Рада сообщить, что сегодня мы ужинаем в Чарльстоне. Предстоит обсуждение статьи Клайва о «К.М.»[127 - Статья Клайва Белла «Внутри “Королевы Марии”: мечта делового человека» вышла в «Listener» от 8 апреля 1936 года.]. Мы встретили Нессу и Анжелику в Льюисе; в платье с тесемками и маленьком чепце А. напоминает героиню тургеневского романа. Джудит Багеналь[128 - Джудит Багеналь (1918–2006) – дочь Барбары и Ника Багеналя. Она была всего на несколько месяцев старше Анжелики Белл и вышла замуж только в 1943 году.] уже 45-летняя женщина с шестью детьми, а ее муж, не то священник, не то преподаватель Лондонской школы экономики.
Кажется, я не говорила, что мы отвезли Моргана в Эбингер[129 - Эбингер-Хаммер – деревня в графстве Суррей. 2 апреля, за день до отъезда в Родмелл, Вулфы забрали Э.М. Форстера из больницы на Манчестер-стрит и отвезли его к матери.] – стоял ужасно холодный день; возлюбленный, крепкий полисмен[130 - Р.Д. (Боб) Бакингем (1902–1975) – женатый сотрудник столичной полиции, с которым Форстер познакомился в 1930 году и завел роман, длившийся 40 лет.], провожал его на Манчестер-стрит. Молчаливая поездка по пригороду с размытыми дорогами; ничего не видно; все в тумане; затем резкий поворот направо и налево; вверх по переулку, и там, на небольшом холме, стоит их дом. Старая колоннообразная миссис Форстер[131 - Элис Клара («Лили») Форстер (1855–1945) – мать Э.М. Форстер. Сын называл ее только «матерью», а «Тонг», возможно, кличка кота.] с выпученными серыми глазами; горничная в фартуке и с вставными челюстями; разнорабочий и садовник вдалеке – всего они вышли поприветствовать его. У Моргана есть какое-то прозвище – «Тонг»? – для своей матери. Мы заглянули в нарочито викторианскую гостиную с серебряным чайником и картинами Ричмонда[132 - Джордж Ричмонд (1809–1896) – английский художник и портретист.], в том числе портретами Ханны Мор[133 - Ханна Мор (1745–1833) – английская писательница, поэтесса и драматург, автор религиозных и морально-этических сочинений, филантроп. Ее портрет, висевший у Форстеров, был написан не Джорджем Ричмондом.] и Сквирелла [?], и ушли.
Потом на обед приехала Коулфакс – да, свалилась на голову в первый же день нашего приезда, – в черном берете и сером твидовом пальто; сухая, как один окороков в лавке Флинта [в Льюисе]; не смягченная горем, полагаю, а только постаревшая. Бедняжка; какая жесткая натура; потеря Артура[134 - Сэр Генри Артур Коулфакс (1866–1936) – выдающийся британский патентный юрист и политик Консервативный партии. Артур Коулфакс, муж Сивиллы, умер 19 февраля.] высвободила лишь немного странной сентиментальности. И все же она, как мне кажется, храбрая, но остается хозяйкой, честолюбивой, беспокойной, неудовлетворенной; вечно гонится за чем-то, словно собака за повозкой, которая всегда едет слишком быстро. А как она огрызается на других собак: миссис Уигрэм[135 - Эва Уигрэм, урожденная Андерсон (1895–1974), – жена Ральфа Уигрэма из Министерства иностранных дел (см. ВВ-Д-IV, 17 и 22 апреля 1935 г., а также ЛВ-IV).], мадам де Маржери[136 - Дженни де Маржери (1896–1991) – жена французского дипломата Роланда де Маржери.]. Мы мило поговорили о знаменитостях у камина, а потом она ушла. «Rolls-Royce»[137 - «Rolls-Royce Motor Cars Ltd» – английская компания, основанная в 1904 году и специализирующаяся на выпуске автомобилей класса люкс.] – думаю, она поехала к клиентам[138 - В течение нескольких лет Сивилла Коулфакс занималась бизнесом по декорированию интерьеров; она приехала на обед в Монкс-хаус в субботу, 4 апреля.].
В дневнике Вирджинии нет записей за период с 9 апреля по 11 июня. 8 апреля она отправила последние страницы отредактированного машинописного текста романа “Годы” в типографию издательства “Clark”, которое уже возвращало ей предыдущие фрагменты в виде гранок для вычитки. Новость о том, что американское издательство “HarcourtBrace” не сможет опубликовать роман до осени, даровала долгожданную передышку Вирджинии, чья напряженная работа над книгой почти привела ее к нервному срыву с уже знакомыми симптомами в виде головной боли и бессонницы. Она позволила себе 4 недели абсолютного отдыха преимущественно в виде постельного режима в Монкс-хаусе. 3 мая Вулфы вернулись в Лондон, где Вирджинию обследовала ее врач Элинор Рендел, которая одобрила предложение Леонарда сменить обстановку. Соответственно, с 8 по 20 мая, уехав из Родмелла, Вулфы совершили турне по западной части страны, проехав через Уэймут и Лайм-Реджис в Корнуолл, где они пробыли три дня со своими друзьями, Кэ и Уиллом Арнольд-Форстером, близ Сент-Айвса, прежде чем вернуться в Родмелл через Шафтсбери[139 - Уэймут, Лайм-Реджис и Шафтсбери – города в графстве Дорсет.]. 22 мая Вулфы вернулись на Тависток-сквер на неделю, затем снова уехали в Родмелл на двенадцать дней и вернулись в Лондон 10 июня. Эти два месяца, да и последующие, когда скрытая тревожность и депрессия Вирджинии подталкивали ее к самоубийству, позже вспоминались Леонардом как “ужасное время”.
11 июня, четверг.
[Тависток-сквер 52]
Спустя два месяца я наконец-то могу сделать короткую заметку и сказать, что после двух месяцев удручающего и худшего, почти катастрофического приступа болезни – с 1913 года я, по моим ощущениям, никогда не была так близка к пропасти – я снова на коне[140 - Именно после того, как в 1913 году ВВ передала Джеральду Дакворту рукопись своего первого романа «По морю прочь», у ВВ начался затяжной нервный срыв, который завершился попыткой самоубийства в сентябре того же года.]. Мне нужно переписать, то есть перекроить и вычитать большую часть гранок романа «Годы». Но погружаться не могу – уделяю книге по часу в день или около того. О, это божественное счастье – снова быть хозяйкой своего разума. Вчера вернулись из Монкс-хауса! Теперь я собираюсь жить как наседка на яйцах, пока не закончу 600 страниц [исправления гранок]. Думаю, что смогу, еще как смогу, но для этого мне потребуется огромное мужество и жизнерадостность. Это, повторюсь, моя первая добровольная запись с 9 апреля, когда я слегла в постель; потом ездили в Корнуолл – никаких записей нет; потом обратно; повидались с Элли[141 - Фрэнсис Элинор Рендел (1885–1942) – дочь старшей сестры Литтона, Элинор. Она изучала историю и экономику в Ньюнем-колледже Кембриджа и до 1912 года работала в Национальном союзе женских суфражистских обществ; затем она выучилась на врача и после военной службы в Румынии и на Балканах стала врачом общей практики в Лондоне. Доктор Рендел начала лечить ВВ, когда Вулфы переехали на Тависток-сквер в 1924 году.]; затем в Монкс-хаус. Вчера вернулись домой – попробуем пожить здесь недели две. Кровь прилила к голове. Сегодня утром закончила «1880» [первая часть романа «Годы»].
21 июня, воскресенье.
Спустя неделю сильных страданий, воистину пыток по утрам, и я не преувеличиваю, у меня разболелась голова – чувство полного отчаяния и провала – мозги как ноздри после сенной лихорадки[142 - Поллиноз, или сезонный аллергический риноконъюнктивит, – сезонное заболевание, причиной которого является аллергическая реакция на пыльцу растений. Заболевание иногда называют сенной лихорадкой, хотя сено не является значимым фактором в генезе заболевания, а лихорадка не характерна для данной патологии.] – сейчас опять спокойное тихое утро, ощущение облегчения, передышки, надежды. Только что закончила сцену Робсонов – думаю, она хороша.
Я так скована, так подавлена; не могу делать заметки о жизни. Все распланировано, люки задраены. Спускаюсь сюда на полчаса; поднимаюсь наверх, зачастую в отчаянии, ложусь; гуляю по площади; возвращаюсь и делаю еще десять строк. Вчера были в «Lord’s»[143 - Лондонский стадион для крикета, на котором проходят самые важные матчи в Англии. Вулфы были на матче Крикетного клуба Мэрилебон против Оксфорда.]. Постоянное ощущение, будто приходится подавлять себя и контролировать. Вижу людей, которые лежат на диване между чаем и ужином. Роза Маколей. Элизабет Боуэн. Несса. Вчера вечером сидела на площади. Видела, как с зеленых листьев капает вода. Гром и молния. Пурпурное небо. Несса и Анжелика обсуждают [тактовый размер?] 4/8. Вокруг снуют кошки. Л. обедает с Томом[144 - Сэр Уилфрид Томас Сауторн (1879–1957) – британский госслужащий, который провел большую часть своей карьеры на Цейлоне, прежде чем стать колониальным секретарем Гонконга, а затем губернатором Гамбии (государство-полуанклав в Западной Африке).] и Беллой[145 - Белла Сидни Вулф (1877–1960) – старшая сестра ЛВ, вдова после смерти в июне 1916 года своего первого мужа – ботаника и генетика Р.Х. Лока. Она участвовала в издании детского журнала «Little Folks» и была автором нескольких книг. В 1921 году Белла вышла замуж за сэра Томаса Сауторна, британского колониального служащего, с которым ЛВ жил в одном бунгало во время своей первой поездки на Цейлон в 1905 году.]. Очень странное, на редкость замечательное лето. Новые эмоции: смирение; искренняя радость; литературное отчаяние. Я учусь своему ремеслу в тяжелейших условиях. И действительно, читая письма Флобера[146 - Гюстав Флобер (1821–1880) – французский прозаик-реалист, один из крупнейших европейских писателей XIX века, наиболее известный своим романом «Госпожа Бовари».], я слышу собственный голос, восклицающий: «О искусство!Терпение. Пусть оно утешает, пусть увещевает». Я должна спокойно и смело довести книгу до ума. Но она выйдет только в следующем году. И все же я думаю, что у романа есть потенциал – нужно лишь раскрыть его. Пытаюсь дать глубокий и четкий портрет персонажей одной фразой; сократить и уплотнить сцены; собрать все воедино.
23 июня, вторник.
Хороший день – плохой день – и так далее. Мало кто страдает от писательства так, как я. Пожалуй, лишь Флобер. И все же я поняла, как сделать книгу; думаю, что смогу закончить ее, если только мне хватит терпения и мужества спокойно воспринимать каждую сцену и сочинять. Думаю, книга может получиться хорошей. А потом – ох, когда она уже закончится!
Сегодня не лучший день, потому что я ходила дантисту, а потом за покупками. Мой мозг как весы: любая мелочь, и уже перевес. Вчера было равновесие, а сегодня одна чаша внизу.
В дневнике Вирджинии нет записей за период с 23 июня по 30 октября. Состояние ее здоровья оставалось нестабильным, а тяготы жизни в Лондоне, где обезумевшие и крикливые политики, как ей казалось, постоянно проводили совещания в их доме, заставили Вулфов уехать в Родмелл раньше обычного, 9 июля. Там они и оставались, еженедельно выезжая в Лондон, до 11 октября. Вирджиния отдыхала, бесцельно читала, играла в буль и гуляла, а по возможности, не больше часа в день, работала над гранками романа “Годы”, все еще надеясь подготовить его к публикации в “HogarthPress” осенью, но к концу августа стало очевидно, что ей это не по силам. Письма Вирджинии, адресованные в основном неутомимой Этель Смит, лучше всего передают атмосферу этого тяжелого периода. Когда Вирджиния вернулась в Лондон, ее здоровье значительно улучшилось; она снова смогла вести относительно нормальную жизнь, однако недоделанные гранки по-прежнему висели над ней дамокловым мечом.
Октябрь 1936
30 октября, пятница.
Я не хочу сейчас описывать, что было в эти месяцы с момента последней записи здесь. И есть причины, которые я не могу сейчас раскрыть, нежелания анализировать это необыкновенное лето. Полезнее для моего здоровья будет писать сцены; браться за перо и описывать реальные события – хорошая практика для моего спотыкающегося и застревающего пера. Могу ли я еще писать? – вот в чем, собственно, вопрос. А теперь попытаюсь понять, умер мой дар или спит.
Во вторник, 27 октября, я ходила на чай к Сивилле[147 - Овдовевшая леди Коулфакс покидала Аргайл-хаус в Челси, место проведения своих бесчисленных приемов, а излишки ее имущества должны были быть проданы с аукциона. Описанная ВВ «сцена» послужила основой для заключительных страниц ее эссе «Сноб ли я?», прочитанного в Мемуарном клубе 1 декабря 1936 года и посмертно опубликованного в книге «Моменты бытия».]. Был очень ветреный и сырой вечер; листья кружились по тротуару; люди придерживали свои шляпы и юбки. Дверь открыл пожилой потрепанный мужчина в поношенной повседневной одежде. Может, судебный пристав, но я полагаю, что это был помощник аукциониста. «Леди Коулфакс дома?» – спросила я. Он покачал головой. Подумал, что я пришла посмотреть мебель. «Проходите», – сказал он и повел меня, а затем испарился, в комнату для прислуги – в неведомое раньше место, где было приготовлено так много блюд, а разносила их потом Филдинг [горничная], такая сдержанная, почтительная и радушная. Теперь же там были столы, уставленные обеденными сервизами, связками ножей и вилок – все с ярлыками и этикетками. Из кладовки вышла Филдинг, все еще в сером платье и фартуке, но невнятная, взволнованная. «Я не знаю, куда вас посадить», – нервно сказала она и, пробормотав что-то о поисках ее светлости, о том, что люди еще здесь, извиняясь, повела меня в столовую. Мебель этой комнаты, коричневой, праздничной и в каком-то смысле сочной, тоже была выставлена на продажу. Стол из орехового дерева, маленькие стеклянные деревца на каминной полке и люстра также были с ярлыками. Приятная теплая комната, думала я, усаживаясь на один из коричневых стульев и размышляя о том, какой застенчивой я когда-то была там и какой радостной, когда, наконец, преодолела страх перед прической и одеждой; каким острым стал мой язык и как мало меня волновал разговор с сэром Артуром справа и Джорджем Муром[148 - Джордж Огастес Мур (1852–1933) – ирландский поэт, прозаик, драматург и критик (не путать с философом Джорджем Эдвардом Муром).] или Ноэлем Кауардом[149 - Сэр Ноэль Пирс Кауард (1899–1973) – английский драматург, композитор, режиссер, актер и певец. ВВ познакомилась с ним в 1928 году на ужине у леди Коулфакс.] слева. Да, я испытывала смесь облегчения от того, как мало у меня теперь страхов, и удовольствия от желания много чего сказать, когда в гостиную осторожно заглянул незнакомец, прицениваясь и рассматривая вещи, которые он, возможно, захочет купить, – явный чужак, джентльмен в коричневом пальто, кто-то, кого можно встретить на распродажах, но не на вечеринках в Аргайл-хаусе. И не успел он приступить к осмотру мебели, как в комнату заглянули две модные, смутно знакомые женщины; одна из них, та, что поменьше, симпатичная и как будто бы знакомая, узнала меня, улыбнулась и протянула руку, но вот мое имя она явно забыла. А ее, по-моему, зовут Эва Уигрэм. «Как же грустно, очень грустно», – сказала она (эти же слова я употребила в адрес трепетной и взволнованной Филдинг, которая, и Эва согласилась со мной, казалось, вот-вот разрыдается). «Да, грустно, очень грустно…» – повторила я. Потом она спросила, не пришла ли я посмотреть вещи, ведь я сидела на стуле и как будто чего-то ждала. «Нет, я пришла повидать Сивиллу», – ответила я, а они стали осматривать комнату. Думаю, Эва была удивлена, а возможно, и недовольна таким намеком на большую близость с хозяйкой. Женщины неуверенно расхаживали по столовой, трогая то одно, то другое, и перешли в соседнюю комнату, когда крадучись заглянула Сивилла и позвала меня, будто бы приглашая на тайную личную встречу и спеша оставить мир, теперь уже строгий, а не дружелюбный по отношению к ней. И вот мы перешли в гостиную, где, вздохнув и попытавшись что-то объяснить, она закрыла дверь и опустилась на диван.
Моя голая рука на мгновение легла на ее голую руку. Это сочувствие, подумала я, но его не следует подчеркивать или затягивать. Она была похожа на высохшую птицу; морщины через все лицо. Под глазами – глубокие впадины. Но говорила она, конечно, по делу.
– Кто это был в столовой?
– Эва Уигрэм.
– О боже, она меня заметила?
– Нет, думаю, что нет. Но Сивилла, разве ты не должна отдыхать?
– Дорогая моя, как же я могу отдыхать? И личный врач, и хирург велели мне взять отпуск на 6 месяцев. Но я же не Грета Гарбо[150 - Грета Гарбо (1905–1990) – американская актриса шведского происхождения.]… Где чай?
Принесли чай, хлеб с маслом и пряники.
– Нет, все называют Филдинг прислугой. Тебе-то я могу сказать правду. Я тридцать пять лет прожила с ирландкой. Она то смеется, то плачет.
– Но Сивилла, – сказала я, пытаясь сформулировать какую-нибудь фразу, чтобы выразить симпатию или сочувствие, – ты посвящала себя… Да, проходя мимо этого дома, я, видя огни, часто думала об этом…
– О, тогда я была миллионершей. Что мне оставалось, кроме как отдавать?
В мой адрес посыпались комплименты, но я отнеслась к ним пренебрежительно.
– Вы посвящали себя живым людям… Именно у вас я познакомилась с Арнольдом Беннеттом, Джорджем Муром, Ноэлем Кауардом…
Открылась дверь…
– Леди Мэри Чолмондели, миледи.
– Кто? Я не знаю такой особы… Извините, пойду и посмотрю сама…
И она не хочет портить свою внешность очками. Я говорю, что не против носить их целый день… (а она не хочет). О чем еще говорили?
– Да, мне нравится думать о тех, кого вы назвали… Рада, что мы выпили чаю – все это ужасно. Не могу ни с кем разговаривать. Продолжаю жить. Не позволяю себе говорить, иначе погружусь в такое уныние… Мне никогда не оправиться. Есть старые тетушки, Веджвуды. Они знали нас молодыми, когда мы были помолвлены. Да. Я продолжаю жить, переходя от одного дела к другому.
Вошли Эва и другая женщина. Светская беседа. «Еще увидимся».
– Ох уж эта женщина. Она мне не нравится.
– Мне тоже, потому что вызывает неприязнь, а я не люблю, когда мне не нравятся люди.
Это правда. Истории о подлости Эвы в отношении Литтонов и о доме на Норт-стрит. О том, как она заполучила его на ?700 дешевле.
– Когда я очнулась от наркоза, Майкл[151 - Майкл Артур Коулфакс (1906–1989) – один из двух сыновей леди Коулфакс.] сказал мне, что дома больше нет. Я ответила, что это просто не наш год, вот и все. Не наш год. После этого я купила дом на ?700 дороже, чем хотела, – из-за Литтонов, а еще там жил сумасшедший, который зарос грязью[152 - Уигрэмы жили в Вестминстере, где леди Коулфакс купила дом по адресу Норт-стрит 19, ранее принадлежавший мистеру Брауну, адвокату; она утверждала, что миссис Уигрэм подстрекала Литтонов участвовать в торгах против нее.]. Мне всегда хотелось иметь возможность говорить, что если вам нужно с кем-то познакомиться, то я легко это устрою. Мне нравится сводить людей… Сейчас я собираюсь сделать две вещи. Собрать антологию любовной поэзии. Не странно ли это? Когда мне было 18 лет, я читала стихи и думала, что все понимаю. В 18 лет – когда и жизни-то не знаешь. Хочу собрать антологию для влюбленных. В больнице я перебирала старые письма – записки от Арнольда Беннетта и Уолтера Рэлея[153 - Сэр Уолтер Александр Рэлей (1861–1922) – ученый, поэт и писатель, профессор английской литературы в Оксфорде, а также наиболее влиятельная фигура в интеллектуальном развитии Литтона Стрэйчи до его поступления в Кембридж.].
Перейдем от диалога к повествованию.
Она говорила рассеянно и нервно, как курица, порхающая над краем пропасти. Смелая курица. Ее глаза сияли. Ходят слухи, что у нее рак в груди. Я тоже не всегда могу отличить позерство – мол, выставлю себя перед Вирджинией поэтичной и неземной – от подлинной галантности. Она слишком долго купалась в искусственном блеске, чтобы обходиться без него. Она как летучая мышь, которую из ярко освещенной комнаты поместили в темноту. Она ослеплена темнотой, то есть одиночеством, отсутствием стимулов и взглядов других людей, задающих направление; она ни в чем не уверена. Барахтается. У нас же все наоборот. Но независимо от того, показалось мне или нет, я чувствовала в ней что-то искреннее: желание бороться с невзгодами и сиюминутный порыв сломаться, – но потом она опять вставала и уходила. Когда дверь открылась и Филдинг прохрипела: «Машина, миледи», – она обрадовалась призыву к действию, и мы понеслись по освещенным ветреным улицам, сидя вместе в «Rolls-Royce», пока она рассказывала истории, адекватно и даже блестяще, о Джордже Муре и Уэллсе[154 - Герберт Джордж Уэллс (1866–1946) – английский писатель и публицист, представитель критического реализма.], о Генри Джеймсе[155 - Генри Джеймс (1843–1916) – американский писатель, постоянно живший в Англии почти 40 лет, а за год до смерти принявший британское подданство.] и Кэрри Балестье[156 - Кэролайн Старр Балестье Киплинг (1862–1939) – американка, жена Редьярда Киплинга.]. Машина снова взревела после короткой остановки, когда она выскочила на Маунт-стрит, чтобы нанести деловой визит. Потом она собиралась на концерт и на званый ужин.
Но в этой наспех рассказанной истории я забыла описать свое прощание с Аргайл-хаусом, когда мы вместе с Сивиллой вышли из двойных дверей, спустились по маленькой дорожке и на мгновение остановились у кованых железных ворот.
3 ноября, вторник.
Чудеса никогда не иссякнут – Л. и правда нравятся «Годы»! Он считает, что пока, вплоть до главы «Ветер» [«1908»], роман не уступает ни одной из моих книг. Изложу факты. В воскресенье я начала читать гранки. Когда я закончила первую часть, меня охватило отчаяние, гнетущее, но не безнадежное. Вчера заставила себя дочитать до «Наших дней». Дойдя до этой точки, я поняла: все настолько плохо, что и думать нечего. Отнесу Л. эту дохлую кошку, гранки, и скажу, чтобы сжег не читая. Так я и сделала. Будто гора с плеч. Это правда. Я почувствовала свободу от какой-то тяжелой ноши. Было холодно, сухо и очень серо; я вышла на улицу и прошлась по кладбищу, мимо гробницы дочери Кромвеля[157 - Оливер Кромвель (1599–1658) – английский государственный, политический и военный деятель, полководец, руководитель Английской революции. ВВ имеет в виду небольшое кладбище (парк) Сент-Джордж-Гарденс, где похоронена внучка Кромвеля, Анна Гибсон.], по Грэйс-Инн-роуд, вдоль Холборна и обратно. В тот момент я была не Вирджинией, гением, а всего лишь незначительным, но удовлетворенным духом или телом – как это назвать? И вымотанной. И очень старой. Но в то же время довольной тем, что пожила свое с Леонардом. Потом мы обедали в гнетущей, мрачной атмосфере, и я сказала Л., что напишу Ричмонду[158 - Сэр Брюс Литтелтон Ричмонд (1871–1964) – журналист, редактор ЛПТ с его основания в 1902 году и до выхода на пенсию 35 лет спустя, самый верный покровитель ВВ.] и попрошу книги для рецензирования. Гранки, полагаю, будут стоить от двухсот до трехсот фунтов, и я заплачу за них сама. У меня есть ?700 в запасе, а значит, останется ?400. Но я не была несчастна. Л. ответил, что я, по его мнению, могу и заблуждаться насчет книги. Затем прибыло множество странных людей: мистер Мамфорд[159 - Вероятно, Льюис Мамфорд (1895–1990) – американский историк, социолог и философ.], худощавый, цвета красного дерева, в очень жестком котелке и с тростью; я проводила его в гостиную и угостила сигаретой); мистер [?], очень крупный и грузный, стучавший в дверь и говоривший «помилуйте». Лорд[160 - Эдгар Элджернон Роберт Гаскойн-Сесил, 1-й виконт Сесил из Челвуда (1864–1958) – юрист, парламентский, общественный и государственный деятель, активный сотрудник и идеолог Лиги Наций, лауреат Нобелевской премии мира (1937).] и леди Сесил[161 - Нелли Сесил, урожденная леди Элеонора Лэмбтон (1868–1956), – третья дочь 2-го графа Дарема, в 1899 году вышедшая замуж за лорда Роберта Сесила. Нелли страдала сильной глухотой. Они c ВВ познакомились примерно в 1902 году и обе разделяли страсть и профессиональный интерес к искусству и ремеслу письма.] позвонили, чтобы пригласить нас на обед и познакомить с испанским послом[162 - Пабло де Аскарате-и-Флорес (1890–1971) – испанский политик, юрист, дипломат и историк. В 1936 году республиканское правительство Испании назначило его послом в Лондоне. Вулфы не приняли приглашение Сесилов, хотя позже ЛВ все же встретился с послом.]. (Пишу «Три гинеи».) Потом, после чая, мы отправились на книжную выставку «Sunday Times»[163 - Воскресная широкоформатная газета, выходящая в Великобритании с 1821 года. Четвертая ежегодная книжная выставка «Sunday Times» проходила в Дорланд-холле на Нижней Риджент-стрит со 2 по 16 ноября. У издательства «Hogarth Press» был там свой стенд.]. Как же там было душно! Я чувствовала себя убитой – уставшей до смерти! Подошла мисс Уайт[164 - Антония Уайт (1899–1980) – журналист, рекламный копирайтер и писательница; ее автобиографический роман «Мороз в мае» был опубликован в 1933 году.], маленькая суровая женщина с неестественным, веселым лицом, и рассказала о своей книге и рецензиях. Потом подошла Урсула Стрэйчи[165 - Урсула Маргарет Стрэйчи (1911–1999) – племянница Литтона Стрэйчи.] из «Duckworth»[166 - Издательство Джеральда Дакворта.] и сказала: «Вы разве не знаете, кто я такая?». И я вспомнила реку, залитую лунным светом. И тут Роджер Сенхаус[167 - Роджер Генри Поклингтон Сенхаус (1899–1970) – издатель и переводчик; выпускник Итона и Магдален-колледжа Оксфорда; последняя любовь Литтона Стрэйчи. Сенхаус был партнером издательства «Secker & Warburg».] похлопал меня по плечу. Мы пошли домой, где Л. читал, читал и читал, но ничего не говорил; я начала впадать в сильную депрессию; могла же сделать «Годы» иначе – придумала форму для другой книги – она должна быть написана от первого лица. Может, это подойдет для «Роджера»? И погрузилась в один из своих ужасных приступов жара и глубокой дремоты, как будто мне перекрыли кровоток к голове. Внезапно Л. отложил гранки и сказал, что считает книгу необычайно хорошей – не хуже всех предыдущих. Сейчас он читает дальше, а я, уставшая от работы над романом, пойду наверх и почитаю итальянскую книгу.
4 ноября, среда.
Л., дочитавший главу «1914», по-прежнему считает роман необычайно хорошим: очень странным; очень интересным; очень грустным. Мы обсудили мою грусть… Но проблема в том, что я не могу заставить себя поверить в его правоту. Быть может, я преувеличила плохость книги, а он, обнаружив, что она не так уж и плоха, теперь завышает свою оценку, но если ее публиковать, то мне надо немедленно садиться и приниматься за исправление, – способна ли я? Каждое второе предложение кажется ужасным. Но я откладываю этот до тех пор, пока Л. не закончит читать, то есть до сегодняшнего вечера. Сейчас я должна переписать статью для «Daily Worker»[168 - Ежедневная американская политическая газета левой направленности, созданная в 1924 году в Нью-Йорке Коммунистической партией США.]; затем придет Э. Уотсон[169 - Элизабет Уотсон (1906–1955) – художница, коммунистка, подруга Квентина Белла. Она уговорила ВВ написать статью, которая вышла в «Daily Worker» от 14 декабря 1936 года под названием «Почему искусство сегодня следует за политикой». После смерти ВВ эта статья была опубликована под названием «Художник и политика».], а потом будет обед с Кэ[170 - Кэтрин (Кэ) Лэрд Кокс (1887–1938) – выпускница Ньюнем-колледжа Кембриджа. Добрая, надежная и авторитетная женщина, она была хорошим другом для Вулфов, особенно во время длительных периодов болезни ВВ. Смерть поэта Руперта Брука в 1915 году усилила боль Кэтрин от их неразрешенного любовного романа, но в 1918 году она вышла замуж за Уильяма Эдварда Арнольд-Форстера.]. С такими трудностями я еще не сталкивалась. Конечно, мы можем обратиться к Моргану [за советом?].
5 ноября, четверг.
Чудо свершилось. Л. отложил последний лист около полуночи и не мог вымолвить ни слова. Он был в слезах. Говорит, что «это самая замечательная книга» и что она «нравится ему больше “Волн”», и у него нет ни капли сомнения в том, что ее надо публиковать. Как свидетель не только его эмоций, но и увлеченности книгой, ведь Л. читал внимательно и долго, я не могу сомневаться в его мнении. А как насчет моего собственного? В любом случае это был момент божественного облегчения. До сих пор толком не понимаю, стою я на ногах или на голове – так поразительно все переменилось с утра вторника. Никогда прежде у меня не было такого опыта. Сейчас льет дождь, а мы собираемся в Льюис на фейерверк[171 - Ночь Гая Фокса, также известная как Ночь костров и Ночь фейерверков, – традиционное для Великобритании ежегодное празднование в ночь на 5 ноября.]. Вчера были Э. Уотсон и Кэ; книжная выставка; прогулка в одиночестве по Виктория-стрит и так далее.
9 ноября, понедельник.
Я должен принять кое-какие решения по поводу этой книги. Я нахожу ее чрезвычайно трудной. Я впадаю в отчаяние. Все кажется очень плохим. Цепляюсь за вердикт Л. Потом отвлекаюсь: пыталась в качестве лекарства взяться за статью; за мемуары; за рецензию книги для «Listener». Все это заставляет мой разум метаться. Надо сосредоточиться на «Годах»: закончить с гранками и отправить их. Думаю, единственный выход – сделать это, а уже потом позволить себе заниматься чем-то еще между чаем и ужином. Сейчас надо погружаться по утрам в «Годы» – и больше ничего. Над трудными главами можно работать по чуть-чуть, с перерывами. Но не браться за другую работу до чая. Когда все будет готово, мы всегда сможем обратиться к Моргану [за советом?].
10 ноября, вторник.
В целом сегодня утром все прошло лучше. Правда, мой мозг так устал от этой работы, что голова начинает болеть уже через час или даже меньше. Приходится осторожничать и не перенапрягаться. Да, думаю, книга по-своему хороша, хоть и трудна.
Вчера на чай приходил Барнс[172 - Джордж Барнс (1904–1960) – сводный брат Мэри Хатчинсон, работавший руководителем на радиостанции Би-би-си, а затем и на одноименном телеканале.]; впадающий в крайности, весьма деловитый молодой человек. Напряженный; сдерживающийся; сильно обремененный своей работой и моральным долгом поддерживать уровень Би-би-си в соответствии с кембриджскими стандартами. Приятный старомодный молодой человек из Кембриджа.
Перед этим я встретилась с Л. в «Red Lyon»[173 - Паб на углу Ред-Лайон-стрит и Холборна, через дорогу от офиса NSN.], а еще к нам присоединился Кингсли[174 - Бэзил Кингсли Мартин (1897–1969) – британский журналист, редактор NSN.], как мне показалось, бледно-свинцового цвета, с опустошенным и нездоровым видом. Моя жалость, разумеется, вышла на поверхность, а он, конечно же, попросил меня отрецензировать «Автобиографию» Честертона[175 - Гилберт Кит Честертон (1874–1936) – писатель, поэт, философ, драматург, журналист, оратор, христианский деятель, иллюстратор, биограф и искусствовед, часто называемый «принцем парадокса». Кингсли сам отрецензировал две книги Честертона в NSN от 21 ноября.], которую принес с собой. Я, несомненно, могла бы зарабатывать на жизнь этим, если бы приняла такое решение. На самом деле, старые фонтаны только и ждут, чтобы из них вырвался этот литературный поток. Интересно, страдал кто-нибудь когда-нибудь так сильно от книги, как я от романа «Годы»? Как только книга выйдет в свет, я больше никогда на нее не взгляну. Это как долгие роды. Вспомните прошлое лето: каждое утро болела голова, а я заставляла себя идти в кабинет в ночной рубашке, и ложилась после каждой страницы, и всегда была уверена в провале. Теперь эта уверенность, к счастью, в какой-то степени устранена. Однако сейчас мне как будто все равно, что скажут другие, лишь бы избавиться от книги. И я почему-то чувствую, что меня уважают и любят. Но это всего лишь переменчивый танец иллюзий. Никогда больше не напишу длинную книгу. И все же я чувствую, что буду писать больше художественной прозы, а сцены начнут складываться сами собой. Но сегодня утром я уставшая: слишком много напряжения и беготни накануне. Статья для «Daily Worker». Мадрид не пал. Хаос. Бойня. Война вокруг нашего острова[176 - Гражданская война в Испании началась в июле, когда ВВ нездоровилось в Родмелле. В начале ноября Мадрид (откуда правительство переехало в Валенсию) был осажден повстанческими войсками генерала Франко, а 9-го ноября подвергся сильной бомбардировке. Мадрид пал только в марте 1939 года.]. Морон[177 - Шарль Морон (1899–1966) – французский переводчик и литературный критик, которого Роджер Фрай «открыл» примерно в 1920 году и познакомил с кругом «Блумсбери». Ученый по образованию, Морон был вынужден из-за прогрессирующей слепоты отказаться от должности научного сотрудника в университете и по совету Фрая занялся литературой и критикой, написав много оригинальных произведений. Он также перевел на французский язык романы ВВ «Орландо» и «Флаш».] и Д. Бренан[178 - Эдвард Фитцджеральд Бренан (1894–1987) – британский писатель, который большую часть своей жизни провел в Испании. Отец готовил его к военной карьере, но Бренан увлекся книгами и поэзией, сбежав с другом в Китай. Однако он прослужил офицером всю Первую мировую войну, во время которой сдружился с Ральфом Партриджем, а затем и с Кэррингтон, которой он был одержим в течение многих лет. В 1920 году Бренан уехать жить один и писать в отдаленном районе Испании; Вулфы познакомились с ним в Тидмарше в мае 1922 года (см. его автобиографические работы: «Своя жизнь», «Личные записи: 1920–1972» и «К югу от Гренады»; в последней можно прочесть о визите Вулфов в 1923 году). Из-за войны Бренан вернулся в Англию.]. Сегодня вечером ужинаем с Адрианом.
11 ноября, среда.
День перемирия[179 - День подписания Компьенского перемирия (11 ноября 1918 года), положившего конец военным действиям Первой мировой войны.], совершенно забытый нами. Я работаю спокойно, стыдясь своей чрезмерной неторопливости. Не могу даже отрецензировать «Мисс Уитон». Джо [Экерли] разрешил мне 800 слов анонимно и 1500 слов от своего имени. Забавная иллюстрация достоинств капитализма. Им нужна реклама, а не статья. А мне реклама не нужна. Но в любом случае книга по большей части плоха, и втискивать мисс Уитон[180 - Эллен Уитон (1776–1850) – школьная учительница из Ланкашира, писательница и гувернантка. Джо Экерли прислал ВВ экземпляр книги «Мисс Уитон. Дневники гувернантки: 1807–1811»; она не рецензировала ее, но процитировала в «Трех гинеях».] в 800 слов нет смысла ни с точки зрения вечности, ни с какой-либо другой. Именно. Стоит получить книгу, и желание рецензировать угасает во мне. По-своему довольно интересное наблюдение. И я снова уверилась, что надо заниматься своими личными проектами.
Вчера вечером ужинала с Адрианом; там был солидный мужчина по имени Рикман[181 - Джон Рикман (1891–1951) – британский психоаналитик, президент Британского психоаналитического общества в 1947–1950 гг. С 1931 года он редактировал «Британский журнал медицинской психологии» а также участвовал в подготовке двух томов, выпущенных издательством «Hogarth Press» и Институтом психоанализа.]. А. и Карин очень активны и дружелюбны, и оба, похоже, наслаждаются жизнью больше, чем раньше. А. очень худой, хрупкий и выдающийся. В целом он в гуще событий и не такой отстраненный, как раньше. Много говорили о психоанализе, и мне это понравилось. Не всегда же обсуждать политику – благодать. Перед самым уходом Л., кстати, отложил книгу Берти[182 - Бертран (Берти) Артур Уильям Рассел, 3-й граф Рассел (1872–1970) – философ, логик, математик и общественный деятель, известный своими работами в защиту пацифизма, атеизма, а также либерализма и левых политических движений. Лауреат Нобелевской премии по литературе (1950). В книге (1936) «Каков путь к миру?» Рассел отстаивает пацифистскую позицию; в третьей главе он определяет «изоляционизм» как «доктрину, согласно которой Великобритания должна сражаться в защиту Британской империи… оно подразумевает, что каждое государство имеет право защищать свою собственную территорию, но не должно вступать в войну по каким-либо другим причинам». ЛВ, который уже пришел к неприятному выводу о необходимости перевооружения для противостояния растущей угрозе фашизма, не поддерживал изоляционистскую внешнюю политику, а выступал за систему прочных международных альянсов.] и сказал: «Теперь мне все ясно». Он стал изоляционистом. Чувствую, что и я была такой на протяжении последних месяцев, но по другим причинам, которые хочу исследовать. Но не здесь. Семья Рикмана всегда жила в Льюисе, и он помнил жестокие Ночи Гая Фокса, когда приходилось носить очки и мокрую солому. К. рада заработала ?800, – вечно недовольная женщина, ибо она постоянно подчеркивает этот факт. Но и я уже не такая придирчивая. Я не сделала ни одной страницы, и это хуже всего, надеюсь…
13 ноября, пятница.
Еще один приступ депрессии, в значительной степени, полагаю, обусловленный ужином с Аликс и Джеймсом [Стрэйчи] вчера вечером.
17 ноября, вторник.
На чай приходил лорд Сесил. Он покрупнел, но все еще сохранил угловатые неловкие движения худого человека. Лицо стало круглым, как луна, и коричнево-розовым, а раньше было худым и мертвенно-бледным. Стал добродушнее. Действительно, он стал и шире, и непринужденнее. Светский человек. На затылке редкая поросль все еще каштановых и очень тонких волос. Яркие веселые глаза. Хорошее настроение наперекор всем. Вот он говорил: «Думаю, и в людях, и в учреждениях больше жизненной силы, чем кажется. Мы потерпели неудачу (с Лигой Наций)[183 - В 1923 году Стэнли Болдуин назначил лорда Сесила (см. 3 ноября 1936 г.) ответственным за дела Лиги Наций, которой как на посту, так и вне его (он ушел в отставку в 1927 году из-за отказа правительства консерваторов согласиться на паритет с Америкой в области военно-морского вооружения), он посвятил свою огромную энергию, влияние и интеллектуальные способности. В 1923–1945 гг. он был президентом Союза Лиги Наций.] – неважно, мы обязаны попытаться снова.Я убежденный сторонник Уинстона[184 - Сэр Уинстон Леонард Спенсер-Черчилль (1874–1965) – государственный и политический деятель, премьер-министр Великобритании в 1940–1945 и 1951–1955 гг., журналист, писатель, художник, почетный член Британской академии и лауреат Нобелевской премии по литературе (1953). В 1936 году Черчилль, как политик, был забыт, но озабочен растущей угрозой миру со стороны Муссолини и Гитлера, а также являлся сторонником перевооружения и создания альянсов для укрепления авторитета и эффективности Лиги Наций.]. Союз Франции, Англии и России. Б. Рассел – безумец. Полное безумие! Убеждать нас подчиниться Гитлеру?! Подчиняться Гитлеру?! А ты что думаешь, Салли?» Погладил Салли [собаку] своими длинными костлявыми пальцами. Он выступал в Манчестере. Повторяя аргументы Берти, он видел, как люди хмурились. Лорд-мэр Манчестера сказал: «Мы хотим видеть Далтона[185 - Эдвард Хью Джон Нил Далтон (1887–1962) – экономист и политик-лейборист, выпускник Итона и Кингс-колледжа Кембриджа. Как ЧП от лейбористов и член Национального исполнительного комитета партии, он в 1936 году выступал в качестве представителя оппозиции по вопросам внешней политики.] лидером». [Возможно, дальше следует речь лорда Сесила] Эттли[186 - Клемент Ричард Эттли, 1-й граф Эттли (1883–1967) – британский политик, лидер Лейбористской партии, премьер-министр Великобритании в 1945–1951 гг. Заместитель лидера с 1931 года, Эттли сменил Джорджа Лэнсбери на посту лидера Лейбористской партии после отставки последнего в октябре 1935 года (см. ВВ-Д-IV, 2 октября 1935 г.); его непритязательный и лаконичный стиль не вызвал народного энтузиазма.] – серый человек. Говорит, что политическое чутье людей безошибочно. Один рабочий сказал другому, что Ванситтарт[187 - Роберт Гилберт Ванситтарт, 1-й барон Ванситтарт (1881–1957) – британский государственный служащий и дипломат. Он уверенно продвигался по карьерной лестнице в Министерстве иностранных дел, пока в 1928 году не был назначен главным личным секретарем премьер-министра – эту должность он временно сохранял и при Рамси Макдональде. 1 января 1930 года Ванситтарт вернулся в Министерство иностранных дел и был постоянным заместителем министра иностранных дел в 1930–1938 гг. – влиятельным, хотя и противоречивым советником трех сменявших друг друга министров: Саймона, Хоара и Идена.] слишком много о себе возомнил. Так и есть. Ванситтарт управлял Саймоном[188 - Джон Олсбрук Саймон (1873–1954) – английский государственный деятель.]. Саймон – худший министр иностранных дел за всю историю. Хоар[189 - Сэмюэл Хоар (1880–1959) – английский разведчик, консервативный британский политик и государственный деятель.] – полное разочарование. Надо было поставить Галифакса[190 - Эдуард Фредерик Линдли Вуд, 1-й граф Галифакс (1881–1959) – английский политик, один из лидеров консерваторов. В 1938 году Иден ушел в отставку из-за непримиримых разногласий с премьер-министром Невиллом Чемберленом, который после этого назначил на пост министра иностранных дел лорда Галифакса.]. Не гений, но смельчак. Иден[191 - Роберт Энтони И?ден, 1-й граф Эйвон (1897–1977) – британский государственный деятель, член консервативной партии; министр иностранных дел (1935–1938, 1940–1945, 1951–1955); заместитель премьер-министра (1951–1955); премьер-министр (1955–1957).] молод, беден, амбициозен; его интересует только политика. Человеческая природа такова, какова она есть, поэтому… Нет, об Идене четкого мнения нет. Ему надо был уйти в отставку. Страна видит его насквозь. Понятно, что очень трудно понять, когда пора уходить в отставку. Фил Бейкер[192 - Филипп Ноэль-Бейкер (1889–1982) – выпускник Кингс-колледжа Кембриджа и атлет, участвовавший в трех олимпийских играх; британский пацифист и дипломат; лауреат Нобелевской премии мира (1959) за деятельность по стимулированию разоружения. После Первой мировой войны он принимал активное участие в создании Лиги Наций, а с 1924 по 1929 г. являлся профессором международных отношений в Лондонском университете.] должен делать вдвое меньше, чем он делает, и пить вино. Он любимчик – приятели из Казначейства сделают для него все. Но он диктует письма, сидя за рулем.
Его возили на встречу с Муссолини. «Нелепый тип. Он сидел в конце очень длинной комнаты и строил мне глазки (пародировал). Меня это не впечатляет. Министр иностранных дел обязан предоставлять факты своим постоянным чиновникам, но они должны оставаться подчиненными. Они пишут на жаргоне, как говаривал мой отец». Произвел впечатление крайнего благополучия – будто кастрюля, закипающая на медленном огне, – с расслабленностью и глубокомыслием 70-летнего человека. Как по мне, лучший типаж английского правящего класса; цветок цивилизации XIX века; изысканный, широко мыслящий, добрый и полный надежд человек. Гораздо жизнерадостнее интеллектуалов. Быть может, дело в том, что у него ума не так много? По сравнение с Берти или Олдосом, например. Он склонен высмеивать серьезных интеллектуалов. Конечно, очень мило, что он пришел. Я была польщена. На улице лил дождь, и он поехал домой на метро. Пожаловался на бедность. Пожертвовал пятью-шестью тысячами фунтов в год, когда отказался от работы юристом. Не может позволить себе машину. Что еще? Однобоко знает человеческую натуру. Она ему нравится. Не сильно заблуждается, я бы сказала. Менее фанатичен или более скрытен, чем раньше. Уинстон на стороне Франко[193 - Франсиско Паулино Эрменехильдо Теодуло Франко Баамонде (1892–1975) – испанский военный и государственный деятель, каудильо Испании (1939–1975); генералиссимус.], потому что у него есть друзья в том лагере. Вот только народ не уважает Уинстона. Он меняет свои взгляды и политику. Болдуин – полный неудачник. Ему надо было уйти в отставку вместе с Хоаром. Ужасная речь в Мэншн-хаусе[194 - Официальная резиденция лорд-мэра. По традиции речь премьер-министра на ежегодном банкете лорд-мэра лондонского Сити представляет собой всесторонний обзор политики правительства. 9 ноября 1936 года мистер Болдуин, который питал отвращение к проблемам внешней политики, ограничился банальными высказываниями на тему мира и войны.]. Лидеров нет. Молодые люди из лейбористской партии держатся в стороне, пока им не перевалит за сорок. Я хотела попросить его называть меня Вирджинией, но удержалась. Вот и все. Сегодня приезжает Чепмен[195 - Роберт Уильям Чепмен (1881–1960) – британский ученый, коллекционер книг и редактор работ Сэмюэла Джонсона и Джейн Остин.]. Морон ужинал у нас в воскресенье – тоже приятный человек. Рассказывал юмористические истории о Роджере, о его машине, о Жозетт[196 - Жозетт Коатмеллек была страдающей от туберкулеза француженкой, чей роман с Роджером Фраем закончился ее самоубийством (см. ВВ-Д-II, 14 июня 1924 г. и 5 января 1939 г.).].
24 ноября, вторник.
И вот я, как обычно, в затруднительном положении. Такая свободная и такая скованная. Будущее. Что мне писать?! Да, думаю, я могу писать и т.д. Вчера начала «Три гинеи», и мне нравится. Сегодня опять симптомы м-п[197 - Речь идет о симптомах менопаузы.], от которых невозможно избавиться: набухшие вены, покалывание; странное головокружение; чувство отчаяния. Недостаточное кровоснабжение мозга. Жар и озноб. Как ни странно, я рада, что обедаю с Клайвом и встречусь с мадам де Полиньяк[198 - Виннаретта Зингер, княгиня де Полиньяк (1865–1943) – дочь магната Айзека Зингера (основателя компании по производству швейных машин); вдова друга Марселя Пруста Эдмона де Полиньяка; художница, органистка и меценатка. Свое огромное наследство она потратила на изучение искусства и, в частности, музыки.]. Рада, что у меня есть новая черная фетровая шляпа, купленная вчера, после обеда с Этель Смит. Рада и тому, что Хелен Анреп[199 - Хелен Анреп (1885–1965) – американка шотландского происхождения, учившаяся оперному пению в Европе; жена Бориса Анрепа с 1917 года. В 1925 году она познакомилась с Роджером Фраем, а через 18 месяцев, после болезненных ссор с неверным, но возмущенным мужем, ушла от него с детьми и стала жить с Роджером в Лондоне по адресу Бернард-стрит 48. Хелен Анреп и Джеральд Бренан ужинали с ВВ (без ЛВ) 24 ноября.] придет на ужин и что мне не придется быть одной; в одиночестве я впадаю в транс и апатию, которые, полагаю, вызваны м-п, но так мешают, когда хочется быть в здравом уме и читать. Эта болезнь вызывает странную пульсацию. Но в целом я была бодра и весела после чудесного откровения Л. в тот вечер. Какое возвращение после смерти, или небытия, к жизни! Какой невероятный вечер – какое облегчение!
Вышла антология Йейтса[200 - Уильям Батлер Йейтс (1865–1939) – ирландский писатель, поэт и драматург. В 1936 году вышла «Оксфордская книга современной поэзии: 1892–1935» – антология поэзии под редакцией У.Б. Йейтса, опубликованная издательством Оксфордского университета.]. Завидую ли я? Нет, но меня угнетает чувство, что я не поэт. В следующей жизни я им стану. И я достигла цели. Как бы то ни было, меня, полагаю, теперь не уничтожить. Важна только работа. «Роджер»… и т.д.
Очень холодно и промозгло. В воскресенье мы ехали сквозь туман. Внезапно появились силуэты. Добрый человек с газетой. Я шла рядом с ним, указывая путь машине. Она врезалась в стену. Крыло погнулось. Шла по тротуару через весь Уимблдон и Уондсворт. Тротуар закончился. Потом я заблудилась в непроглядном тумане. И так далее. Появился мальчишка – уличный хулиган. Люди выстроились вдоль тротуара, наблюдая за потерявшими ориентацию машинами. Нас повел другой мужчина; предложил мне отдохнуть. В машине я обнаружила газету «Blackshirt»[201 - Газета Британского союза фашистов Освальда Мосли, выходившая с 1933 по 1936 г.]. Снова вышли. Как только мы подумали, что надо найти стоянку и вернуться домой на метро, водитель автобуса сказал нам, что через 200 ярдов [? 183 м] тумана уже нет. Чудеса, но это оказалось правдой. Воздух просветлел, и вот мы уже дома.
Еще я написала свои мемуары [«Сноб ли я?»]. «Годы» и правда научили меня кое-чему о том, как писать сцены. Но стоит ли оно того? Я хочу немного поработать наедине с собой – возможно, с Нессой. Все хвалят Дотти[202 - Дороти (Дотти) Вайолет Уэлсли, герцогиня Веллингтон (1889–1956) – писательница и поэтесса, литературный редактор и светская львица. Она являлась близкой подругой и поклонницей У.Б. Йейтса, в чьей своеобразной антологии ее стихам было уделено чрезмерное влияние, и эту особенность его сборника критиковали в прессе.]. У меня волосы встают дыбом от мысли, что она задерет нос и будет позировать для фотографий. Старушка Этель говорит, что это ерунда. Смею предположить, что она права; при всех недостатках есть в ней размах и гармоничность. Она тронула меня, подарив свой маленький блокнот с записями о женщине в поезде, хорошо переплетенный, подписанный[203 - В своей автобиографической книге (1921) «Линии жизни» Этель Смит упоминает «все еще дорогой сердцу блокнот» с черновиками главы «Приключение в поезде».]. Меня это очень трогает, когда я грущу. Но я не буду грустить. Снова взлетаю и падаю, как чайка в стихотворении Мередита[204 - Джордж Мередит (1828–1909) – ведущий английский писатель викторианской эпохи. По-видимому, ВВ ссылается на его поэму «Жонглер Джерри».]. Хотелось бы изобрести способ противостоять критике так, как я делаю это здесь.
25 ноября, среда.
