– Скину тебе, плилетай, ждем. Только надо сегодня лететь, чтоб успеть на толжество, – сказала Ирка и, немного помолчав, добавила: – Нельзя подводить стаю, не забудь свой облывок калты – это будет частью иглы.
Но лучше бы она этого не делала, потому как именно упоминание карты принесло самые неприятные воспоминания. Наверное, поэтому Денис запоздало спросил:
– А ты как мой-то телефон нашла?
Но Ирка-Луна уже отключилась.
Солнце ласково припекало, и хотелось думать только о хорошем. Поэтому Дэн выбросил воспоминания о стае, как бросают использованную салфетку в урну. Этому его научила работа – не зацикливаться на одной мысли.
«А может, и правда сгонять в Хабару? – подумал Денис, набирая присланный Иркой номер. – Когда я себе такое в принципе позволял последний раз? Да никогда. В конце концов, надо просто остыть, иначе можно дел наворотить, не расхлебаешь потом».
– Привет, Кать, – сказал он в трубку, услышав глухое «алло». – Это Денис Бизов, ну, Бизон, помнишь?
– Привет, Денис, – так же тихо и равнодушно ответили на другом конце провода, и Денис снова почувствовал себя школьником, которого не замечает самая красивая девочка в классе.
– Мне Ирка сказала, ты едешь на встречу выпускников. Я тоже в Москве, ты когда собираешься? Можно было бы вместе рвануть, не скучно будет восемь часов лететь.
– Сегодня рейс в двадцать ноль-ноль, – сказала Катя. – Я уже в аэроэкспрессе.
Денис взглянул на часы: было только одиннадцать утра.
– Что-то рановато ты, – сказал он радостно, но по ее молчанию понял, что бывшая одноклассница не хочет обсуждать эту тему. – Тогда жди меня, беру билет и еду в аэропорт. Вместе полетим рассматривать старые фотографии в школьном альбоме.
– Хорошо, – так же тихо и равнодушно ответила Катя.
Все время, пока он петлял по Москве – сначала домой, собрать кое-какие вещи, а потом час сидел в почти пустом вагоне аэроэкспресса, – Денис думал не о предательстве своего любимого ведомства, он думал об однокласснице Кате, которую не видел пятнадцать лет и в которую когда-то давно был безумно влюблен. Влюблен так, что каждый раз при встрече с ней сердце выпрыгивало, а дыхание сбивалось, а без того маленький словарный запас превращался в три слова: «круто», «прикольно» и «отстой». После было множество по-настоящему взрослых историй, где любил он, где любили его, но почему-то сейчас именно мысли о детской безответной влюбленности спасали его от нервного срыва. Было очень интересно: как она сейчас выглядит? Узнает ли он ее, а она его, как отреагирует на него такого, каким он стал сейчас?
Денис посмотрел в окно на свое отражение и остался собой доволен – оттуда на него смотрел сильный смуглый, уверенный в себе мужчина.
Но когда он увидел Екатерину, сидящую в зале ожидания, то совсем другая мысль первой пришла ему в голову: «Когда она последний раз ела?»
Глава 3
Федя
Вихо-Главный
Если тебе понадобится рука помощи, она всегда при тебе – твоя собственная.
Закон стаи
– Еще кофе? – услужливая стюардесса улыбнулась, но Феде показалось, что не очень искренне.
«Вот как так получается, – подумал Федор, – одни и те же стюардессы работают и в экономе, и в комфорте, и в бизнесе, но ведут себя везде по-разному. В первом они грубы и чересчур нервны, как советские продавщицы в пивной, во втором с огромным усилием пытаются быть вежливыми, но это самое усилие настолько видно, что пугает. В третьем же они идеальный обслуживающий персонал, который искренне рад тебе помочь».
– Спасибо, не надо, – сухо ответил Федор. Он привык, что ему улыбались искренне. Федор Андреевич Первач привык летать бизнес-классом, поэтому этот полет в «комфорте» раздражал его исключительно.
Молодой парень, что сидел рядом, на вид чуть старше двадцати, наоборот, наслаждался обслуживанием, видимо, недавно пересев сюда из «эконома». Он всячески хамил стюардессе, требуя для себя новых благ в виде очередного бокала вина. Она же, видимо, устав от него, решила пойти на принцип и очень холодно отказывала, поясняя, что алкоголь к классу «комфорт» предлагается только во время обслуживания. Если молодой человек желает употреблять весь полет, то ему следовало лететь бизнес-классом, где напитки предлагаются без ограничений.
Федор знал, что стюардесса права, но обычно они идут навстречу пассажирам, в этом же случае она решила проучить хама, вспомнив правила компании.
– Вот сука, – пробурчал подпитый хам. – Ну ничего, скоро я куплю вашу компанию и тебя уволю.
Федор осмотрел парнишку с ног до головы и понял, что купить он сможет только бутылку в «Пятерочке», и больше ничего. Сказать парню, что по-настоящему богатые люди так себя не ведут, дать, так скажем, добрый совет – нет, не хочется связываться. «Старею, что ли, – подумал он. – Раньше бы я не упустил шанса отыграться на этом дураке». Такие выпады придавали Федору энергии и наполняли силой. В школе он поступал так неосознанно, проделывая подобные трюки на всех, даже на друзьях.
На всех, кроме Вальки, конечно, тот был сильней Федора. Не физически, нет – он был сильнее характером. «Валька, Валька, где же ты? У тебя было по-настоящему успешное будущее. Ты был уникален». Остальные же без исключения, даже члены стаи, периодически получали от Федора, как он называл их, «удары едкой правды». Позже он понял, что это не никакая ни едкая правда, просто Федор брал факт, самый болезненный для человека, и утрировал его в худшую сторону, маскируя все сарказмом. Это всегда работало, это подавляло собеседника, а Феде придавало недолгую, но все же уверенность в себе. Так было всегда, а сейчас вот, надо же, не захотелось тратить силы.
Самолет плавно сел на родную для Федора землю. Родную только номинально, потому как никого у него здесь не осталось. Как только его дела в Москве пошли веселее, он перетянул туда и маму, и папу и даже сестру с мужем и племянником. Его семья всегда жила очень скромно, и это Федора угнетало. В социальном плане они все были примерно на одном уровне, не считая Чуа, у которого был богатенький папа. Но одноклассники, казалось, и не замечали своей бедности, Федя же страдал от этого почти физически. Видя, как сестра в детстве донашивает его мальчишескую куртку, его изысканный с рождения вкус, взявшийся непонятно откуда, натурально страдал видя несправедливость мира. Федор еще в детстве пообещал себе, что как только появится возможность… Не если, а точно появится – в том, что он обязательно всего добьется, Федор не сомневался. Так вот, как только появится возможность, он устроит и их жизнь тоже. И сдержал обещание, чем гордился неимоверно. Теперь родиной его и его семьи стала столица, где он любил абсолютно все.
А вот златоглавая в последнее время почему-то разлюбила мальчика Федю, и неудачи посыпались на его фирму, как горох. Словно бы кто-то подстраивал их специально, желая выбить Федора из седла. Он даже пытался выяснить, кому же так перешел дорогу, но бесполезно – враг, конечно, был, но вычислить его никак не удавалось. Но не на того напоролись, поборется еще Федор Бервач, недаром он имел в детстве прозвище Вихо, что в переводе с индейского означает «главный». Да и сейчас коллеги, не зная этого его детского факта, нет-нет да называли «главным». Значит, его сила чувствовалась на энергетическом уровне, значит, Федор со всем справится. Вот здесь, в Хабаровске, и справится, по крайней мере, план был такой.
– Это несправедливо! – громко заявил сосед – так, чтоб стюардесса его услышала.
– А жизнь в принципе несправедлива, – произнес Федор, все-таки не выдержав.
– Это для слабаков и неудачников, – хохотнул парень пьяно, – а сильные люди все берут в свои руки.
Федя уже приготовил пару колких фраз насчет силы этого сопляка, но стюардессы уже открыли дверь и пригласили пассажиров на выход.
– Не может быть! Вихо, это ты? – услышал он мужской возглас и обернулся. У трапа, в очереди на автобус, стоял его одноклассник.
– Это я, – ответил Федор и пожал протянутую руку. – А вот тебя, Бижики, я бы не узнал, ты стал настоящей машиной. Шварценеггер нервно курит в сторонке.
Федор не лукавил, Денис и правда выглядел хорошо. Высокий, широкоплечий, уверенный в себе. Вообще Дэн с детства был смуглый: как любила шутить про него их классная руководительница Ангелина, зимой и летом одним цветом. Но сейчас темная кожа и черная шевелюра добавляли еще больше привлекательности, и из темненького мальчика он превратился почти в мачо. Федор даже позавидовал ему немного, потому как сам, чтоб не выглядеть совсем бледной поганкой, тратил часы в дурацком солярии. На море же вообще сразу сгорал, превращаясь в вареного рака.
– Да ладно, – ответил добродушно бывший одноклассник. – Называй меня просто Бизон, выросли мы из индейцев уже.
Глядя на улыбающегося во все тридцать два зуба Дениса, Федя подумал, что выглядит тот сейчас настолько доброжелательно, словно и правда был рад его видеть, чего сам Федор к нему не испытывал абсолютно.
Когда он перевел взгляд на его спутницу, то сначала не мог поверить, что это она, Катя Соколова, первая красавица класса, да что там, – школы, в которую когда-то были влюблены абсолютно все мальчишки, в том числе и Федя. Пауза, видимо, затянулась, потому как Денис, перестав улыбаться, спросил:
– А это Катя, ты не узнал?
– Привет, Чепи, – взяв себя в руки, сказал он. – Или тебя тоже лучше по-русски Феей называть?
– Привет, Главный, – ничуть не смутилась она и улыбнулась ему еле заметной улыбкой. – Называй как хочешь, но Денис прав, выросли мы из индейских штанов.
Разглядывая тайком Катьку Соколову, ее какую-то болезненную худобу, ее тотальную неухоженность, одновременно слушая Бизона, его рассказы о работе в МУРе и дурацкие грубые шутки, Федор даже немного отвлекся от своих мыслей и жалости к себе. Вдруг где-то внутри пришло очень четкое понимание, что он действительно Главный – он тот, у кого с рождения талант организовывать, он тот, за кем обязательно пойдут люди. Он справится, ведь он Вихо, он не эти вот два неудачника. Одна, ставшая тенью той самой Кати Соколовой, которую он помнил как волшебную принцессу, другой – примитивный мент, смеющийся сам над своими же тупыми шутками. Он даже не Анатолий Стоянов, Толя, Чуа, Змея, папенькин сынок, который, конечно, достиг многого, но и трамплин у него был огромный, с такого попробуй не прыгни. А вот у Федора его не было совсем. Всего того, что он имеет сейчас, он достиг сам, своими руками, мозгами, хитростью и иногда подлостью, но сам. Поэтому зря он приехал в Хабаровск, зря, это был порыв, который Федор не успел остановить. Мысль, что надо возвращаться в Москву, возникла и тут же укоренилась в голове.
В автобусе, протискиваясь между пассажирами, к ним двигался, некрасиво расталкивая людей локтями, тот самый сосед по самолету, подпитый парень, которого стюардесса поставила на место. Федор сморщился и уже хотел отвернуться, чтоб парень его не узнал, но оказалось, что молодому хаму был нужен не он. Все-таки подобравшись к ним и смачно дыхнув на окружающих перегаром, он, к удивлению Федора, обратился к Чепи и спросил:
– Катя, это ты? Ты меня не помнишь? Я твой брат, – видя, что Катя не реагирует, он продолжил объяснять: – ну, по отцу! Мы жили когда-то в соседних домах. – Одноклассница побледнела, но молчала и не отвечала пьяному пассажиру. – А вот я тебя сразу узнал, ты практически не изменилась, – врал тот в лицо, криво улыбаясь. – Такая же, только… взрослее, что ли, стала.
– Вот Хабаровск маленький город, – засмеялся Денис. – Только с трапа сошли – уже родственников встретили.
– Привет, – без энтузиазма ответила Катя.
– Ты зачем в Хабаровск? – продолжал задавать бестактные вопросы подвыпивший парень, хотя всем уже было понятно, что Катерина не расположена к общению.
– Жить, – односложно ответила ему она и отвернулась, давая понять, что разговор окончен.
– В гости? – допытывался тот, не желая понимать намеки.
– Навсегда, – ответила бывшая Фея. – А что, нельзя? Это моя родина, я имею на это полное право, и спрашивать никого не обязана.
В этот момент автобус, довозивший пассажиров до аэровокзала, остановился, и она первая выскочила из него, так быстро зашагав по аэропорту, что Денис с Федором не успевали за одноклассницей, ускоряясь на ходу.
– Ну что, куда? – спросил Федор, когда они вышли из аэропорта.
– А поехали к Николеньке на утес, позавтракаем? – вдруг предложила Фея, и двое мальчиков, словно забыв, что они уже солидные мужчины, почувствовали себя Бижики и Вихо и безропотно подчинились девочке, в которую когда-то были влюблены.
Утес, а точнее сказать, Амурский утес – это скалистый мыс посреди города, на вершине которого была построена белая башня с треугольной площадкой. Когда-то, в далеком тысяча девятьсот восемнадцатом году, занявшие город «белые» казнили шестнадцать чешских музыкантов. По одной версии, за то, что те отказались играть «Боже, царя храни», по другой – за то, что прятали у себя «красных», да еще и с оружием. Что из этого правда – никто не знал, каждый верил в полюбившуюся ему версию. Главным было то, что с этой кровавой историей утес был не просто прекрасным местом, где можно было наблюдать великую реку Амур, но и еще нес шлейф трагедии.
Николенькой же они называли памятник Николаю Муравьеву-Амурскому, который в полный рост с утеса вглядывается вдаль. На Дальнем Востоке все знают и чтят этого государственного деятеля, потому как именно он на переговорах с Китаем бескровно присоединил к России Приморье и Приамурье. Как рассказывала им их классная, которую они называли меж собой только по имени – Ангелина, что Муравьев-Амурский для Дальнего Востока все равно что Петр Первый для европейской части России. Из Сибири, которой тогда отводилась роль то ли заднего двора, то ли каземата, он прорубил окно в абсолютно другой мир – тот, который мы сейчас так гордо называем Азиатско-Тихоокеанским регионом. Именно в благодарность графу местные ласково называют его Николенькой.
Сейчас, стоя облокотившись о белые перила на утесе и глядя на уже стершиеся в памяти великолепные пейзажи Амура, они вдруг забыли себя сегодняшних и стали одиннадцатиклассниками, теми, кто пятнадцать лет назад очень внимательно слушал здесь Ангелину, посмеиваясь над величественным графом.
Трое взрослых людей забылись и, пережевывая бургеры, купленные поблизости, запивая их невкусным дешевым кофе, были почти счастливы – смеялись и вспоминали школу. Пусть ненадолго, пусть на мгновение, но каждый из них ощутил то забытое чувство, заключающееся в трех словах – все хорошее впереди!
Старый дед в инвалидной коляске, единственный посетитель утеса в столь раннее утро, глядя на них, тоже улыбался.
– Отвезите меня к Ирке, – попросила Фея, когда все было съедено и всех начало клонить в сон.
– Давай и мы зайдем поздороваться с Луной, – предложил Дэн, и Федор, так хотевший помыться, поспать и вернуться в Москву, поддавшись моменту, с ним согласился.
Старый дом с широкими лестницами, не имеющий лифта, тишина подъезда и даже запах – теперь, после Утеса с Николенькой, все навевало воспоминания и ностальгию. Будучи школьниками, они часто бегали из школы к Ирке на обед. Во-первых, она жила рядом, а во-вторых, у нее были обеспеченные родители, и всегда находилось чем угоститься.
Дверь долго не открывали, и все уже стали вздыхать и оглядываться.
– Мальчики, вы идите, – сказала Катя. – Она, наверное, вышла куда-то, я сама ее дождусь и вам позвоню, скажу, где и когда будет проходить мероприятие.
Федор был готов согласиться, очень манила к себе кровать, да и душ тоже, но все испортил Дэн.
– Глупости, что ты тут будешь сидеть одна, мы с тобой.
– Кать, а может, с нами в гостиницу? Что тебе у Ирки останавливаться, поехали, отдохнем, приведем себя в порядок, а вечером к ней съедешь, – и, сделав определенные выводы из того, как выглядела бывшая первая красавица класса, добавил: – Я плачу.
Фея почему-то промолчала. Федор хотел повторить предложение, но его перебил вопрос из соседней квартиры, произнесенный угрожающим скрипучим голосом:
– Вы кто и что здесь делаете? Если чего удумали, учтите, у нас камеры и полицейский участок за углом.
Из двери напротив выглядывала старушка, предусмотрительно не сняв с нее цепочку.
– Прям вот камеры? – усмехнулся Денис, оглядывая старый подъезд.
– Ты не смотри, не смотри по сторонам. Есть у нас камеры, после ограбления мы всем подъездом скидывались, даже я, так что не мечтайте.
– Ты, мать, иди домой, мы Ирку ждем, – сказал угрожающе Дэн. – Мы ее одноклассники.
– Господи! – воскликнула та несколько громче, чем предполагали обстоятельства, и испуганно перекрестилась. – Так нет ведь ее.
– Мы понимаем, что нет, – Федор, до сих пор молчавший, решил, что у него лучше получится общаться с испуганной пенсионеркой, и вступил в дискуссию, – потому и ждем. Не переживайте, идите, там уже все ваши передачи начались, вы можете пропустить нечто важное.
Он говорил мягко и уважительно, при этом не забывая улыбаться. Бабка же не переставала креститься и даже, как ему показалось, читала «Отче наш».
– Иди уже, бабуля, – добавил Дэн, и Федор покачал головой, предлагая ему не лезть к пенсионерке.
– Так умерла Ирка, – сказала женщина, не желая уходить.
– Как умерла?! – растерялся Федя и, забыв о тактичности, стал говорить, как Денис. – Когда? Ты чего несешь, старая? Я вчера с ней разговаривал.
Бабка побелела и, казалось, готова была рухнуть в обморок.
– Так лет двенадцать назад и умерла, – ответила она все-таки и прикрыла свою дверь, продолжая осенять себя крестным знамением.
Федор взглянул на друзей. Они были ошарашены, и пока все приходили в себя, снизу по лестнице поднялся мужчина.
– Приветствую святое собрание! – улыбнувшись, сказал он, и Федор узнал того, для встречи с кем на самом деле прилетел в Хабаровск. – Вы что здесь толпитесь, Ирка к себе не пускает?
Они с Дэном переглянулись, и Федя, выдохнув, ответил:
– Если честно, не очень-то к ней сейчас и хочется, – и, схватившись за голову, выругался: – Твою мать! Это кто так с нами, а главное, зачем?
Только что подошедший Анатолий Стоянов растерянно смотрел на одноклассников, ничего не понимая, а вот Катя и Денис были полностью согласны с такой постановкой вопроса Федора.
1904 год
Москва
Стрельня
Ольга взяла горсть земли и бросила в могилу самого близкого ей человека – Аркадии. Оля не плакала, когда хоронила мать, а вот сейчас не сдержалась и разревелась, как делала раньше на плече любимой Арки, в самые страшные моменты своей еще такой короткой жизни. Все, того плеча больше не было.
– Полно, Ольга, – раздраженно сказал ей ее будущий супруг. – Вы не можете рыдать на могиле поварихи.
Ольга с презрением взглянула на стоявшего рядом старика. Двадцатипятилетняя красавица выходила замуж за мужчину старше себя на тридцать пять лет, не обладающего не то что красотой, даже мужской статью – лишь годами, что отчетливо читались на лице. Именно такое наследие оставил после себя ее отец. Родитель влез в долги и не придумал ничего лучше, как выдать дочь за своего друга-вдовца, который обещал покрыть все его долги. Слезы, уговоры и причитания – не помогло ничего. И вот тогда Арка, на тот момент уже тяжело болевшая, сказала ей:
– Жизнь, Олечка, штука вообще несправедливая. Одно могу тебе посоветовать: учини этому старику такую невыносимую жизнь, чтоб он сам попросил у тебя развод.
