– Ужин.
Басима вздрогнула, будто в шатер влетел сам демон пустыни. Поспешно закрыла лицо и вышла наружу, а вернулась уже с подносом ароматного горячего мяса и лепешек.
Думала, что от пережитого не смогу проглотить ни кусочка, но в животе заурчало от запаха еды. Басима хотела взять немного мяса и отойти, смущаясь, сказала, что слугам не положено есть рядом с господами.
– Я не госпожа, забыла? Шармута. – Слово обожгло язык, но я нашла в себе силы грустно улыбнуться.
Басима улыбнулась в ответ, покачала головой:
– Господин полюбит тебя, нельзя не полюбить такую красоту. – В ее голосе скользнула тень не зависти, но сожаления, словно она была не так красива, как я. Я же, наоборот, думала, что у нее необычайно красивые глаза, золотистые и очень задорные.
Поужинали мы вместе и ночь провели, лежа на подушках под одним одеялом. Я рассказывала Басиме о России, она мне об Аскалане, кусочке огромного мира, где еще живы легенды прошлого, а прекрасный восток поистине коварен и жесток.
Утром караван собрался в путь еще до рассвета, чтобы к полудню подойти к Сетифу. От жары мне снова стало плохо, и я едва успела рассмотреть белоснежные стены домов, мечетей и огромного дворца, будто из сказок «Тысяча и одной ночи». Где-то в его покоях Шахерезада и спустя века рассказывает свои истории, чтобы избежать казни наутро.
Жители встречали Кабира, низко склоняясь, некоторые опускались на колени и целовали землю, по которой прошел его верблюд. Мне это казалось унизительным и варварским обычаем. Но все в караване принимали это подобострастие как должное.
У дворца караван остановился. Мне помогли спуститься с верблюда, но, если бы Басима не подоспела вовремя и не поддержала меня под руку, я бы снова упала. Во дворце царила приятная прохлада, и я немного пришла в себя. Но если в городе Кабира встречали, как древнего владыку, то во дворце перед ним просто стлались. Слуги падали на колени и целовали край его кондуры. Все во мне отторгало такое преклонение. Казалось унизительным, неправильным. Пока его приветствовали мы с Басимой жались к стене, обе чужие в этом огромном враждебном доме.
Кабир направился дальше в покои, а мы так и стояли, не зная, куда податься. Пока к нам не подошел высокий статный чернокожий мужчина, окинувший и меня и Басиму таким уничижительным взглядом, что стало ясно: Кабир вполне четко обозначил мое положение в этом доме.
– Господин выделил тебе покои в запретном крыле, тебе нельзя покидать их и общаться с кем-то, кроме служанки. За ослушание…
– Смерть, – сказала я по-арабски и посмотрела прямо в глаза чернокожего.
Он прикрыл веки и нахмурился:
– Не твоя, неверная, твоего спутника. Господин приказал наказывать твоего друга за твое ослушание.
Иван жив!
Это все, что я уловила из прозвучавшей угрозы. Я не видела его с того момента, когда в него стреляли, и боялась, что Кабир уже приказал убить его. Но если он жив, то может быть, мне как-нибудь удастся освободить его, и вместе мы придумаем, как выбраться.
Глава 5
Я думала, что Кабир выделит мне мрачную каморку Папы Карло с соломенным тюфяком и скорпионами, но вместо этого нас с Басимой поселили в покоях, достойных восточной принцессы. В запретном крыле располагались несколько спален, гостиных, внутренний двор с садом и бассейном с прозрачной прохладной водой. Стены украшали замысловатые узоры, цветочный орнамент. В комнатах ковры, изящная мебель, подушки, расшитые золотом. Запретное крыло было маленьким уютным дворцом, отделенным от остальных покоев огромным садом, где прогуливались павлины, а в клетках томились львы и белые тигры. В большой сад нам было запрещено выходить, но это и к лучшему, там прогуливались жены и наложницы Кабира.
Встречаться ни с одной из них у меня не было ни малейшего желания.
Но, несмотря на великолепие отведенных нам покоев, на всем в маленьком дворце лежала печать запустения. В них явно никто не жил много лет, но расспросить о том, почему дворец пустовал, было некого. Басима была здесь такой же чужой, как и я, а слуги, которых приставили следить за порядком в комнатах и приносить нам еду, молчали все как один. Мне запрещалось разговаривать с ними, а им со мной. Но хуже всего то, что не у кого было спросить про Ивана, где он, что с ним.
В первый день мы осматривались, бродили по пустым роскошным комнатам, удивляясь тому, почему здесь никто не живет. На второй день слуги Кабира принесли два сундука с нарядами и украшениями. Шелк, атлас, золото, драгоценные камни. Мой мучитель не скупился на подарки, хотя никакие это не подарки. В памяти до их пор звенели его слова Басиме о том, я должна быть красива для него. Не мне он хотел сделать приятно, а порадовать свой глаз, смотря на меня.
Я едва глянула на одежду и украшения, но Басима полдня провела, разбирая сундуки, развешивая и раскладывая вещи в шкафах. С придыханием рассматривая все новые и новые безделушки, стоившие целое состояние.
Кабир не появлялся, как и статный негр, смотритель гарема Зияд.
К вечеру четвертого дня мы уже откровенно скучали, во дворце не было книг, музыкальных инструментов, не говоря уже о телевизоре и интернете. Мы переговорили обо всем, о чем могли, перемерили все наряды и украшения, изучили все покои и цветы в маленьком садике. Поняли, что из дворца не выбраться. Вечером слуги приносили нам еду и напитки и уходили, запирая на ночь массивную дверь, окованную медью, единственную, которая вела во дворец. Окна были забраны частыми решетками. Днем, пока дверь была открыта, в большом саду всегда кто-нибудь находился. Оттуда слышался женский смех, разговоры на арабском и наречии Сетифа, том самом, на котором говорили Кабир и его люди. Но ни разу я не слышала детского смеха.
Это казалось странным, если у Кабира несколько наложниц и жен, почему в доме нет детей? Даже если допустить ужасную мысль, что его детей убили, Кабир говорил о двоих сыновьях. Так где малыши от других женщин?
– Ты умеешь танцевать, Дина? – спросила Басима, и в ее глазах зажглись озорные огоньки.
Заканчивался пятый день в неизвестности и безделье. Мной овладело странное чувство, когда тело и сознание напряжены, как струна, сердце рвется на волю, но все стремления разбиваются о суровую реальность, как волны об острый утес, и ты вынужден бездействовать, плыть по течению.
Мы лежали на огромной кровати в спальне, которую для меня выделил Кабир. Комната Басимы располагалась рядом и по роскоши она не уступала моей. В первые дни девушка боялась в ней спать, думала, что посреди ночи ворвутся слуги и выволокут ее из постели.
Заходящее солнце окрашивало комнату в багровый цвет, скользя по узорам на стенах, позолоте и шелкам.
– В смысле, восточные танцы? – переспросила и прикрыла веки, спать рано, ужин еще не приносили, но и заняться нечем. – Нет, мама отдавала меня на гимнастику в детстве, но я так и не научилась садиться на шпагат, из-за чего расстраивалась, и родители забрали меня из группы через пару месяцев.
– Да. – Басима вскочила с кровати и громко хлопнула в ладоши. – Вставай, я буду тебя учить. Когда господин придет, ты покоришь его сердце танцем. Он тебя полюбит и сделает женой.
Я поморщилась, опять она говорит, что Кабир меня полюбит. Из ненависти не рождается любовь, особенно из такой, как у Кабира ко мне.
Но лучше заняться танцами, чем провести очередной вечер, томясь бездельем.
Басима задавала ритм хлопками и показывала мне движения, сначала простые, учила вращать бедрами. У меня получалось скверно, танцы явно не мое. Меня всегда больше влекли книги, я была домашним ребенком.
Пока мы занимались, хохоча до слез, за окном стемнело. Бежали минуты, часы, почти стукнуло десять, когда мы, усталые и довольные, вдруг поняли, что слуги, которые обычно приносили ужин, так и не пришли, а внешняя дверь, ведущая в сад, осталась открытой.
– Дина, это ловушка. Наверняка про тебя узнали жены и наложницы, ты не представляешь, какими коварными они могут быть. – Басима схватила меня за запястье, не давая выйти в большой сад, тонувший во мраке и тишине. Только где-то в глубине фыркали огромные хищные кошки.
Мне стоило огромного усилия заставить себя закрыть дверь и не выйти в сад. Я улыбнулась подруге, язык не поворачивался назвать девушку служанкой.
– Идем спать, скорее всего, про нас просто забыли, но если ты права, то я не помогу ни себе, ни другу, попав в ловушку, так? – сказала я с горечью, сердце рвалось на волю. В мечтах я уже нашла Ивана, освободила, и мы, как разбойники, сбежали в пустыню на краденых верблюдах.
Басима вздохнула с облегчением, мы отошли на несколько шагов от входа, когда дверь резко распахнулась и на пороге появились двое здоровенных мужчин в белых рубахах и штанах. Они согнулись в низком поклоне, пропуская вперед миниатюрную женщину чуть за тридцать, поразительно красивую, с ореховыми глазами, густыми черными волосами, собранными в замысловатую прическу, и пухлыми чувственными губами.
За ее спиной показался высокий толстый мужчина с густой черной бородой и гладко выбритой головой. Увидев нас, он пророкотал:
– На колени перед госпожой Маликой, старшей женой Кабира ибн Омара аль-Сетифа.
Глава 6
Басима упала на колени и низко склонила голову, боясь оторвать взгляд от пола. Я продолжала стоять, не собираясь ни перед кем преклонять колени, ни перед Кабиром, ни перед его женой, хоть старшей, хоть первой, хоть десятой. Наоборот, я вздернула подбородок и посмотрела прямо на нее.
На безупречном лице промелькнуло недовольство, красивые губы сложились в понимающую презрительную усмешку.
Бородатый толстяк подошел ко мне и положил на плечо огромную лапищу, надавил с силой, заставляя опуститься на пол. Я не пошевелилась:
– Как ты смеешь дерзить первой жене господина, неверная? – От возмущения у него задрожали борода и необъятное брюхо. Он замахнулся и ударил меня по губам раскрытой ладонью, сильно.
Нижняя губа лопнула, и из ранки полилась кровь. От неожиданности я не успела закрыться, вырваться или убежать. Двое слуг Малики подбежали ко мне и заломили руки за спину, заставили опуститься на колени, низко склониться к самому полу. Я ничего не видела, кроме голубой керамической плитки, украшенной голубым цветком лотоса. Волосы выбились из-под платка и волной упали на пол. От боли на глазах выступили слезы.
Малика подошла ближе, встав на золотистые пряди. Это единственное, что я видела, – бархатные, вышитые золотом и украшенные жемчугом изящные туфельки.
– Неверная из страны варваров не знает своего места, госпожа, – прогудел над головой бородатый.
– Никто не знает ее места, Рахим. – Голос Малики напоминал одновременно сладостную мелодию и шипение змеи, приятный и в то же время надменный, отталкивающий. – Господин отвел ей покои Зары, матери его горячо любимых погибших сыновей.
Кожу словно погладил порыв ледяного ветра. Я жадно ловила каждое слово.
Малика не могла быть матерью Архама и Арифа, отец говорил, что они старше меня на год, поэтому Кабир и взял их с собой в Россию, посчитав юношей достаточно взрослыми, для того чтобы перенимать опыт отца. Она слишком молода. Но почему тогда бородатый толстяк назвал ее первой женой? И почему пустуют эти покои, где мать сыновей Кабира?
Малика провела по полу носком туфельки, натянув мои волосы, так что стало больно, но я не произнесла ни слова. И задумчиво продолжила:
– Запретное крыло для одной маленькой дерзкой девчонки, к которой он ни разу не пришел.
– Господин не покидал ваших покоев, – подобострастно ответил толстяк.
Я закусила губы, чтобы сдержать смешок, так вот зачем явилась грозная первая жена, пометить территорию, намекнув, что Кабир проводил с ней все ночи, с тех пор как приехал. Знала бы она, что его внимание для меня как укус ядовитой змеи, могла бы не утруждаться, разыгрывая это представление.
– Верно, господин был щедр ко мне, но от этого не стало более понятно: зачем ему неверная шлюха?
Малика подняла ножку и поддела меня за подбородок, добиваясь, чтобы я подняла к ней лицо и посмотрела на нее.
Я вывернулась, но только для того, чтобы один из слуг схватил меня за волосы и задрал голову.
В карих глазах первой жены горела лютая ненависть, она рассматривала меня как дворняжку, случайно забежавшую во дворец. Со смесью презрения и любопытства, но было и что-то еще. Я не сразу поняла, что это ревность.
Грозная прекрасная первая жена ревновала мужа к неверной шармуте.
– Можешь оставить своего господина себе, – процедила я сквозь зубы и посмотрела прямо в глаза Малики.
– Как ты смеешь так говорить с госпожой, неверная?! – пророкотал толстяк.
Малика злорадно ухмыльнулась, будто получила то, за чем пришла:
– Зияд разве не сказал, что тебе запрещено говорить со мной? Тем более проявлять неуважение? За такие речи тебе положено вырвать язык, неверная, – сладостно прошипела она, обернулась, посмотрела на сад. Я проследила за ее взглядом.
В большом саду больше не было темно и тихо, там собралась небольшая толпа. Пять женщин, одетых как принцессы, и слуги с факелами и лампами в руках.
– Вы свидетели, как неверная не только заговорила, но и оскорбила первую жену господина! – крикнула Малика, и по толпе прошел согласный гул.
Басима была права, меня заманили в ловушку. И я в нее попалась, хоть и не пыталась сбежать.
– Какое наказание господин назначил за такую провинность? – спросила Малика у толпы.
– Десять ударов кнута, – сказала высокая некрасивая девушка, одна из наложниц или жен Кабира, судя по богатому наряду.
– Десять ударов кнута, – промурлыкала Малика и кивнула своим слугам.
Меня выволокли в сад, быстро подавив сопротивление, я не кричала и не звала на помощь, понимала, что это бесполезно. У меня здесь не было друзей, кроме Басимы, всхлипывающей на полу.
Руки связали в запястьях и разорвали платье на спине. Слуги отошли, меня больше не держали, но едва я хотела подняться с земли, как услышала свист кнута, вспоровший ночную тишину. Приготовилась к дикой боли и крику. И крик раздался, но не мой. Взвыл слуга, державший кнут. Я обернулась, посмотрела на него. Из его предплечья торчал кинжал с огромным рубином, горевшим на рукоятке в свете факелов.
Глава 7
Слуги, наложницы и даже Малика рухнули на колени и опустили взгляды в землю. Из темноты за границей света от факелов раздался спокойный голос Кабира:
– Кто прикасался к неверной?
В ответ тишина. Кабир вышел из тени деревьев в сопровождении десятка охранников, их лица даже во дворце скрывали куфии. За охранниками следовал Зияд в белоснежном одеянии, подчеркивавшем черноту его кожи.
– Господин, неверная заговорила с первой женой, оскорбила ее, – подал голос толстяк.
Кабир не взглянул на него, подошел ко мне, взял за предплечья и поднял с земли. Нахмурился, разглядывая лопнувшую от удара губу. Достал из ножен на поясе кинжал, точно такой же, как тот, что ранил слугу, и разрезал веревку у меня на запястьях. Но не заговорил со мной, а спросил:
– Почему в своем доме я должен повторять вопрос?
Вокруг стояла оглушительная тишина, даже раненый зажал предплечье, из которого так и торчал кинжал, и молчал, хотя по его лицу стекали крупные капли пота.
Единственным звуком, нарушавшим тишину, было мерное капанье крови на плитку, выложенную на площадке перед дворцом.
Слуги неуверенно переглянулись, но те двое, что скрутили меня, поднялись с колен. От страха их лица стали белее савана.
– Еще? – вкрадчиво спросил Кабир, и я кожей почувствовала повисшую в воздухе угрозу.
