Вместо того, чтобы разобраться в своём браке.
Вместо того, чтобы поговорить со мной.
Вместо того, чтобы подумать о дочках.
Он просто собрал вещи и уехал с ней.
– Алён, давай ты сядешь… – мама дотронулась до моего плеча.
– Нет.
Я не могла сесть.
Не могла успокоиться.
Я ненавидела его.
До дрожи. До тошноты. До боли в груди.
Шесть месяцев.
Шесть месяцев я не спала ночами.
Шесть месяцев ловила себя на том, что слушаю, не хлопнет ли дверь.
Шесть месяцев пыталась объяснить дочкам, почему папы нет.
А он валялся на пляжах с богатенькой невестой.
Я глубоко вдохнула.
Всё.
Я больше не жду.
Я больше не надеюсь.
Я не верю в его сожаление.
Ему не было больно.
Он даже не вспоминал о нас.
Через два дня после его возвращения ко мне пришёл адвокат.
Не сам.
Не Вадим.
Он не нашёл времени поговорить со мной лично.
Просто прислал человека в дорогом костюме, с ровным голосом и холодным взглядом.
– Вам стоит подписать, – сказал он.
Я молчала.
– Ваш бывший муж теперь в достойной семье. Вам не стоит надеяться на его возвращение.
Я медленно подняла на него взгляд.
– В достойной семье?
– Да.
Я судорожно втянула воздух.
– То есть со мной было недостойно?
Адвокат не смутился.
– Просто другой уровень.
Другой. Уровень.
Эти слова врезались в меня, как нож в грудь.
– Вы ведь понимаете, чьим зятем он станет, – продолжил он. – Борис Александрович лично позаботится о будущем Вадима.
Фабрика.
Они всё купили.
Не только Вадима.
Меня они тоже купили – за жалкие алименты, которые он теперь присылает каждый месяц, как налог на совесть.
Я подписала документы.
Без истерик.
Без слёз.
Просто поставила подпись и молча вернула их адвокату.
Что мне оставалось?
Тягаться с дочерью хозяина фабрики?
Пытаться что-то оспаривать?
Ради чего?
Ради мужчины, который предал нас?
Я вышла из кабинета, сделала несколько шагов по коридору и остановилась.
Всё.
Конец.
Я больше не его жена.
Не его семья.
Он не мой.
Я развернулась и пошла к выходу.
Прямо мимо его кабинета.
В этот момент дверь открылась.
Вадим.
Мы столкнулись взглядами.
Я не помню, как дышала.
Помню только, что в его глазах не было ни капли сожаления.
– Всё подписала? – спросил он ровно.
– Да.
Он кивнул.
Я ждала.
Хоть чего-то.
Хоть слова.
Но он просто развернулся и захлопнул дверь.
Я ушла с фабрики в тот же день.
Как я могла там остаться?
Как могла ходить по тем же коридорам, где он теперь будет рука об руку с ней?
Как могла видеть людей, которые всё знали, но молчали?
Я не могла.
Прошло ещё два месяца.
Теперь я работаю продавцом в продуктовом.
Не потому что мне нравится.
Просто другой работы в посёлке нет.
Я не жалуюсь.
Но мама жалуется.
Сегодня она в очередной раз смотрит на меня с грустью, пока мы пьём чай на кухне.
– Алёна, ты могла бы найти что-то получше.
Я пожимаю плечами.
– Где, мам?
– У тебя высшее образование… Ты не для этого училась, чтобы работать в каком-то ларьке.
Я тихо усмехаюсь.
– А что ты предлагаешь? Вернуться на фабрику?
Мама сжимает губы.
– Конечно, нет.
– Тогда что? Ларек это единственное место, где я могу сейчас заработать.
– Ну а как ты дальше собираешься жить?
Я провожу пальцем по краю кружки.
– Посмотрим.
Мы молчим.
– Он каждый месяц присылает алименты?
Я сжимаюсь.
