Сергей Александрович Васильев "Эпоха перемен: Curriculum vitae. Эпоха перемен. 1916. Эпоха перемен. 1917"

– Как здоровье, Айболит? Помощь для передвижения в пространстве нужна? – шутливо позаботился он о Грише и, увидев его заинтересованный взгляд, пояснил: – Занимаемся психологической устойчивостью личного состава. Признаюсь, иногда нарушая меры безопасности. Но зато после таких занятий бойцы не боятся карманной артиллерии и не растеряются в бою, выпустив гранату из рук. Здесь работаем с учебными, чтобы окрестных кур не пугать, а у себя на полигоне всё то же самое – боевыми. Но там на огневой рубеж выходят индивидуально, чтобы из-за одного косорукого не пострадали товарищи.

– Командир! Это несправедливо! С нами в Афгане ты ничем подобным не занимался!

– Зелёный был, Айболит, многого не знал, кое о чём даже не догадывался! Да и не дали бы мне отцы-командиры экспериментировать. Это здесь я сам себе хозяин, да и то должен нос по ветру держать.

– Что ещё практикуешь, чего с нами не делал?

– «Ромашка» – так тренировали осназ в Великую Отечественную. Эргэдэшку кладем в центре в небольшую ямку, а вокруг неё по кругу, на расстоянии пяти метров, ложится отделение головами к гранате. Задача простая – не вскочить и не побежать, иначе гарантированно посечёт.

– Жестоко… Даже не знаю, смог бы я сам вот так спокойно лежать в двух шагах от смерти.

– Не поверишь: за год существования моей группы – ни одного процента небоевых потерь. Спасает личный пример и предварительная подготовка. Новички работают только в группе с ветеранами. Хотя какие новички… Тут ведь нет ни одного срочника. Только контрактники. Ну и многодневная целевая накачка. Попавшему в спецназ с первого дня вбивают в голову главную заповедь: ты круче всех. Это важный момент психологической подготовки.

Убеждаем не только словами. Сутки напролёт стреляем, или бегаем как кони, или изучаем матчасть. Но тебя при этом постоянно бьют. Нет, не в смысле дедовщины и беспредела. Никаких «принеси-подай». Просто ты по казарме передвигаешься как по вражеской территории. Либо затрещину отвесить могут, а ты должен блокировать или увернуться, либо кровать «заминируют» – поставят растяжку с учебной гранатой, – либо удавку на шею накинут. Такие у нас шутки. Это нормально, заставляет думать, слушать, смотреть, быть в состоянии боеготовности двадцать четыре часа в сутки.

Трогать незнакомые или яркие вещи отучают за неделю: вот лежит на столе брелок с ключами, а под ним – самодельное взрывное устройство. Схватил ключи – побежал в лазарет. Через полгода службы у тебя не то что глаза на затылке вырастают, а даже спишь так чутко, что просыпаешься от одного постороннего взгляда. Зато в плане готовности к испытаниям никаких проблем нет. Приказ лечь рядом с гранатой или выронить её уже не рождает панику.

– Как раз хотел спросить про дисциплину. Ты растишь волчат, прививаешь им ощущение собственной силы и превосходства. А как таких суперменов держать в узде?

– Я воспитываю не волчат, а волкодавов. Учу охранять беззащитных и спасать обречённых. Уже одно это дисциплинирует. Конечно, встречаются экземпляры… Тут уж как в любой сборной команде. Кто не подчиняется, вылетает первым. Но живём не токмо угрозой отчисления. Хорошо срабатывает проверка жаждой, когда после марш-броска под летним солнышком подразделение прибывает к источнику воды и получает команду наполнить фляги, но не пить. Через некоторое время бойцам сообщают, что вода отравлена. Подаётся команда вылить воду, марш возобновляется. И тут рядом кнут и… Нет, не пряник – плечо. Не выдержишь, свалишься – на руках донесём. Я, как командир, буду тащить наравне со всеми…

– Теперь понимаю, почему у тебя нет никого ростом выше меня, – усмехнулся Распутин. – Условно «ранят» такого здоровяка, потом вся группа намучается таскать.

– Не только поэтому, – улыбнулся Ежов. – У нас шутят: «Большой шкаф громко падает, а маленькие веники быстро шуршат».

– Жесток ты, Ёжик!

– А по-другому нельзя, Айболит. По-другому будут потери и невыполнение приказа, срыв поставленных задач…

– Марш-броски до издыхания и тренировки по беспрекословному выполнению приказа – это и в НАТО присутствует. Но боевые гранаты себе под ноги никто не роняет. Выживать учат по-другому. У «морских котиков» ВМС США, например, существует специальное упражнение: человеку связывают руки за спиной и лодыжки, бросают его в бассейн глубиной три метра. Задача – выжить в течение пяти минут. Подавляющее большинство новобранцев терпят неудачу. Многие сразу впадают в панику и начинают кричать, чтобы их вытащили. Некоторые пытаются плыть, но уходят под воду, их приходится вылавливать и откачивать. За годы тренировок неоднократно бывали даже смертельные случаи…

– Интересно, – прищурился Ежов, но сразу же покачал головой: – Да кто ж мне бассейн-то даст? Если только в озере или речке личный состав топить… Нет, у нас попроще: из настоящего болота друг друга вытаскивать на марш-броске или Иван Иваныча разбирать.

– А это что за зверь?

– Чучело-манекен трупа с каким-то важным документом во внутреннем кармане. Бойцам надо его обыскать. Под верхней одеждой – кровавые внутренности. Специально ездил на мясокомбинат, договаривался насчёт свиного ливера – больше всего на человеческий похож. А если учесть, что свежачком он только первый день, а потом активно разлагается и пахнет… Бойцы его шмонают и блюют по очереди. Но уметь возиться в кровавом месиве из зелёных кишок – это тоже часть квалификации, как и готовность убить невинное существо, например бродячую собаку…

– Пёсу жалко…

– Жаль, – согласился Ежов, – поэтому часто заменяем собаку крысой. Запускаем её в умывальник и закрываем вместе с бойцом. Когда крысе некуда деваться, она атакует. И это настоящая жесть. Короче, если сможешь её прибить голыми руками-ногами, тебе уже никакой человек не страшен…

– Жёстко!

– Жизнь гораздо грубее и безжалостнее. И даже на самых изощрённых тренировках, в условиях, максимально приближенных к боевым, всё равно не получится создать боеспособный коллектив.

– А что ещё?

– Кроме чувства долга и ощущения собственного превосходства у бойцов должно обязательно быть что-то личное к тем, с кем они воюют. Без ненависти воевать не получится. Помнишь, нам рассказывали ветераны. С началом Великой Отечественной ненависти долго никто не испытывал. Но когда бойцы своими глазами увидели, что творят гитлеровцы, когда появилось стихотворение «Убей немца», война пошла совсем по другим правилам – по нашим. Поэтому я себе в группу собираю народ с историей: у кого родные сгинули в Абхазии, у кого попали под нож в Средней Азии, кто-то друга в Чечне потерял, а кто-то в тысяча девятьсот девяносто третьем в Белом доме близких оставил… У каждого есть личный счёт ко всей этой бандоте, что так «демократично» расползается по планете, сея горе и смерть.

– Собираешь тех, кто жаждет мести?

– Почему мести? – возразил Лёха. – Справедливости!

За беседой они обошли вокруг жилой корпус и опять вернулись во двор. Декорации сменились. Группа Ежова отрабатывала действия на случай внезапного нападения из засады. С первого взгляда было видно, что собраны опытные ребята, знающие без лишних слов, как действовать в экстремальной ситуации. Всё доведено до автоматизма. При первом же намёке на опасность бойцы, идущие в боевом порядке вторым и четвертым, непременно падали вправо, а первый и третий – влево. Быстро организовывалась круговая оборона. Отделение, готовое дать отпор противнику, ощетинивалось оружием, буквально растекаясь по еле заметным укрытиям, по команде собираясь капельками ртути в единое целое.

– Кстати, Айболит, тебе, как медику, будет интересно. Среди людей, прошедших специальную психологическую военную подготовку, процент подверженных поствоенному синдрому значительно ниже. Люди же, не готовые к мощному прессингу в виде лишений, смерти товарища и необходимости убивать для того, чтобы не быть убитым, зачастую становятся пациентами психоневрологических диспансеров либо попадают в исправительно-трудовые учреждения, как многие афганцы…

– Тоже вспоминаешь?

– Хуже – не могу забыть даже на день. Наверно, это на всю жизнь.

– Слушай, – решил сменить тему Распутин, – а сколько мы ещё тут сидеть будем?

– Ну вот! Я-то думал, что тебя отсюда теперь палкой не выгонишь. Такая красота! Курорт!

– Кстати, да, – оглядывая окрестности и вдыхая полной грудью горный воздух, согласился Григорий, – не ожидал, что твоё командование так расщедрится…

– Командование? – Ежов сморщил нос. – Айболит, ты шутишь! Оно просто поставлено в известность. А всё, что ты видишь, – частная инициатива!

– Ты стал миллионером?

– Не я, Гриша, не я… Просто не все миллионеры мечтают стащить и свалить. Есть и те, кто понимает: не будет нас – не будет их… Такие нам оказывают поддержку, на которую государство не способно… Пока не способно, – добавил Лёха с нажимом.

– Олигарх, отстёгивающий деньги на спецназ! Аж не верится!

– Сам в шоке!

– Будем считать это рождением нового союза города и деревни, армии и… трудового народа в лице отдельных, наиболее платёжеспособных его представителей!

– Рождение! Точно! – Ежов остановился и шлёпнул себя по лбу. – Вот что значит зарапортовался! Давай-ка собирайся, пациент! Сегодня у нас ответственный день – мы оба приглашены на день рождения к душеньке Даше! Явка обязательна. Форма одежды парадно-выходная!

– Откуда информация?

– В отличие от тебя, соня, у меня день начался в шесть утра. Уезжая, она просила передать приглашение… И поцеловать тебя, обормота. Но я этого делать не буду: ты не в моём вкусе!

– Балабол!

– Охотник за нимфетками!

– А сколько ей исполняется?

– Восемнадцать.

– Никогда бы не подумал.

– А это война, – мгновенно посерьёзнел Ежов, – здесь все быстро взрослеют и стареют…

* * *

«Хвала!» – говорят сербы в знак благодарности. Не отсроченное русское пожелание «Спаси тебя Бог» («спасибо») или виртуальное «дарение блага» («благодарю»), а открытое прославление – «Хвала!».

Именно это слово чаще всего слышал Григорий, явившись вместе с Ежовым в дом Душенки в Митровицах. На пороге их встретил дед девушки – тот самый, что приходил к Распутину за помощью. Крепкий, как дуб, несмотря на свои восемьдесят четыре года, бывший партизан Марко-старший, как он сам себя называл. Марко-младший, отец Душенки, вместе со своей женой и сыном так и остались под руинами больницы, разбомблённой авиацией НАТО в том самом селе, где Распутин устроил геноцид албанских мародёров, отбив у них внучку Марко.

Пока именинница не появилась, ветеран «арендовал» Ежова: степенно и неторопливо обходя гостей, знакомил его с немногочисленными друзьями и родственниками, рассказывая, что за военные гостят сегодня в его доме. И каждый рассказ заканчивался словом «хвала», искренними мужскими рукопожатиями, порывистыми объятиями женщин и длинными речами, в которых русские легко угадывали отдельные слова, но не имели никакой возможности сложить их в понятные предложения. Выслушивание этого вязкого, почти безумного наречия, погружавшего слух в языковую шубу, в праславянскую ночь, где переплетаются только корни отдельных слов, – одна из тех томительных повинностей, которые приходится нести всякому славянину, попавшему в компанию с представителями народов, близких по языку и духу, но разошедшихся во мраке веков по своим национальным квартирам.

Марко-старший охотно взял на себя обязанности не только переводчика, но и гида по закоулкам сербского языка, недоступного иностранцам.

– Георгиус у нас доктор, так? Стало быть, врач. У сербов «врач» имеет значение «колдун». Слово «вра·ати» означает «нахожу» или ещё «возвращать», «вертать». «Врач» – это «вертун», тот, кто своими приворотами и заговорами разворачивает, возвращает человека из далёких мест, от самых «врат» смерти, куда заводит болезнь. Почему? Да потому что «врач» – сам сказочное существо. Как и больной в бреду, врач оставляет своё тело за порогом лечения, магически следует за больным, заплутавшим человеком, влетает, как ворон, в то внутреннее пространство, в тот тёмный лес, куда человек попал.

– Марко! Откуда у тебя такой хороший русский?

– Долго… гостил в России… Сразу после войны учился в Москве на лечебном факультете, а потом Тито поссорился со Сталиным… – Марко закурил. – Пришлось задержаться в вашей тайге до тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Так и не доучился.

– И ты всё равно так по-доброму относишься к русским?

– Никогда и нигде, – голос Марко приобрёл особые нотки, – я не встречал одновременно такой несправедливости к людям, как в России, и такой душевности. Как вы можете совмещать в себе столь противоположные качества, не понимаю. Никто не понимает. Мистика! «Поскреби русского – найдешь Бога», – говорят сербы, а не «татарина» или «медведя». Правда, некоторых приходится скрести очень долго. Иногда всю жизнь…

Распутина в это же время в плотное кольцо взяло поколение, более-менее знавшее иностранные языки. Приглашённые с уважением разглядывали нацепленный на летнюю форменную рубашку наградной «иконостас». Они наперебой изливали боль-обиду за дикую несправедливость, переживаемую сербским народом.

– CNN, показывая расстрелы хорватов сербами, случайно забыло вырезать из кадра значки на рукавах стрелявших, которые были «колышками» усташей – хорватских националистов. Оказывается, расстреливали сербов. Многие западные журналисты знали, что информация нарочно подаётся с изменённым смыслом словосочетания «расстрел сербов», – возмущался великан с грубыми руками, хранящими следы машинного масла, и грустными карими глазами, окаймлёнными длинными, коровьими ресницами.

Родня согласно кивала головами. Сербы первыми прочувствовали на своей шкуре весь «профессионализм» западных средств массовой информации, хотя долго не могли поверить, что это возможно: говорить так бессовестно о чёрном «белое» и наоборот.

– После того как Ораховец разделили пополам колючей проволокой, к нам, в сербскую часть, явилась журналистка из Нидерландов, – подхватил беседу его сосед, такой же громадный, грозный и одновременно беззащитный в своей непосредственной детской обиде. – Красивая, молодая, но, на балканский вкус, худосочная. Наши из Ораховца сказали бы «слабокровная».

Ну да ладно, приехала и приехала. Любезно представилась, села за стол, достала из сумочки блокнот с подготовленными вопросами и диктофон, тут же его включила. «У меня к вам несколько вопросов», – заявила. «Хорошо, задавайте», – отвечаю и жду привычных, касающихся жизни нашей общины. «Первый: когда сербская армия оккупировала Косово?» – «Простите, я не понял вопрос». Она повторяет громче. Переводчик из кожи вон лезет, чтобы произнести слова чётче и яснее, полагая, видимо, что у меня трудности со слухом.

Мне это порядком надоело, и я ответил вопросом на вопрос: «А скажите-ка, пожалуйста, когда нидерландская армия оккупировала Голландию?» – «Не поняла вопроса», – оторопела журналистка. «Но, дорогая моя госпожа, как можно вести беседу, если мы с самого начала не понимаем друг друга?» – говорю ей. «Что ж, вы правы», – возвестила она, собрала свои вещи со стола в сумку, одарив на прощание злобной и циничной усмешкой, в которой читалось: «Вы, сербы, действительно глупая нация, и смысла с вами разговаривать нет».

Сказала и отправилась в албанскую часть города. Там-то уж точно нашла замечательных собеседников, которые с готовностью рассказали о страшных и мерзких «сербах-оккупантах», полностью соответствующих клише и предрассудкам западной пропаганды в отношении нашего народа, Косово и Метохии.

– Было два полюса в мире, – философски заметил раскуривающий трубку гость, больше похожий на профессора, – Восток и Запад. Русские держали половину мира. Теперь ситуация совершенно другая. Россия – это региональная держава. Есть только одна власть – Америка. Одна страна правит миром, все остальные подчиняются ей. Выбора нет. Америка подавляет любое инакомыслие… И это вполне обоснованно. Будь я на их месте, наверно, делал бы то же самое.

– Мы были на их месте и ничего подобного не творили, – встревает Марко, и остальные почтительно замолкают. – Сербия после войны на Балканах для всех соседей была маленькой Америкой, но никого не бомбила и не резала. Наоборот! Простила убийц и вешателей, хотя они сами прощения не просили. Делила по-братски кусок хлеба. Наверно, надо было вести себя по-другому…

Распутин слушал горькие рассказы и вынужден был признать: сербы правы. Правы именно по внутреннему, родственному счёту, о котором другие не говорят. Правы потому, что хорваты так и не совершили покаяния за то, что делали во время Второй мировой войны, а были просто «покрыты, прощены хорватом Иосифом Тито». Правы потому, что хорваты и мусульмане стали вновь убивать и выселять сербов. Четыреста тысяч беженцев, чтобы спровоцировать приход югославской армии, а затем объявить миру о геноциде. Правы потому, что после ухода сербских войск, но при наличии войск НАТО боснийцы снова безнаказанно режут сербов. И все это знают.

Репутация сербов не была запятнана участием в геноциде. Для англосаксов такое положение вещей невыносимо. Компрометацией Сербии занялись современные Америка и Европа, используя не факты, а риторические приёмы, описанные Оруэллом, где даже опыт Второй мировой войны используется для обеления нацистов и обоснования новой западной политики. Но справедливость по-сербски никуда не ушла и постоянно проявлялась в самых неожиданных формах.

– Знаешь, что я узнал от Марко? – прошептал Ежов Распутину, когда первая волна знакомств спала и их оставили в покое. – Оказывается, в Боснию, в контингент российских войск, участвовавших в миротворческой операции, приезжали чеченцы собирать дань. Велели с валютной зарплаты выплачивать им долю, а не то грозились перебить оставшиеся дома семьи. Так вот сербы, прослышав об этом и разозлившись за «своих», взяли в плен приехавших чеченцев и потребовали выкуп за них. В качестве доказательства серьёзности намерений, говорят, послали на Кавказ чеченское ухо. Чеченцы все поняли, выкуп прислали…[40 - Документальные факты о Сербии и сербах в конце ХХ века почерпнуты автором из книги Ксении Голубович «Сербские притчи».]

Ответить Григорий не успел. Под одобрительные возгласы гостей во двор, ставший на этот вечер банкетным залом под открытым небом, в сопровождении подруг вошла виновница торжества в ослепительно-белом платье, выгодно оттеняющем её смуглую кожу, чёрные глаза и волосы. Проследовав по прямой до русских, Душенка с детской непосредственностью бросилась на шею своему спасителю. Распутин снова почувствовал, как душа отрывается от земли и он опять улетает в космос.

Лёшка, посмотрев внимательно на Григория и улыбнувшись своей фирменной лукавой улыбкой, промурлыкал другу на ухо: «Горько!» – вернув его на грешную землю.

– Мы же едва знакомы, – пробормотал Распутин, не отрывая рук от осиной талии Душенки.

– Ты забыл, Айболит, что мы на войне, – совершенно серьёзным голосом ответил Лёха. – Тут год – за три. А для этой девочки, только что похоронившей почти всю семью, – за десять.

Душенка не поняла ни слова из диалога друзей. Она замахала своими длинными ресницами, приподнялась на цыпочки, чмокнула Григория в щёку, шепнула на ухо «Волим те»[41 - Люблю тебя.] и унеслась ветерком к своим подружкам, с нетерпением ожидавшим её неподалёку. Вечеринка только начиналась…

Глава 23

Возвращение

Вопреки сербским и русским традициям, создание новой интернациональной семьи решили не афишировать. Слишком неспокойно было в сербском крае, слишком большое внимание косовская мафия уделяла миротворцам и при случае могла легко отыграться за свои обиды на здоровье и жизни близких людей. Таковых в зоне боевых действий лучше вообще не иметь или хотя бы не рекламировать их присутствие.

Венчались в крошечной православной церкви близ Подгорицы. На ритуале настоял Марко-старший, на экстерриториальности – Ёжик. Тревожный вопрос Григория о возможных проблемах с властями Черногории во время безвизового свадебного путешествия старый партизан парировал, покровительственно хмыкнув и перечислив своих черногорских однополчан, учеников, хороших друзей и родственников, регулярно приезжающих и приглашающих к себе. Услышав про дедушку черногорского премьера и дядю начальника полиции, Распутин согласился. А когда дед провёл их машину в обход всех блокпостов какими-то партизанскими тропами, последние волнения отпали и остались только маленькие человеческие радости, без которых все подвиги, победы, геройство и риск для жизни повисают в безвоздушном пространстве и не имеют никакого смысла.

На следующий день Ежов и Распутин сидели на причале у подножия лестницы, круто забирающейся по отвесной скале к приютившему их коттеджу, уединённо стоящему на высоком берегу каменистой бухты залива Траште. У самых ног мурлыкало сонное Адриатическое море. Полудикий малообжитый полуостров Луштица, казалось, впал в летаргический сон, полностью подчинившись тяжёлому солнечному прессу, выжимающему всё живое с открытого пространства в тень домов и навесов, в прохладу скучающих по дождям деревьев.

Категорически отказавшись от участия в визитах вежливости к родственникам Марко и Душенки, сославшись на необходимость конспирации и получив одобрение старого партизана за такую осторожность, друзья выторговали в своё распоряжение целый день счастливого ничегонеделания, такого редкого в их профессии.

– У меня ведь тоже есть для тебя небольшой свадебный подарок, – хитро улыбнулся Ежов, убедившись, что рядом нет никого даже на расстоянии миномётного выстрела.

– Только не говори, что неизвестный спонсор купил для меня акции Microsoft, – отшутился Распутин, занимаясь кургузой пузатой глиняной ёмкостью с волшебной амброзией местных виноделов. – Я совершенно не разбираюсь в биржевых нюансах и обязательно прогорю.

– Хорошо, – согласился Ежов, – акции и биржу оставлю себе, а тебе хочу сообщить, что мой план утверждён руководством управления, и с этого месяца ты восстановлен на службе и переведён в моё подчинение в качестве агента под прикрытием. Все учётные карточки псевдонимичны, раскрытие твоего инкогнито исключено. Нынешний статус, место службы, публичная фамилия никому не известны, кроме меня и моего непосредственного начальника. Поздравляю с легализацией и восстановлением твоего доброго имени на Родине, товарищ старший лейтенант! Да-да, не удивляйся и продолжай откупоривать амфору. Звёздочки обмоем на удачу, чем бог послал.

– Командир, – Григорий остался сидеть, пытаясь осмыслить сказанное Ёжиком, – воскресил! А то я как какой-то огрызок непонятной принадлежности.

– Раз воскресил… – Лёшка поднялся и одёрнул рубашку. – Встать! Смирно! Что должен отвечать боец при объявлении о присвоении очередного звания?

– Служу Отечеству! – подскочил Распутин, роняя кувшин.

– Ну вот… – Ежов с сожалением посмотрел на разлившееся по ступеням красное вино. – Остались без фронтовых ста грамм, зато с салютом. Вольно, Гриша! Дай я тебя обниму! С возвращением! А потом наряд вне очереди за неуставной ответ, хотя по существу всё сказано правильно!

– Да я готов неделю полы мыть!

Распутин стиснул майора в своих огромных руках.

– Отставить душить начальство! – закряхтел Лёшка в объятиях легионера. – И полы тоже отставить. Уф-ф…

Отпущенный Григорием, Ежов плюхнулся обратно на ступеньки и повёл плечами…

– Если жену так обнимешь – сломаешь, медведь, – пробормотал он добродушно. – А если серьёзно, Гриша, то главное твоё задание – Дальберг: его планы, связи, круг интересующих вопросов. Тут я тебе подыграю, прикинувшись ренегатом. Ты про меня ему написал?

– Сразу же, как только ты дал отмашку…

– Добро! Ему надо ощутить, какого ценного кадра он приобрёл в твоём лице, но тебе нельзя переиграть с энтузиазмом. Поэтому торговаться мы с ним будем отчаянно, а дезу пихать дозированно, разбавляя лошадиными порциями проверяемой правдивой информации…

Они увлечённо обсуждали шахматные ходы, чувствуя себя в одном шаге от политических кулис, за которые простые смертные обычно не допускаются. Близость больших тайн одновременно притягивала и пугала, будоражила кровь и распаляла фантазию, воспитанную на приключениях графа Монте-Кристо, мушкетёров де Тревиля и охотников за королевскими подвесками. Они строили планы, которые жизнь перечеркнёт уже через неделю, когда две тысячи боевиков под руководством Басаева и Хаттаба вторгнутся в Дагестан и начнётся Вторая чеченская война.