Филонов остановился возле узкой двери. Открыл ее, исчез за ней, через минуту вернулся с казенным опечатанным пакетом. Швырнул его на узкий стол у двери.
– Смотрите. Но шустрее, старший лейтенант. У меня очень много дел.
Маша натянула перчатки, пару-другую всегда имела при себе, выезжая на место происшествия. Развязала петлю на пакете, вывалила на стол содержимое.
Темные брюки с ремнем, темный пиджак, рубашка, ботинки, носки, нижнее белье, темные очки. Все было дорогим, кроме очков. Отложив их в сторону, она принялась осматривать рубашку. Тонкий хлопок фисташкового цвета. С левой стороны дырочка, вокруг нее все выпачкано подсохшей кровью. На спине в районе ремня небольшое пятно.
– Что это? – ткнула она пальцем в пятно на рубашке. – Это не пот. Он бы давно высох.
– Похоже на масляное пятно, – нахмурился Филонов, хватая рубашку и рассматривая ее, поднося близко к глазам. – Да, похоже на масляное пятно. Дайте-ка пиджак.
На подкладке пиджака тоже обнаружились следы. Их было немного, несколько черточек. Но они были! И на брюках с внутренней стороны в районе ремня.
– Орудие убийства, надо полагать, у коллег? – уточнила Маша.
– Разумеется. – Иван Иванович продолжал рассматривать пятна на одежде Лебедева-старшего. – После извлечения его из раны и описания оно было передано им.
– Оно было в масле?
– В смысле, в масле? – задрал на нее глаза поверх грубой оправы Филонов.
– В машинной смазке, я имею в виду. – Маша закатила глаза, мотнула головой. – Ну очевидно же, Иван Иванович, что Лебедев прятал орудие самоубийства под ремнем. Больше ни от чего не могут появиться такие пятна на одежде. Ну не пачку же сливочного масла он там держал! Разве нет?
Филонов смущенно кашлянул и промолчал, изучать одежду жертвы он не перестал.
– Поэтому я повторяю вопрос, Иван Иванович: заточка была в смазке?
– Нет конечно же. Не было на ней ни единого масляного пятна. – Он осторожно вернул одежду на стол, сунул руки в карманы халата и, глядя в пол, пробормотал: – Странно… Ничего не понимаю.
– Я забираю одежду на экспертизу.
Маша начала запихивать все вещи Лебедева обратно в мешок. Очки с темными стеклами оставила.
– Это его очки? – обернулась она к Лебедеву-младшему.
– Я не знаю. Год прошел с нашей последней встречи. Он мог их и купить.
– Мог? Точно мог? У него брендовые шмотки, простите. И тут такой дешевый пластик. У него других не было?
– Были, конечно были. Он всегда очень внимательно относился к солнцезащитным очкам. Покупал только с такими стеклами, которые не портили зрение. Конечно, они стоили недешево, но…
– Эти тогда откуда?
– Не знаю. – Он пожал плечами и отвернулся.
А ей очень хотелось ударить его по макушке. И Филонова, оторопело сейчас смотревшего на мешок, как следует встряхнуть.
Она почему-то сильно нервничала. Не могла назвать причину. То ли выводы коллег, поспешивших списать этот нерядовой случай на самоубийство, ее взбесили. То ли патологоанатом, невнимательно осмотревший одежду жертвы, вызывал раздражающее недоумение. То ли Лебедев-младший, исчезнувший из жизни отца на год, будил в ней неприязнь.
Раны он улетел зализывать, понимаете! Отца тут до самоубийства планомерно доводили, а он там суровой красотой наслаждался. Отчаянно мерз и все равно наслаждался. Что за хрень?!
– У вашего отца было оружие? – громко выпалила она в спину, обтянутую дорогой курткой.
– Оружие? – Он резко повернулся. – Он не был охотником. И рыбаком не был. Ружья у него точно не было.
– А пистолет? Пистолет у него был?
– Пистолет? – Лебедев принялся тереть обеими руками лоб, заросшие щетиной щеки. – Да. Пистолет точно был. Когда еще он только начинал свой бизнес, брал уроки стрельбы. Оформил разрешение, купил себе пистолет. Он был у него. Точно! Хранился в сейфе.
– Сейчас он на месте?
– Я… Я не знаю, не смотрел. А при чем тут…
– А при том, уважаемый, что в том месте, где на одежде имеются пятна странного происхождения, предположительно оружейной смазки, ваш отец мог прятать пистолет.
– Чтобы застрелиться?
– Возможно. Но, странное дело, он почему-то использовал заточку. Хотя у него в сейфе имелся пистолет. Он его носил под пиджаком. Вопрос: всегда или только в тот день, когда умер? Если всегда, то тогда понятны эти пятна. Если нет, тогда еще вопрос: куда подевался пистолет?
– Не знаю, – растерянно моргал Лебедев-младший.
– И, если был пистолет, почему заточка?
Маша запустила пятерню в длинную челку, расчесала ее пальцами, убрала за ухо.
– Он мог его потерять, продать, подарить, – принялся рассуждать Филонов.
– И он может до сих пор быть в сейфе, – вставил Лебедев.
– Почему тогда его наличие в квартире не запротоколировали коллеги? – произнесла Маша задумчиво.
– …да потому что, старлей, обыск был поверхностным. Человек покончил с собой. На столе записка. Даже не записка, а целое письмо, – рассказывал ей капитан из соседнего отдела, которому удалось благополучно это дело спихнуть, и он радости даже не скрывал. – Рядом с запиской телефон, бумажник, паспорт, водительское удостоверение, пакет документов о передаче прав собственности сыну на все движимое и недвижимое, что у него еще осталось. Сейф заперт. Зачем надо было заниматься вандализмом и взламывать его? Решили подождать приезда его сына. Он по телефону сказал, что ключ от сейфа у него имеется. Тот код, который он знал, не подошел. Видимо, отец его поменял. Все тебе понятно, старлей?
– Почти. За исключением одного момента… У покойного Лебедева было разрешение на пистолет.
– А мы не проверили, было оно или нет. Человек добровольно ушел из жизни. Ты – такая умная – каждому самоубийце всю подноготную выворачиваешь? Да и не успели мы, старлей. И не старались успевать. Как узнали, что место жительства покойного не наша земля, так и перестали спешить. – Капитан из соседнего отдела довольно хохотнул. – Тебе теперь этим заниматься. Работай!
Глава 5
Дом, к которому привез ее Лебедев Илья, располагался сразу за шлагбаумом закрытой территории просторного двора. Свечка из тридцати пяти этажей, с одним подъездом, подземным паркингом, мраморным полом и стенами лимонного цвета в вестибюле. В стеклянной будке на первом этаже сидел охранник, тут же потребовавший с них документы.
Если бы Павла Семеновича Лебедева задумали убить, то сделать это именно в этом доме было бы затруднительно. Хотя скамейка в сквере перед известным рестораном тоже не лучший вариант.
Может, он все же сам себя так?
Поднимаясь в зеркальном лифте с Лебедевым на двенадцатый этаж, где располагалась квартира его отца, Маша рассматривала свое потрепанное дождем отражение, машинально сравнивала его с отражением Лебедева Ильи и делала вывод, что, даже после года холостяцкой жизни на Камчатке, он выглядит в разы ухоженнее и солиднее. С высушенными бумажными полотенцами волосами, в забрызганных до коленей черных брюках, мокрых ботинках и ветровке – на кого она вообще похожа?
Ужас, а не девушка.
Вдруг вспомнились ее платья и туфли на каблучках, дорогие костюмы с брюками и юбками. Все это хранилось в чехлах для одежды в доме, завещанном ей теткой. Там же, в гараже, ржавела дорогая иномарка премиум-класса.
Может, ну их, принципы, а? Может, следовало все это расчехлить? Может, не было причин так проклинать свою прежнюю обеспеченную, беззаботную жизнь, дарованную ей родителями?
Она осторожно покосилась на Илью Лебедева. Кажется, он глубоко переживает гибель отца. Наверняка теперь мучается угрызениями совести, что мало звонил, почти не виделся с ним, часто избегал. Все эти терзания были Маше знакомы. Все это происходило и с ней. Хотя она и не сбегала на Камчатку.
– Заходите, – широко распахнул перед ней толстую металлическую дверь Лебедев. – Не разувайтесь.
Она и не собиралась. Ее коллеги наверняка тут изрядно потоптались. И вряд ли за собой подмели.
– Документы и записка в деле, – проговорила Маша, встав у сейфа. – С этим мне еще надлежит ознакомиться. Сейчас меня интересует содержимое сейфа вашего отца.
– Да, конечно. – Он осторожно ее потеснил, достал ключ, сунул его в замочную скважину. – Прошу…
Сейф был пуст. То есть не совсем, конечно. Слева было немного наличности в рублях. Справа лежала коробка красного дерева. Надев перчатки, Маша взяла ее в руки, открыла.
– В ней хранился пистолет? – уточнила она, показывая пустое нутро, отделанное бархатом.
– В ней. Там вот разрешение на оружие, – ткнул пальцем Лебедев в свернутый вчетверо лист бумаги, зафиксированный широкой резинкой.
Маша достала, ознакомилась.
– Все так. – Она вернула документ на место. – Мне придется изъять это как вещдок. Не можете никого пригласить из соседей, чтобы все по форме было?
– А просто так нельзя? – поморщился он болезненно.
– Нет. – Маша была категоричной. – Вот видите, на бархате, в выемке, где хранился пистолет, следы, схожие со следами на одежде вашего отца. Предполагаю, что они от оружейной смазки. Чтобы подтвердить мои предположения, нужна экспертиза.
– И что она даст, ваша экспертиза? – махнул он рукой.
– Если экспертиза установит, что следы вещества идентичны, значит, ваш отец таскал какое-то время за поясом брюк пистолет. Если повезет, то экспертиза установит, сколько времени масляным следам на одежде.
– И дальше что? – Он смотрел на нее пустыми глазами.
– Если предположить, что в день смерти у вашего отца за поясом был пистолет, то возникает резонный вопрос: куда он подевался? Может, он взял его с собой, чтобы покончить жизнь самоубийством на глазах у брата. И даже пытался войти в ресторан, когда тот там обедал. Но его не пустили. Ваш отец сел на скамейку напротив входа и…
– И? – поторопил ее Лебедев, когда она замолчала.
– И дальше все пошло не так. – Маша вернула коробку в сейф. Дождалась, когда Лебедев его запрет, и приказала: – Ступайте за соседями. Будем оформлять выемку…
Когда она заявилась к эксперту Смирнову с пакетом вещей и деревянной коробкой из-под оружия, он сидел, уставившись в свой компьютер и таская деревянными палочками из коробки какую-то пахучую еду. Длинные дреды Гарика Смирнова сегодня были стянуты резинкой на затылке. Белый халат, а он каждое утро облачался в чистый, уже был в пятнах на груди. И Маша подозревала, что это следы от еды, которую Гарик таскал из коробки.
– Здрассте вам, Гарик. – Она опустила пакет с вещдоками на широкий лабораторный стол. – Вам прибыло.
– Ща, погодь. – Он продолжал таращиться в монитор, не замедлив своих действий: палочки мелькали между коробкой и его ртом как заведенные.
– Погожу, – кивнула Маша, подошла и встала за его спиной, принюхалась. – Утка по-пекински с пряным рисом?
– Так точно, старлей.
Он по-прежнему не отводил взгляда от монитора, по которому скакали лишь цифры. Что он видел в этом хаотичном цифровом марафоне, даже догадываться не стоило. Смирнов был гением, совмещал сразу две должности: эксперта-лаборанта и сисадмина. И в том, и в другом равных ему не было. Все об этом знали. И много шалостей ему прощали. Например, неопрятный внешний вид, длинные волосы, дреды, прогулы по понедельникам, если выходные выдались веселыми. И даже то, что он мог игнорировать явившегося к нему по делу сотрудника отдела потому, что ест или за цифрами наблюдает, прощалось ему тоже.
Маша отошла в сторонку, села на стульчик – старый, с маленьким круглым сиденьем, вращающимся на одной ноге. Попробовала его на прочность, крутнувшись пару раз. И засекла время. У Гарика существовал рекорд: ровно час он однажды так же вот пялился в экран, пил чай и употреблял пряники с малиновой начинкой – его любимые.
Ей сегодня повезло. Скачки цифровой вакханалии закончились через десять минут.
– Отлично! – прошипел Гарик, смял коробку, выбросил ее в корзину под ногами, вытер рот и руки салфеткой и только тогда к ней повернулся. – Нуте-с, старший лейтенант Мария Лунина, что у вас? Что за хлам на столе?
– Там одежда, Гарик. Самоубийцы с бульвара. Дело нам спихнули из соседнего отдела.
– Слышал, – кивнул он. – А шмотки его мне зачем, если он сам себя?
– Заточкой? В сердце? Серьезно? – фыркнула она и еще раз крутнулась на ветхом стульчике. – И это притом что у него пистолет имелся?
– А, вот как! – Гарик схватился за кончик своего дреда и принялся накручивать прядь не очень чистых волос себе на палец. – А на шмотках что, кроме крови? Что ты там обнаружила? Ты же что-то обнаружила, въедливая наша.
– А там, Гарик, на рубашке, подкладке пиджака и брюках, в которых он был на момент смерти, странные масляные пятна. А пистолет, на который у него имелось разрешение и который всегда хранился в сейфе у него дома, отсутствует. Его нет в коробке, и при Лебедеве он не обнаружен.
– А пятна на одежде есть?
– Именно! И точно такие же пятна имеются на внутренней бархатной поверхности коробки, где все время хранился пистолет.
– Хочешь, чтобы я их сличил?
– Так точно, Гарик.
– Хорошо, окажется, что они идентичны и оставлены одним и тем же оружием, дальше что? Он, может, в этой одежде неделю ходил до самой своей смерти. А то и месяц. И оружие таскал везде с собой потому, что кого-то боялся или место выбирал, где застрелиться.
– Чего тогда не застрелился?
– Не так просто это сделать, Машка, – вывернул нижнюю губу Гарик. – Можно долго собираться и…
– Посмертное письмо, оставленное им сыну, датировано днем его гибели. Чего это он с пистолетом ходил по городу, если помереть собрался тем днем, когда и помер?
Гарик замер, взгляд застыл.
– Согласен, – кивнул он, встряхнувшись. – Ладно, посмотрю, что можно сделать. Вываливай свое барахло, осмотрим вместе. Предварительно.
Маша послушно вытряхнула из пакета вещи, взяла предложенные Смирновым перчатки, две ее дежурные пары уже были выброшены. Натянула с трудом – размер был не ее. Разложила все на лабораторном столе.
Гарик стоял в стороне со скрещенными за спиной руками и пока ни к чему не притрагивался.
– Да, и еще очки. – Маша положила солнцезащитные очки в стороне от одежды.
– Странные очки, – пробормотал Гарик, поддел за дужки пальцами в перчатках, повертел так-сяк, к глазам поднес. – Откровенно дешевая вещь. Как-то не вяжется с остальным гардеробом. У дяди даже нижнее белье дорогое, и тут эти очки…
