ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 04.03.2025
– Совершенно верно. Это одна из трудностей. Вторая как будто в том, что в самом завещании есть роковой недостаток. Я не знаю, каков он, но думаю, что рано или поздно узнаю. Кстати, я упомянул, что вы интересовались данным случаем, и думаю, Беллингем был бы рад проконсультироваться у вас, но, конечно, у бедняги нет на это денег.
– Для него это неприятно, если есть другие заинтересованные лица. Вероятно, будет проведено какое-то следствие, и так как закон обычно не учитывает бедность, Беллингем, вероятно, потерпит поражение. Он должен получать советы.
– Не вижу, как он может их получать, – сказал я.
– Я тоже, – признался Торндайк. – Для бедняков помощь юристов не предусмотрена; считается, что к услугам закона могут обращаться только люди со средствами. Конечно, если бы мы знали этого человека и его обстоятельства, мы могли бы ему помочь, но, насколько нам известно, он может оказаться явным негодяем.
Я вспомнил странный разговор, который я подслушал, и задумался: что бы сказал Торндайк, если я бы я смог ему рассказать. Очевидно, рассказывать я не могу, только сообщить о своих впечатлениях.
– Он не кажется мне таким, – произнес я, – но, конечно, точно это неизвестно. На меня лично он произвел благоприятное впечатление, чего я не могу сказать о другом человеке.
– Что за другой человек? – спросил Торндайк.
– В этом деле был еще одни человек, не правда ли? Я забыл, как его звали. Я видел его в доме, и он мне не понравился. Подозреваю, что он оказывает какое-то давление на Беллингема.
– Беркли больше знает об этом деле, чем говорит нам, – сказал Джервис. – Давайте посмотрим отчет и узнаем, кто тот незнакомец.
Он снял с полки толстый альбом газетных вырезок и положил его на стол.
– Понимаете, – продолжил он, проводя пальцами по указателю, – Торндайк сохраняет все связанное с перспективными случаями, а я знаю, что от этого случая он чего-то ожидал. Думаю, у него была мрачная надежда, что однажды голова исчезнувшего окажется в чьем-то мусорном ведре. Вот оно, этого второго человека зовут Херст. Кажется, он кузен, и именно в его доме исчезнувшего в последний раз видели живым.
– Значит, вы думаете, что мистер Херст играет активную роль в данном деле? – спросил Торндайк, взглянув на отчет.
– Таково мое впечатление, – ответил я, – хотя на самом деле я ничего об этом не знаю.
– Что ж, – сказал Торндайк, – если бы вы знали, что было сделано, и получили бы разрешение говорить об этом, мне было бы очень интересно узнать, как развивается этот случай, и если бы неофициальное мнение о какой-либо части оказалось полезно, не вижу вреда в том, чтобы сообщить его.
– Было бы очень ценно, если бы другие участники получали профессиональные советы, – произнес я, а потом после паузы спросил: – Вы много размышляли об этом случае?
Торндайк задумался.
– Нет, – ответил он, – не могу сказать, что много. Я старательно обдумал его, когда этот отчет впервые появился, и с тех пор иногда о нем думал. Это моя привычка, как сказал Джервис, использовать моменты бездеятельности (как, например, во время железнодорожных поездок), придумывая на основании известных фактов теории по знакомым мне нерешенным делам. Думаю, это полезная привычка, потому что, кроме умственного упражнения и опыта, которые она дает, в тех случаях, когда у меня в руках оказываются значительные части тех дел, предварительные размышления бывают очень полезными.
– У вас есть теория относительно известных фактов в данном деле? – спросил я.
– Да. У меня есть несколько теорий, одну из них я особенно предпочитаю, и я с большим интересом жду новых фактов, которые показали бы, какая из моих теорий верна.
– Бесполезно пытаться узнать у него что-нибудь, Беркли, – сказал Джервис. – Он оборудован информационным клапаном, открывающимся только внутрь. Наполнять вы можете сколько угодно, но извлечь ничего не сможете.
Торндайк усмехнулся.
– Мой ученый друг в основном прав, – подтвердил он. – Понимаете, меня в любой момент могут попросить дать совет по этому делу, и я буду очень глупо себя чувствовать, если уже подробно объяснил свою точку зрения. Но я хотел бы послушать, какие выводы делаете вы и Джервис на основании фактов, описанных в отчете.
– Видите, – воскликнул Джервис, – что я вам говорил! Он хочет высосать содержание наших мозгов.
– Что касается моего мозга, – фыркнул я, – то процесс высасывания даст только вакуум, поэтому уступаю эту честь вам. Вы полноценный юрист, в то время как я только врач общей практики.
Джервис старательно набил свою трубку и закурил. Потом, выпустив в воздух тонкую струю дыма, сказал:
– Если вы хотите узнать, какие выводы я сделал из отчета, могу сказать: никакие. Мне кажется, все дороги ведут в тупик.
– Ну, это всего лишь лень, – произнес Торндайк. – Беркли хочет получить образец вашей судебно-медицинской мудрости. Ученый советник может быть – и часто бывает – в тумане, но никогда не признает этого; он заворачивает это в приличную словесную маскировку. Расскажите нам, как вы пришли к своему заключению. Покажите, как вы взвешивали факты.
– Хорошо, – ответил Джервис, – я дам вам мастерский анализ фактов, который ни к чему не ведет.
Он какое-то время с легким замешательством, как мне показалось, продолжал курить, и я ему сочувствовал. Наконец он выдул небольшое облако дыма и продолжил:
– Положение кажется таким. Человека видели входящим в дом. Его отвели в определенную комнату, и он там закрылся. Никто не видел, как он выходил, однако когда в комнату вошли, она была пуста; этого человека больше никогда не видели ни живым, ни мертвым. Таково очень нелегкое начало. Очевидно, что могло произойти одно из трех. Он должен был оставаться в этой комнате или по крайней мере в этом доме; либо он умер – естественной смертью или другим способом – и тело остается в доме ненайденным; либо он незаметно покинул дом. Рассмотрим первую возможность. Дело происходило почти два года назад. Он не мог два года оставаться в этом доме живым. Его увидели бы. Его увидели бы слуги, убирающие комнаты.
Здесь со снисходительной улыбкой вмешался Торндайк.
– Мой ученый друг рассматривает дело с неподобающим легкомыслием. Мы принимаем вывод, что этот человек не мог оставаться в доме живым.
– Хорошо. В таком случае мог ли он оставаться мертвым? Очевидно – нет. В отчете говорится, что как только человек исчез, Херст и слуги тщательно обыскали весь дом. Не имелось никакой возможности за такое короткое время скрыть тело, отсюда следует единственный возможный вывод: тела там не было. Больше того, если мы предположим, что человек убит, а именно это предполагает сокрытие тела, возникает вопрос: кто его мог убить? Конечно, не слуги, а что касается Херста – конечно, мы не знаем, какими были отношения между исчезнувшим человеком и им, по крайней мере, я не знаю.
– Я тоже не знаю, – подтвердил Торндайк. – Я не знаю ничего, кроме того, что было в газетном отчете и что рассказал нам Беркли.
– В таком случае мы ничего не знаем. У него мог быть мотив для убийства, а могло и не быть. Главное в том, что у него как будто не было для этого возможности. Даже если предположить, что у него была возможность временно спрятать тело, в конечном счете его все равно обнаружили бы. Он не мог в присутствии слуг похоронить его в саду и не мог его сжечь. Единственный возможный способ – расчленить тело на фрагменты и закопать их в разных тайных местах или бросить в пруд или реку. Но никаких фрагментов не было найдено, а к настоящему времени что-нибудь обязательно нашли бы. Таким образом, ничего не поддерживает это предположение. Кажется, предположение об убийстве – по крайней мере в этом доме – должно быть исключено, тем более что дом обыскивали сразу после исчезновения человека.
Перейдем к третьей альтернативе. Покинул ли он дом незаметно? Что ж, это не невозможно, но поступать так было бы очень странно. Он мог быть импульсивным или эксцентричным человеком. Мы не можем сказать. Мы ничего о нем не знаем. Но прошло два года, и он нигде не появился, так что, если он покинул дом тайно, он скрылся где-то и продолжает скрываться. Конечно, он мог быть сумасшедшим, который так себя ведет, а мог и не быть. У нас нет никакой информации о характере этого человека.
Затем возникает осложнение, связанное со скарабеем, который был найден на земле в доме его брата в Вудфорде. Это как будто свидетельствует, что в какое-то время он посещал этот дом. Но никто его там не видел, и потому неизвестно, куда он пошел сначала: в дом брата или к Херсту. Если он носил скарабея, когда пришел в дом в Элтаме, он должен был незаметно оставить этот дом и отправиться в Вудфорд; но если с ним скарабея не было, он, вероятно, пошел из Вудфорда в Элтам и здесь окончательно исчез. Относительно того, был ли у него скарабей, когда его последней видела служанка Херста, данных нет.
Если он пошел в дом брата после посещения Херста, его исчезновение кажется более понятным, если мы не возражаем против небрежных обвинений в убийстве, потому что в этом случае гораздо легче избавиться от тела. Очевидно, никто не видел его входящим в дом, и, если он вошел, то через заднюю калитку, которая связана с библиотекой – отдельным зданием на некотором удалении от дома. В этом случае Беллингемы имели физическую возможность избавиться от тела. У них имелось достаточно времени, чтобы сделать это незаметно, во всяком случае – на время. Никто не видел, что человек входил в дом, и никто не знал, что он там, если он там был; очевидно, не проводилось никаких поисков ни тогда, ни впоследствии. Если бы имелась возможность установить, что он покинул дом Херста живым или что у него был скарабей, когда он пришел туда, положение Беллингемов выглядело бы очень подозрительным – хотя, конечно, девушка должна бы находиться в доме, если там находился отец. Но в том-то и затруднение: нет никаких доказательств, что этот человек покинул дом Херста живым. А если он этого не делал… Как я вам сказал вначале, куда ни повернешь, утыкаешься в тупик.
– Банальное окончание для такого мастерского изложения, – прокомментировал Торндайк.
– Знаю, – подтвердил Джервис. – Но что еще можно сделать? Есть несколько возможных решений, и одно из них должно быть верным. Но как нам судить, какое из них верное? Я считаю, что, пока мы больше не узнаем об участниках и их финансовых и иных интересах, нам не хватает данных для решения.
– Здесь, – произнес Торндайк, – я полностью с вами не согласен. Я считаю, что у нас достаточно данных. Вы говорите, что у нас нет возможности установить, какое из решений верное, но если вы внимательно прочтете отчет, то поймете, что имеющиеся факты указывают на одно и только на одно решение. Возможно, это не истинное объяснение, я этого не предполагаю. Но сейчас мы рассуждаем отвлеченно, академически, и я удовлетворен тем, что наши данные указывают на единственное решение. Что скажете, Беркли?
– Я скажу, что мне пора уходить: вечерние консультации начинаются в половине седьмого.
– Что ж, – сказал Торндайк, – не станем мешать вам выполнять профессиональные обязанности, когда добрый Барнард собирает смородину на греческих островах. Но заходите к нам снова. Приходите когда хотите и когда закончите работу. Вы нам не помешаете, даже если мы заняты, а после восьми вечера это бывает крайне редко.
Я сердечно поблагодарил доктора Торндайка за гостеприимство и пошел домой по Миддл Темпл Лейн и Эмбаркменту; не слишком прямой маршрут через Феттер Лейн, должен признаться, но наш разговор оживил мой интересе к дому Беллингема и заставил задуматься.
По любопытному разговору, свидетелем которого я стал, было ясно, что дело усложняется. Я не предполагал, что эти два респектабельных джентльмена действительно подозревали друг друга в причастности к исчезновению человека, но их неосторожные, сказанные в гневе слова показывали, что у них возникли такие зловещие предположения – опасное состояние, которое может привести к появлению настоящих подозрений. К тому же обстоятельства дела действительно очень загадочны, что я особенно ясно понял, выслушав анализ моего друга.
От этой проблемы мои мысли не впервые за последние несколько дней перешли к красивой девушке, которая казалась мне верховной жрицей храма загадок в необычном маленьком дворе. Как странно она выглядит на необычном фоне со своими спокойными, холодными, сдержанными манерами! Ее бледное лицо, такое печальное и усталое, ее черные прямые брови и серьезные серые глаза, такие непостижимые, таинственные, пророческие. «Поразительная и выразительная личность, – думал я, – в которой что-то меня привлекает и одновременно отталкивает».
И тут я вспомнил слова Джервиса: «Девушка должна бы находиться в доме, если там находился отец». Ужасная мысль, хотя и высказанная только предположительно, и мое сердце отрицало ее, отрицало с возмущением, которое меня удивило. Хотя эта строгая фигура в черном, хранившаяся в моей памяти, сама подсказывала мысль о чем-то загадочном и таинственном.
Глава 4
Юридические осложнения и шакал
Эти размышления и кружной маршрут с опозданием привели меня к концу Феттер Лейн, где, сменив отвлеченный образ на бодрые манеры занятого профессионала, я быстро пошел вперед и вошел в больницу со сдвинутыми бровями, как будто только что занимался трудным пациентом. Но меня ждала только одна пациентка, и она встретила меня вызывающим фырканьем.
– Значит, вы наконец пришли? – сказала она.
– Вы совершенно правы, мисс Оман, – ответил я, – и вы очень кратко описали этот факт. Что я могу с удовольствием сделать для вас?
– Ничего, – был ее ответ. – Мой врач леди, но я принесла вам письмо от мистера Беллингема. Вот оно.
И она сунула мне в руки конверт.
Я просмотрел записку и узнал, что у моего пациента было несколько тревожных ночей и очень беспокойный день. «Поможете мне лучше спать?» – так заканчивалось послание.
Я ненадолго задумался. Не хочется прописывать снотворное малознакомому пациенту, но, с другой стороны, бессонница – очень тревожное состояние. Наконец я решил выиграть время, назначив умеренную дозу брома, прийти и проверить, не нужны ли пациенту более серьезные средства.
– Ему нужно немедленно принять дозу этого, – сказал я, передавая мисс Оман бутылочку, – а позже я загляну и проверю его состояние.
– Думаю, он будет рад вас видеть, – ответила она, – потому что сегодня вечером он один и очень уныл. Мисс Беллингем нет. Но я должна напомнить вам, что он беден и не может много заплатить. Прошу простить за то, что упоминаю об этом.
– Я очень обязан вам, мисс Оман, за этот намек, – ответил я. – Мне не обязательно его видеть, но я просто хотел заглянуть и поболтать с ним.
– Да, это принесет ему пользу. У вас есть свои достоинства, хотя пунктуальность, кажется, не входит в их число.
И с этим прощальным выстрелом мисс Оман удалилась.
В половине восьмого я поднимался по большой темной лестнице дома в Невиллз Корт, передо мной шла мисс Оман, которая впустила меня в комнату. Мистер Беллингем, только что завершивший ужин, сидел в кресле и мрачно смотрел на пустую решетку. Когда я вошел, он повеселел, однако явно находился в дурном настроении.
– Я не хотел вас тащить, когда ваша дневная работа закончилась, – сказал он, – но очень рад вас видеть.
– Вы меня не тащите. Я узнал, что вы одни, и решил заглянуть и несколько минут поболтать.
– Вы очень добры, – сердечно произнес он. – Но боюсь, вы найдете мое общество скучным. Человек, думающий о своих неприятностях, не самый приятный собеседник.
– Я не хочу тревожить вас, если вы предпочитаете остаться один, – сказал я, испугавшись, что слишком навязываюсь.
– О, вы меня нисколько не тревожите, – улыбнулся он, добавив со смехом: – Скорее наоборот. На самом деле, если бы не боялся до смерти вам наскучить, я попросил бы вас выслушать рассказ о моих неприятностях.
– Вы мне нисколько не наскучите, – ответил я. – Очень интересно узнать об опыте другого человека, если это не причиняет ему беспокойства. «Чтобы узнать человечество, надо изучить человека»[10 - Слова Александра Поупа (1687–1744) – английского поэта.], особенно врачу.
Мистер Беллингем мрачно улыбнулся.
– Вы заставляете меня чувствовать себя микробом, – сказал он. – Но если вы согласны взглянуть на меня в свой микроскоп, я готов подвергнуться вашему изучению, хотя не мои действия должны дать материал для ваших психологических наблюдений. Deus ex machine[11 - Бог из машины.] – это мой бедный брат, который из своей неизвестной могилы, боюсь, дергает ниточки в этом дьявольском кукольном представлении.
Он замолчал и какое-то время задумчиво смотрел на решетку, как будто забыв о моем присутствии. Наконец он посмотрел на меня и продолжил:
– Это любопытная история, доктор, очень любопытная. Часть ее вы знаете – среднюю часть. Я расскажу вам с начала, и тогда вы будете знать столько же, сколько я; а что касается конца, то он никому не известен. Он, конечно, записан в книге судеб, но эту страницу еще не перевернули.
Беды начались со смерти моего отца. Он был сельским священником очень умеренных средств, вдовцом с двумя детьми, моим братом и мной. Он смог послать нас обоих в Оксфорд, после чего мой брат служил в министерстве иностранных дел, а я должен был стать священником. Но я неожиданно понял, что мои взгляды на религию изменились, что сделало это невозможным, и как раз в то время мой отец стал обладателем очень значительного состояния. И так как он отчетливо выразил желание оставить это состояние моему брату и мне, разделив его между нами поровну, у меня не оставалось потребности зарабатывать на жизнь какой-нибудь профессией. Моей страстью всегда была археология, и я решил посвятить себя моим любимым исследованиям, в которых, между прочим, я следовал семейным традициям, потому что мой отец с энтузиазмом изучал историю Древнего Востока, а Джон, как вы знаете, стал ученым египтологом.
Затем мой отец умер совершенно неожиданно и не оставил завещания. Он собирался его написать, но все откладывал, пока не стало слишком поздно. И поскольку почти вся собственность была в форме недвижимости, практически все унаследовал мой брат. Однако в соответствии с выраженным желанием отца он установил для меня пособие в пятьсот фунтов в год, что составляет примерно четверть всего ежегодного дохода. Я просил его выделить мне большую сумму, но он отказался. Он приказал своему адвокату платить мне пособие ежеквартально в течение всей остальной части его жизни, а также распорядился, что после его смерти все состояние перейдет ко мне, а если я умру раньше, то к моей дочери Руфи. Потом, как вы знаете, он неожиданно исчез, и так как обстоятельства предполагали, что он мертв, и никаких доказательств, что он жив, не было, его адвокат мистер Джеллико оказался не в состоянии выплачивать мне пособие. С другой стороны, поскольку никаких доказательств смерти не имелось, невозможно было исполнить завещание.
– Вы говорите, что обстоятельства предполагают смерть вашего брата. Каковы эти обстоятельства?
– Главным образом неожиданность и полнота его исчезновения. Его багаж, как вы знаете, найден невостребованным на железнодорожной станции, и было еще одно обстоятельство, еще сильней наводящее на ту же мысль. Мой брат получал пенсию от министерства иностранных дел, которую он должен был получать лично, а если он за границей, прислать доказательство, что на момент выплаты пенсии он жив. В этом отношении он был исключительно пунктуален и всегда являлся сам или присылал документ своему агенту мистеру Джеллико. Но с того момента, как он так загадочно исчез, от него ничего не было получено.
– Для вас это очень неприятное положение, – вздохнул я, – но думаю, было бы нетрудно получить разрешение суда об объявлении вашего брата мертвым и исполнении завещания.
У мистера Беллингема перекосилось лицо.
– Вероятно, вы правы, – сказал он, – но это не поможет. Видите ли, мистер Джеллико, подождав разумное время появления моего брата, предпринял необычный, но разумный, я полагаю, в данных обстоятельствах шаг: он пригласил меня и другое заинтересованное лицо в свой офис и познакомил нас с условиями завещания. И эти условия оказались весьма необычными. Я был поражен, когда услышал. И больше всего меня раздражает, что, как я считаю, мой бедный брат решил, что сделал все абсолютно безопасным и простым.
– Обычно так и бывает, – несколько неопределенно произнес я.
– Вероятно, да, – согласился мистер Беллингем, – но бедный Джон создал такую адскую мешанину своим завещанием, что оно полностью противоречит его желанию. Видите ли, мы старая лондонская семья. Дом на Куин Сквер, где мой брат номинально жил, но где он на самом деле держал свою коллекцию, мы занимали много поколений, и большинство Беллингемов похоронены поблизости на кладбище Святого Георга, хотя некоторые члены семьи похоронены в других кладбищах по соседству. Мой брат – кстати, он был холостяк – очень почитал семейные традиции и оговорил в завещании, что должен быть похоронен на кладбище Святого Георга среди его предков или по крайней мере на одном из кладбищ его родного прихода. Но вместо того, чтобы просто выразить свое желание и приказать исполнителям завещания выполнить его, он сформулировал условия, затрагивающие исполнение всего завещания.
– Затрагивающего в каком отношении? – спросил я.
– В жизненно важном отношении, – ответил мистер Беллингем. – Все состояние он завещал мне, а если я умру раньше, моей дочери Руфи. Но условием исполнения завещания должно быть то, что я упомянул: он должен быть похоронен в указанном месте, и если это условие не будет выполнено, все состояние переходит к моему кузену Джорджу Херсту.
– Но в этом случае, – сказал я, – поскольку вы не можете представить тело, никто из вас не может получить состояние.
– Я в этом не уверен, – ответил он. – Если мой брат умер, он точно не похоронен на кладбище Святого Георга или в других указанных местах, что легко показать с помощью регистрационных записей. Так что признание смерти моего брата приведет к тому, что все состояние перейдет к Херсту.
– А кто душеприказчик? – спросил я.
– А! – воскликнул мистер Беллингем. – Вот в этом еще одна путаница. Душеприказчиков два: один из них Джеллико, а второй – главный бенефициарий, то есть либо Херст, либо я, в зависимости от решения дела. Но, видите ли, никто из нас не может стать душеприказчиком, пока суд не решит, кто из нас главный бенефициарий.
– А кто должен обратиться в суд? Я думал, это дело душеприказчиков.
– Совершенно верно, и в этом трудность Херста. Мы как раз говорили об этом в тот день, когда вы пришли, и обсуждение было очень оживленным, – добавил он с мрачной улыбкой. – Понимаете, Джеллико, естественно, отказался действовать один. Он говорит, что должен иметь поддержку второго душеприказчика. Но в данный момент Херст не является таким душеприказчиком, и я тоже. Мы оба ко-душеприказчики, так сказать, потому что эта обязанность в любом случае возлагается на одного из нас.
– Сложное положение, – сказал я.
– Да, и усложнение вызвано очень любопытным предложением Херста. Он указал – боюсь, совершенно справедливо, – что так как условие похорон не выполнено, состояние должно перейти к нему, и предложил небольшое дополнение, а именно: я поддержу его и Джеллико в обращении, чтобы брата объявили умершим и исполнили завещание, а он пожизненно будет платить мне по четыреста фунтов в год; и это условие сохраняется «при всех обстоятельствах».
– Что он под этим имеет в виду?
– Он имеет в виду, – с яростным ворчанием ответил Беллингем, – что если тело в будущем будет найдено и условие завещания выполнено, он по-прежнему будет владеть всем состоянием и платить мне по четыреста фунтов в год.
– Черт возьми! – сказал я. – Похоже, он знает, как заключать сделки.
– Он хочет платить мне пожизненно по четыреста фунтов в год, если тело не будет найдено, и сохранить за собой состояние, если оно будет найдено.
– Полагаю, вы отказались от его предложения?
– Да, очень решительно, и моя дочь поддержала меня в этом, но я не уверен, что поступил правильно. Человек должен дважды подумать, прежде чем сделать то, что потом не исправить.
– Вы говорили с мистером Джеллико об этом деле?
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом