– Сучка? – рассмеялась я. – Фу! Тоже мне оскорбление. Смешно.
Колотой было не смешно. Ее лицо исказилось в злобной гримасе. Но и это меня не впечатлило. В своей жизни я повидала немало подобных гримас. Однажды в клубе для пенсионеров я хотела выглядеть свежо и не надела очки. Я подала чай, и все ужасно скривились. Один начал плеваться, другому стало плохо. Кто-то обвинил меня в том, что я перепутала сахар с солью. К сожалению, в этот момент у нас выступал молодой поэт со своим дебютным сборником. Он неоправданно близко к сердцу принял реакцию публики. Неудивительно – в конце концов, он был впечатлительный. Недовольные мины, хмурые брови, плевки и сквернословие. Кто-то должен был предупредить его, что поэзия – это нелегкий кусок хлеба. Я не знаю, что с ним случилось потом. Возможно, он напился с друзьями, посмотрел какой-нибудь матч или сериал, переспал с кем-то или нет, а на следующий день пошел работать продавцом. Ему повезло. Когда-то таких возможностей не было, и неудачливые поэты бросались с мостов в реку.
Может быть, он напишет что-нибудь еще. Например, «Как я не стал поэтом». Я бы с удовольствием прочитала. Колотая тем временем завела руку за спину, вытащила из штанов забавный предмет, похожий на замотанную бинтом чайную ложку, и направила его на меня.
– Будешь надо мной смеяться?! Кишки вырву! – продолжила она. – Выпотрошу тебя, как кита! Отрублю голову! На куски порежу!
– Чем? – громко рассмеялась я. – Ложкой?
Я обернулась к девочкам, думая, что они тоже осознали огромный комический потенциал ситуации, но они просто сидели с широко открытыми глазами и разинутыми ртами. Сигарета выпала изо рта миниатюрной неухоженной. Она этого даже не заметила.
Колотая мгновенно подскочила ко мне. Одной рукой прижала меня к стене, а другой приложила к моей шее многофункциональный столовый прибор. Она посмотрела мне в глаза с очень близкого расстояния, и ситуация полностью утратила свой комический характер. Тогда я поняла две вещи. Во-первых, ложку можно было довольно эффективно заточить, что очень интересно и о чем люди в повседневной жизни не подозревают. Во-вторых, косметика и чистящие средства, должно быть, были очень ценным и дефицитным товаром в тюрьме.
Со мной могло произойти много чего нехорошего. Меня могли даже, согласно угрозе, расчленить и четвертовать, а учитывая размер потенциального орудия убийства, мне предстояла бы очень долгая и мучительная смерть. Однако этого не произошло. По крайней мере, в тот день.
За спиной Колотой появилась Бритая и начала настойчиво хлопать ее по плечу. Когда та обернулась, Бритая указала глазами на коридор, откуда доносился голос охранника.
– Разговорчики! – гремел мужской голос. – Работаем молча!
– Я до тебя еще доберусь! – выдавила сквозь стиснутые зубы Колотая.
– Доберусь? Я не очень понимаю, чего конкретно мне ждать, – заявила я.
– Узнаешь, сучка.
Она провела ложкой по моей шее.
Как же больно.
– Ты меня порезала! – крикнула я.
Колотая быстро вернулась к двери как раз перед тем, когда подошел Чурбан, встревоженный моим криком.
– Что здесь происходит? – спросил он неприятным голосом.
– Ничего, – ответила Колотая.
– Почему вы кричали? – Он поглядел на меня.
Все думают, что легко подавить свои эмоции и держать язык за зубами. Но это не так. Это легко только в том случае, если вы сами не были в такой ситуации. И вы не знаете, как это больно!
– Она на меня напала! – воскликнула я, указывая на Колотую.
– Я? – притворно удивилась та.
– Это правда? – спросил охранник.
– Да! – воскликнула я. – Она хотела меня выпотрошить, четвертовать, вырвать кишки и отрезать голову!
– Чем?
– Чайной ложкой.
– Ложкой? Где ложка?
– Что за беспомощность?! Только где и куда! Где ей быть?! В заднице! Дорогой многоуважаемый гражданин начальник, в заднице!
Он посмотрел на меня и тяжело вздохнул:
– Ох, Вильконьская, Вильконьская, я последний раз вас прощаю, потому что это ваш первый день. – Он посмотрел на остальных: – А вам вызвать опергруппу?
– Валяйте, – жестко ответила спортсменка. – Вы прекрасно знаете, что, если они войдут в камеру, мы им яйца оторвем.
Он покачал головой, как воспитательница детского сада непослушным детям, и вышел в коридор.
Зеленая пластиковая тарелка, зельц, масло, творог, джем, помидор. Бритая не стала заговорщически смотреть в сторону коридора, ведь охранник стоял совсем рядом, а протянула мне целую буханку хлеба. Кажется, он совсем не был просрочен. Сколько же он стоил? И какой мягкий! Даже мои мышцы были тверже.
Пока я размышляла, Колотая как бы ненароком задела мою тарелку так, что ее содержимое упало на пол.
На ее жутком лице засияла триумфальная улыбка.
– Зачем вы это сделали? – воскликнула я.
– Слижешь с пола, сучка! – Она рассмеялась.
Бритая обнажила зубы. Это вызвало во мне сентиментальные воспоминания – старые документальные фильмы о разрушенной послевоенной Варшаве. Среди серых развалин то тут, то там торчали жалкие огрызки разрушенных домов. Мечта любого дантиста.
Я наклонилась, чтобы поднять валявшуюся на полу еду.
– Правило пятнадцати секунд, – заявила я, подбирая зельц.
– Скорее трех, – ответила спортсменка.
– Только если считать по-собачьи!
Я подняла еду и вернулась на стул. Крепко прижала хлеб к груди.
– Мой, – объявила я. – Не дам вам ни кусочка. Вы его не заслужили.
Я взглянула на своих соседок. Они смотрели на меня странными глазами. Через какое-то время я заметила, что у каждой из них было по буханке.
По целой буханке на каждого. Каждый день. Никаких походов в магазин, никаких очередей, никаких денег. Они вообще понимали свое счастье?
Девушки из камеры расселись по койкам и вскрыли пакеты с хлебом. Спортсменка достала из своего кондиционер для волос, лак для ногтей и зубную пасту. Она была очень довольна.
Миниатюрная неухоженная достала бутылку водки. Она закрыла глаза и крепко обняла ее, как дитя, найденное спустя долгие годы. Легла с ней рядом, стала гладить и шептать ласковые слова.
Я в своем хлебе тоже кое-что нашла. Это была бумага. Письмо. Я была в восторге. Я открыла его. Как мило. Посмотрела на Бритую. Она многозначительно мне улыбнулась.
Я прочла.
«Ты вредная сучька, варофка. С завтрава будиш принасить мне тачьку сиг. А то здам, и здохниш!»
Что за письмо… Сплошные ошибки.
Тем не менее я улыбнулась.
Глава 5
– Ну ты жесткач! – рассмеялась миниатюрная неухоженная. – Интересно, это ты такая смелая или просто сумасшедшая? Чай будешь?
– Я – Мариолька, – добавила спортсменка. – А это Фляжка и Большая Элька.
– Зофья, – ответила я.
– Ну что ж, ништяк, – заключила Мариолька. – А теперь, прости меня, дорогая, но не мешай и бери тряпку.
– Почему я должна брать тряпку? – спросила я.
– Потому что я так сказала.
– Но это нечестно.
– Ошибаешься, очень даже честно. Потому что, видишь ли, дорогая Гражинка…
– Меня зовут Зофья.
– …мы уже убрались, теперь твоя очередь. И мы убираемся уже несколько месяцев, а ты ни разу, так что принимайся за работу, потому что ты в долгу перед нами!
– Нам нужен шнырь, – добавила Фляжка.
– Звучит неплохо. С удовольствием, – согласилась я. – А чем, собственно, занимается шнырь?
– Он убирает в камере.
– Правда?
– Да.
Странный тип людей. Они проводят весь день за столом не шелохнувшись, как вилы в навозе, и придумывают правила. В принципе неплохо, потому что правила в жизни нужны, но как их понять и запомнить?
Так сидеть неудобно, неэстетично и ужасно вредно для ягодиц. Я чувствую, что с этими преступницами будет нелегко. Мамочки, ко мне, порядочной женщине, все время цепляются.
– Начни с параши, – сказала Мариолька, указывая на туалет.
Я заглянула внутрь.
Вот так задачка. Всю мифологию пришлось бы переписать, если бы Авгий, желая унизить Геракла, поручил ему вместо конюшни чистить тюремный туалет!
Любой бы растерялся при виде кучи тряпок, порошков, жидкостей и ведер. Я потянулась к самой большой, когда услышала крик.
– Ты чего? Плитку протирать половой тряпкой? – крикнула Мариолька.
– Конечно нет! – ответила я надменно.
Я не собиралась ни к чему здесь прикасаться до конца своего пребывания.
Она подскочила и показала мне на трубу, идущую к бачку. Там висела еще одна тряпка. Мариолька угрожающе посмотрела на меня и ловко ее схватила. Налила в ведро воды, добавила средство и намочила тряпку.
– Ты даже с такой ерундой не справляешься? – прорычала она. – Смотри, а то я больше не буду повторять.
С достойным восхищения энтузиазмом она принялась за мытье пола. Когда плитка заблестела, она встала, выжала тряпку и отряхнула руки. Посмотрела на остальных девочек. Фляжка поджала губы и одобрительно кивнула головой. Большая Элька, конечно, сделала бы то же самое, но она, как обычно, рассеянно смотрела в потолок.
Мариолька вытерла лоб рукавом и, схватив другую, на этот раз красную, тряпку, принялась протирать стены и даже потолок.
– Ну что ж! – вздохнула она, закончив этот этап уборки. – Ты все запомнила?
– Конечно, а что здесь не запомнить? – ответила я. – Серая для пола, красная – для всего остального.
– Как для всего остального? – возмутилась она. – Хочешь красной тряпкой мыть парашу?!
Я в ответ выпучила глаза.
– Вот еще! – возразила я. – Ни в коем случае!
– Для уборки очка у нас есть Карл! – решительно заявила она.
– Какое счастье. Пусть теперь он помучается, – сказала я, присаживаясь на обшарпанный стул. – Интересно, кто этот бедняга и почему он должен чистить туалеты?
Все разразились хохотом.
– Это Карл! – сказала Мариолька, доставая туалетный ершик.
Она налила средство и стала чистить унитаз с большим мастерством, усердием и самоотдачей. Закончив, она до хруста выпрямила спину, вытерла вспотевший лоб и тщательно вымыла руки.
– А ты учись! – объявила она устало, но гордо. – Иначе до конца жизни только и будешь делать, что стоять и подавать тряпки!
Они также решили поспособствовать моему личностному развитию, рассказав о хитрой логике других запретов и порядков, действующих в их клаустрофобном мире.
– Мы не держим обувь в лотке. Для этого есть полочка рядом с дверью, – начала перечислять Фляжка. – Хлеб мы храним в специальном пакете под столом. Шлёмки, бадьи, кругляки и весла держим в шкафчике для продуктов. Мы не пользуемся парашей, когда кто-то ест. Мы не ходим по продолу в шлепках. В носках по хате не разгуливаем. В продоле не едим, даже хлеба. Мы не оставляем парашу открытой…
На следующем правиле я перестала внимательно слушать, но мне показалось, что у говорившей просто дар и ей удался рассказ.
– Какая кровать свободна? – спросила я, потирая глаза.
