Марат Русланович Мурзабеков "Даруль Китаб. Книга II. Метафизика"

Ибн Вакшия сделал вывод, что решающее значение для их расшифровки играют звуки, то есть их фонетическое наполнение. Лишь спустя почти 1000 лет к этому пришли европейские египтологи, в частности «первооткрыватель» Жан Франсуа Шампольон.

Доктор Окаша пишет: «В течение двух с половиной веков в изучении Древнего Египта преобладали евроцентриские взгляды, которые практически игнорировали арабские науки. Я чувствовал, что это совершенно неоправданно». Эль Дали, знаток древнего Египта и древнего Востока, провел семь лет в поисках арабских рукописей в частных коллекциях по всему миру, пытаясь найти доказательства того, что именно мусульманские ученые раскрыли секреты Египетской письменности. В конце концов он нашел их в работах ибн Вахшии: «Я сравнил его исследования с исследованиями современных ученых и понял, что он точно знал, о чем говорят иероглифы … Секрет иероглифов был утерян, а затем вновь открыт арабскими учеными, которые усердно трудились, чтобы открыть их значение ещё за восемь веков до Шампольона. Это были люди, которые обладали большими астрономическими и математическими знаниями, и это то, благодаря чему они преуспели».

Аббас ибн Фирнас, в латинской традиции «Армен Фирман», андалусский математик, изобретатель и богослов IX века, который первым попытался совершить полёт, используя инструменты из дерева и перьев, и постепенно совершенствовал своё изобретение. Он прыгал и падал, ломая кости и растягивая сухожилия, но его любовь к науке и знаниям были сильнее «благоразумия» и осторожности. Испанская инженерная Академия охарактеризовала его «планер», как первое научное изобретение в истории авиации.

И, конечно, нельзя не сказать о ярчайших звёздах исламской науки IX века, о которых мы практически ничего не слышим – братья Мухаммад, Ахмад и аль-Хасан ибн Муса, которые вошли в историю прогрессивной мысли под именем Бану Муса (сыновья Мусы). У каждого из братьев были свои интеллектуальные предпочтения, например, Мухаммад больше занимался астрономией, Ахмад – механикой, а Хасан – геометрией. Их можно назвать учениками греческих математиков, которые заложили основу арабской математической школы, оказавшей в последствии очень серьёзное влияние на европейских учёных, в частности, на Леонардо Фибоначчи (ум.около 1250 г.), который учился у арабских учёных и считается первым крупным математиком Средневековой Европы. Это можно увидеть в его книге «Практика геометрии», куда вошли некоторые теоремы Бану Муса, которых не было в греческих книгах – например, теорему, которая гласит, что плоское сечение правого конуса, параллельное основанию конуса, является окружностью.

Это были удивительно одарённые и невероятно смелые исследователи. Они написали несколько ярких работ с научными практиками самого широкого спектра, математическими расчётами и наблюдениями, большинство из которых, к сожалению, оказались утеряны после разграбления Багдадского халифата монгольским ханом Хулягой. Но благодаря переводам ранних европейских издателей, некоторые сочинения дожили и до наших дней, одно из которых, просто, поражает воображение. Недаром многие исследователи потом напишут, что Бану Муса опередили своё время минимум на тысячу лет – это «Книга хитроумных устройств» или в другом переводе «Книга уловок», где с иллюстрациями, схемами и диаграммами они описали более сотни механических устройств, среди которых коленчатый вал, грейфер, автоматические фонтаны, одноходовые и двухходовые клапаны, которые открываются и закрываются сами по себе.

Британский инженер и историк науки, профессор Лондонского университета Дональд Рутледж Хилл в последующем напишет, что «Бану Муса были мастерами в использовании небольших вариаций аэростатического и гидростатического давления, а также в использовании конических клапанов в качестве «встроенных» компонентов в проточных системах. Это первое известное применение конических клапанов в качестве автоматических регуляторов».

Братья создали прототип современного противогаза, изобразив его в виде маски, прикреплённой к трубе с набором различных дыхательных вкладок, но главное их изобретение, это несомненно, первое механическое записывающее устройство, в некоторой литературе названное как «механический флейтист».

Музыкант играл на инструменте какую-нибудь мелодию, которая тут же отпечатывалась на специальном устройстве, а затем воспроизводилась посредством простого включения. Так любая запись могла прослушиваться сколь угодно раз простой сменой цилиндра. Американский писатель и искусствовед прошлого века Чарльз Б. Фаулер отмечал в своих работах, что «цилиндр с выступающими штырями на поверхности, изобретённый Бану Муса, оставался основным устройством для механического воспроизведения и воспроизведения музыки вплоть до второй половины девятнадцатого века». В последующем, их механику продолжит не менее яркий исламский учёный XII века Исмаил аль-Джазари.

Это лишь небольшой список имён, которыми мусульманская «умма» должна гордиться, изучать, популяризировать, следовать их великому интеллектуальному наследию, но мы предпочли их поскорее забыть и это удручает. Как убеждённые последователи ислама, они свято верили в главную идею человеческого бытия. Каждый человек идёт по своему жизненному пути, но кем бы мы ни были – учёные, пекари, юристы, строители, всех нас объединяет единство цели – служить Его высокой воли, будучи каждый на своём месте. И сапожнику совершенно не обязательно знать строение атома, а учителю не нужно уметь шить одежду, чтобы приблизиться к АЛЛАХУ, все мы имеем равные шансы и равные возможности, достаточные для нашего персонального жизненного уклада. Но, чему учили, в своё время, фальсафы?! Они учили о том, что где-бы мы не находились и чем бы мы не занимались, одинаково важно для каждого познать саму «идею» такого служения. Они говорили, что эта «идея» должна, словно, родиться у тебя внутри и стать осмысленной частью твоего внутреннего «Я» – того самого человека, который разговаривает с каждым из нас изнутри. Она должна приобрести форму твёрдого «знания» в тебе самом, и тогда во всём что тебя окружает ты увидишь Его «руку». Незримый Лик АЛЛАХА станет для тебя зримым, в каждом творении, в каждом насекомом, в каждом алгоритме или структуре мироздания, и это то, что воплощали мусульманские учёные. И даже правители, которым, конечно же итак было чем заняться, были «влюблены» в науку и старались всячески её популяризировать, запечатлев своё место в истории ни сколько как политические лидеры, но как выдающиеся учёные.

Эмир Самарканда и окрестных земель в XV веке Улугбек, внук великого Тамерлана, был выдающимся математиком и астрономом. Интересно, что с точки зрения политической истории времён Позднего Средневековья, он был совершенно неприметным правителем. Обладая мужеством и стойкостью, он ни с кем не сражался, никого не завоевал, не участвовал и соответственно не побеждал в поединках, но история запомнила его, как выдающегося просветителя под именем «великий Бек» и это дорого стоит. Улугбек считал первостепенной задачей повысить образовательный уровень среди своих подданных, поэтому одним из его первых приказов было возведение трёх медресе, которые выполняли функцию университетов, причём одно из них для девочек. Над входом в медресе Бухары, эмир приказал выгравировать хадис пророка: «Стремление к знаниям обязанность каждого мусульманина и каждой мусульманки». Он приглашал учёных со всего мира и сам активно участвовал в различных исследованиях, владел несколькими языками, хорошо разбирался в теории музыки и поэзии, но подлинной его страстью была «астрономия». Для наблюдений за небесными светилами в окрестностях Самарканда по приказу Улугбека была построена невиданная до той поры обсерваторию, которая ещё много десятилетий служила на поприще науки. Именно здесь учёные астрономы составили «Гурганский зидж» (Карту неба), которую активно использовали учёные всего мира и в которой было описано больше 1000 звёзд, а сам правитель самолично рассчитал длину астрономического года и вычислил значение синуса одного градуса – важнейшей астрономической постоянной, с точностью до восемнадцатого знака после запятой. В последующем, европейские астрофизики отмечали, что достижения Улугбека и его обсерватории, это был максимум, чего можно было достичь без телескопа. Его «звёздные таблицы» стали последним словом Средневековой науки. Они состояли из четырёх больших частей: «хронология», где правитель отразил способы летосчисление у различных народов, следом раздел «практической астрономии», затем «сведения о движении светил на основе геоцентрической системы мира» и четвёртая – «астрология», неизбежная дань науки средневековому мировоззрению.

Однако страсть Улугбека к науке, нравилась далеко не всем. Проводя много времени в обсерватории, он потерял политическую бдительность. Радикально настроенное духовенство обвиняло его в ереси, их голоса стали звучать всё громче и всё настойчивее, пока старший сын правителя Абд аль-Латиф, подстрекаемый извне, ни пошёл войной против отца и, в конце концов, халиф был убит двумя нападавшими. Обсерватория была разрушена, разорена, библиотека расхищена, а учёные, которые там работали, были разогнаны. Мусульманский поэт и государственный деятель XV века Алишер Навои писал: «Все сородичи Улугбека ушли в небытие. Кто о них вспоминает в наше время? Но Улугбек протянул руку к наукам и добился много».

Открывая Вселенную, будь то математические и астрономические законы, строение организмов или создание невиданных до той поры технических устройств, арабо-мусульманские учёные рождали в людях незримое «прикосновение» к величию Создателя – только это мотивировало их заниматься наукой, ибо весь мир видел мощь исламской традиции, рождавшей таких великих интеллектуалов и, если спросить себя … а, что изменилось с тех пор!? Почему мы отбросили повеление Творца постигать Его знамения и оказались на задворках интеллектуальной мысли?! Почему мы успокоились набором ритуальных практик и знанием истории становления ислама?! Не пора ли нам немного шире взглянуть на предостережение Святого Писания, когда пророк воззвал к АЛЛАХУ: «Господи! Поистине мой народ забросил этот Коран».

После того, как мы определились с термином «наука» и как она работает, можно с уверенностью констатировать, что верующие вполне могут принять «эволюцию» Дарвина, как допустимую научную теорию в череде многих других когнитивных попыток рационально познать и объяснить происхождение «жизни». Никаких противоречий и, уж тем более столкновений с метафизическим осмыслением мира, она не вызывает, поскольку эта доктрина не отвечает на вопрос «кто», она отвечает на вопрос «как», не будучи истинной «последней инстанции», и это абсолютно коррелируется со смыслом глобальной науки – любая теория оспорима, любая теория это шаг к Истине, но не истина и, наконец, любая теория не является законченным знанием.

Даже один из известных современных идеологов атеизма, биолог-эволюционист Ричард Докинз, труды которого переводятся и печатаются по всему миру, в своей книге «Капеллан дьявола» пишет, что «со временем могут быть выявлены такие новые факты, которые заставят наших преемников XXI века отказаться от «дарвинизма» или изменить его до неузнаваемости».

То есть сами эволюционисты признают её неустойчивость.

Однако, ирония в том, что несмотря на свою нейтральность и сугубо научность, ни одна теория за всё время существования науки, не имела настолько масштабных политических, этических и теистических последствий, как «эволюция» Дарвина. Она вдохновляла практически всех авторитариев, особенно XX века, которые властвовали и устанавливали свои социально-политические доктрины, вкладывая в них те же принципы – выживание людей на основе естественного отбора и борьбы за существование, в результате сильнейшие остаются, а слабые погибают – основа так называемого социал-дарвинизма. Сейчас об этом не принято говорить. Трагичный XX век научил нас не замечать и не думать о том, как эта вполне безобидная теория воодушевляла на «подвиги» самых кровавых тиранов в истории человечества, но её последствия в качестве «alter ego» теологическому объяснению этого мира заслуживают особого внимания.

Дарвинизм – явление по-своему уникальное. Разные причины, включая социально-политическую конъюнктуру того времени, довольно удачно способствовали тому, чтобы вывести его за пределы науки, установить в качестве всеобъемлющей истины и вот, он незримо стал проникать во все сферы жизни европейского общества. Процесс был настолько скоротечен, что очень быстро нигилисты всех мастей на поприще науки, искусства, культуры, политики бросились вооружаться этой идей. Её дыхание стало чувствоваться в мировой классической литературе, как в «Братьях Карамазовых» Достоевского, Иван беседуя с Алексеем очень по-дарвински охарактеризовал ссору их старшего брата Дмитрия с отцом: «Один гад съест другую гадину, обоим туда и дорога!». И уже с конца XIX века признание «биологической эволюции» стало считаться признаком истинного просвещения и свободы от древних суеверий и стереотипов. Эти идеи до сих пор бдительно охраняются международными политическими институтами. Так в 2007 году Парламентская ассамблея Совета Европы (ПАСЕ) приняла резолюцию под названием «Опасность креационизма для образования», в которой рекомендуется преподавать в школах теорию эволюции как фундаментальную научную теорию. В ней говорится, что «креационизм во всех его формах, таких как «разумный замысел» или «высший разум», не является научной дисциплиной и не подлежит научному изучению в европейских школах наряду с теорией эволюции или даже вместо нее. Один из пунктов этой резолюции звучит буквально так: «Мы являемся свидетелями распространения образа мышления, который бросает вызов надежно установленным знаниям о природе, эволюции, нашем происхождении и нашем месте во Вселенной … Креационизм внутренне противоречив. Теория «разумного замысла» (“intelligent design”), являющаяся новейшей, усовершенствованной версией креационизма, допускает определенную степень эволюции. Однако теория «разумного замысла», представленная в более утонченной форме, стремиться представить свой подход в качестве научного, и в этом состоит ее опасность». Двадцать семь Академий наук стран Совета Европы сразу присоединились к этой декларации, в ближайшие несколько лет её поддержали и другие государства. В мае 2009 года к ней присоединилась и Российская академия наук. Так, в Европе и США все попытки внедрить концепцию «разумного замысла» в школьные программы закончились ничем и, хотя в США на этом настаивал президент Джордж Буш, Верховный суд запретил преподавать в общественных школах концепции, построенные на любых религиозных, а не научных доктринах

Удивительно, как незаметно эти эрудиты подменили ответ на вопрос «Кто» ответом на вопрос «как», удалив между этим вопрошанием семантическую разницу и, как не парадоксально, это сработало.

Несмотря на сохраняющуюся научную полемику и критику «теории эволюции», практически на всех интеллектуальных площадках Западного мира зазвучали голоса адептов новой идеологии с заголовками типа «Дарвинизм, как новая религия», «Дарвинизм, как спасение от тьмы времён» и тому подобное. Кто только не «размахивал» этим учением, приспосабливая его к своим целевым установкам. Оно распространялось по миру буквально молниеносно. Крупные меценаты Великобритании, Франции, Германии, России за свой счёт издавали «Происхождение видов» большими тиражами с комментариями, пояснениями и дополнениями различных натуралистов, пересылая эту книгу во все страны и континенты.

В 1927 году Джулиан Хаксли, философ, биолог-дарвинист и к тому же довольно воинствующий атеист опубликовал свою книгу под названием «Религия без откровения», где он радостно возвещает о появлении новой «теологии» для всего человечества, в которой нет никакого «Высшего сонма», нет никакого «бога», потому что он не нужен, и сразу вспоминаются слова Всемогущего АЛЛАХА, который предвещает нам в благородном Коране: «Видел ли ты того, кто обожествил свою прихоть».

Этой религией Хаксли считал биологическую эволюцию и, как её следствие, «эволюционный гуманизм». То есть можно прожить жизнь без «бога», извлекая мораль и нравственность из эволюции в ходе перехода от одной степени естественного гуманизма к другой. И это был не какой-то шарлатан и популист, а довольно крупный учёный с устойчивым научным авторитетом. Он был одной из ключевых фигур в популяризации «биологической эволюции» XX века и первым президентом ЮНЕСКО – научно-образовательного и культурного учреждения Организации Объединённых Наций (ООН). То есть у него были очень серьёзные возможности и рычаги влияния на всё мировое образовательное пространство, чтобы повсеместно продвигать свои атеистические идеи в процесс воспитания детей. Недостойно пера лишнее упоминание об этом «горе-эрудите» и о том, какие эпитеты он приводил в отношении Создателя. Будучи воинствующим атеистом, Хаксли считал, что люди не должны верить в Бога и что когда-нибудь непременно наступят времена, когда вера в высший Сонм станет таким же абсурдом, как вера в то, что Земля плоская. Он мнил себя борцом за истину, вдохновляясь дарвиновской теорией, подобно тому как преступники своими искривлёнными зрачками «видят» в Святом Писании или в сунне благородного посланника право убивать невинных женщин, стариков и детей, считая при этом себя на «прямом пути» – трудно объяснить, но нередко самые чёрные и порочный деяния совершаются посредством искривления идей, которые несут в себе совершенно обратное, но человек так устроен – хамство, невежество и агрессия того, кто объявляет себя последователем некоего, даже самого благодушного канона, вызывают нашу ненависть не только к «явителю», но и к самой идеи, которую он использует творя своё беззаконие. Если такой, как Хаксли оскорбляет Бога, возвеличивая дарвинизм, мы отвечаем: «Вон Хаксли и вон Дарвина с его эволюцией». Если кто-то, объявивший себя мусульманином, целенаправленно въезжает на машине в толпу людей, убивая и калеча невинные души со словами «АЛЛАХУ АКБАР», мы слышим, как со всех сторон звучат истошные крики против ислама. Так мы устроены! Поэтому трудно оценить насколько важно, чтобы на уровне чувств и на уровне разума, сохраняя своё сердце спокойным и непредвзятым, люди научились отличать «идею» от того, кто объявляет себя её приверженцем.

В 80-х годах XX века другой рупор атеизма, ранее упомянутый биолог-эволюционист Ричард Докинз опубликовал книгу под названием «Слепой часовщик», ставшую бестселлером в Западном мире, где он пишет, что «Дарвин позволил нам быть интеллектуально удовлетворёнными атеистами», и на самом деле, это довольно странный тезис, потому что сам Дарвин никогда не был «интеллектуально удовлетворённым атеистом», и я убеждён, что он никогда не согласился бы на то, чтобы его сугубо научная теория стала флагманом атеистической идеологии. Видимо предчувствуя такую опасность, он показал это в одной из своих цитат, которую приводит современный писатель, горячий сторонник «теории эволюции» Ник Спенсер в соей книге «Дарвин и Бог»: «У меня нет никаких намерений писать атеистическую книгу».

Ричард Докинз ни раз публично объявлял себя «борцом с религией» и в своих речах, также как Джулиан Хаксли, не скупился на различные сатирические эпитеты в отношении Веры, верующих и их духовных воззрений, однако в отличии от своего предшественника, его популярность обусловлена не авторитетом в научном сообществе, ибо за ним нет каких-либо крупных интеллектуальных открытий, а его доводы в обоснование материализма далеко не новы, это скорее закономерное следствие социально-политического краха либеральных идей, когда подобные авторы вместе со своими работами становятся весьма к месту и активно популяризируются, чтобы удержать общество от вопросов об истинных последствиях огульного либерализма, лишённого связи с интеллигибельным миром и в котором нормы морали презентуются, как результат конвенциональной адаптации человеческого сознания, и только.

В 1802 году, английский политический философ и священник Уильям Пейли опубликовал свою работу «Естественное богословие или свидетельства существования и атрибутов Бога», где в качестве доказательства существования «Разумного замысла» при сотворении Вселенной, он привёл аналогию с часовщиком, которая с тех пор вошла в широкое использование под тем или иным ракурсом, и стала так и назваться – «аргумент часовщика». В те времена часы считались одним из самых удивительных механизмов – сочетание технической сложности и эстетики, прибор в котором отражалась поразительная гармония неодушевлённого с магией движения чего-то незримого, ибо часы выступали своего рода мостом между физическим миром и таинственной природой «времени». Образованные соединением множества крупных и мелких деталей, они представляли собой идеальный образец некой очень сложной, целостной системы, в которой каждый элемент первостепенен, вне зависимости от размера или доли участия в её работе – уберите одну небольшую пружинку и часы работать не будут. Уильям Пейли обозначил их как «интеллектуальный дизайн», а у каждого дизайна, особенно такого непревзойдённого уровня, как Вселенная, обязательно должен быть «Дизайнер».

Ещё до него Сэр Исаак Ньютон утверждал, что «открытые им физические законы раскрывают механическое совершенство работы Вселенной, сродни часам, в которых часовщик – Бог». Великий французский мыслитель XVIII века Жан-Жак Руссо был настолько впечатлён этим аргументом, что в своей главной книге «Эмиль или о воспитании» написал: «Я подобен человеку, который впервые видит часы; он никогда не устает восхищаться механизмом, хотя он не знает, как пользоваться инструментом, и никогда не видел его лица…Я не знаю, для чего это нужно, но я вижу, что каждая его часть соответствует остальному, я восхищаюсь рабочим в деталях его работы, и я совершенно уверен, что все эти колеса работают вместе только для какой-то общей цели, которую я не могу понять. Давайте сравним особые цели, средства, упорядоченные отношения любого рода, а затем послушаем внутренний голос чувства; какой здоровый дух может отвергнуть его доказательства? Если глаза не ослеплены предрассудками, могут ли они не увидеть, что видимый порядок Вселенной провозглашает Высший разум? Какие софизмы нужно собрать воедино, чтобы мы не перестали понимать гармонию существования и чудесное сотрудничество каждой части для поддержания остального?».

Конечно эта простая, но чрезвычайно яркая аналогия не могла оставить равнодушными и сторонников так называемого «истинного просвещения». Её критиковали, над ней подшучивали, не обошли её и современные атеисты, в частности Ричард Докинз, который так и назвал свою книгу – «Слепой часовщик». В другом своём сочинении «Бог, как иллюзия» он пишет: «Поскольку теория эволюции Дарвина истинна, значит «бога» не существует». Довольно странный вывод, который демонстрирует явный изъян логической последовательности в системе «суждение ? вывод», ибо это всё совершенно из разных областей.

Особенно наглядно это можно увидеть на примере многих учёных, писателей, деятелей культуры, искусства и политики, которым «биологическая эволюция» совершенно не мешает верить в Бога и быть убеждёнными сторонниками метафизического прочтения «жизни». Клайв Льюис, британский писатель XX века, христианский апологет и богослов, автор «Хроники Нарнии» в одном из свои произведений под названием «Просто христианство» написал: «Если бы за пределами Вселенной существовала какая-то контролирующая сила, она не могла бы показать себя нам в виде одного из внутренних элементов, присущих Вселенной, как архитектор, по проекту которого сооружен дом, не мог бы быть стеной, лестницей или камином в этом доме. Единственное, на что мы могли бы надеяться, это то, что Сила эта проявит себя внутри нас в форме определенного влияния или приказа, стараясь направить наше поведение в определенное русло. Но именно такое влияние мы и находим внутри себя». Или, например, современный американский генетик Фрэнсис Коллинз, автор нескольких очень важных открытий в сфере генома человека, отмеченный всевозможными наградами мирового научного сообщества. Будучи абсолютно уверенным в достоверности «биологической эволюции», он не стесняется признавать свою религиозность и в 2008 году написал по этому поводу книгу под названием «Язык Бога», или в другом переводе «Доказательство Бога: аргументы учёного», в которой приводит свои обоснования и очень лёгким, доступным языком соединяет две формы познания мира – монотеистическую и научную в духе «эволюционного теизма», где теория Дарвина раскрывает лишь сам процесс творения, в ходе которого Всемогущий Создатель вывел биологические формы жизни, направляя их от низшей степени организованности, на начальном этапе их сотворения, к более высокой степени и так будет продолжаться до конца времён.

Разумеется, это книга вызвала волну критики у физикалистов, которые бросились её всячески опровергать, но это нисколько не повлияло на яркость и одновременно простоту научных суждений автора по заданной тематике. По крайней мере, лауреат Нобелевской премии по физики Уильям Филлипс оставил о ней такой комментарий: «Каждый, кто задаётся вопросом о том, как увязать веру в Бога и научное познание, каждый кто опасается, что современная наука подрывает основы религии, каждый кто проявляет интерес к просвещённым дискуссиям по важнейшим вопросам нашего времени, должен обязательно прочитать эту книгу».

Очевидно, что «теория эволюции» выдающегося учёного Чарльза Роберта Дарвина находится в метафизически нейтральных рамках и, как неоднократно отмечалось, совершенно не опровергает Бога. Он предложил довольно яркое прочтение механизма возникновения «жизни» в биологическом мире и проблема не в его учении, а в том, как его используют и на какие сферы познания её пытаются наложить, поэтому существует большая разница между академическим пониманием этой теории и пониманием простого большинства, для которого «дарвинизм» это синоним «атеизма». Физикалисты, скептики, секуляристы всех мастей бросились обосновывать этой теорией свои идеи, пытаясь отделить «науку» от её метафизической основы, но видимо не очень хорошо получается, если сам Ричард Докинз, главный борец с креационизмом современности, в одном из своих интервью сказал: «Вам совсем не обязательно быть атеистом, чтобы признать теорию эволюции…, – то есть он фактически соглашается, что она не направлена против веры, и человек может верить в Бога и, одновременно, признавать дарвинское учение, однако дальше он продолжает – …но если вы нацелены на борьбу с религией как я, то тогда всё что мне нужно, так это убедить вас в истинности этой теории». Так автор питается невежеством людей, приспосабливая дарвинизм к своему необузданному стремлению «победить» Высший сонм, зная при этом, что наука совершенно на это не направлена. И это высказывание красиво звучит и очаровывает своими речевыми переливами, но на самом деле, за этими словами ничего нет. Они пусты. Хотя, мы действительно очень часто сталкиваемся с подменой функции «науки», когда материалистической методологией пытаются разобраться в интеллигибельных сферах.

А что же сам Чарльз Дарвин думал о своём учении?! Мог ли он предположить, что его теория станет главным аргументом отрицания Высшей силы?!

Он вырос в достаточно религиозной семье и был очень любознательным юношей. Оба его дедушки христиане-унитарии, по отцовской линии Эразм Дарвин, по материнской – Джозайя Уэджвуд были участниками, пожалуй, самого прогрессивного на тот момент научного клуба, который вошёл в историю, как «Лунное общество в Бирмингеме». Оно так называлось, потому что его участники собирались ночью, преимущественно в полнолуние, чтобы в отсутствии уличных фонарей, при лунном свете было легче вернуться домой. Это была элита британского просвещения XVIII века и, само собой, юный Чарльз рос в этой высоко интеллектуальной атмосфере. Члены общества часто бывали в доме будущего «эволюциониста», он слышал их беседы между собой, их дискуссии, обсуждения и невольно впитывал в себя это стремление к рациональному познанию мира.

Вначале Дарвин изучал медицину в Эдинбурге, но она давалась ему нелегко и прежде всего потому, что он не выносил вида крови, поэтому отцу пришлось забрать его и вот он уже готовился стать священником, когда увлёкся стрельбой и одновременно начал интересоваться жуками, мошками и различными насекомыми, а спустя ещё несколько лет он сел на корабль под названием «Бигль» и отправился в кругосветное плавание, из которого вернулся совершенно другим человеком с огромным багажом наблюдений, исследований, различных образцов и открытий. По возвращении он сел за написание своего трактата и в 1859 году мир познакомился с самой резонансной научной работой за всю историю просвещения – «Происхождение видов».

Чарльз Дарвин прожил чрезвычайно насыщенную жизнь и всякий раз стремился постичь соединение физической реальности с сакральными смыслами. Как уже отмечалось, вначале он был христианином и вырос в семье, в которой религия занимала далеко не последнее место. Примерный семьянин, любящий муж, любящий отец. Его жена Эмма была образцовой христианкой.

С юности он обладал чрезвычайно пытливым умом и, в конце концов, стал настоящим эрудитом, который интересовался буквально всем. В последующем, эти знания и рождали в нём идеи будущего научного открытия эволюционной модели природы. Дарвин изучал тектонику плит в формате возраста Земли. На него повлияли сразу несколько теорий о языке, которые потом он применил в своём исследовании, сравнивая эволюцию общения с эволюцией видов. Дарвин прочитал книгу Томаса Мальтуса по экономике, о том как она устроена, о влиянии конкуренции на коммерческий успех среди участников свободного рынка, и некоторые историки полагают, что именно это породило его идею о «естественном отборе». По сути, его «теория эволюция» – это компиляция различных идей, которые он черпал из самых разных областей познания.

Одновременно, учёный часто думал о проблеме «зла» и несправедливости в этом мире, о том почему так много слёз и насилия повсюду, и это было для него чрезвычайно важно. Он читал много философских трактатов самых разных мыслителей, прекрасно знал Канта и всякий раз пытался понять основания гибели и страданий людей, при всеобъемлющей любви Бога. Продолжительная инфекционная болезнь забирает его любимую десятилетнюю дочь Энни, его двухлетний сын умирает за два дня до того, как он сдал свою работу «Происхождение видов» в Британское королевское общество. Можно только представить себе, как всё это было сложно и тягостно для учёного, но несмотря ни на что, он всегда оставался верен идеи Божественного мироздания, хотя и перешёл в конце концов в агностицизм. Он всячески старался познать этот мир на уровне метафизических истин, но при этом никогда не смешивал их со своей научной работой. В одном из писем, он писал: «Что касается моих собственных взглядов, то этот вопрос относится только ко мне. Но, поскольку вы спрашиваете, я могу сказать, что моя позиция, часто, колеблющаяся…но даже в моих самых крайних колебаниях, я никогда не был атеистом, в смысле отрицания существования Бога». Так он всю жизнь искал твёрдую вероубеждённость и ни разу в своём поиски, даже не помышлял идти по пути отрицания Создателя, скорее наоборот, его исследования были нацелены на открытие самого процесса творения в концепции Божественного замысла и недаром в качестве одного из эпиграфов к своей работе, он взял высказывание английского священника Уильямиа Уэвелла, который фактически озвучил мысль исламских фальсафов: «Но по отношению к материальному миру, мы можем допустить, по крайней мере, следующее. Мы можем видеть, что явления вызываются не отдельными вмешательствами Божественной силы, оказывающей своё влияние в каждом отдельном случае, но установлением общих законов». Интересно также, что один из рецензентов «Происхождения видов» написал в своём обзоре: «концепция о том, что Творец создаёт начальное творение, которое затем естественным образом эволюционирует во все нынешние формы жизни, также достойна Бога, как и то, что Он создаёт каждое творение по-отдельности». Дарвин был так впечатлён его словами, что с радостью включил их во второе издание своей книги.

Он всей душой ненавидел рабство, но при этом совершенно не смешивал свои морально-этические убеждения с научно-методологическим натурализмом. Автор самой громкой научной теории работал над ней в то время, когда в Ирландии люди умирали от голода по биологическим причинам. С одной стороны, вокруг него было общество пуритан и эстетов, исповедующих христианские каноны о терпимости и милосердии, а с другой – практика превосходства и силы, разрешённая церковью, которая старалась «Божьей волей» оправдать рабство, насилие и унижение людей, особенно в колониях, поэтому со временем он стал «деистом», то есть сохраняя веру в Бога, перешёл к отрицанию «христианства», как религии и не принимал ортодоксальные церковные каноны.

До нас дошли несколько очень глубоких его философских мыслей и рассуждений, которые выдают в нём человека, постоянно находившегося в поиске «метафизического» успокоения, но одно из высказываний очень ярко показывает его отношение к миру, именно с позиции учёного-натуралиста: «Я не могу убедить себя в том, что электричество работает, что дерево растёт, что человек стремиться к самым высоким идеалам и всё это, благодаря слепой жестокой силе».

Чарльз Дарвин был настоящим интеллектуальным воплощением своего времени. Он проводил свои исследования в «эпоху викторианства», когда повсюду царило время «пасторального» отношения к окружающему миру —сельская жизнь, красота природы, зелёные лужайки, на которых пасутся ягнята, переливы лесных деревьев и полевых цветов, все эти пейзажи всячески поэтизировались среди аристократических элит и вызывали чувства невероятной живописности и благолепия, где нет места никакой жестокости и никаким кровавым единоборствам между особями. Поэтому, вполне предсказуемо механизм «естественного отбора» Дарвина, вызвал в обществе душевное, то есть подсознательное отторжение … как может такая красота быть создана смертью и разрушением?!

Это было время удивительного расцвета науки. Открывались новые знания, рождались яркие теории, научно-технический прогресс набирал свои обороты и ещё до того, как Дарвин озвучил свои мысли об эволюции, её «дыхание» уже чувствовалось в умозрении интеллектуальной аристократической среды. Английский поэт XIX века Альфред Тэннисон, один из приближённых королевы Виктории, в своём сочинении, с грустью, написал: «Природа, клыки и когти которой в крови», и что интересно, Дарвин опубликовал свою теорию в 1859 году, а поэма Тэннисона вышла в свет в 1842 году. То есть «биологическая эволюция, как результат борьбы за существование», это был не просто единичный взгляд оригинального учёного, а нечто большее, словно всё вокруг уже дышало свежим, поворотным взглядом на мир. С таким подавленным разочарованием «викторианцы» встречали прогрессивную мысль, не сопротивляясь и не впадая в огульную враждебность. Общество скорее безмолвствовало и лишь редкие «крики» поэтов и художников возвещали о рождении новой реальности, более разумной и, одновременно, пугающей и жестокой.

Но, сам Чарльз Дарвин никогда не был удовлетворён мыслью о том, что Вселенная – это результат некой грубой, необузданной, жестокой «силы». Он категорически отвергал подобные идеи и когда знаешь всё это, но при этом наблюдаешь, как его используют в качестве символа и путеводной звезды в «походе» против религии, возникает когнитивный диссонанс – люди удивляются и не могут понять, как это сочетается с его настоящими личными убеждениями.

Ещё раз вспомним о том, что с атеистической точки зрения, нет никакого интеллигибельного мира, мира идей и смыслов. Нет никакого объективного «добра» и «зла». Нормы морали и нравственности конвенциональны, то есть являются следствием эволюционной адаптации людей друг к другу и к окружающему миру, в тот или иной исторический период. Когда, скажем, ребёнок начинает свой жизненный путь, он взрослеет и одновременно постигает этот мир, начиная с нулевой точки разумности. Сначала для него всё морально. Он может забрать чужую игрушку, не думая об остальных съесть последнее яблоко – ребёнок ещё не знает, что такое хорошо и что такое плохо, а постигает это под внешним влиянием входе своих жизненных практик, и всё это логично и убедительно звучит, но всё-таки … что если немного поразмышлять об этом. О чём говорит этот пример?! О том, что «добра» и «зла» не существует, или о том, что ребёнок ещё не постиг сакральную идею «благого»?! Действительно, для него ещё не существует границы морали, всё непринуждённо и просто – есть игрушка – бери, есть конфета – ешь. Первыми шагами глобального человечества на планете Земля, как и первыми шагами индивидуального человека в этом мире, руководят инстинкты и у него, действительно, не вызывает никаких угрызений совести, когда он забирает то, что ему не принадлежит. Но вот, что интересно … если кто-то из взрослых укажет ему на зловредность такого поступка, можно увидеть, как что-то меняется внутри него … не на уровне мозга или рефлексов, а на уровне чего-то большего. Его ментальное «Я» мгновенно откликается на этот призыв – он подходит к тому, кого обидел и отдаёт игрушку обратно, а в случае особого восприятия своего проступка, может дать поиграть ещё и свою, словно выказывая таким образом сожаление о своём поведении. Ребёнок ещё не знает ни о каких нравственных конвенциях, он ещё не знаком с договором о моральных ценностях, принятых в людском сообществе, но слова укора не являются для него чем-то инородным и странным, а пробуждают то, что было заложено в его «сердце» изначально, и мы видим, как исправляя содеянное, он преображается и становится совершенно другим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=71137231&lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.