– Что не так с моей эстетикой?
– Это вообще все не наше. Создается впечатление, что ты чем-то недовольна, а может, даже несчастна.
– Я не несчастна, – сказала Элизабет, похлопав его по руке. – Или, по крайней мере, несчастна в пределах нормы.
– В пределах нормы? Что это значит?
– Это значит, что я счастлива ровно настолько, насколько и должна быть на данном этапе жизни.
– И что это за этап?
– Нижняя часть U-образной кривой.
Ну конечно, U-образная кривая – в последнее время Элизабет упоминала ее всякий раз, когда Джек начинал расспрашивать. Этот феномен, хорошо известный некоторым экономистам и психологам-бихевиористам, заключался в том, что общий уровень счастья с годами, как правило, меняется по одной и той же схеме: люди больше всего счастливы в молодости и в старости, а меньше всего в середине жизни. Выяснилось, что счастье достигает максимума в районе двадцати лет, а потом еще раз в районе шестидесяти, но в промежутке идет на снижение, и именно там Джек и Элизабет сейчас и находились – в нижней части этой кривой, в среднем возрасте, в периоде, который примечателен не пресловутым «кризисом» (на самом деле довольно редким явлением – только десять процентов людей подтвердили у себя его наличие), а медленным перетеканием счастья в фоновое беспокойство, зачастую совершенно непонятное, и неудовлетворенность жизнью. Элизабет настаивала, что это универсальная константа: U-образная кривая справедлива как для мужчин, так и для женщин, для состоящих в браке и холостых, для богатых и бедных, для работающих и безработных, для получивших и не получивших образование, для родителей и бездетных, для каждой страны, каждой культуры, каждого этноса – на протяжении нескольких десятков лет, пока ученые проводили свое исследование, наука демонстрировала, что люди среднего возраста постоянно испытывают чувство, которое с точки зрения статистики эквивалентно тому, как если бы кто-то из их близких недавно умер. Вот как это ощущается, сказала Элизабет, вот насколько, согласно объективным показателям благополучия, люди далеки от пика, достигнутого в двадцать с небольшим. Она подозревала, что это как-то связано с биологией, естественным отбором, эволюционным воздействием, которое происходило миллионы лет назад, поскольку недавно приматологи показали, что для человекообразных обезьян характерна точно такая же кривая счастья, а это наводит на мысль, что специфическая хандра среднего возраста, вероятно, в доисторические времена обеспечивала какое-то преимущество и помогала нашим древним предкам-приматам выживать. Возможно, предположила Элизабет, дело в том, что наиболее уязвимые члены любого племени – дети и старики, и поэтому для них важно чувствовать себя счастливыми и удовлетворенными: чем больше они удовлетворены жизнью, тем меньше рискуют, а значит, большее их число выживает. А те, кто достиг среднего возраста, наоборот, должны ощущать сильное смятение и мучительное беспокойство, побуждающее их выйти в опасный мир. В конце концов, должен же кто-то решать проблемы.
Элизабет, судя по всему, утешало то, что провал среднего возраста – это скорее биологическая закономерность, чем свидетельство каких-то конкретных трудностей в ее браке или в жизни в целом. Но для Джека ничего утешительного тут не было. Это только подтверждало его опасения. Он сделал единственный вывод: его жене грустно.
– Но я не буду грустить вечно, – сказала Элизабет. – В конце концов, после шестидесяти мы будем так же счастливы, как и в тот момент, когда впервые встретились. Во всяком случае, так утверждает наука. И разве это не увлекательно – ждать, когда этот момент наступит?
– Ждать придется довольно долго, дорогая.
– А пока что надо прилагать усилия и самим создавать свою эмоциональную реальность. Искать приключения, приобретать новый опыт и что-то менять в повседневной жизни. Привносить в нее нечто свежее и интересное.
– И для этого нужен камин?
– Я считаю, что у нас появится мотивация больше читать вместе, если в квартире будет камин, перед которым можно читать. Вот и все.
– Ну, – сказал Джек, снова берясь за вилку, – мне не нравятся камины.
Она пристально посмотрела на него.
– Серьезно? – спросила она.
– Серьезно.
– Тебе не нравятся камины. Как я могла этого не знать?
Джек пожал плечами.
– Как-то не приходилось к слову.
– Кто не любит камины?
– Я не люблю.
– Но почему?
– Они грязные, – сказал он. – Они опасны.
– Опасны?
– Так из-за дыма же. Он вреден для Тоби. Все эти мелкие частицы.
Она растерянно нахмурилась.
– Тебе не нравятся камины из-за частиц?
В конце концов препирательств и дурацких ссор стало так много, что они решили создать отдельные доски в «Пинтересте» и прислать ссылки на них менеджеру проекта, который должен был выступить в роли арбитра. Они попросили его объединить и слить эти две подборки, создав квартиру, которая, по сути, стала бы синтезом двух других синтезов. И вот теперь они приехали в офис менеджера на первую экскурсию по своему новому дому.
Менеджером – а также ведущим продавцом, финансовым директором и агентом по недвижимости в «Судоверфи» – был старый друг и арендодатель Джека Бенджамин Куинс, который в конце концов забросил свою магистерскую диссертацию по новым медиа, когда стало очевидно, что он добьется гораздо большего успеха в совершенно другой области: в работе с недвижимостью. Оказалось, что публикация фотографий в интернете послужила эффективной – хотя и непреднамеренной – рекламой и привлекла именно тот массовый интерес, которого Бенджамин намеревался избежать, переехав в Уикер-парк. Он громко жаловался на хлынувших к нему яппи, пока не сообразил, какую плату может с них взимать, после чего вложил свои доходы от «Цеха» в новые предприятия – стал покупать другие старые здания для ремонта и сдачи в аренду, потом расширил бизнес, охватив близлежащие районы с похожей историей, и в итоге основал собственную компанию, которая специализировалась на планировании, финансировании и строительстве кондоминиумов в Чикаго, с главным офисом в центре города. Именно Бенджамин предложил им купить квартиру в «Судоверфи».
– Джек, Элизабет, очень рад вас видеть, – сказал Бенджамин, встречая их в своем большом светлом кабинете с видом на реку. – Хотите что-нибудь выпить? У меня тут целая упаковка бутылок с водородной водой. Она обладает противовоспалительными и антиоксидантными свойствами, невероятно крутая штука. Гораздо полезнее для организма, чем это дерьмо из-под крана.
Когда Джек впервые встретил Бенджамина много лет назад, изможденный, бледный, осунувшийся вид выдавал в том человека, в глаза не видевшего витамины, и заядлого любителя питаться кое-как. Теперь он был подтянутым и накачанным, бегал полумарафоны, участвовал в «Таф Маддере»[3 - "Таф Маддер" – командный спортивный забег с препятствиями, считающийся одним из самых сложных в мире.], каждое утро медитировал в этом самом офисе, фанатично следил за тем, чтобы есть только органические, натуральные и аутентичные продукты и пищевые добавки, отказываясь прикасаться к тому, что состояло из искусственных ингредиентов, подвергалось технологической переработке и хоть как-то рекламировалось. Похоже, его антиистеблишментская позиция времен колледжа с годами радикально сузилась и теперь распространялась исключительно на его рацион. Гладкая и увлажненная кожа Бенджамина выглядела безупречно. Борода – длинная, но ухоженная, тщательно подстриженная, квадратной формы – плавно переходила в щетину с проседью на щеках. Спортивный пиджак туго обтягивал мускулистые плечи. Обнимая Джека, он стиснул его так сильно, что тот непроизвольно охнул.
– Пожалуйста, – сказал Бенджамин, улыбаясь и указывая Джеку и Элизабет на два черных кожаных кресла дизайна Имзов[4 - Чарльз и Рэй Имз – культовые фигуры американского дизайна середины XX века, создавшие, помимо прочего, модель очень удобного кресла.]. Ослепительно алебастровый цвет его зубов свидетельствовал о стоматологическом вмешательстве высочайшего уровня. Его лицо выглядело почему-то более глянцевым и сияющим, чем все остальные открытые части тела. – Присаживайтесь. Устраивайтесь поудобнее. Сегодня тот самый день, так ведь? Наконец вы все увидите? Я так волнуюсь.
Стены офиса Бенджамина были украшены крупными визуализациями того, как будет выглядеть «Судоверфь» после завершения всех работ; на большинстве из них была изображена оживленная улица с собачниками и велосипедистами, а дом на заднем плане призывно светился в сумерках оранжевым светом. Это было многофункциональное здание, спроектированное в соответствии с определенными принципами нового урбанизма: оно должно было минимально воздействовать на окружающую среду и включать в себя множество различных пространств. На первом этаже располагались помещения, совмещающие жилую и офисную функции, на последнем – огромные пентхаусы, а между ними – пара десятков квартир разного размера: с двумя спальнями, с тремя спальнями и несколько квартир для малоимущих, на которые был выделен федеральный грант. Покупка недвижимости в «Судоверфи» была единственной посильной для Джека и Элизабет возможностью обосноваться в Парк-Шоре, штат Иллинойс, где жилой фонд в основном состоял из роскошных особняков с обширными прилегающими территориями, которые когда-то были загородными анклавами богачей Позолоченного века, а теперь продавались за семизначные суммы. Этот район Джеку и Элизабет был совершенно не по карману – Джек получал мизерные деньги, работая преподавателем на полставки, а Элизабет руководила небольшой и малоизвестной некоммерческой организацией. Их бюджет всегда был невелик, зарплаты поглощались арендой и расходами на ребенка. Скопить денег им удалось только один-единственный раз, и то благодаря неожиданной удаче – одному грандиозному проекту: Элизабет взяла его в качестве подработки несколько лет назад и получила огромную сумму. Эта сумма с тех пор так и лежала на сберегательном счете, и Джек иногда проверял его, поздно вечером заходя со своего ноутбука на сайт банка и глядя на поразительную цифру – у него в жизни не было столько денег. Они служили своего рода символической дамбой или подпорной стеной – высокой и массивной оградой, защищавшей Джека и Элизабет от давления окружающего мира. Деньги позволяли дышать, позволяли расслабиться благодаря самому факту их наличия, благодаря существованию запаса на случай непредвиденных обстоятельств.
И Элизабет убедила Джека пустить всю сумму в ход, вложить ее в их дом на всю жизнь – новую квартиру в «Судоверфи».
«Судоверфь» получила свое название из-за того, что когда-то служила выставочной площадкой «Чикагской судостроительной компании», которая была основана в 1880-х годах и владела верфью на берегу озера Мичиган. Верфь сгорела при подозрительных обстоятельствах, связанных с банкротством и страховкой, где-то в 1950-х, но выставочная площадка не пострадала и осталась заброшенной. Когда-то это было красивое кирпичное здание с такими высокими потолками, что под ними помещались мачты, с полами, покрытыми лаком и отполированными до блеска, как корпус яхты, и с гипсовым украшением в форме носа корабля на фасаде. Купив это здание, Бенджамин счел своим долгом вернуть ему былую славу рубежа веков. Он, конечно, хотел сохранить оригинальные деревянные полы, примечательные тем, что они были сделаны из тикового дерева, предназначенного для палуб, а не из обычного клена или дуба, но обнаружилось, что за последние несколько десятилетий они по большей части сгнили и восстановлению не подлежат, поэтому архитекторы решили положить новые полы из синтетического композита под названием «перматик», который выглядел почти так же, как оригинальный палубный настил, но был гораздо долговечнее. Затем, после проверки, проведенной городским департаментом здравоохранения, выяснилось, что в растворе для кладки кирпича содержатся токсичные химические вещества, концентрация которых намного превышает современные допустимые значения, поэтому оригинальные стены снесли, чтобы потом заменить их современными и отделать под кирпич. А потом оказалось, что красивый гипсовый нос корабля, переживший десятки суровых зим Иллинойса, регулярно замерзая и потом опять оттаивая, уже начал крошиться и разваливаться, поэтому все это пришлось сбить, и сейчас инженеры печатали на 3D-принтерах новый фасад из сложных полимеров, ориентируясь на фотографии старого.
Иными словами, «Судоверфь» должна была выглядеть в точности так же, как и в 1890 году, хотя буквально все ее составные элементы менялись на новые. Отсюда и слоган «Винтажная жизнь, современная роскошь», набранный на каждом висящем в офисе постере крупным синим шрифтом в морской стилистике.
– Врать не буду, – сказал Бенджамин, улыбаясь гостям из-за своего большого стола, – я невероятно, непомерно, почти непозволительно горжусь этим дизайном. Над ним работали мои лучшие люди. Вы готовы восторгаться? Да? Хорошо, тогда, пожалуйста, наденьте это.
Он вручил им два больших шлема виртуальной реальности, и в этот момент Джек наконец понял, как они будут совершать «экскурсию» по кондоминиуму, который еще не построен.
– Кстати, у нас технология лучше, чем в Голливуде, – сказал Бенджамин, помогая им затянуть ремни. – Самое современное оборудование.
После того, как шлемы были закреплены, Бенджамин спросил: «Ну что, готовы?», нажал что-то на клавиатуре, два экрана перед глазами Джека ожили, и внезапно он оказался внутри – как он вынужден был признать – довольно убедительной, трехмерной и фотореалистичной модели гостиной.
Гостиной в стиле холодного минимализма.
Все в белых и ореховых тонах.
Джек вздохнул, огляделся и обнаружил, что когда он поворачивает голову, то изображение в очках меняется. Он увидел белый кожаный диван, который, наверное, будет красиво смотреться минут примерно восемь, пока его не постигнет душераздирающая трагедия с участием Тоби и виноградного сока. И белые книжные шкафы от пола до потолка, где отдельными стопками лежали подобранные по цвету книги, а рядом стояли вазы, фоторамки и разнообразные предметы декора. И голые кирпичные стены без малейших признаков телевизора. Вместо этого на стенах висели картины, выглядевшие гораздо больше и явно дороже, чем те, что были у них с Элизабет на самом деле. За диваном располагалась тумба, на которой стояли тонкие и наверняка хрупкие керамические изделия. А за ней Джек увидел большую кухню с длинными открытыми полками.
– Добро пожаловать в ваш дом на всю жизнь, – сказал Бенджамин.
– Какая красота, – услышал Джек голос Элизабет, раздавшийся где-то за пределами шлема. – Кухня просто идеальная. И мне очень нравится эта акцентная стена, – сказала она, вероятно, имея в виду стену в дальнем конце гостиной, обшитую досками из растрескавшегося, выцветшего от солнца, видавшего виды дерева – дерева старого и благородного.
– Это восстановленная амбарная доска, – сказал Бенджамин. – Настоящая древесина настоящих амбаров со Среднего Запада. У меня отличный поставщик.
– Она великолепна.
– Это, конечно, твердая порода дерева, поэтому формальдегид не выделяется. А энкаустическая напольная плитка изготовлена вручную, без каких бы то ни было искусственных добавок. И вы заметили, что стены как будто сверкают? Это потому, что они покрыты тонизирующей смесью красок с микрокристаллами, которая имитирует определенные длины волн солнечного спектра и регулирует циркадные ритмы. В квартире есть система фильтрации воды, специально оптимизированная под чикагский токсичный коктейль из частиц пластика и тяжелых металлов. Индукционная плита не загрязняет окружающую среду. Во всех душевых есть ультрафиолетовые дезинфицирующие лампы. В каждой комнате установлены воздухоочистители, чтобы защищать вас от промышленных ядов. Вы хоть представляете, сколько химических веществ содержится в одной пылинке? Это пятизначная цифра, я не шучу. Корпорации не хотят, чтобы мы знали, насколько вредно сейчас просто дышать, поэтому большинство людей понятия об этом не имеют. Живут и в ус не дуют. Готовят на газу. Идут как овцы на убой, скажите, да? Но вам не придется об этом беспокоиться. Это будет дом, соответствующий вашему природному состоянию. Представьте его себе как вечную детокс-программу. Я знаю, в вашем списке ничего такого не было, но я решил поступить на свое усмотрение. В конце концов, это ваш дом на всю жизнь.
– Чудесно, – сказала Элизабет. – Мне нравится.
– А ты что думаешь, Джек? – спросил Бенджамин. – Ты что-то молчишь.
– Я просто смотрю, – ответил Джек нараспев, стараясь, чтобы в его голосе не слышалось раздражения.
– Его все бесит, – сказала Элизабет.
– Не бесит, – возразил он. – Просто… в этом проекте, кажется, нет ничего из моих идей.
– Ой, точно, – сказал Бенджамин. – Это потому, что ты еще не видел свою мастер-спальню.
– Мою что?
– Мастер-спальню. Пошли.
И внезапно Джек двинулся из гостиной через кухню и дальше по коридору, причем все вокруг слегка покачивалось, как будто с целью сымитировать эффект походки. Джек чувствовал легкое головокружение и дезориентацию от ощущения ходьбы без реальной ходьбы. Он вплыл в комнату, поразившую его своим унылым, мрачным и отталкивающим видом: массивная мебель, сделанная, видимо, из темного дуба, бордовые стены, грязно-зеленого цвета белье на кровати, к которой, похоже, полагался водяной матрас, шторы, казавшиеся просто-напросто черными, мишень для дартса на стене, холодильник для пива. Эта комната была очень брутальной и очень старомодной, и Джек задумался: неужели он производит впечатление человека, мечтающего о мужской берлоге?
– Добро пожаловать в твою мастер-спальню, – сказал Бенджамин.
– Я не понимаю. У меня своя комната?
– Да, это твои апартаменты.
– А Элизабет где спит?
– В своих апартаментах. Они в другом конце квартиры.
– Серьезно?
– Туда я поставил камин.
– Подожди. – Джек резко рванул липучки и стащил шлем. – У нас отдельные спальни?
– Технически это называется «парные мастер-спальни», – сказал Бенджамин, изображая пальцами кавычки. – Такое было на странице твоей жены в «Пинтересте».
– Это сейчас в тренде, – прибавила Элизабет, снимая свой шлем.
– В тренде.
– Да. Отдельные спальни. Многие так делают.
– Ты хочешь спать раздельно? – спросил Джек. – Как будто сейчас пятидесятые? Как будто мы Люси и Рики?[5 - Семейная пара, персонажи популярного ситкома пятидесятых годов под названием "Я люблю Люси".]
– Заметь, что это не обязывает нас спать раздельно, – сказала Элизабет. – Это просто дает нам возможность спать раздельно, когда мы захотим.
– А если мы никогда не захотим?
– Джек, – мягко сказала она, – мы ведь уже.
Эту информацию, по его мнению, не стоило озвучивать в присутствии Бенджамина, пусть даже Элизабет была права в том, что с годами у них постепенно выработалась привычка большую часть ночей спать порознь. Все началось, когда Тоби был еще малышом и его сводящий с ума избирательный аппетит вызывал у Элизабет огромный стресс, такой стресс, что она регулярно просыпалась посреди ночи и лежала, объятая той тревогой, которая всегда настигает в три часа ночи, когда тревоги многократно усиливаются; Джек тем временем спокойно спал рядом, причем зачастую еще и придавливал ее собой, не давая вздохнуть. По словам Элизабет, каждую ночь в их кровати «королевского размера» происходило нечто вроде замедленной погони: Джек во сне перекатывался к Элизабет и клал на нее одну, две или (бывало и так) даже три конечности, заключая ее в объятия, обхватывая, стискивая, а то и буквально вцепляясь в нее, и вскоре ей приходилось высвобождаться и отодвигаться, потому что заснуть в таком неудобном положении не было никаких шансов, но рано или поздно – обычно как раз в тот момент, когда она наконец задремывала, – Джек начинал искать ее, подбирался ближе и тяжело наваливался сверху, и ей снова нужно было выползать из-под него и откатываться в сторону, и эта утомительная игра продолжалась до тех пор, пока в распоряжении Элизабет не оставался только самый маленький кусочек кровати, краешек матраса, где было совершенно невозможно спать, и тогда она наконец вставала и шла на раскладной диван в комнате, которая служила им домашним офисом, а Джек ничего не замечал, пока не просыпался в одиночестве – уже в который раз. Это длилось почти семь лет. Ночью Джек открывал глаза и обнаруживал, что его бросили. Или – в те вечера, когда Элизабет ложилась рано из-за важных утренних дел, – сам уходил спать в кабинет, на диван, избавляя Элизабет от лишних мучений. И хотя эта практика укоренилась и с годами вошла в привычку, сейчас Джек понял, что все равно продолжает считать ее этапом, который когда-нибудь кончится, трудностью в отношениях, которую нужно преодолеть, чтобы они с Элизабет могли вернуться к прежнему способу засыпать, тесно переплетясь руками и ногами, как в молодости.
Однако включение раздельных спален в планировку их дома на всю жизнь означало, что это совершенно точно не временный этап. Джек представил, как проведет все последующие годы в холодной и одинокой пустоте, деля свои дни не с женой, а фактически с соседкой по квартире. Он подумал о родителях, которые спали в разных кроватях столько, сколько он себя помнил.
– Что касается «парных мастер-спален», – сказал он, – тут я категорически против.
– Ты не очень доволен, – сказал Бенджамин. – Я понимаю. Я тебя услышал. Но на пересмотр дизайна могут уйти месяцы, и есть несколько вещей, которые нам надо обсудить, прежде чем вернуться к чертежам. Несколько, скажем так, внешних факторов.
– Допустим.
– Два главных фактора. Во-первых, существует проблема риска.
– Риска?
– Я говорю о контроле рисков. О том, как их распределить и уменьшить. Как ты знаешь, мы столкнулись с проблемами сначала на этапе планирования, потом на этапе строительства, что потребовало неамортизируемых, непредвиденных и неприятных расходов, и наш бюджет резко раздулся. Это увеличило риски. Инвесторы нервничают. Проект вдруг перестал казаться им надежным способом обезопасить свои вложения. Они могут дать задний ход.
– И все сорвется?
– Возможно, но куда более вероятно, что строительство задержится на столько времени, сколько потребуется, чтобы разобраться с неизбежными судебными исками. На полгода. Максимум, наверное, на год.
– На год?
– На самом деле, может быть, и на два.
– Но мы уже заплатили!
– И это было очень мудрое решение. Вы помогли нам контролировать риски проекта, взяв их на себя. Спасибо.
– Бен, мы сняли со счета все деньги.
– И я понимаю, как это тебя беспокоит. Но, кажется, ты не осознаешь необходимость контроля рисков. Я серьезно. Ни одно важное дело никогда не делалось без контроля рисков.
– Это все наши сбережения. Все. Мы не можем позволить себе выплачивать и ипотеку, и арендную плату в течение года.
– Джек, ты знаешь, какая самая старая книга в мире?
– Нет.
– Бухгалтерская книга, написанная в Месопотамии шесть тысяч лет назад. Это, кстати, было до появления литературы, и государства, и религии. Ты знаешь, что это значит? Ты знаешь, что должно было появиться, прежде чем появилось все остальное? Страхование, Джек. Возмещение убытков. Проектное финансирование. Ограничение ответственности. Понимаешь, о чем я?
– Честно говоря, вообще не понимаю.
– Заниматься серьезными вещами рискованно, Джек, и человечество не могло этого делать, пока не научилось распределять риски. Шумеры додумались до этого первыми, и поэтому именно они основали первую в мире империю. Они изобрели способ застраховать корабли и караваны, которые могли столкнуться со всевозможными опасностями на неизведанных территориях. История помнит путешественников, Марко Поло, Магелланов и им подобных, но настоящие герои – это страховщики.
– То есть такие, как ты.
– Не хочу хвастаться, но да, именно в этой области я действительно преуспел. Я привлекаю много заинтересованных лиц: инвесторов, спонсоров, покупателей, поставщиков, кредиторов, подрядчиков и так далее. Мои проекты – это огромные конструкции потрясающей сложности – замысловатые, хаотические, асинхронные, немного барочные. Финансирование проектов такого масштаба требует серьезного мастерства. Но у меня всегда был особый талант объединять людей. Оказалось, что художник я посредственный, зато хорош в логистике, а в риск-менеджменте так и вовсе Моцарт. Так что не волнуйся. Я разберусь.
– Ладно. Допустим. И что мы делаем?
