– Вода поднимается? Простите, Андрей Николаевич, но я не вижу в этом ничего предосудительного. Приливы и отливы – неотъемлемая часть жизни.
– Конечно. Конечно же! – Андрей приобнял Тита сухой рукой и повел за собой, словно они прогуливались по проспекту, а не брели по пояс в воде, облаченные в забродные полукомбинезоны. – Только вот сгонно-нагонные колебания зависят от степени связи водоема с океаном. Ты ведь знал это, да? Если нет, мне придется тебя уволить.
– Не уволите, – угрюмо сказал Тит. – Иначе кому вы будете всё это рассказывать?
– Да, не уволю. Так вот, приливно-отливные явления практически незаметны в Балтике. При определенных метеорологических обстоятельствах можно наблюдать подъём моря аж до пяти метров. Но скажи, Тит, разве за последнее время море пыталось задушить сушу?
– Намекаете, что здешний подъём воды столь же аномален?
– А почему я, по-твоему, вколачиваю гвоздики каждые десять сантиметров? Ну, Тит, какие мысли?
Тит с тоской посмотрел на берег:
– Андрей Николаевич, а можно обсудить это в более подходящем месте?
Андрей улыбнулся и первым направился к причалу Элеоноры.
– И вы так и не объяснили, для чего вам кошка, – напомнил Тит.
– Объяснить-то не сложно, но лучше показать.
Помогая друг другу, они выбрались на берег.
4.
Операционный стол освещали мощные светодиодные светильники. Кошка, лежавшая в самом центре, выглядела бедной и несчастной. «И мертвой. А еще она выглядит мертвой», – напомнил себе Андрей.
– Андрей Николаевич, – осторожным шепотом позвал Тит, – а что вы делаете?
Андрей посмотрел на свои руки. Его кисти в латексных перчатках искали у кошки пульс. Словно испугавшись хозяина, они отпрянули от тельца.
– Что не так, Тит?
– Вы ищете признаки жизни у мертвого животного. Только и всего.
– Считай это попыткой быть человечным, – отмахнулся Андрей. – Всё готово?
– Ровно настолько, насколько я владею собственными руками и понял задание.
– Что ж, хороший ответ, Тит. Хороший.
Как только они вернулись и распрощались с забродными полукомбинезонами, Андрей попросил Тита кое-что принести: немного мясной подливки с кухни и всю леску из кладовых помещений. Леску поручил нарезать на отрезки по семь-десять метров. После этого приказал привязать к отрезкам все доступные рыболовные крючки.
Именно этим Тит сейчас и занимался.
Андрей видел, что ассистента снедает любопытство, но не спешил раскрывать карты. По крайней мере, ему не хотелось делать это дважды.
Как и ожидалось, заявилась Мона – в белом лабораторном халате и с пряжей в руках. Она всегда приходила, когда Титу случалось метаться по имению, выполняя загадочные поручения Андрея. Приходила и по вечерам, если стыл ужин. Тогда она садилась в уголке, неподалеку от пустого автожектора, где раньше проводился эксперимент с хомячками, и стучала спицами. Сейчас она вязала Титу перчатки, потому что зимы на Гогланде были довольно холодными.
Заметив ее, Тит еще больше сгорбился над леской и крючками.
– Раз уж все собрались, я, пожалуй, начну. – Андрей взял шприц и вогнал иглу в пузырек с ксиланитом. – Как известно, я занимаюсь изучением функций изолированного мозга. Но я опущу идеи трансгуманизма, чтобы не утомлять вас.
Когда шприц был заполнен, Андрей оттянул красно-рыжую холку кошки и вколол туда весь набранный препарат. Этой дозы хватило бы и корове, сломавшей ноги, но Андрей снова наполнил шприц.
– Месяц тому назад я совершил несколько поездок, результаты которых могут как ошеломить, так и привести в уныние. – Пальцы Андрея заскользили по бедренным мышцам кошки. Последовала еще одна инъекция успокоительного. – Я обнаружил не только всеобщее изменение свойств воды, но и отыскал разум, кардинально отличающийся от человеческого или разума любого другого существа, известного человеку.
Спицы Моны прекратили перестук. Тит тоже едва мог скрыть волнение. Андрей же продолжал накачивать мертвую кошку препаратом.
– Главным недостатком обычного энцефалографа является высокая чувствительность прибора к тремору пациента. Собственно, поэтому и был собран Волнорез – чтобы без проблем считывать колебания электрической активности мозга на расстоянии. – Отложив шприц, Андрей скептически оглядел кошку. – Тит, изволь леску, если она готова. Не запуталась?
– Нет, всё в порядке.
– Отлично.
Еще раз оттянув загривок кошки, Андрей вогнал туда крючок, а леску бережно спустил с другого края операционного стола. Взял вторую снасть.
– Так вот. В недавних путешествиях меня сопровождала уменьшенная версия Волнореза. Создать ее было не так сложно, как может показаться. По крайней мере, для того, кто отличает короткую радиоволну от длинной. – Андрей приладил второй крючок в районе кошачьего позвоночника и потянулся за следующим. – Я измерял электрическую активность мозгов, что меня окружали. И повсюду я считывал ритм неизвестного мне разума.
– Но что это значит, Андрей Николаевич? – Тит передал новый пучок крючков. – Что домашний Волнорез неисправен?
– Почему же? Вполне себе исправен. Более того, наш Волнорез поучаствует в сегодняшней ловле на живца.
Прежде чем Тит успел что-либо сказать, заговорила Мона. Вязание окончательно вышло из круга ее сегодняшних интересов.
– Андрей, я иду с тобой. Это не обсуждается. Я из вежливости не проявила интереса к причалу Элеоноры, но второй раз такой номер не пройдет. В противном случае можешь забыть о горячем ужине. Тем более что подливку вы уже выкрали.
– Я не сомневался в тебе, дорогая.
– Правильно ли я понимаю, Андрей Николаевич, что вы фиксировали одинаковые множественные сигналы неизвестного мозга и на острове, и на материке?
– Именно так, мой дорогой Тит.
– А что, если самописец регистрировал биение волн? Ведь их нынешнее поведение далеко от нормального, согласитесь. Вдруг мы гоняемся за собственным хвостом.
Андрей взял последние крючки. Вдел их кошке в шею и у основания хвоста. Потянулся к стерилизатору за скальпелем, потом отклонился и оценил результат работы. Со всеми этими крючками и леской кошка напоминала экспонат некоего перформанса.
– Ты мне веришь, Тит?
– Разумеется, нет, Андрей Николаевич. Наука – это ведь не про веру, так?
– Мой мальчик, – похвалил Андрей. – А теперь, будь добр, принеси портативную версию Волнореза. Он похож на детскую рацию.
Пока Тит ходил к дальнему столу, Андрей сделал продольный разрез на животе кошки. Отложил скальпель и пальцами забрался в холодные внутренности. Взял поданный Титом передатчик и аккуратно протолкнул его внутрь кошки.
– Ну вот, готово. – Андрей отошел от стола. С щелчком стянул перчатки. Швырнул их в урну для операционных отходов. – Кто зашьет? Тит?
– Я стараюсь не шить мертвых, вы же знаете.
– Я это сделаю, – вызвалась Мона.
Она подошла к хирургическому столу и отыскала себе пару чистых перчаток. Затем вооружилась иглодержателем и склонилась над кошкой. Медицинское образование Моны и опыт позволяли ей на равных ассистировать в лаборатории.
Глаза Андрея и Тита не отрывались от уверенных и свободных движений Моны.
– Выходит, в Балтике завелась некая опасная тварь, я прав, Андрей Николаевич?
– Я доверяю Приме, Тит. Даже в таком состоянии она пытается защитить нас. – Заметив, как плечи Моны дернулись, Андрей быстро сказал: – Прости, дорогая, я неумышленно. Давай отойдем, Тит.
Мона души не чаяла в Приме, и Андрей знал, что ему так и не простили содеянное с их собакой. Поэтому излишнюю, а порой и чрезмерную заботу Моны он относил к попыткам предотвратить подобное в будущем. И не препятствовал этому.
– Почему же остальные животные острова не чуют угрозы? – спросил Тит, когда они подошли к столу Андрея.
– Потому что изолированный мозг, получавший при жизни колоссальный объём информации, вынужден развивать то, что другие посчитали бы телепатией. Только так можно наверстать упущенное.
– И вы действительно в это верите? – Тит улыбался во весь рот.
Выдвинув нижний ящик стола, Андрей выгреб из вороха скрепок револьвер.
– Я верю в это, мой дорогой Тит.
Мона тем временем закончила штопать кошку и вернулась на свой стульчик. Застучавшие спицы опять были в центре ее внимания. Спохватившись, Андрей бросился к операционному столу.
На кошку потекла густая подливка.
5.
Небо окрасилось в желтые и красные цвета. Из тьмы на востоке выползали низкие облака, суля если не шторм, то уж дождь точно. Андрей, Мона и Тит сидели в уютных раскладных стульчиках, разместив их на берегу. Сам причал Элеоноры не заняли сразу по нескольким причинам.
Во-первых, там лежала мертвая кошка. А в обнимку с приманкой не сидит даже плохой охотник. Во-вторых, леска от крючков образовывала сложную паутину, поблескивавшую в лучах заката. Леску пропустили под опорами причала и там надежно закрепили. Разумеется, это сделал Тит, примерив второй раз за день забродный костюм. Ну и в-третьих, существо, обладавшее странным мозговым ритмом, могло быть опасно.
Андрей, уютно ежась, кутал ноги в шерстяной плед. На столике справа от Моны дымил стеклянный чайничек в компании легкой закуски.
– Возьмите, Тит. – Мона протянула еще один плед. – Вам ведь тоже холодно? У нас порой как в пустыне.
– Покорно благодарю. – Тит смутился, сообразив, что пледа было всего два. – Но как же вы?
– О, не беспокойся, я надела теплые штаны. – Мона несколько раз похлопала себя по крепкому бедру, после чего принялась разливать чай.
– Мы сидим на пороге открытия, а вы спорите о том, чьи ноги следует держать в тепле. – Андрей фыркнул. От чая он отказался, но безропотно передал Титу кружку и блюдце с яичным рулетом. – Если вы готовы, я, пожалуй, начну.
– Минутку, дорогой. Будь добр, положи всё сюда. Инциденты нам ни к чему, верно?
На колени Андрея опустился чайный поднос, укрытый плотной салфеткой. Немного подумав, Андрей переложил на него револьвер, а рядом пристроил рацию и небольшой пульт управления Волнорезом.
– Теперь ты довольна, дорогая?
– Да, вполне. Для чего тебе револьвер, Андрей?
– Ну, нам нужно всего одно существо, а я понятия не имею, сколько их заявится. Так я начинаю? – Не дожидаясь ответа, Андрей взял пульт и нажал кнопку.
Все замолчали, не сводя глаз с кошки. Рыболовные крючки в ее шерсти – там, где их не закрывала густая подливка, – сверкали злыми красноватыми огоньками.
– Ничего не происходит, Андрей Николаевич, – наконец с улыбкой заметил Тит, пригубливая чай. – Превосходный чай, Мона, спасибо.
– Не стоит, – отозвалась она. – Лучше не отвлекайтесь, пока у Андрея в руках оружие.
– Оно вовсе не в руках, – возразил Андрей. – Отвечая на твое, без сомнений, ироничное замечание, Тит, скажу так. Я запустил небольшую последовательность мозговых ритмов существа. Проще говоря, наша кошка сейчас умело – или не совсем умело – притворяется самкой морского хищника. Образно говоря, у нее течка.
Тит покраснел до корней волос и скосился на Мону, но та невозмутимо взирала на закатное море, поднося ко рту чашку. Глаза ассистента, по-прежнему расширенные, обратились к «наживке» на конце причала.
– Как вы этого добились, Андрей Николаевич? Кошка ведь мертва – вот что я хочу сказать.
Андрей недоуменно посмотрел на Тита, а потом расхохотался.
– Бог мой, Тит! Кошка находится в прежнем перманентном состоянии, в каком ее и доставил Паромник. Это всё Прима. – Андрей поднес рацию ко рту: – Будь хорошей девочкой и подумай опять о том черном мальчике, что тебе так нравился.
В свое время Прима испытывала симпатию к Фуксу, черному лабрадору, приезжавшему в прошлом году на Гогланд вместе с хозяином. Симпатия сводилась к типично собачьему азарту во всём, что касалось игр. От союза все обреченно ждали щенков, но этого не случилось, и Фукс, отбывший вместе с хозяином, оставил Приме разбитое сердце.
– Андрей, это бесчеловечно. – Мона вернула чашку на блюдце и вскинула подбородок. – Я не верю, что у тебя в колбе живет Прима, но знаю, что ты всеми возможными способами эксплуатируешь собачью преданность.
Брови Андрея сошлись к переносице, но он ничего не сказал.
– То есть наш крошечный кадавр транслирует ритмы головного собачьего мозга, характерные для тоски и влюбленности? – уточнил Тит. Сейчас он, собранный и мрачный, очень походил на Андрея.
– Скажем так, наш кадавр, как ты выразился, Тит, тоскует на языке подводной твари.
– А подливка, как я понимаю, на случай, если это не сработает?
– Это либо блюдо, либо самка. Зависит от предпочтений нашей цели. Эмоции – собачьи, тело – кошачье, а исполнение – человечье.
– Безжалостное! – Мона рывком поднялась на ноги. – Исполнение у всего этого, Андрей, самое что ни на есть безжалостное! И даже не вздумай изображать сладкоголосого ягненочка! Ты ешь волков, Андрей!
– А можно мне чаю, дорогая? – попросил Андрей. – А то волк в горле застрял.
– Конечно, дорогой, – отозвалась Мона, безэмоционально наклонясь к столику.
Тит ахнул. Глаза полезли из орбит, а ладонь прикрыла распахнувшийся рот. Ни слова не говоря, он с мычанием показал в сторону причала.
По последним доскам шарила отвратительная лапа.
Кожа ее была бледно-голубой и поразительно чистой. Из локтя выпирали тонкие костяные лучи, образовывавшие подобие плавника. Существо всё еще находилось в воде, по ту сторону конца причала. Небо к этому моменту утратило краски, предвещая ненастную ночь. От тусклого горизонта неслись раскаты грома.
– Пожалуйста, без резких движений, коллеги. – Не отводя глаз от лапы, Андрей попытался найти на подносе хоть что-нибудь полезное. – Мона, дорогая, присядь. Я, видишь ли, потерял всякий интерес к чаю.
