Решительно пробираюсь внутрь и обнаруживаю, что я действительно попала туда, куда надо. Здесь за перегородкой есть широкая лавка, на которой лежит свёрнутый в рулон матрас и толстое одеяло. Тут же стоит на полу саквояж. Судя по запаху, о еде тоже позаботились.
Опускаюсь на лавку. И в тот же момент карета трогается с места. Успевает проехать несколько метров, когда раздаётся повелительный голос:
– Тпру! Осади лошадь. Куда без досмотра?
Карета останавливается.
– Вы что не видите, господин полицейский, я ж почту вожу. И так задержался. Мне за простои не платят. Сегодня к обеду обязан в Бравалене быть. Вот бумага от мэра, препятствий не чинить.
– Пассажиры?
– Никак нет, не положено. Ценный груз.
– И как же ты один с ценным грузом без охраны?
– Так печати магические на двери. Кто внутрь полезет, тот без рук останется.
Я даже вздрагиваю, услышав последнюю фразу. Хотя тут же соображаю, что кучер врёт. Но полицейские об этом не знают.
– Даже мне не позволено внутрь заглядывать, – добавляет кучер.
Слышу, как переговариваются между собой стражи порядка, решая, что делать в таком случае.
И, наконец, звучит долгожданное:
– Проезжай.
Выдыхаю, только когда карета набирает ход и шум толпы остаётся позади. Неужели спасены?
Словно почувствовав, что опасность миновала, Дэйрон начинает плакать.
– Спасибо, малыш, – вырывается у меня.
Как же хорошо, что терпение Дэйрона истощилось только сейчас. Но теперь надо всерьёз им заняться. И прежде всего перепеленать и накормить.
В памяти Алтеи нет пункта “забота о малыше”, для этого существовала нянька, зато я ещё не забыла, как это делается. Осталось найти чем накормить и во что переодеть. И лучше это сделать побыстрее.
Кладу сына поперёк лавки, с одной стороны подпираю свёрнутым матрасом, с другой – подкладываю одеяло, чтобы не скатился. Открываю саквояж, в надежде, что обоняние меня не подводит, и для меня действительно положили еду. Так и есть, внутри вкусно пахнущие свёртки. Сглатываю голодную слюну. Не помню, когда я сама ела в последний раз, но это точно потерпит.
Сейчас надо разобраться, годится ли хоть что-нибудь тут для того, чтобы накормить малыша. Привлекают моё внимание два плотно закрытых кувшина. Открываю один из них. Ну спасибо, позаботились. Вино.
К счастью, во втором оказывается молоко.
Плач Дэйрона становится громче. И я ускоряюсь. Придвинув поближе одну из коробок, выкладываю свёртки. Помимо еды нахожу пару мисок и столовые приборы: нож и столовую ложку. Ясное дело, бутылочку с соской никто не положил. Придётся обойтись ложкой.
Сначала, естественно, пробую сама. Молоко похоже по вкусу на козье. Если это так, то мне опять же повезло. Коровье малыши переносят хуже. Но вырисовывается новая проблема. Молоко холодное. И давать его неподогретым нельзя. В карете нежарко, хотя и лучше, чем можно было ожидать от нежилого помещения в зимнее время.
Осмотревшись, я обнаруживаю под лавкой обогревающий артефакт. Покопавшись в памяти Алтеи, увеличиваю нагрев. Мне ещё ребёнка пеленать придётся. Но сперва всё-таки накормить.
Согреваю молоко в чашке и беру на руки раскричавшегося Дэйрона. Набираю немного в ложку и по капельке вливаю в открытый ротик. Крик сменяется причмокиванием. В наступившей тишине слышен только стук колёс по брусчатке.
Наевшись, Дэйрон начинает отчаянно зевать. И я, пользуясь его спокойствием, разворачиваю матрас и укладываю ребёнка на лавку. Теперь надо найти то, что заменит пелёнки.
Увы, это не предусмотрено. Все тюки, мешки и коробки хорошо упакованы, и копаться в чужом имуществе мне неловко. Почти отчаявшись что-либо найти, разворачиваю одело и вскрикиваю от восторга, обнаружив в нём холстину, достаточно большую, чтобы застелить всю лавку.
При помощи ножа кромсаю ткань на куски правильного размера, выбираю один из них и в нерешительности склоняюсь над заснувшим Дэйроном.
Стоит ли его будить прямо сейчас?
Вопрос остаётся нерешённым, потому что карета резко останавливается и почти сразу же до меня доносится звук открывающейся двери. Сердце подлетает к горлу, словно я лечу вниз на американских горках. Инстинктивно присаживаюсь, закрывая собой сына и приникая к самой лавке.
В карету кто-то залезает, а я перестаю даже дышать, чтобы сделать вид, что никого нет. Дверь снова хлопает, слышится щелчок поводьев, и карету дергает. Из-за перегородки доносится какая-то возня и тяжелое дыхание.
Что, черт возьми, происходит?!
Чашка с остатками молока падает с лавки с громким стуком и катится по полу кареты, разливая оставшееся молоко.
Шебуршение за перегородкой прекращается, зато раздаются тихие шаги. Шаг… Еще шаг…
– А ты… кто? – звучит удивленный женский голос.
Глава 6
Из горла вырывается хриплый стон облегчения. Не полицейские. Не Ксаррен. Девушка. А когда поднимаю взгляд и вижу ее, с меня будто сваливается груз, который прижимал к этой лавке.
– Эй, у тебя все хорошо? – повторяет она, присаживаясь и обеспокоенно протягивая руку ко мне.
В сумраке кареты особо много не разобрать, но даже так видно, что ей не больше двадцати. Мне… То есть Алтее, похоже, ровесница. Плащ плотный, но из простой шерсти, без вычурности, из-под него выглядывает такое же простое платье, а пахнет… Дымом, домашним хлебом и тушеной картошкой.
Но это все лишь служит фоном для того, что бросается в глаза больше всего. На миловидном лице с вздернутым крупноватым носом и нахмуренными темными бровями красуется синяк на всю скулу. Он свежий, еще расползается, и вся его красота наверняка расцветет только завтра.
– Откуда ты тут? – не отвечаю ни на один из ее вопросов, задаю свой и немного отстраняюсь, чтобы показать, что не стоит меня трогать.
Она еще больше хмурится, поджимает губы, но, окинув меня взглядом и, похоже, заметив что-то во мне, решает ответить.
– Дядька Шнаур сжалился, – девушка кивает в сторону возницы. – Я не знала… Что тут еще кто-то будет.
– Я тоже, – отзываюсь и поднимаюсь, проверяя Дэйрона.
Девушка охает и тут же прикрывает рот ладошкой, чтобы не разбудить малыша. Он сладко причмокивает губками и забавно морщится, а потом раздается очень характерный звук, за которым следует не менее характерный запах. Хорошо, что не успела перепеленать…
– Ох, ты, – выдыхает моя попутчица. – Похоже, тебе еще хуже, чем мне.
Я неопределенно веду плечом, но она и не ждет ответа. Вместо этого решительно стаскивает с себя плащ, закатывает рукава и придвигается ближе.
– Давай помогу. У меня младших братьев и сестер четверо было, так что опыт есть.
Замираю в нерешительности. С одной стороны, помощь не помешала бы – все-таки в тесной качающейся карете одной управляться непросто. С другой – доверять незнакомке…
Словно прочитав мои мысли, девушка мягко улыбается:
– Меня Лети зовут. И я тебя не выдам, не бойся. Сама, видишь ли, – она осторожно касается своего синяка, – тоже не от хорошей жизни здесь. Думала, вообще ноги не унесу.
Киваю, но не представляюсь, хотя, наверное, это не очень дружелюбно выглядит.
Я тоже думала, что уже все, не спасусь. Особенно после того, как мой, то есть Алтеи, муж так уверенно тыкал в меня своим мечом. И мне бы обвинять его во всех бедах, да только вот я не знаю, в чем правда. Хотела Алтея что-то сделать малышу или нет. Мне вообще, кажется, далеко не все ее воспоминания доступны.
Что же такого она натворила?
Лети деловито осматривает нарезанные мной куски ткани и кивает:
– Неплохо придумала. Только надо бы их согреть сначала.
Пока я раскутываю Дэйрона, она раскладывает импровизированные пеленки на сундуке рядом с артефактом обогрева. Малыш просыпается от того, что его тормошат, начинает возиться и мешать, рискуя испачкаться.
И тут меня осеняет: воды-то нет. Ну не вином же его обмывать!
– Погоди, я захватила с собой фляжку, сейчас принесу, – подхватывает Лети, понимая причину моего озадаченного взгляда.
Дэйрон, словно поняв, что спокойствия ему не дадут, начинает вертеться и агукать. Ему шесть месяцев, так просто с ним уже не сладишь. Да и силой, похоже, пошел весь в отца, хоть и не унаследовал магии.
– Ишь какой шустрый, – ласково приговаривает Лети, передавая мне фляжку с водой. – Небось, уже и сидеть пытается?
Я натянуто улыбаюсь. Кармашек памяти Алтеи по поводу младенца оказывается практически пуст: она не заботилась о сыне, не кормила, не наблюдала за его ростом, тем более не знала, что он умеет, а что – нет. Неужели она правда могла…
– Давай я подержу, а ты его оботрешь, – предлагает она и уверенно берет Дэйрона. – Такой большой уже, скоро ползать начнет.
Малыш тянется к её лицу, пытаясь схватить прядь выбившихся из-под платка волос. Лети ловко уворачивается, но не отстраняется – похоже, привычна к детским шалостям.
Я обтираю Дэйрона, стараясь промыть все складочки, чтобы еще раздражение не заработать. А малыш звонко посмеивается, когда я щекочу ему животик, и пытается поймать мои руки.
– Настоящий непоседа, – смеется Лети, крепче прижимая его, чтобы не вывернулся. – У моего младшего братишки такой же характер. Вечно в движении.
Она начинает напевать что-то тихое и мелодичное, и Дэйрон затихает, прислушиваясь к незнакомому голосу. Это дает мне возможность быстро закончить с обтиранием, а потом и пеленанием.
Удивительно… Вот вроде было уже почти два года назад, а голова все равно помнит. Руки Алтеи хоть и не приспособлены ни к чему, серьезнее, чем вышивка, с пеленанием всё же справляются несмотря на протесты Дэйрона.
Беру сверток на руки и прижимаю к себе. Малыш, почувствовав скованность пеленок и уютное тепло рук, быстро затихает, но почти до самого последнего мгновения бодрствования гулит и лопочет.
Лети помогает собрать использованные пеленки и убрать их подальше. Она присаживается на лавку рядом и, как я, откидывается на спинку.
– Спасибо, – устало произношу я. – Без тебя это было бы сложно.
– Пустяки, – отмахивается она. – Мы, беглянки, должны держаться вместе. Тем более с таким маленьким.
Карета мерно покачивается и поскрипывает, сумрачное пространство перед нами рассекают, как тонким скальпелем, лучи солнца, проникающие сквозь щели в досках.
После всех нервов и бессонной ночи тянет спать.
Мотаю головой, пытаясь прогнать сонливость, но выходит плохо.
– Далеко направляешься? – решается нарушить молчание Лети.
– В Бравален, – отвечаю после секундного колебания, припоминая, что сказал возница. – А ты?
– На повороте на Соргот слезу. А там до него недалеко пешком.
Мы снова погружаемся в молчание. И снова не выдерживает первой Лети:
– Он опять напился и избил. Только в этот раз я поняла, что дальше терпеть – только разве в могилу сведет, – с жуткой, пробирающей до костей тоской произносит она. – Я давно думала сбежать, да некуда было. А тут бабка двоюродная весточку прислала. Досмотреть ее надо бы. Да лавку ее.
– Что за лавка? – спрашиваю я, чтобы, во-первых, поддержать разговор, а главное, чтобы Лети не начала расспрашивать меня о том, что со мной случилось.
– О! – восклицает Лети. – У неё самая настоящая пекарня, и даже больше, чем пекарня. Она известна на всю округу. Даже из соседних посёлков приезжают по праздникам, чтобы купить её булочки и пирожные.
Лети говорит об этом с гордостью. Но тут же сникает.
– Ну, по крайней мере, раньше было так. А сейчас бабушка Фрида стала совсем немощная. И ей нужна помощница. Вот я и подумала: с одной стороны, мне некуда деваться, а с другой – место надёжнее не найти. Она ведь мне не родная бабушка, а двоюродная, и мой муж не знает, где она живет. Значит, и не найдёт.
Дорога пошла не очень. И Лети замолкает из опасения прикусить язык. То ли наледь, то ли разбитая грязь замерзла ухабами. Свертки, коробки, другие посылки подпрыгивают на кочках. Трясет.
– Долго не решалась, ведь муж-то по-хорошему отпускать и не собирался, – продолжает Лети. Похоже, ей надо было кому-то выговориться, понять, что ее никто не винит. – А тут, – она впервые всхлипывает, отворачивается. – Еле поднялась. Он-то уже спал. А я краюшку хлеба, фляжку с водой, документы в сумку – и бежать. Знала, что дядька Шнаур сегодня на почтовой карете.
Она замолкает и ждет моей реакции.
Что мне ей сказать? Что она молодец, что вовремя сбежала? Так я даже не знаю, как здесь относятся к сбежавшим женам. Что, если их ждет слишком жестокое наказание?
Я когда-то не нашла в себе смелости сбежать. Подруге жаловалась. Так меня выставили и сына забрали. Я билась, долго отстаивала свое право воспитывать сына в разных судах, а потом… Потом он перешел к другого рода действиям…
Внезапно карету подбрасывает. Лети вскрикивает и подскакивает, цепляясь за стенку, а Дэйрон просыпается.
Снаружи раздается громкий треск, испуганное ржание. Карету снова дергает, теперь уже сильнее. Коробки и тюки натягивают веревки до предела.
– Н-но! Стоять! – доносится крик возницы.
Лети бросается к двери:
– Надо выпрыгивать! Кони понесли!
Грохот копыт и коробок в карете заглушает её слова. Нас швыряет из стороны в сторону. Я прижимаю сына к себе, стараясь защитить телом. Один из тюков срывается с привязи и летит прямо на нас. Лети пытается увернуться, но тут карета кренится набок.
В щели между досками вижу, как мелькают деревья – мы несемся прямо к лесу. Дэйрон надрывается от плача.
Удар, хруст дерева. Нас подбрасывает в воздух, и на мгновение возникает чувство невесомости. А потом все переворачивается.
