– Девушка, без сознания в переулке. Много крови вокруг! Кто-то изрезал ее! – послышался взволнованный голос дежурной. Она всегда очень переживала за людей.
– Кровоостанавливающие! – крикнула я, видя, как ко мне со всех ног бегут медсестры и собирают саквояж первой помощи.
Мы снова бросились наперегонки со смертью.
Как бы ни были быстры лошади, но иногда смерть была намного проворней. И я надеялась, что в этот раз мы сможем ее обогнать!
– Пошла! Пошла! Но! – кричал кучер Том. – Скорая! Расступитесь! Скорая!
Вычислить место, где лежит пациент, обычно довольно просто. Там всегда собиралась целая толпа зевак. Помощи от них было мало, зато пробиться через любопытных было целым подвигом.
– Расступитесь! Помощь! Скорая! – кричала я, пробивая дорогу к несчастной.
Девушка лежала на грязной брусчатке в ужасном состоянии. Народ, собрался вокруг причитал и жалел ее. Но дальше жалости помощь не продвинулась.
А я тут же потребовала носилки.
– Так, вы двое, – приказала я, показывая на дюжих ребят – работяг, которые тоже пришли поглазеть на происшествие. – Мне нужна ваша помощь! Сможете донести носилки до кареты?
– А нам за это заплатят? – спросил один из них. Белобрысый с перебитым носом.
– Когда вам нужна будет помощь, когда вы будете лежать как она, – произнесла я, глядя им прямо в глаза. – Я надеюсь, что кто-то из присутствующих ответит иначе и тут же бросится помогать.
Устыдившись, они вышли и стали помогать бережно грузить девушку на носилки. Девушка простонала, а я обрадовалась. Значит, не все так плохо… Значит, в сознании.
Я понимала, что это – не мое дело, как это случилось. Мое дело – спасти. Но мысль о том, чтобы привлечь стражу, я держала в уме.
Мы погрузили в карету носилки, а я села на пол вместе с медсестрами, чтобы стереть кровь с бледного девичьего лица. Да, сильно ее изрезали. Бедняжка. Медсестры отворачивались, прятали глаза, а я понимала, что нужно спешить.
– Осторожно! – командовала я, пока мы везли каталку по плитам.
Я быстро бросила на нее кристалл, чтобы видеть показатели жизни. Небольшая магическая подпитка тоже не повредит. И тут же я принялась за работу.
– Вызов! – крикнула диспетчер.
Я вздохнула, понимая, что сейчас придется выбирать, между пациенткой и между новым вызовом. Боже, как я это ненавижу.
– Сейчас, одну минутку, – буквально зашивалась я, видя, как мне подсовывают то нитки, то иголку, то зелья. – Еще минутку! Сейчас дошью!
Я отбросила окровавленные полотенца на пол, а сестры тут же подхватили их и унесли в прачечную.
– Еще чуть-чуть… Потерпите, – шептала я, стараясь все сделать аккуратно. Это же девочка! Мне было так жаль ее красивое лицо, поэтому я старалась шить осторожно. Шрамы потом можно будет попытаться убрать магией. Но это стоит очень дорого. Сейчас главное – спасти ей жизнь!
В коридоре замаячила диспетчер.
– Я уже иду! Еще чуть-чуть… – надрывно крикнула я, но услышала одно слово.
– Все, – произнесла Лита, опустив глаза.
Повисла тишина. Мы не успели. Пациент умер так и не дождавшись помощи.
– Не успела, – прошептала я, чувствуя, как отчаяние накатывает волной.
В этом слове пряталось столько боли.
– И к кому я не успела? – спросила я, сглатывая и накладывая на лицо пациентки маску с исцеляющей пропиткой.
– Я не стану вам говорить! Вы снова расстроитесь и будете плакать! – произнесла Аэлита.
Но ее ответ сказал куда больше, чем я бы хотела знать.
Глава 11
К ребенку. Я не успела к ребенку.
– Я вам ничего не говорила! – заметила Аэлита.
Нет, ну надо же…
Я устало подняла глаза вверх, где среди лепнины потолка были навешаны яркие кристаллы, дающие много-много белого света.
– Почему? – спросила я, зная, что не услышу ответ.
“Почему все так?”, – мысленно допрашивала я высшие силы. Мне не хватило буквально десяти минут. Десять минут! О, боги! Мне было так обидно… На глаза выступили слезы.
– Можете везти в палату. Следите, чтобы на не трогала лицо и не снимала маску. И дайте ей обезболивающее зелье, как только она придет в себя, – выдохнула я, украдкой вытирая слезы.
Мне было так тяжело, что я чувствовала, словно не могу нести на своих плечах груз этого мира.
– Вы бы хоть поели! – произнесла Аэлита. – Вам там приготовили еду!
– Потом! – отмахнулась я.
– Никаких потом! – заметила Аэлита, стоя на пороге. – А потом вы упадете в обморок! Так что ешьте!
– Я сказала, что потом! Значит, потом! – отмахнулась я, понимая, что она права. Но я не чувствовала голода. Только отчаяние и боль. Боль от того, что не могу разорваться на две части, чтобы быть и там и тут одновременно.
У меня на глазах навернулись слезы. Слезы от несправедливости. Я вышла направилась к дальнему окну коридора, оплакивая чьего-то малыша, к которому не успела.
Обычно я стояла здесь, когда мне нужно было успокоиться. Отсюда открывался невероятно красивый вид на сад. И это, пожалуй, единственное, что меня утешало.
Воспоминания, словно призрак, встали перед моими глазами. Я снова вспомнила первый день в этом мире.
– О, боги! Какой ужас! – визжал кто-то, а я увидела перед собой перевернутую старинную карету. Позолоченные колеса еще крутились в воздухе. Одна лошадь лежала на брусчатке, а вторая хрипела с пеной у рта, глядя на меня ошалелыми глазами.
– Карету понесло! Ужас какой! – слышались голоса, пока я морщилась и пыталась прийти в себя.
– Мисс, мадам, вы как? – слышала я голос, испуганно осматриваясь по сторонам. Надо мной склонилось несколько незнакомых мужчин в цилиндрах. Я сначала глазам своим не поверила. Вокруг набежала целая толпа зевак. Одеты они были странно. Такое чувство, словно все они сошли со страниц истории моды. Шляпки, длинные платья, мужские костюмы в стиле: “Мадам – мусье!”.
В голове все гудело, а я едва могла сфокусироваться на происходящем, как вдруг услышала истошный женский крик:
– Помогите! Мой сын! Он умирает!
Забыв обо всем на свете, я бросилась на крик. Ребенок лежал на руках у матери и истекал кровью. Я разорвала длинную юбку на повязки, останавливая кровотечение.
– Кто-нибудь! Лекаря! – кричала обезумевшая мать. – Сбегайте за лекарем!
Из разговоров я узнала, что карету понесло, и она врезалась в прохожих возле почты.
Я держала мальчика почти час, надеясь, что к нему придет помощь! Я так верила, так ждала.
Его хотели перенести в здание почты, но я запретила его трогать. Переломы были слишком серьезные, и я боялась сделать только хуже!
И тут появился вальяжный мужчина с саквояжем, который если и спешил, то довольно умеренно, я бы даже сказала “элегантно”. А увидев бедную одежду матери и ребенка, так вообще перестал спешить. Он подошел, чтобы услышать от меня одно единственное слово.
– Все.
Я до сих пор вижу во сне лицо матери, которая потеряла самое дорогое, что у нее было только потому, что помощь не пришла вовремя. Но самое обидное было то, что лекарь жил за углом. И идти до нас было совсем немного. А он, как истинный джентльмен не мог выбежать в домашнем халате, чтобы оказать помощь.
И тогда я поняла, что в этом мире все устроено иначе.
Никто из медиков не спешил к тебе, если ты вдруг упал на улице. Если находились добрые люди, то они относили или отвозили тебя лекарю, он сам решал, лечить тебя или не лечить. Больше всего на свете лекаря волновал вопрос, а есть ли у тебя деньги на лечение? И пока он не выяснил твою платежеспособность, никакой бесплатной помощи он не оказывал. Лекари если и спешили, то спешили только в богатые дома. Вот там действительно помощь была скорой и быстрой. Если речь шла об обычных горожанах, лекари не считали нужным торопиться. Конечно, среди них были исключения, но настолько редкие, что даже я могла перечислить по пальцам.
У меня в кармане лежало неотправленное письмо. С отражения в витрине на меня смотрела незнакомая девушка. Все это казалось очень странным. Даже нереальным.
Я стала шарить руками по карманам, отметив, что одета я намного лучше, чем другие. Может, я какая-то аристократка? Перчатки, шляпка… Странно все это! Очень странно! В кармане между складками юбки я обнаружила медальон с именем, инициалами и маленький портрет. Посмотрев на свое отражение, я поняла, что это как бы мой. “Вивьен Харт” было написано с завитушками, и звучало как-то непривычно. Особенно, когда тебя раньше все звали Таней и Танюхой.
По письму я нашла адрес, где меня встретили слуги. Я была весьма удивлена большому просторному особняку и слугам. Неужели это все мое? А почему я выгляжу иначе? Я постоянно ощупывала свое лицо, трогала свои волосы, пытаясь понять, как это вообще возможно, что я очутилась в чужом теле.
Уже в особняке я узнала, что карета, которая принадлежала мне, была сломана и чинилась весь день, поэтому я решила воспользоваться наемным экипажем, чтобы срочно отправить письмо по поводу наследства.
Сначала я была уверена, что это – сон. Но потом поняла, что сон все продолжается, не желая заканчиваться. Сначала я не верила, потом ужасно злилась, потом я просила высшие силы вернуть меня обратно. Или высшие силы меня не слышали, или обратно дороги уже не было, но эта мысль добила меня окончательно. И я впала в унылую депрессию. Тяжело было принять, что вместо привычного мира вокруг все какое-то другое. Но постепенно, я смирилась и махнула рукой, решая, как мне жить дальше.
Вот так началась моя новая жизнь.
– Вы что? Плачете? – послышался голос генерала.
Глава 12
– Нет, что вы, – произнесла я, сглатывая слезы и пытаясь их растереть раньше, чем их заметят. – Все в порядке. Просто остановилась передохнуть… Немного устала… И…
– Тогда почему у вас дрожит голос, и вы до сих пор не повернулись ко мне лицом? – спросил генерал.
– Вам -то какое дело? – прошептала я, пытаясь удержать слезы.
– Может, я смогу помочь, – заметил генерал.
“Янгар”, – напомнила мне память. А я вздохнула. Привыкла называть его просто генералом.
– Если бы, – выдохнула я, проглатывая ком слез. Проглотила я его неудачно. Мой голос предательски дрогнул.
– Если нужны деньги… – начал Янгар.
– Дело не в деньгах, – прошептала я, не поворачивая к собеседнику.
– Тогда в чем дело? – спросил генерал.
Странно было так разговаривать, не видя собеседника. Но повернуться к нему я не могла. Мне оставалось лишь смотреть на сад, чувствуя, как слезы катятся по моим щекам.
– Я не успела на вызов, – произнесла я, чувствуя, как тяжело озвучивать вслух такие слова. – К ребенку. Я зашивала пациентку… Она вся изрезана. Милая красивая девушка с изуродованным лицом. Мне ужасно не хотелось, чтобы она навсегда осталась с чудовищными шрамами, поэтому я шила аккуратно. А для этого требуется время. Чуть больше времени, чем обычно. И я не успела на вызов к ребенку. А ребенок умер…
Мой голос совсем поник.
– Это не ваша вина, – произнес генерал.
– А чья же? – спросила я, вздохнув. – На меня рассчитывали, надеялись, верили… А я просто не успела…
– Ну, послушайте, – слышала я голос за спиной, не осмеливаясь повернуться и сверкать своими слезами. – Вы могли приехать, забрать, а он умер бы по пути…
– Да, но я бы постаралась что-то сделать, чтобы довести его до сюда! – спорила я. – Есть же способы стабилизировать больного!
– А вдруг бы вы оказались бессильны? – негромко произнес генерал.
– Нам останется только гадать, – поджала я губы. – Теперь уже ничего не изменить. Все получилось так, как получилось. Но от этого все равно так больно… Если бы вы знали.
– Над моей дочерью вы так же плакали? – спросил Янгар, а голос его изменился. Он стал теплым, и ужасно захотелось этого тепла, этой поддержки. Но я решила говорить правду. Какой бы горькой она не была. Ведь эта правда лежала на сердце тяжелой каменной глыбой.
– Да, – произнесла я. – Такой кукленочек, такая девочка – девочка… Я была уверена, что не спасу. Шансов было так мало… Она долго пролежала без помощи. Мне кажется, всю ночь.
– А вот этого я не знал, – произнес генерал.
– Я могу только предположить. Я была уверена, что она умрет по дороге, несмотря на повязки, кровоостанавливающие и поддерживающие зелья. И просила ее не умирать, – прошептала я.
– А что ж тот деревенский целитель? – удивленно спросил генерал. – Неужели он не мог остановить кровотечение…
– Я вам не все рассказала, – прошептала я. – Время было упущено еще потому, что целитель отказывался ее отдавать нам почти час. Мы ее, считайте, забирали с боем. Целитель говорил, что не отдаст девушку, не получит деньги за оказанную им первую помощь.
– И что же он сделал? – спросил генерал, а в его голосе послышалась угроза.
– Он дал ей каких-то зелий на сумму шестьдесят семь лорноров, – заметила я. – Какие именно, он отказался говорить…
