Нет, придурок! Все как раз наоборот.
Обратно до раздевалок иду. Не бегу! Никто не увидит моего падения, когда за ребрами раздирает пустота.
Только когда забираю свои вещи и возвращаюсь в женскую раздевалку, сажусь в угол и даю волю слезам. Мне нужна минута слабости, и я вернусь в строй.
Глава 17. Матвей
Когда за Исхаковой захлопывается дверь, в аудитории начинается галдеж. Я не вслушиваюсь, но и так ясно, кого и что они обсуждают.
– Замолчали! – выкрикиваю и обвожу всех взглядом.
Кто-то прячет телефон, кто-то смотрит непонимающе, кто-то опускает глаза.
– Да ладно тебе, Мот. Классно же было. И сиськи Исхаковой тоже, – Гера единственный ведет себя не как остальные. Он расслабленный и довольный. Думает, раз дружим, у него есть привилегии.
Меня передергивает. Это война только между мной и Анечкой. Ее позор – это моя заслуга, и смеяться могу только я.
Возвращаюсь на свое место, в то время как в класс входит препод. Исхакова на лекции не показывается. А надо бы, у нас по этому предмету экзамен. Хотя какое мне дело? Это чисто ее проблемы. Она и в группе-то ни сообщения не написала после моей вечеринки в честь начала учебного года. Будто общаться в чатах выше ее достоинства.
Принцесска, блядь.
На парковке ее машины не вижу. Значит, уехала. Хоть не голышом? Вещи были спрятаны в шкафчиках в мужской раздевалке, тут не обманул.
Заведя двигатель, сразу стартую. На крыльце показалась Бажена, и еще несколько недель назад я бы обязательно подождал ее. Может, поехали бы проветриться куда, потом в свою гостишку. У нас же есть и свой привычный номер.
Но сейчас газую, мечтая оказаться дома поскорее.
Паркую машину в гараже, тискаю Мака, который подбежал ко мне.
Когда мама зовет ужинать, как хороший сын, провожу с семьей положенный час. А как хороший брат спрашиваю о делах брата и сестру. Обсуждаем учебу и любимую крысу Тохи. Она чем-то заболела, нужно вести ее к ветеринару, на что папа закатывает глаза. Еще брат планирует завести маленького ужа или геккона. Не определился с выбором.
– Тоха, я сдам тебя в зоопарк! – отец говорит будто бы всерьез.
Мы смеемся, обсуждаем еще что-то. Папа не сводит с меня глаз.
– Матвей, а у тебя как дела?
Возвращаю руки на стол, спину выравниваю.
– Да все хорошо. Через две недели будет первый матч. Я активно тренируюсь. В учебе тоже все хорошо. Планирую в этом году пойти на конференцию, если успею предоставить тезисы моей работы преподу.
– Классно.
Снова это слово. Все вокруг меня классно, и сиськи Исхаковой в том числе.
Даю лыбу. Классно же, че? Поднимаюсь на второй этаж, чувствуя на себе взгляд отца. И что ему так не понравилось в моих ответах?
С приходом Исхаковой в мой институт и мою группу все раскалывается. Она вносит сумятицу в мой мир, и это еще один пункт в длинном списке «Почему я ненавижу Анечку».
Ложусь на кровать и поворачиваю голову к окну.
Если ехать вдоль улицы, через пять домов будет один из тех, что принято называть дворцами. Именно в таком и живет Исхакова. Высоченный каменный забор, колонны, входная зона в форме полукруга. В качестве охраны две собаки. Кличек не знаю, но они довольно большие. Думаю, натренированные.
Спальня Анечки так же, как и моя, на втором этаже, третье окно от центрального. У нее даже свой балкон имеется. Говорю же, принцесска.
Все это я выяснил за день.
Телефон пиликает, оповещая о входящем сообщении.
Подавляю смешок и тупо улыбаюсь.
Анечка Исхакова. Посылает мне слова проклятий? Обещание скорейшей расправы? Хочется растянуть ее ожидание, как она мое. Я целых два дня ждал реакции на мою фотку, а она, сука, на второй день только ответила.
Что ж, вопреки всеобщему мнению, ее терпение совсем неженское. А я просто ненавижу ждать. Открываю сообщение. Замираю.
Злость нарастает. Чувствую, как дымятся ладони, как покалывают подушечки пальцев и как на глаза будто надели шоры. Я не вижу ничего кроме этого:
То, что на экране Исхакова, я понимаю по губам. Кроме них только ее сиськи в корсете или что это, и крошечные стринги. Вокруг темно, цвет ее кожи молочный, светится. Белье красное, вызывающе-сексуальное. Ам-м, развратно.
Ей идет.
Смеюсь в голос. Отворачиваюсь, вновь в экран впериваюсь. Он еще таким маленьким стал казаться.
«Я подумала, что ты не рассмотрел».
Читаю и пролистываю вверх.
Ну ладно, сиськи классные. Но ей я этого никогда не скажу.
Отбрасываю телефон, по комнате расхаживаю. Любопытно, у кого она больше, у меня или у нее? Исхакова принцесска, по-любому ей выделили самую большую.
«Нравится, Градов?».
Вот ведь сука.
Блокирую телефон, отбрасываю. Она вместо лекции поехала покупать себе белье? Не плакала, не пряталась, а тупо поехала в магазин за трусами и лифчиком. Она нормальная?
Кидаюсь за брошенным телефоном и вновь открываю. Увеличиваю. И сиськи, и губы.
«Не боишься, что в группу скину? Разлетится по всему институту».
«Фотки того, как ты мне мстишь, разлетятся, а эти… Твой личный архив. Никто не посмеет на них глазеть. Потому что недостойны. Так ведь, Матвей?»
Признаю, она неглупа. Не слишком умная, но и не тупая девка, каких сотни в институте. Исхакова – коварная дрянь, от которой следует держаться подальше. Или проучить сильнее, чтобы не лезла и знала свое место.
«Так. Поделишься еще фотками? А то я тебе член, а ты мне прикрытые сиськи».
Пишу, отправляю.
Пиздец. Это гребаный флирт? Прелюдия по сообщениям?
«Значит, понравились».
Мечусь по комнате, раздираемый ненавистью, раздражением, смехом и чертовым возбуждением. Зная, кто именно причина всех ощущений, мне хочется придушить сначала Исхакову, а потом повеситься самому.
«Да», – написав, стираю.
«Понравились», – снова стираю. У Анечки отображается моя замедленная реакция, и это злит.
«Будем считать, что да. Надеюсь, ты запомнил все детали».
Пока читал, сообщения резко сдвигаются, и я понимаю, что сука-стерва удалила фотографию у меня. Конечно же, я не успел сохранить.
Прокручиваю ленту. Вдруг ошибся. Но нет. Переписка целая, а сисек нет.
«Как же глупо, Анечка. Фотки твоих голых сисек разлетелись по всем чатам».
Я не проверял.
«Пусть и так. Но все равно тебе будет нужна именно эта. И представлять ты меня будешь именно так, как на этой фотке. Упс, а где она?».
Как у нее так получается? Мне и правда на хрен не нужны те фотки. Я и так видел все вблизи. Грудь небольшая, сосочки-бусинки. Кожа была покрыта мурашками. Когда увидел слезы, решил, что выиграл. Недооценил я Анечку.
Ну, по крайней мере, не было истерики. Терпеть их не могу.
«Сука», – пишу. Невозможно больше сдерживаться. Меня начинает мутить.
«Придурок», – отвечает.
Значит, война продолжается.
Глава 18. Аня
Олеся, Лена, Света, Дина… Изучаю девчонок, пока те рассаживаются за столы.
– Привет, Аня, – дружно здороваются, как и не было вчера того пятиминутного позора.
Киваю и улыбаюсь им, когда мысленно пытаюсь вычислить предателя. Не поверю, что Градов провернул все один. Ему нужен был кто-то из девчонок, чтобы, как минимум, донести о моих решениях и действиях в женской раздевалке.
Или… Это вовсе Бажена?
– Как ты? – Олеся садится рядом со мной и спрашивает так, чтобы никто не слышал.
А если это Олеся? Из всех девчонок нашей группы с ней я общаюсь больше всего.
– В смысле, как я?
– Градов вчера перегнул, – поднимает брови и вновь шепчет.
Я запуталась. Понять, кто друг, а кто нет, становится сложнее.
– И он за это ответит, – сквозь зубы говорю.
В этот момент входит Его Величество. Наши взгляды, как магниты, сталкиваются. Меня разрывает изнутри, и перед глазами проигрывается сцена, где я нападаю на Градова и откручиваю ему голову. Ну, примерно так, как это было в видениях Элис из «Сумерек».
Моргаю. Видение исчезает. Вместо него – ухмылка Матвея, пропитанная наглостью насквозь. Он помнит меня с той фотки, которую отправила ему вчера. И каждый его шаг до парты сзади меня говорит об этом.
– Ты можешь удалять сколько тебе хочется, но я отличаюсь фотогеничной памятью, Анечка, – нашептывает, проходя мимо.
– На это и был расчет, Градов.
Моя рука на спинке стула. Матвей наклоняется ко мне через свою парту. Мы примерно на таком же расстоянии были друг от друга вчера.
– Признай уже, что тебе понравилось, – подвигаюсь ближе.
У него новый парфюм. Его футболка идеально выглажена, и он надел ее под низ рубашки, которая полностью расстегнута. Вся одежда сильно контрастирует с цветом его кожи и волос. Да и жуткие татуировки продолжают просвечиваться сквозь ткань.
– Вчерашнее твое выступление? Разумеется.
Скотина.
Я же плакала. А со мной это бывает редко.
– Но ты меня удивила, Исхакова, – откидывается и продолжает сверлить меня чернеющим взглядом.
С каждой фразой Градова мне становится сложнее понимать, что он готов вынести на публику, а что нет. Вот сейчас Мот говорит громко, привлекая внимание всех к нашему разговору. А тема личная, та, что только между мной и ним. Это особый слой ненависти, похожий на флирт, но им не является.
Сложно все. Неописуемо.
– Ты не плакала где-то в уголочке, не нажаловалась папочке… – театральная пауза, в течение которой я догадываюсь – Матвей знает, кто мой отец.
Градов рыл под меня. Мне кажется, я слегка побледнела, потому что выражение лица Матвея стало более радостным и довольным.
– Анечка поехала воплощать свой маленький протест, – говорит, заправляя мне за ухо выбившуюся прядь.
Он задевает шею. Вновь врезаемся взглядами. По позвоночнику сверху вниз вереницей струятся разряды. От них жар, задержка дыхания.
Отстраняюсь от Градова и отворачиваюсь.
