смутились: как-то выглядело, будто он напрашивается уехать из Индии, как нам уже за эти недели успели надоесть многие с улицы: «Помогите нам уехать хоть куда. Мы любим Россию. Лишь бы из этой страны зарубеж». Промолчали. А бедный Ашутош жалобно шуршал в кармане остатками рупий. По глазам его было видно, что после сторупиевого обеда ему придется на несколько дней стать последователем Махатмы Ганди и поститься.
Чтобы скрасить огорчение, решил показать нам свой факультет.
– Правда сегодня классы закрыты и кафедры. Но так посмотрите.
У самого подъезда столкунулись с его преподавателем русского, который при виде нас очень обрадовался.
– Здравствуйте, – заговорил без акцента и запинки. – Я очень рад, что Ашутош – мой самый лучший и способный студент – нашел себе друзей из России. Я сам на днях вернулся с конференции из Москвы. А знаете, нашему университету не хватает книг на русском. Было бы здорово, если бы вы смогли как-то наладить связь с нами и высылать нам книги. Все затраты берет на себя вуз.
Мы пообещали попытаться что-нибудь сделать, хоть и не представляли себе как и что.
Попрощавшись, вошли в мрачное пустое здание с рефлеными окнами без стекол.
– Зимой у вас, наверное, холодно учиться? – поинтересовался я.
– Бывает, но мы привыкли. И одеваемся теплее.
Полазили на веранде, поднялись на крышу. Вдохнули свободный воздух Дели. Охнули красоте. И вернулись вниз, где у самого входа обратили внимание на низкорослые широколистные пальмы.
– Это банановые, – пояснил Ашутош, – но плоды уже студенты оборвали, еще зелеными. Вообще тут почва плохая и студенческие отряды сажают тут и заботятся о растениях особо. Иначе ничего не вырастет. Я тоже вхожу в студенческий совет. Наш профсоюз часто выступает с митингами. Проводим конференции…
И так, слово за слово, он перешел к тому, что он коммунист. Восхищается бывшим СССР: «жаль только, вы не дождались, не дотерпели». И вся его жизнь – это борьба за чьи-то права. Он отказывался от пиццы, кока-колы, от всего буржуазно-разлагающего, а мы наивно полагали, что он следует здоровому образу жизни.
И в таких разговорах дошли до автобусной остановки, где ознакомились еще с парочкой Ашутошевых друзей-однокурсников, таких же, как и он, зажатых, скромных активистов-коммунистов в дешевых штанах и с умными взглядами будущих профессоров лингвистики, как и сам Ашутош –двадцатишестилетний аспирант.
Поехали дальше.
Автобус быстро домчал нас до храма Лотоса. От остановки мы прошли вдоль ограждения. Людей вокруг было много. Я увидел торговца солнечными очками, что разложил свой товар на коробке у дороги. Очки были модные на вид и прямо-таки тянули к себе. Возможно, мне нужно было самоутвердиться, да и глаза слезились от солнца, поэтому я решил купить одни себе.
– Сколько?
– Десять рупий.
Я удивился цене. Торговец – редкий из тысяч, кто не врал иностранцу.
Когда я померял их, сестра пришла в восторг.
– Да, они классно на тебе сидят. Бери.
И я взял.
Народу тьма. Толпы желающих попасть в храм вереницами текли в него. Ашутош купил воды, напоил нас. Мы в какие-то мешки запихали свою обувь и отдали на сохранение. И так и шли босиком по длинным жестким половикам. Я поразился и зауважал Ашутоша, когда он совершенно не по-индийски взял Наташин рюкзак и понес его сам. Она же просто таяла от восторга. Я уже понял, что у нее на уме.
Внутри храма оказался огромный зал, похожий на оперный. Да и внешне он мне напомнил Сиднейский оперный театр. Впереди даже сцена с микрофоном, но никто не выступал. Нас попросили не шуметь и показали на ряды сидений, что подтверждало мысли – это не храм, а концертный зал.
Мы сели на жесткие сиденья и замолкли. Я устремил взор вверх. Купол храма Лотоса увенчивался расходящейся лучами звездой высоко над головами. Хотелось смотреть и смотреть, и не отрываться. Я попытался прислушаться к звуку сердца, послушать что оно пытается нашептать мне, пробиваясь сквозь толстую кожу бушевавших мыслей, чувств, обид, надежд, беспокойств, воспоминаний. Я попытался сделать это, но не смог. Я напомнил сам себе маленького ребенка, дернувшего бессильно веревки, пытаясь сдвинуть привязанный валун с места. Валун не шелохнулся.
Медитация оказалась мне не по силам. Шепот сердца заглох. Лишь слышались еле уловимые постукиванья. Это меня раздражило и чувства обернулись легкой скукой. Почувствовал как спина, шея от откинутой к куполу головы затекли. Да и пятая точка захныкала.
– Ну что, может пойдем? – шепнул сестре.
– Да, – легко и быстро согласилась.
Мы втроем встали и боком, как крабы, покарабкались через пустые сиденья.
Ну а дальше очень скоро мы расстались и Ашутош проводил нас снова на вокзал. Усадил в купе. Когда поезд тронулся, он с тоскливой улыбкой помахал нам и мне это напомнило преданного пса, которого бросают хозяева, навсегда покидающие дом.
Доехали.
Чтобы не прощаться с попутчиками, угостившими нас конфетами, спросили: «Агра ли это?», хотя сами знали ответ.
Агра Кант – самая далекая железнодорожная станция от Кандари.
Сойдя на платформу, нас уже атаковали:
– Хело, сэр! Такси? Йес?
И начали уговаривать на страшные цены. Мы сказали, что нам нужно до Кандари.
– Хандред рупий. Очень далеко! – перекрикивали друг друга.
Мы, еще такие неопытные и неотесанные, и то почуяли обман. Вышли на улицу. Там их кучи этих рикш.
Что нам делать? Ночь. Мы одни. И не хотим ехать за сотню. И настоящих цен не знаем. А если откажемся, не здесь же ночевать. Пешком не дойдешь. Это явно напоминало шантаж. Снова отчаяние овладело нами, но тут мы увидели Тануджу с ее подругами.
Ринулись к ним.
– Тануджа, привет, за сколько вы едите до Кандари? Можно с вами?
– За 50 рупий. Но у нас тесно. Чемоданы.
– Эх, вы! – я устыдил лжецов. – Врать.
Но они стали наглеть и отказываться везти нас. Мы пошли по рядам, оповещая всех заранее: за 50. Насмешки. Театральные взмахи рукой. Один из последних не выдержал и молча поманил следовать за ним к его повозке.
Я помог ему вытащить его драндулетину из ряда остальных, потянув рукой за решетку над колесом. Раздались недовольные возгласы других. Но напрасно. Мы уже мчались по черной Агре, потому что уличные фонари не работали и путь нам освещал только образ очаровательной Тануджи, которую мы, похоже, стали обожать еще больше.
17
Не заходя в общагу, я увидел через дорогу Зафара и направился к нему. Тот развалился на табурете у ворот и трепался как обычно с сикодями, поигрывая их дубинкой.
– Приехали, наконец? – спросил он.
Я не знал как начать.
– Суки они оказались. Мы с ними поругались, – выпалил я без предисловий.
Он привстал в изумленьи, округлив глаза.
– С кем?
Неужели они не доклали ему, какими сволочами мы оказались.
– С телками этими. Юли, Тани, Мадины. Проститутки они. Бабы базарные.
Зафар начал успокаивать.
– Нет, Саш, не надо. Не смотря ни на что нам надо держаться вместе.
– Какой вместе?! – я вскричал. – Ты бы видел как они нас. Ты же вон не стал с нагаленцем дружить.
С этим он согласился. Только качал головой и охал. Тема себя исчерпала. Он не стал вдаваться в подробности. А я повернул к себе.
К моему приходу, оказывается, на нашем этаже прибыло пополнения. Два сухих черных парня. Зафар доложил, что с ними еще две девчонки. Парни немного стеснялись и я не стал приставать к ним с расспросами.Их поселили напротив вьетнамцев. Один был длиннющий и худющий. Похож на джина. А другой маленький, тщедушный, с красивыми живыми глазенками и религиозными наколками на руках. Запястья обмотаны нитками, увешаны браслетиками. Позже узнаю, что он вроде религиозного песнопевца на родине, или брахмин. У него свои последователи, паства ли. Приехали они из какого-то Тринидада. Где это, бог его знает.
День кончился.
Мне хотелось выспаться и я соизволил придти только к нудному Шриваставу. Наташа сообщила мне новость, которую я и так уже знал. А поскольку тринидадка уже ушла, я ее не видел. Да и зачем? Когда я вот-вот заполучу пухленькую суринамку с лицом, как с обложки «Вок».
Наступил обед. И прежде чем бежать к типинам, я предложил прогулятья в Кандари попить соку, отовариться фруктами.
На оживленном перекрестке стояла простенькая тележка, а за ней простодушного вида худой высокий парень с красивым лицом. На таких тележках обычно все дешево.
– Китна? – указали на пожухлые сантры.
