Несколько раз, когда подруга меня выталкивала на свидания, мне там дарили букеты, приходилось отдавать их соседке снизу, остальные разы – выкидывала. Странности творятся в моей голове: боюсь реакции своего единственного мужчины, разочарование в его глазах я не переживу, да и вопросов лишних не хочется.
Открыть дверь своим ключом не могу, приходится постукивать коленом в дверь, на удивление быстро дверь распахивается:
– Мааам, у нас для тебя сюрприз, идем скорее, – горланит сын, но почему-то быстро осекается.
Накрутить себя за секунду? Да, пожалуйста! Увидел цветы и расстроился, не дай бог ему станет плохо! Мгновенно начинаю жалеть, что не оставила на работе.
Сын отмирает:
– Ну как так! Я думал, ты обрадуешься, а ты еще один принесла, – огонек в его голосе стремительно тухнет.
Причину я так и не установила, но очень хочется его приободрить. Ношу свою на пол кладу, Егора обнимаю. Целую макушку и прижимаю к себе.
– Ну чего ты, зайчонок, – говорю, прижимаясь губами к щеке. – Ты же мой главный сюрприз, – приподнимаю его. – Громадный такой сюрпризище.
– Да вон, – машет куда-то мне за спину. – Тебе принесли. Первый раз такой необъемный, – последнее слово от сына слышу впервые.
Оборачиваюсь и вижу огромную корзину с белыми розами. Я-то и один не знала, как объяснить, а тут… Я ведь трусиха и максимально стараюсь поймать «статику» в своей повседневной жизни. Всплески эмоций – не моё. Слишком дорого они мне обходятся.
– Откуда?
– Сегодня днем принесли, – немного хмурится, губки бантиком складывает. – Мужчина какой-то.
– От тебя?
– Мам, ты чего? – голову слегка опускает и брови поднимает, совсем как взрослый.
– А кто кроме тебя?
– Ты хоть знаешь, сколько это стоит? – говорит очень серьезно, как с маленькой. Обожаю меняться местами. – У меня столько нет. Как будут, куплю ещё больше.
Снова прижимаю ребенка к себе. Мы с ним тактильные маньяки.
– Не надо больше. Ты меня знаешь, остальное можно едой, – чмокаю сына в нос и выпрямляюсь.
– А мы с Аней макароны варили. Я сыр тер, а Арина чистила сосиски.
– И ты молчишь? Специально отвлек меня этим веником, – специально театрально охаю. Надо тему сменить.
– Тебе бы только поесть, – журит сын.
– Что правда, то правда. Мою руки, и ты меня кормишь, – у нас есть излюбленные темы для шуток. Подруги могут сказать, что я пью много, сын – ем.
Зайдя на кухню, обнаруживаю Аню – как всегда хлопочет. Не представляю, что бы мы без нее ели. На меня не всегда можно рассчитывать.
– Гор тебя сдал, признавайся, от кого сегодняшняя оранжерея? – как всегда, Аня даже пытает по-доброму.
– Мне подбросили.
Аня качает головой, мол, нет, не засчитан ответ.
– Ошиблись адресатом, – ещё одна попытка.
– Дважды?
– Сомнительно, да, – задумываюсь. – Не знаю, Ань, правда. Происки чьи-то.
Пока я переодеваюсь, дома становится подозрительно тихо. У нас так редко бывает: Егор и Арина разносят мир в щепки, за одно и психику мою тоже.
Застаю всех на кухне – проводят детальный осмотр букета, становится очень смешно.
– Вы б его сразу распотрошили, не стесняйтесь, ни в чем себе не отказывайте.
– Он очень красивый, – в один голос сообщают Аня с Ариной, на что Егор громко фыркает.
– У него есть один недостаток, его нельзя съесть, – говорю, доставая тарелки.
Глава 3
– Цветы точно не от того мужчины? – спрашивает Аня, когда мы, уложив детей, вместе с ней раскинувшись лежим на диване.
– Не вижу у него повода дарить мне цветы. Он предложил, я отказалась.
– И зря отказалась, – Аня говорит на полном серьёзе.
– Зря отказалась переспать с человеком, которого видела второй раз в жизни? Верните мою Аню, ты не моя.
Анюта откидывается на подушки и смеется.
– Я просто подумала, – мешкает немного. – Мы с тобой такие правильные, аж тошно. В старости нечего вспомнить нам будет.
– С чего это вдруг? – настрой подруги меня удивляет: если в себе сомневаться я могу, то в ней точно нет.
– Сегодня Раиса Сергеевна, когда мы проходили мимо с ребятами, слишком громко сообщила кому-то по телефону, что в ее доме живут лесбиянки. И мало того, что живут, так ещё и детей растят. Стыд потеряли, – Аня задумывается, говорить или нет. – Как думаешь, о ком это она? Да и еще так громко, – вздыхает. – Я потом полдня мелким объясняла, кто такие, те самые «лесбиянки», и почему они так возмущают соседку.
Мне очень смешно, но причину Аниных переживаний я понимаю: мы с ней в одной лодке.
– Хочешь, назло ей замутим? – придвигаюсь к ней ближе, стараясь не смеяться.
– Да ну тебя, – толкает меня ногой в бедро легонько, – Я же серьезно. Ладно Ариша, но Егору точно папа нужен. Как ты будешь одна? Он ведь растет, потребности возрастают. Да и мужское воспитание никто не отменял.
– Как по мне, неплохо растет. Тьфу, тьфу, тьфу. Ань, – собираюсь с мыслями, тема не моя любимая. – Ты не хуже меня знаешь: можно дать и жить счастливо, а можно просто дать. С меня не убудет, но зачем, если я так не хочу? Мне так не интересно. Он даже не старался сделать вид, что интересует его не только секс. Я не претендую на руку и сердце, но прийти к мужику в номер, потрахаться и свалить – не моё.
– Потрахаться. Фу. Слово-то какое, – Анюта в своем репертуаре. Она человек очень чистый.
– Самое подходящее в данном случае. Как это можно по-другому назвать? Любовью иначе занимаются. – Ну всё, Аня краснеет. Ожидаемо.
– Тоже мне специалист нашлась тут. У меня и то опыта побольше будет, —произносит с настолько важным видом, что можно упасть. Губы поджимает. – И практика была не так давно, как у некоторых, – к концу своей речи она всё же начинает хохотать.
– Ни дать, ни взять, бывалые! – перегибаюсь через бортик дивана и тянусь за бананами. – Практикуйся, блин, – протягиваю ей один со смешком.
– Какая же чудо вещь – твоя радионяня. Я бы, честное слово, оставляла открытыми двери в обе квартиры, чтоб слышать Аришу, вдруг что. – Легкость характера и умение быстро сменить тему – одни из лучших черт Ани, хотя таковых и без того много.
– Раиса Сергеевна сказала бы тебе спасибо за это: просто стоять под дверью в тамбуре и все знать. Благодать. А так что? Стакан с собой носить, а может, и что-то современнее.
– Думаешь, слушает?
– Надеюсь, что нет, но в случае чего, могу подыграть. Постонать, – последнее слово произношу с придыханием. Подмигиваю подруге.
– Дурочка, – резюмирует Аня, смеясь.
Свою излюбленную фразу о том, что поспать – это мое любимое и единственное хобби, я вспоминаю чаще всего утром, когда не могу продрать глаза. Хотя… могу, но… не хочу. Просыпаюсь, как всегда, без пятнадцати шесть, встать всегда тяжелее.
А всё потому, что в полночь я вспомнила о маковом рулете. Часто нормальные люди в полночь ставят дрожжевое тесто подниматься? У меня вот бывает.
О моем утреннем настроении, думаю, не стоит говорить. Пока готовлю завтрак, в голову приходят мысли о Гайворонском, вернее, слова Ани о том, что стоило попробовать. Понимаю, что бред, и все равно думаю.
После переезда на юг моя жизнь выровнялась. Количество эмоциональных всплесков минимизировано. Кто-то скажет: скучно, но я так долго к этому стремилась, и стоило это для меня слишком дорого. Большинство коллег, которые пекутся о моей личной жизни, не верят, что я не испытываю ноющего чувства одиночества. Удивительно, конечно, но факт – я не страдаю, мне не больно от того, что у меня нет мужчины. Может быть, во мне слишком много равнодушия?
Из мыслей меня на землю опускает Егор – причем в прямом смысле. Разбегается и запрыгивает мне на спину, обвивая шею руками, а бедра ногами:
– Я почувствовал мечту и проснулся! – весело сообщает мне в ухо. – Прихожу, а она вот – мечта моя, – облизывается и указывает одной рукой на рулеты, за меня при этом держится слабо.
– Не знала, что обезьянки мечтают о маковых рулетах, – отвечаю, придерживая мелкого за ноги. – Доброе утро, зайкин.
– Доброе утро, самая лучшая мамочка! – почти что кричит, тянется и целует куда-то в скулу.
– Ты наглый подхалим, – смеюсь: его непосредственность не может не трогать.
Сын обнимает крепче, хватка мертвая:
– Нет, правда, самая-самая. Люблю тебя и всегда буду жить с тобой!
– Вот уж обрадовал. Я тебя тоже люблю, но «всегда» это слишком, родной, даже для меня, – наклоняюсь, усаживая сына на стул.
– Но лет-то десять можно еще? – интересуется серьезно, в глазах паника мелькает, словно я скажу: всё, мальчик, иди собирай свои вещи.
– Десять – нужно.
В дверь стучат, Егор несется открывать, резво спрыгнув со стула. Мы оба знаем, кто к нам пожаловал.
– Сумасшедшая, – выносит вердикт Аня, как только заходит на кухню. – Я от тебя ушла почти в полночь, тестом и не пахло.
– Бессонница, – отмахиваюсь. Не считаю это чем-то сверхъестественным. – Кашу сварила. Покушайте сами, я не успеваю, – обнимаю подругу и иду собираться.
Все положенные объятья, и даже больше, я получаю от рук сына, Ани, Ариши и Лены. Настроение реально улучшается: много обнимашек не бывает.
Плюс маленьких городов – все под рукой, доступно в ходе пешей прогулки. Сказать, что слишком скучаю по Питеру, не могу. Разве что культурная часть жизни уступает: при всем желании взять и сходить на концерт или в театр сложно, но идти вдоль набережной у моря на работу по хорошей погоде, пусть и без солнца, доступно далеко не в каждом городе. Хорошее настроение чуть-чуть начинает улетучиваться в холле, как только прохожу пост охраны. Все четыре года работы меня поражает объем излучаемой моими коллегами значимости. Может, конечно, это я, и сидящие со мной в одном кабинете девчонки проще к этому относятся, но, идя по коридору, можно словить надменный или, как минимум, снисходительный взгляд коллег. Каждый раз думаю о том, что не хотела бы быть проверяемым лицом, в Питере почему-то было проще. Вопросы решались гораздо быстрее, зачастую с первого раза.
Глава 4
Совещание затягивается. Его информативность сокращается с бешеной скоростью. Децибелы возрастают, еще немного и станет неприлично громко. Единственный плюс таких моментов – занимайся, чем хочешь.
Вот я и занимаюсь. Продумываю вопросы для допроса, очень важно не давить излишне: как показывает практика, в дружественной атмосфере люди более разговорчивы. Даже сами того не замечая.
– Ия Игоревна, а что вы скажете? – Станислав Валентинович, заместитель начальника, курирующий мое направление, откидывается в кресле и впивается серьезным взглядом в моё лицо.
Все замолкают. Полагаю, причина в их удивлении. Совещание проходит по теме, которая не касается совершенно ни меня, ни начальника моего отдела, ни отдела в целом. Я тут, как и все заместители начальников отделов, для мебели.
– Или, может, вообще не слушали, о чем мы говорим? У вас, как всегда, есть дела поважнее?
«Да, блин, есть!» – огрызаюсь, правда, только мысленно.
– Если бы согласиями занимался мой отдел, то больший упор сделали на официальные информационные письма, с формами и разъяснениями. Отправка одного письма на предприятие с численностью сотрудников свыше ста человек, например, не так энергозатратна, как личный обзвон физических лиц. Лично меня бы, как минимум, удивил звонок от сотрудников структур с непонятными мне просьбами. Но письма уже направлены, скорее всего, – знаю, что нет, однако это не мешает «шлангом прикинуться». – Столько месяцев уже служба занимается информированием.
Лицо зама то ли бледнеет, то ли сереет. Ну и ладно.
Заходя в кабинет, откидываюсь на своё, надо сказать, новое кресло. Остается только поражаться тому, как быстро нашлось, хотя до этого заявка висела несколько месяцев. Может, и столы заменят, если сломать?
«Мечтай, конечно, Июшка, дальше, что тебе еще остается».
– Вы долго, – констатирует Таня. – Опять балаган?
Совещания зачастую затягиваются. Никто из руководства не хочет на себя брать ответственность за введение новых методов работы.
– Естественно, – даю себе минуту отойти от шума. – Сейчас шла по коридору – Сережу встретила. Забыла, как здороваются днем. Начала говорить «доброе утро» и поняла, что уже не оно, а слово «день» не могла вспомнить. Хорошо, он первый поздоровался, а я подхватила, – мне определенно смешно.
Девчонки же напрягаются.
– Опять голова? – в голосе Тани звучит беспокойство, оно и во взгляде.
– Да ну брось, просто я очень «люблю» совещания. Заряжаюсь от них.
Выпрямляюсь в кресле, есть желание или нет – работать придется. Как только тянусь к клавиатуре, раздается звонок по внутреннему.
– Здравствуйте, Станислав Валентинович, – жаль, не очень рада вас слышать.
