В лабораторию ворвался поток теплого воздуха, и на пороге показалась Мона. Она была в рабочих бриджах, садовом фартуке со следами земли и легкой парусиновой рубашке. Овальное лицо Моны, частично скрытое соломенной шляпой, выражало закостеневшее отвращение.
– Андрей, дорогой, тебя дожидается Паромник.
– Он привез свиную кровь? – Прежде чем экран Волнореза успел погаснуть, Андрей заметил всплеск бета-ритма. Хитро взглянул на ассистента. – И вот опять кто-то из нас волнуется. Тили-тили-тесто.
Тит покраснел, но ничего не сказал. В сторону Моны он даже не смотрел.
– Андрей, Паромник привез не только свиную кровь, – с нажимом сказала Мона. – Андрей, я устала хоронить твоих подопытных в оранжерее.
– Можно хоронить их на участке.
– Ты не посмеешь, дорогой. Наши ноги не будут ступать по кладбищу!
– Ну, в таком случае можно привязывать их к пластиковым бутылкам с камнями. Мы посреди моря, так что места хватит и слону. Надеюсь, Паромник не с таким гостинцем.
Маска отвращения на лице Моны треснула, сменившись ужасом. Она ахнула и выскочила из лаборатории. Но перед уходом типично хозяйским жестом придержала дверь, чтобы та не хлопнула.
Тит покачал головой, но все соображения относительно ситуации оставил при себе.
Андрей тоже направился к выходу.
– Однажды моя жестокость спасет человечество. Поможешь мне со всей этой кровью, Тит? Обещаю упомянуть это в отчете. И подарить литр, если надумаешь стать вампиром.
В груди Тита зародился смех.
– Разумеется, я помогу. Но только если вы пообещаете не размахивать осиновым колом.
Оставив халаты на вешалках, они вышли под лучи августовского солнца.
2.
Шагать пришлось к самым воротам, а это добрая сотня метров. Мона не жаловала дела, которые заканчивались возней с грунтом у нее в оранжерее, поэтому не спешила впускать зеленую машину Паромника. Подобным образом она заявляла протест. Так было и в этот раз. Гравийная дорожка от лаборатории вела к небольшому перекрестку с клумбой. Отсюда можно было попасть к особняку, лаборатории, нескольким хозяйственным постройкам, оранжерее и, собственно, к воротам.
– Федя, мы уже идем! – прокричал Андрей, сложив кисти рупором.
– По-моему, это и так очевидно, – заметил Тит.
– Это задача любого ученого, дорогой коллега: отмечать то, что и без того у всех на виду.
Федор Паромник, облокотившись на левое крыло «лады», курил. Он щурился и смотрел на безмятежные чистые облака над головой. Бело-красные морщинки у глаз говорили, что он доволен. Если уж не жизнью, то как минимум погодой.
– Когда-нибудь это уже случится, а? – спросил Паромник, когда Андрей и Тит, погромыхивая тачкой, подошли к воротам.
– Когда-нибудь, Федя, это обязательно случится, – покорно согласился Андрей. – Но я бы не рассчитывал, что в ближайшем веке в характере Моны что-то изменится.
Ворота задребезжали, распахиваясь. Тит выкатил тачку наружу.
– В имении три типа упрямцев, Федор Михайлович, – сказал он. – Одни работают в оранжерее, другие – в лаборатории, а третьи спят в колбах. А я, как видите, толкаю за всех тачку.
– Привет, Тит.
– Здравствуйте.
Они подошли к багажнику машины. Солнце ярко отражалось от металла, не способное проникнуть к предметам, коим лучше бы оставаться во тьме.
– Что привез? – поинтересовался Андрей.
– Да как обычно: продукты по списку и кое-что сверху.
Андрей оживился. «Кое-что сверху» означало, что кто-то из жителей Гогланда пожертвовал домашнего питомца на благо науки. Как правило, питомец к этому времени был мертв, а само пожертвование означало передачу тельца за денежное вознаграждение.
Внутри багажника стояли четыре термосумки, три пакета с покупками и обувная коробка лососевого цвета из-под турецких сапог. Андрей заглянул в термосумку, извлек на свет божий огромную стеклянную бутыль со свиной кровью. Отыскал крошечную бумажку, почти у самого донышка, и проверил дату розлива. Хотя говорить «дата розлива» в отношении свиной крови было как минимум комично.
– Что ж, хорошо, хорошо, – забормотал Андрей, заглядывая в остальные термосумки.
Паромник посмотрел на приунывшего Тита:
– На продуктах, выходит, сегодня ты, парень? Проверяй уже.
Тит покосился на Опарина, но тот был слишком занят приемкой темно-красных бутылей. Вздохнул. Извлек из заднего кармана джинсов список.
– Так, посмотрим. Крупа гречневая… Есть. Макаронные изделия в ассортименте… Вроде есть. Опять леска. Много лески. О господи, а это что? – Тит не заметил, как прекратил бубнить, увлекшись процессом.
Население острова Гогланд состояло ровно из сорока человек. На эти сорок человек, живущих на клочке земли, окруженном со всех сторон Балтийским морем, приходились одно почтовое отделение, один магазин, одна гостиница, два маяка, могила адмирала Ивана Святова, лютеранское кладбище, обломки океанографического исследовательского судна «Леонид Дёмин» и один медицинский работник.
Обязанности врача, разумеется, исполнял Андрей Опарин. Поэтому жители острова, зная о его профессиональных пристрастиях, обращались за медицинской помощью на материк. Схожая ситуация наблюдалась и с покупками. Несмотря на островной магазинчик, многие пользовались услугами Федора Паромника. И не потому, что сами ленились добраться до Приморска или Усть-Луги. Просто Паромник мог достать что угодно.
Передав термосумки ассистенту, Андрей уставился на коробку из-под сапог.
– Федь, оно пищало или гавкало?
– Андрей, а тебе не всё ли равно?
– Ну ладно, всё равно, ты прав. А какой срок? Больше трех часов не беру, сам знаешь.
– Часа два с половиной, – лениво изрек Паромник, и даже Тит догадался, что он врет.
– Брешешь ведь, по глазам вижу, – улыбнулся Андрей. – Так откуда улов?
– Лебедев с материка притащил.
– Ну, батенька, это никак не меньше пяти часов, даже если он сам это придушил.
Андрей скинул крышку с обувной коробки, и все увидели мертвую кошку. Молодую, но уже дохлую, без четких причин смерти. Пасть животного была оскалена в предсмертной судороге. Красно-рыжая шерсть свалялась, как после дождя.
– А с детьми ничего не приключалось? – задумчиво протянул Андрей.
Паромник поперхнулся, а потом рассмеялся:
– Так бы тебе и сказали. Ну, расчет?
– Расчет.
Немного поторговавшись – как-никак кошка была несвежей, – Андрей передал Паромнику деньги. Свиная кровь обошлась в двадцать тысяч, включая доставку от самого Соснового Бора, где располагался мясокомбинат. Продукты – всего в шесть тысяч, а кошка – и того в две с половиной.
Когда Паромник, довольно попыхивая сигаретой, уехал, Андрей и Тит покатили тачку к лаборатории. Дорога от ворот шла вверх, поэтому тачку держали вдвоем.
– Андрей Николаевич, вы посвятите меня в тайну красного платка на пирсе? Для чего он?
– Тайна красного платка… – Андрей резко остановился, и Тит чуть не опрокинул тачку. – Это довольно серьезный вопрос. Я думал, ты спросишь, зачем нам такая несвежая кошка.
– О, и это тоже.
– Что ж, мой друг, боюсь, кошка и красный платок заведут в такие дебри, что и представить страшно.
По лицу Тита разлилась бледность. Он понимал, что их упражнения с мозгами в некотором роде аморальны, хоть и законны. Но это явно было что-то похлеще.
– Я готов, Андрей Николаевич. Хоть сейчас.
– Сперва закончим с покупками, Тит. Мне бы не хотелось, чтобы какие-то из них поставили крест на нашем обонянии.
Тачка опять загромыхала по дороге.
3.
Причал Элеоноры всё еще оставался надежным способом пристать к северной оконечности острова. Разумеется, таковым он оставался благодаря стараниям Паромника и сезонных рабочих. Название причала уходило к предыдущим хозяевам – тем, кто владел имением еще до того, как оно пошло по рукам.
Андрей подозревал, что раньше здесь обитала дворянская семья. Иначе как объяснить такое засахаренное прозвище? С причала никто не прыгал с камнем в кармане, никто не заливался тут слезами. Название представляло собой типичную внутрисемейную дарственную, когда муж, не зная, как загладить вину, называл в честь жены причал, мостик через ручей или огроменную печную трубу над принадлежащим ему сталелитейным заводом.
Можно было бы покопаться в архивах и выудить фамилию дворян-островитян, но Андрею хватало и того, что имение сдавалось в бессрочную аренду для обладателей научных грантов.
– Какая именно красная тряпочка тебя интересует, Тит? – спросил Андрей
Они остановились в двух метрах от причала. Ярко светило солнце, и блестевшие доски только усиливали его сияние. Несмотря на это, глаза Тита широко распахнулись.
– У вас их несколько? Я видел, как вы утром возились со сваей домика. Только не подумайте, что я за вами следил, но мне не спалось. А в лабораторию без вас всё равно нельзя.
Упомянутый лодочный домик был неотъемлемым элементом причала. Внутри находился катер, на котором при желании можно было рвануть на материк.
Перед тем, как отправиться на причал Элеоноры, Андрей настоял на том, чтобы они надели забродные полукомбинезоны (в таком облачении ассистент и видел его этим утром). Походя на заправского рыбака, биохимик первым ступил в воду.
– Пойдем, Тит. Боюсь, на словах всего не объяснить.
Тит несколько раз быстро кивнул и, едва не поскользнувшись, шагнул в вялую волну. Вода обхватила ноги ассистента, и он закусил губу, чтобы не охнуть. Андрей взял опешившего Тита за локоть и потащил за собой.
– Что ты видишь?
Осторожно высвободив руку, Тит осмотрелся. Сваи причала Элеоноры и лодочного домика были как на ладони. В каждой торчало по толстому стальному гвоздю, прихватившему клок красной ткани. Кое-где гвоздь и ткань находились под водой.
– Ну, я вижу, что вы пометили опоры, Андрей Николаевич. И пометили их, уж простите, небрежно. Одни у вас – над водой, другие – нет.
Андрей опять взял Тита за руку. На этот раз они двигались к сваям домика. Вскоре домик навис над их головами черной громадой. Здесь властвовала сырая прохлада.
– Так, теперь посмотри отсюда, Тит. Что ты видишь?
Тит еще раз огляделся и уже было собрался пожать плечами. Правое плечо так и осталось наполовину поднятым.
Волны, набегавшие на грунт под причалом Элеоноры, делали это под углом.
Проходя под досками, вода шла ровной темно-синей гребенкой, но по мере приближения к камешкам, песку и всему, что формировало берег, поднималась. У стыка причала и земли образовывались крупные водяные валики, словно нащупавшие дыру в гравитации. Валики откатывались назад, ползли по доскам, нисколечко не держась за остальную воду, и со шлепками снова возвращались в море.
– Точно шарики ртути, – прошептал Тит осипшим голосом.
Склонив голову, Андрей заметил:
– Да, очень похоже.
– Этот феномен наблюдается только здесь?
Волна принесла потемневшую от влаги щепу, и она завертелась у животов мужчин. Никто не обратил на нее внимания.
– Если ты имеешь в виду причал Элеоноры, то мой ответ – нет. Если ты имеешь в виду сам Гогланд, то мой ответ – и да, и нет.
Глаза Тита вспыхнули ужасом. Он уставился на Андрея так, словно у того на лице тоже катались сверхъестественные валики воды.
– Это происходит где-то еще?
– На Большом Тютерсе, в Усть-Луге и Сосновом Бору, – перечислил Андрей. – Даже набережные Питера не избежали этого. Вообще всюду, где я побывал за последний месяц и где есть настил над водой. Правда, никто не заглядывает в такие места.
– Но почему вы сразу не сказали мне об этом? – В голосе Тита звучала профессиональная обида.
– Ну, сперва я должен был убедиться, что не сплю. И потом, ты мог начать делать здесь селфи.
Тит было надулся, но быстро успокоился, заметив, что Опарин шутит.
– Это не всё, мой дорогой Тит.
– Не всё?
– Глянь-ка сюда.
Повернувшись к ближайшей свае лодочного домика, Андрей едва удержался от того, чтобы постучать по ней. Всё-таки хлопки по опоре с гвоздем не лучшая идея. Закатав рукав рубашки, Андрей погрузил руку в воду. Показал еще три гвоздя с тряпицами, отстававшими от самого верхнего на десять, двадцать и тридцать сантиметров.
– Как тебе такое?
