– А чего ты ждал, Мить? Что за ночь рассосется? Так не рассосалось.
– Давай в отпуск махнем. Отдохнем. Пока вернемся, тут всем надоест нам кости перемалывать…
– Замечательно. Побег в никуда. От проблем. Как я понимаю, для тебя основная сложность – в том, что твой левак стал достоянием общественности. Мои чувства ты в расчет брать не намерен!
– Я думаю о тебе, маленькая. Думаю. Хочу оградить… От всего. Поехали, Зой. Есть путевки, – кивает на телефон.
– А давай! – хлопаю в ладоши. – Давай ты со своей Розочкой махнешь на острова и там, под звездами, у шепчущего океана, под рокот волн, будешь устраивать ей райское наслаждение.
– Ясно. Диалога не состоится.
– Состоится. У адвоката по разводам.
Дмитрий адресует мне темный, кипящий протестом взгляд.
– Я костьми лягу… Но не допущу. Ни один адвокат за это дело не возьмется.
– Посмотрим.
– Увидишь, что будет, – кивает. – Я намерен повоевать. За нас.
Вот болван. Осел. Баран упрямый!
Как он не понимает?!
НАС больше НЕТ.
Нас вчера… попросту НЕ СТАЛО!
Наш сложный диалог прерывается звонком. По домофону понимаю: приехали родители.
Наверное, мама привезла сумочку, телефон, ключи…
Открываю, но встречать не выхожу. Незачем… Они здесь через день появляются, знают все…
На кухне появляется отец и заявляет:
– Мы с матерью все решили. Поживешь с Пашкой у нас. Собирай вещи, Зоя.
Муж мгновенно вскидывается:
– Только через мой труп. Зоя никуда не едет. Паша – тоже.
– А вот это не тебе решать! – кипишует папа и смотрит: – Зой, ты же едешь? Давай, доня, не сиди, пакуй чемоданы.
На кухне появляется заспанный сын и, уловив последние слова деда, спрашивает:
– Ма, мы че… Переезжаем?!
Три пары глаз смотрят на меня.
Сердце подскакивает к горлу.
Все ждут.
Ждут моего ответа.
Глава 9
Зоя
А я вдруг понимаю, что не могу… Не могу взять и уйти из этого дома. И дело не в отсутствии у меня гордости или боязни сложностей. Да, я не пропаду. И даже если Митя рогом упрется, включит ублюдка и станет грозить безденежьем, я не пропаду.
Мой бизнес разросся, приносит пусть небольшой, но стабильный доход, который понемногу растет из месяца в месяц. То есть с голода не помру ни я, ни Пашка, если он решит пойти вместе со мной, конечно. В чем я, честно говоря, не уверена.
Я могу потянуть себя, наши повседневные затраты, но потяну ли дорогостоящее увлечение спортом, не уверена. Плюс сын мечтает об учебе за границей, и это тоже будет требовать денег.
Жизнь, она такая, знаете ли, иногда приходится поступиться идеалами и собственным недовольством ради исполнения мечты.
И я, черт побери, хочу верить, что смогу не обижаться на Пашку, если он из всех этих соображений решит остаться с отцом, который уж точно постарается обеспечить ему все-все самое лучшее.
Но из дома мне уходить не хочется.
Я помню, как впервые переступила порог этого дома, вместе с Митей.
Тогда дом был просто стенами, мне в нос бросился одуряюще вкусный запах дерева, стружки.
Из окон лился свет, а вдали виднелась опушка бора, и Митя поделился: «С сынишкой там бегать будем…» Потом он начал фантазировать о внутреннем наполнении нашего дома, мы немного закусились на тему кухни-гостиной…
Но все-таки наше будущее в этом доме я увидела сначала его глазами, влюбившись в фантазию, и только потом прошлась поверх его мечт собственной фантазией, отполировав детали. Хитро, по-женски думая, что его категоричность в некоторых моментах можно сгладить. Я знала, как именно…
В этом доме прожита целая жизнь.
А сколько времени я потратила на всякие уютные мелочи… Сколько хороших праздников мы здесь отметили!
А наши вечера? Наши ссоры и примирения… Даже Митьку в расчет не беру. Мне с Пашкой повоевать пришлось, ух как…
До сих пор иногда воюем.
Блин, а цветник? Мои астры капризные, мои пышные красавцы георгины, мои… Они тоже все мои детки! И что – бросить все это?
Чтобы потом здесь какая-нибудь ублюдская Розочка ходила и трогала все это… Сидела на диване, за цвет обивки которого я развернула целую военную кампанию, забросила ножки на пуф с маминой вышивкой, запустила какую-нибудь мерзкую, такую мерзкую, как и она, шавку… и загадила… загадила все. Спалила первую же курицу дочерна в моей духовке!
О нет…
Такая волна злости во мне поднялась, просто ух…
Да я… Да я лучше оболью бензином и подожгу этот дом, чем уйду сама и оставлю его Мите и его новой дырке, поганой шалашовке.
Вот уж нет…
Я сама не заметила, как уперла руки в боки и воинственным взглядом обвела гостиную.
МОЮ гостиную.
МОЙ дом.
МОЙ камин.
МОЙ очаг.
Уйду, если только позади себя и камня на камне не оставлю.
Если Мите захочется, чтобы я уходила, я ему, этому пиздюку, который сорокалетие решил отметить бурно и грязно, оставлю только горстку пепла и золы.
Слышится тихий смех за моей спиной.
Оборачиваюсь.
Муж смеется. Прикрывает глаза рукой, трет брови, явно пытаясь сдержать смех, но у него не выходит.
– И над чем ты ржешь, паскудник?! Тебе весело, значит? – злится папа.
– Вы, папа, кажется, не поняли. Но Зоя отсюда точно никуда уходить не собирается!
– ПАПА? – вскидывается отец. – Какой я тебе папа после всего, что ты на юбилее моей жены устроил? Папа. Еб… Вы только посмотрите на него, а?! «Папа» ты в могиле увидишь, понял?
Повисает молчание.
Митя в прошлом году похоронил родителей, одного за другим.
– Папа, – шикаю я на него.
Потому что бить так низко – это уже перебор. Тем более сваты хорошо дружили, общались тесно, а как сами мои родители плакали, когда провожали сватов в последний путь?
После этого они Митю еще больше любить начали, иногда в наших ссорах намеренно его сторону принимали, а не мою, чем обижали, но потом поясняли, что сиротой стать в любом возрасте сложно.
Папа немного тушуется, кончики ушей краснеют – верный признак, что укор он принял-понял. Но так просто сдавать не собирается. Тут же добавляет:
– Едешь же. Не тяни, Зоя.
– Ма-а-ам? – уточняет Пашка, покусывая нижнюю губу.
Сынишка мне ничего не говорит, но я вижу в его взгляде: как же так… Ему не нравится ни один из вариантов, пришедших на ум.
Вариант первый – мы с ним съезжаем, и… прощай, приватность.
Для шестнадцатилетнего молодого, но уже мужчины, небольшой дом моих родителей – просто клетка.
Какую комнату ему занять придется? Мою бывшую детскую, что ли? Там до сих пор девичьи обои и размах не тот, и нет спортивных снарядов во дворе.
Вариант второй – съезжаю я, он с отцом остается, а Дима ни в зуб ногой о расписании сына.
Пашка способный, но в плане тайминга – тот еще увалень. Его нужно подпинывать. Отец на работе целый день, до позднего вечера занят. Мите реально некогда следить за тем, чтобы сын ничего не пропустил.
Значит, что?
Без меня Пашка, по-русски говоря, просрет все, что только можно просрать, и хорошо, что сынишка это понимает.
Пугает другое – иных вариантов для меня, кроме как съехать, даже сын не видит.
В дом проскальзывает мама, тихо встает в дверях:
– Ну что, давайте с самого простого начнем, да?
И она туда же…
Меня понимает только… Митя.
Как ни странно было бы это, только он понимает мой настрой, и от этого еще больнее становится осознавать его предательство.
Я не истеричка, но сейчас мне хочется наброситься на него и побить кулачками этого непробиваемого, вопя: «Как ты мог, скотина?! Как ты… мог?»
Надо сказать это вслух.
– Мам, доброе утро. Надеюсь, ты привезла мою сумочку и телефон. Еще Пашка кое-что у вас забыл.
– Не привезла. А надо? – спрашивает она. – Я думала, вы у нас будете жить.
О нет, спасибо, мои дорогие.
Вы же меня задушите.
Заботой. Советами. Жалостью.
Словами: «А мы говорили…»
Эту песню я знаю, спасибо!
Или еще хуже – новых женихов мне начнут подыскивать, о да…
