– Что за ужасная череда бед свалилась на нашу семью?! Мальчик мой! – всхлипнула Дагмара, прижав меня к себе плотнее. – Я даже не представляла, насколько тебе было тяжело и страшно! Хвала Господу, что Никки мог поддержать тебя в самые страшные часы! Не переживай – мы сохраним твой секрет.
Это хорошо, но недостаточно.
– Есть и еще кое-что, – продолжил я. – Владимир Анатольевич, простите, но могу ли я попросить вас оставить нас? Прошу вас, не считайте это недоверием, просто есть вещи, о которых должно знать как можно меньше людей.
– Владимир Анатольевич, это – семейное дело, – продублировала нормально Дагмара.
– Князь, я в высшей степени признателен вам за все, что вы сделали для моих сыновей, – прикрепил Высочайшую похвалу Александр.
– Рад стараться, Ваше Императорское Высочество! – козырнул Барятинский и свалил.
– Когда Никки погиб, я много молился за упокой его души и просил Господа направить меня, – поднявшись со стула, я вынул из ножен положенную мне по регламенту шашку.
Победоносцев закаменел лицом и на всякий случай приготовился.
– И Господь откликнулся за мои молитвы, – продолжил я, обхватил лезвие свободной рукой и резко провел по нему.
– Жоржи! – испуганно воскликнула мама.
Пара капель крови сбежали по лезвию и испачкали ковер, я отпустил лезвие и показал рану, которая почти сразу перестала кровоточить:
– Мои слова могут показаться гордынею, но у Господа есть для меня план.
Вытерев рану платком, показал розовую полосу, которая через пару часов рассосется:
– И в мудрости своей он сделал так, чтобы следующего Наследника убить было очень сложно.
Немая сцена, занавес.
Глава 4
Удивительной силы человек Александр – ослабленный переломом и сотрясением мозга, одурманенный опиумом и моими стараниями испытавший чудовищный, двойной шок, он до самого рассвета рулил последовавшим после «исповеди» разговором, засыпая меня вопросами, несколько раз прерываясь на молитвы – в них я само собой деятельно участвовал – и вырабатывая для меня и остальных линии поведения в свете открывшихся фактов.
Началось это долгое обсуждение необычно – с острого приступа религиозного экстаза матёрого мракобеса Константина Петровича Победоносцева, который вогнал моих Августейших родителей классическим приемом «чмокни цесаревичу сапожок». При этом лицо его выражало щенячий восторг, глаза за очками сияли и набухали слезами, а задыхающееся от захлестывающей душу благодати нутро исторгало дрожащие, сбивчивые слова:
– Помазанник! Грядет Великая Россия! Счастье-то какое, Господи! Всегда знал, всегда верил! Спасибо, Господи!
В высшей степени довольный обретением верного до фанатизма, нереально авторитетного и значимого союзника, я наклонился и за плечо поднял обер-прокурора Святейшего Синода на ноги, сопроводив нарочито-простецким, но передающим сердечное расположение и уважение, обращением:
– Встань, дядька. Негоже наставницу будущего Помазанника по полу ползать.
– Виноват, Георгий Александрович! – радостно проорал мне в лицо Победоносцев, в одночасье из одного из важнейших государственных деятелей деградировав до Андреича.
Нет, это неправильно – не деградация, а эволюция!
После этого все трое «зрителей» взяли себя в руки, и время до утра прошло полезно. Перегруз информации был критическим, поэтому от важных решений было решено воздержаться. Одно решение, впрочем, очевидно и так – в моем праве носить титул цесаревича не сомневался никто: многократно доказывал делом. Конкретику обсуждать тоже будем позже, и я не питаю иллюзий – когда шок пройдет, а новая информация уляжется в головах, абсолютного повиновения мне ждать не придется. Я же «молод и горяч», на меня такое свалилось, и даже волшебная регенерация (материальное подтверждение богоизбранности) не заставит маменьку и папеньку жадно смотреть мне в рот. В моем положении очень легко «зазнаться» и «сбиться с пути», и именно на это я бы в их ситуации и давил.
Остатков сил хватило не обидеть Андреича – камердинер проводил меня по моим личным апартаментам и рассказал о том, что в его отсутствие здешние слуги, как водится, «совсем распустились, все в пыли да паутине было, но ничего, я их быстро к ногтю прижму!». Поблагодарив деда – надо будет ему обер-гофмейстера дать, оно и заслужил, и мотивация дорасти до обер-камергера будет – я зарылся в оказавшуюся не такой уж и мягкой перину и с чистой совестью вырубился, увидев во сне скользящие в небесах дирижабли, усыпанные автомобилями улицы сияющих неоном городов и вгоняющую крестьян из глубинки в почти мистический ужас диковину «умнофон».
* * *
Проснулся я от собачьего тявканья и жалобных причитаний дежурного слуги Василия – мои лакеи были отпущены на недельную «побывку» к семьям, коими успели обзавестись еще до Путешествия. Не обделен в этом плане и Андреич, но его преданность мне обуздать сложнее, вот и дождался меня вчера. Потом с женами да детками перезнакомлюсь, интересно же.
– Под утро Его Императорское Высочество вернулись, Ваше Высочество. Не велено будить до особых распоряжений. Молю вас – уймите это прелестное создание.
– Гав!
– Я даю тебе особое распоряжение! – раздался молодой девичий голос, который я узнал – вчера успел послушать и запомнить.
Не выдержала сестренка Ксения, на часы поди с самого утра смотрела и кляла так удручающе медленно ползущие стрелки.
– Прощения просим, Ваше Высочество – будить не велено до особых распоряжений от Ее Императорского Величества.
Меньшего я от Дагмары и не ожидал – уже успела моих слуг построить как ей надо. Неудивительно – я здесь первый день, а она – живет. Завешанные шторами окна для определения времени оказались бесполезны, поэтому я посмотрел на висящие на стене часы. Почти три часа! Впервые в этой жизни просыпаюсь так поздно, значит и сам не представлял, насколько устал за последние дни. Казалось бы – чего такого, едь себе в комфорте Императорского поезда да в окно на Россию смотри, но «тряска» в союзе со вчерашней ночью высосали все душевные силы.
Потянувшись…
– Ее Величество велела мне передать ее особое распоряжение! – попробовала зайти с другого бока Ксюша.
…я порадовался отдохнувшему телу и свежей голове.
– Ваше Высочество, простите, но я позволю себе напомнить, что вы изволите шутить подобным образом с четырехлетнего возраста.
Не может слуга напрямую Великую княжну лгуньей назвать. Конкретно Василий не может – какая-нибудь заслуженная пожилая воспитательница может еще и не такое, детей Дагмара воспитывала в строгости.
– Доброе утро! – громко поприветствовал я новый день в таком «старом», но уже таком родном мире.
Почти привык, и вздыхаю по благам цивилизации все реже.
– Братец, я как раз пришла проверить, не проснулся ли ты! – в третий раз за три фразы «переобулась» Ксюша. – Доброе утро!
Сразу видно любимицу Дагмары.
– Гав!
Великая княжна конечно же не стала вваливаться к одетому в одно исподнее мне, оставшись в гостиной – именно в нее ведет дверь. Спальню наполнили слуги, доведенными до автоматизма движениями распахнув шторы и взявшись приводить меня в порядок.
– Очень рад, что вы с Лиззи пришли, – продолжил я разговор.
– С Лиззи и Молли! – поправила княжна. – Молли, голос!
– Гав!
«Молли» – это собачка, которая предназначалась Мише. Как я отчасти и ожидал, ему пекинес не подошел – «дамская порода», писал он мне. Полагаю, не без закадрового участия сестер писал – поначалу-то щенок ему нравился.
– Дрессировка идет хорошо, – прокомментировал я послушание собачки, пока на мои ноги надевали мягкие, домашние туфли.
Стоп, я этих туфель не одобрял, равно как и наряд в привычном уже стиле «милитари-кэжуал». Мой гардеробщик тоже в отпуске, поэтому, пока Ксюша отвечала…
– Они такие умницы! Такие послушные! Дядька Макар, он из Егермейстерской конторы, говорит, что даже собаки охотничьих пород не так умны.
…Я спросил второго гардеробщика, Севку:
– Что это за наряд?
– Ее Императорское Величество просили, чтобы вы непременно надели его к обеду, – с поклоном ответил тот.
Ясно. Ладно, пока не дергаемся, не той величины вмешательство. Кивнув – продолжаем одевание – я ответил княжне:
– Макар свое дело хорошо знает. Это ему легко, а другой мог бы и не справиться.
– Дядька Макар – лучший псарь в мире, – «само собой разумеющимся» тоном ответила Ксюша.
Одевание-умывание закончилось, и я вышел в гостиную. Справа, в соседствующем с заваленным почтой письменным столиком кресле, сидела одетая в заковыристой выкройки, умеренной пышности, кремового цвета, украшенном золотистыми нитями и кучей мелких деталей, платье, сидела Ксюша. Кожа ее лица была далека от «аристократической бледности», булавки и шпильки в высокой, на мамин манер, прическе блестели в свете окон.
По гостиной с совершенно несолидной Высочайших питомцев жизнерадостностью и любопытством бегали совсем уже взрослые пекинесы. Гладко вычесанная шерсть поблескивала на солнце не хуже булавок, носы тыкались во все углы, вызывая у лакеев тоскливый взгляд – собачья сопля на дорогущем шкафу XVII-го века не нравится и мне, так что понимаю.
– Доброе утро, – улыбнулся я княжне.
– Доброе утро! – с радостной улыбкой отозвалась она. – Тебе письмо от Марго! – указала пальчиком на стол. – Давай откроем?
– А вдруг там наши с нею страшные секреты? – спросил я, опустившись в кресло по другую сторону стола.
Письмо-то как минимум на половину будет на немецком, который я еще не настолько хорошо выучил – Ксения удивится, что ее брат забыл такой важный и знакомый с самого детства язык.
Надув щечки, княжна обиженно спросила:
– Братец, у тебя есть от меня секреты?
– Ну конечно же есть! – улыбнулся я. – А у тебя от меня секретов разве нет?
Совесть и воспитание в Ксюшиной голове победили любопытство и желание поймать братика на имитацию честности. Опустив глаза, она поерзала и призналась:
– Есть, – подняв взгляд, попыталась перехватить инициативу. – Но секретов в таких письмах не найдешь, они вот здесь! – подняла со стола конверт и показала мне.
Знаний немецкого хватило, чтобы увидеть герб Германской Империи и «кайзер Вильгельм II» в строке «отправитель».
– Наш добрый кузен Вилли решился! – обрадовался я и отобрал у сестры конверт.
Вскрывая бумагу ножиком, прокомментировал:
– В силу разницы в ранге, мне невместно писать ему первым…
– Я знаю! – похвасталась Ксюша.
– Не перебивай, – мягко попросил я.
– Прости, – признала она мою правоту.
Лиззи подбежала ко мне, понюхала туфли и потеряла интерес, отправившись исследовать основание напольных часов.
– Они тебя совсем не помнят, – расстроенно вздохнула княжна и оживилась. – Нужно показать это письмо папа?. Я была у него два с половиною часа назад, но он еще спал, – на лице мелькнуло старательно отогнанное беспокойство, и она тихо спросила. – Братец, папа поправится?
Неудобный вопрос – кому будет приятно говорить девочке-подростку, что ее отец неизбежно умрет, а остаток жизни будет прикован к постели?
– У папы очень плохой перелом, – вздохнул я, отложив момент извлечения письма из конверта. – Человеку для здоровья жизненно необходимо ходить или двигаться иначе. Будь мы с тобою крестьянами, можно было бы готовиться к похоронам.
Ксюша задрожала губами, в глазах появились слезы, и она набрала в грудь воздуха, чтобы изречь что-то вроде «не смей говорить таких страшных вещей!».
– Но нам повезло, – не дал я ей этого сделать. – За папой будут ухаживать лучшие доктора, у нас есть Сибирий – он поможет при осложнениях, а скоро появятся новые лекарства. Врать не буду – ходить папа никогда не сможет, но со временем окрепнет.
– Слава богу, – облегченно вздохнула сестренка, крепко сжав одну ладонь другой.
Верит мне Ксюша – это очень и очень хорошо, потому что так мне гораздо легче превратить ее из маминой любимицы в моего агента влияния.
– А почему он не сможет ходить?
– Потому что бедренная кость крепится к тазовой такой круглой косточкой… – я показал на пальцах. – Семен, найди анатомический атлас с костями, – вспомнил, что такие штуки уже есть.
– Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, – поклонился «запасной» камердинер и ушел искать атлас.
– Подождем, – улыбнулся я и вынул письмо, протянув его сестренке. – Прочитаешь?
– Оно же секретное! – загорелись ее глаза.
– Для меня наши с Марго тайны гораздо ценнее, чем письмо от кузена! – с лицом безнадежно влюбленного кретина заявил я.
– Ах, братец, это так романтично! – восхитилась маленькая принцесса и сцапала письмо. – Короткое! – оценила объем. – «Здравствуй, мой милый кузен. Прежде всего позволь мне выразить надежду в скорейшем выздоровлении Его Императорского Величества»… Он и телеграмму папа? присылал, мне матушка показывала, – похвасталась Ксюша и продолжила. – «Ваши дипломатические успехи, дорогой кузен Жоржи, вызывают у меня неподдельное восхищение, и я жалею, что в короткие мгновения пребывания в России упустил возможность лучше узнать вас. При первой же возможности я собираюсь вновь посетить величественный Петербург, но, увы, дела имеют свойство наваливаться безо всякого предупреждения, и ныне о такой поездке я могу лишь мечтать. Посему приглашаю вас, дорогой кузен, посетить Берлин с официальным либо частным визитом. Ваше расположение к моей драгоценной сестре стало для нашей семьи совершеннейшей неожиданностью. Не стану скрывать – неожиданностью приятной. Если ваши намерения в ее отношении серьезны – а они без сомнения серьезны, ибо вы – человек слова и не стали бы так жестоко шутить с чувствами юной дамы, прошу вас ответить согласием на мое предложение, дабы мы могли принять вас со всею полнотою германского гостеприимства. С уважением, ваш верный кузен Вилли». Братец, расскажешь, как у тебя получилось завоевать Китай?
А я его завоевал?
– Обязательно расскажу, – пообещал я. – За обедом.
– А тебе понравилось путешествовать на летательном аппарате? – спросила она и тут же пожаловалась. – Матушка запретила мне кататься на воздушном шаре.
– Не понравилось, – признался я. – Наверху холодно, сильно качает, а двигатель воняет и брызгает горячим маслом.
– Фу! – сморщилась княжна, и, решив не пытаться через меня «пробить» себе разрешение на аэронавтику, выкатила идею получше. – Можно мне поехать с тобой в Германию? Мы с Марго стали хорошими подругами, и я очень хочу познакомиться с нею лично.
– У меня нет ни одной причины не взять тебя с собой, – честно ответил я.
– Матушка не захочет меня отпустить, – пригорюнилась Ксюша, увидев главную проблему. Понизив голос, она открыла мне страшный секрет. – Она очень расстроилась, узнав, что ты любишь Марго. Матушка и папа? считают, что тебе лучше жениться на этой клуше Елене Орлеанской!
