Аня Вьёри "Няня для дочки отшельника"

Понимает, что его застали на месте преступления, разочарованно причмокивает и вытирает жирные пальцы о давно не стиранную футболку.

– Позвольте, – подхватываю я остатки, думая, не отдать ли их собаке. – А то у меня новая порция сгорит.

Оборачиваюсь к плите и демонстративно спокойно снимаю свежеподжаренные плюшки. Только тарелку на окно уже не ставлю.

Понятия не имею, кто этот мужик!

– А я это… – снова начинает он. – Я к Юричу…

Ну, понятно, что не ко мне! А кто такой Юрич… А! Блин. Михаил. Он же представлялся по имени-отчеству. В деревне ж так принято… Фр…

– Я с утра его не видела, – отвечаю незваному гостю, поворачиваюсь к окну спиной, давая понять, что разговаривать мне некогда, а сама кошусь…

Не стащит ли этот индивид еще что-нибудь.

И тут в кухню входит Лиза.

Сонная, взъерошенная, волосики растрепались, глазки трет. Одета в простую рубаху ниже колена. Бант на косе развязался, и лента висит почти до пояса. Малышка зевает и потягивается, глядя на меня. Да какая ж милота!

– Привет, моя хорошая! – совершенно искренне радуюсь этой чудесной девочке. – Ты выспалась?

Присаживаюсь, распахиваю объятья, и, прежде чем я успеваю вспомнить, что мы с ней знакомы только сутки, Лиза шагает ко мне и обхватывает меня за шею.

Де-евочка! Такая теплая, хрупкая, пахнущая травой и медом! Прижимается ко мне всем тельцем, и я, кажется, даже слышу биение ее сердца.

– Как настроение? – спрашиваю я ее, совершенно забыв о незнакомце в окне, провожу ладонью по ее голове. – Что тебе снилось?

У девочки появляются озорные искорки в глазах, и на губах играет мимолетная улыбка. Кажется, она мне сейчас расскажет про целую жизнь! Или покажет свой собственный мир.

Но…

– Тю-ю-ю, – слышится пренебрежительное от окна. – И шо вы с ней валандаетесь? Она ж того!.. – и этот давно немытый экземпляр пренебрежительно морщится. – Неполноценная! – фыркает он, выражая изгибом губ самую крайнюю форму пренебрежения.

– Да как вы смеете! – вскакиваю я. – Лиза очень смышленый и одаренный ребенок! – прижимаю к себе крошку, которую мне хочется во что бы то ни стало защитить. – А вы!.. А вы!..

– Что я? – возмущается тело в окне. – Я – нормальный! – гордо гаркает подонок в окне. – А она немая!

– Что за чушь вы несете? Лиза разговаривает!

Я закрываю девочку собой и как-то на автомате хватаюсь за ручку сковороды… Руки, наверное, еще помнят, что я вообще-то, оладьи жарю.

– Да ты что, сдурела? – орет этот придурок, но тут же испуганно отступает, глядя куда-то мне за спину.

– Митяй, в чем дело? – слышу со стороны двери тихий, но очень страшный голос.

– Юрич, да я это, – мой вор как-то странно пятится и даже вроде как начинает заикаться. – Я это… Я хотел… – тут он испуганно икает. – Я лучше потом зайду! – и растворяется где-то во дворе.

.

Михаил

Инга оборачивается ко мне, и я не знаю, чего больше в ее глазах: испуга или возмущения.

Грудь вздымается, щеки алые, глаза горят, Лизу мою к себе прижимает.

Самое интересное, дочка тоже к ней жмется, будто к родной…

И мне в самом деле очень хочется знать, что же здесь происходит. Нет, то, что Митяй – придурок, я и так знаю. Что происходит между этой женщиной и моей дочерью?

– Я тут… – Инга беспомощно взмахивает рукой, у нее дрожат губы.

Отчего она так сильно расстроилась? Что ее вывело из себя?

– Я оладьи жарила! – делает вторую попытку объясниться она.

И тут на ее глазах выступают слезы. Самые настоящие слезы.

– Лиза, – она присаживается перед моей дочерью, берет ее за руки, заглядывает ей в лицо. – Лиза, давай вместе плюшки печь? Ты умеешь? Хочешь, я тебя научу?

И…

И моя дочь кивает.

Часто-часто, будто боится, что Инга передумает.

Но эта московская фифа вдруг всхлипывает…

Черт!

Она прижимает к себе Лизку и…

– Инга! – рявкаю, попросту от того, что не знаю, что еще сделать. – Инга, что вы делаете?

– Лиза очень умненькая, и замечательная, и… – произносит та, всхлипывая и растирая детскую спину.

Твою ж мать…

– Инга, я прошу вас….

Подхожу к ним, беру дочь за руку…

И оказываюсь очень близко к Инге. Слишком близко. Она пахнет свежим тестом и молоком. Ее губы дрожат, ее глаза блестят, и я не пойму, кого мне больше хочется обнять, ее или дочку.

А моя девочка стоит около нее, прижавшись, и так на меня смотрит…

Так! Стоп! Это все сюр какой-то! Московская штучка приехала в твой дом только вчера, Миха! Какого черта моя дочь к ней относится, как к родной? И самое главное, с какого перепуга мне вдруг ее успокаивать хочется?

– Послушайте, – набираю полные легкие воздуха, аккуратно беру Ингу за запястье, – Митяй, он местный дурачок! – пытаюсь хоть как-то повлиять на ситуацию. – Он просто идиот! Нес какую-то чушь!

– Точно! Чушь, – в сердцах выкрикивает Инга. – Представляете, он сказал, что Лиза немая! Но она же разговаривает!

– Что? – настал мой черед вздрогнуть. – Что вы сказали?

Инга теряется и смотрит на меня, распахнув свои огромные глазищи…

– Вы сказали, – повторяю чуть ли не по слогам, – что Лиза с вами разговаривает?

Глава 8

Инга

Я стою и попросту хлопаю глазами. У меня совершенно нет слов…

Как?

Что я пропустила?

Что я не понимаю?

Почему тот факт, что его дочь разговаривает, так удивляет Михаила?

Открываю рот, но тут же закрываю. Понимаю, что за сутки девочка сказала мне две фразы и… И какой же я педагог, если я этого не поняла?

Но тут…

– Ты обещала печь оладьи, – тихо просит Лиза, аккуратно взяв меня за руку. – Я хочу…

Снова присаживаюсь перед ней, поправляю растрепанные волосики…

– Давай сначала умоемся и причешемся, а то волосы в тесте – это очень невкусно, – морщусь и фыркаю.

Лиза улыбается, как самый обычный ребенок, кивает мне и убегает вглубь дома, к ванной.

Я встаю и медленно перевожу взгляд на Михаила…

Бледный… Кадык ходит по шее, глаза блестят… Вижу, что зубы сжал так, что желваки на скулах выступили и… Дышит он прерывисто, неровно…

– Я… – пожимаю плечами. – Я не знала… – говорю тихо.

Мне не хочется, чтобы Лиза меня услышала, да и вся обстановка…

– Мне показалось, это обычно. Я не думала… – обхватываю себя за предплечья.

– Она нормальная! – выпаливает Михаил, еле сдерживая дрожь в голосе.

– Я вижу, – киваю поспешно. – Это не РАС.

Он просто крутит головой, стиснув зубы. Набирает воздуха, наверное, чтобы что-то сказать, но тут из ванной прибегает Лизонька.

Она уже натянула свое домашнее платьишко. Держит в руках расческу и смешной бант в горошек.

– О! – восклицаю я. – Какая ты молодец! Сама оделась! А можно я тебя заплету? Я так люблю… У меня есть младшая сестра, я всегда ей косички заплетала…

Болтая, сажусь на стул, Лиза послушно поворачивается ко мне спиной…

– Я… – слышу сдавленный голос Михаила. – Я за молоком к теть Шуре схожу.

И не дожидаясь нашей реакции, попросту выбегает с кухни.

Смотрю ему вслед.

Что сейчас творится в душе у этого мужчины, который так хотел казаться толстокожим и непробиваемым?

Надо будет обязательно с ним поговорить о том, что случилось с Лизой. Мне нужно это знать, чтобы, не дай бог, не затронуть тяжелые воспоминания у девочки.

Ну а пока…

– Так! У нас сковорода остыла! – восклицаю, всплескивая руками.

– Ты хотела Митяя ею огреть! – фыркает Лиза, улыбаясь.

– Нет, а что он на такую хорошую девочку глупости наговаривает? – произношу я подчеркнуто громко, уперев руки в бока, а Лиза вдруг заливисто хохочет.

И я вместе с ней.

Оборачиваю весь утренний разговор в шутку, и мы с ней веселимся, почти взаправду.

– У тебя есть сестра? – на удивление чисто спрашивает Лиза.

– Даже две! – округляю глаза. – И брат! Самый младший! Родители хотели мальчика! – и малышка снова смеется, будто понимая эту шутку.

Мы с ней возимся у плиты, я без умолку тараторю, рассказывая какую-то ерунду из своего детства, а гора плюшек на тарелке растет…

– А потом она сказала, что мне одна судьба – в медучилище! – рассказываю ей байку из своего детства. – Ну после этого я просто обязана была уехать!

Лиза слушает меня, буквально открыв рот, я увлекаюсь и не замечаю, как вдруг на столе рядом со мной появляется трехлитровая банка молока.

– Ой! – подпрыгиваю и чуть не врезаюсь в хозяина дома. – А мы как раз закончили.

– Ну и отлично, – Михаил уже успокоился, но почему-то не смотрит мне в глаза. – Давайте завтракать.

Лиза подхватывает тарелку с оладьями.

– Пап, ты будешь? – протягивает ему. – Я сама жарила.