Но, возможно, на этот раз он будет другим. Письмо вот-вот принесут, и, возможно – всего лишь возможно, – в нем будет слово, которое я так жду.
Да, Инес, можешь наконец приехать в страну, где мы провели половину жизни вдали от тебя. Да, Инес, можешь наконец увидеть, чем мы занимаемся в пустыне и почему любим ее больше, чем тебя. Да, Инес, ты наконец поймешь, почему мы снова и снова бросаем тебя и почему никогда не брали тебя с собой.
Да, да, да.
– Инеc, – снова крикнула кузина Эльвира, и я вздрогнула. Она незаметно подобралась к моему укрытию. Издалека меня было не разглядеть благодаря магии, окутывавшей старую ванну, но кузина легко меня увидит, если подойдет чуть ближе. На этот раз она повысила голос, и я уловила нотку паники. – Тебе письмо!
Я резко подняла голову и рывком села.
Finalmente[3 - Наконец-то (исп.).].
Я убрала карандаш за ухо и выбралась из ванны. Приоткрыла скрипучую деревянную дверь и с робкой улыбкой выглянула в сад. Эльвира стояла в нескольких шагах от сарая. К счастью, Амаранты поблизости не было. Она бы пришла в ужас от вида моей мятой юбки и немедленно доложила бы о моем чудовищном преступлении матери.
– Hola, prima![4 - Привет, кузина! (исп.)] – крикнула я.
Эльвира заверещала, подпрыгнула на полметра и закатила глаза.
– Ты неисправима.
– Только когда ты рядом. – Я окинула взглядом ее руки, но письма не увидела. – Где оно?
– Мама попросила привести тебя. Это все, что я знаю.
Взявшись под руки, мы зашагали по мощеной дорожке к главному дому. Как и всегда, я шла быстро. Никогда не понимала, почему тетя такая неторопливая. Зачем идти медленно туда, куда тебе хочется попасть быстрее? Эльвира тоже ускорила шаг. Это прекрасно описывало нашу дружбу. Она всегда следовала за мной по пятам. Если мне нравился желтый, она заявляла, что это самый красивый цвет на свете. Если мне хотелось стейк на ужин, она тут же просила повара наточить ножи.
– Письмо никуда не денется, – со смехом сказала Эльвира, поправляя темно-каштановые волосы. У нее был теплый взгляд, пухлые губы растянулись в широкой улыбке. Мы были похожи во всем, кроме цвета глаз. У нее они отдавали зеленью, в отличие от моих переменчивых карих. – Мама сказала, что на нем каирский штемпель.
Мое сердце екнуло.
Я не рассказывала кузине о Последнем Письме. Она не обрадуется, узнав, что я хочу уехать к Mamа и Papа. Ни кузины, ни тетя не понимали решения моих родителей проводить шесть месяцев в году в Египте. Мои двоюродные сестры и T?a Лорена любили Буэнос-Айрес: роскошный город с домами в европейском стиле, широкими улицами и кафе. Родственники моего отца были выходцами из Испании и переехали в Аргентину почти сто лет назад. Путь выдался непростым, но в итоге они заработали состояние в железнодорожной отрасли.
Брак родителей был союзом хорошего имени Mamа и состояния Papа, но с годами перерос во взаимное восхищение и уважение, а к моменту моего рождения – в искреннюю любовь. Papа так и не обрел большую семью, о которой мечтал, но родители нередко говорили, что им и со мной забот хватало.
Интересно, почему, ведь они постоянно уезжали.
Наконец впереди показался дом из белого камня, красивый и просторный, с большими окнами. Элегантный и богато украшенный, он напоминал парижское поместье. Позолоченный железный забор скрывал нас от соседей. Ребенком я подтягивалась к верхней перекладине, надеясь хоть одним глазком увидеть океан. Он всегда оставался недостижимым, и мне приходилось довольствоваться видом садов.
Но письмо могло все изменить.
Да или нет. Останусь я или уеду? Возможно, каждый шаг к дому приближал меня к другой стране. Другому миру.
Месту за столом с моими родителями.
– Вот вы где, – сказала T?a Лорена. Она стояла возле ворот в сад рядом с Амарантой. В руках у моей кузины был толстый томик в кожаном переплете: «Одиссея». Любопытный выбор. Если я правильно помнила, последняя книга из классики, которую она пыталась прочитать, укусила ее за палец. Кровь запачкала страницы, и волшебная книга выскользнула из окна, исчезнув навсегда. Впрочем, иногда я слышала визг и рычание из клумб с подсолнухами.
Теплый ветерок шуршал подолом мятно-зеленого платья моей нелюбимой кузины, но даже ему не под силу было выдернуть хоть один волосок из ее высокой прически. Моя мать всегда хотела, чтобы я была такой же, как Амаранта. Взгляд темных глаз девочки скользнул по мне, и она неодобрительно скривила губы, заметив мои грязные пальцы. Угольные карандаши всегда оставляли черные пятна.
– Снова читаешь? – спросила свою сестру Эльвира.
Амаранта посмотрела на нее, и ее взгляд смягчился. Она шагнула вперед и взяла Эльвиру под руку.
– Это удивительная история. Жаль, ты не осталась со мной. Я бы зачитала тебе свои любимые отрывки.
Со мной она так ласково никогда не говорила.
– Где ты была? Впрочем, неважно, – сказала T?a Лорена, как только я открыла рот, чтобы ответить. – Ты знаешь, что у тебя грязное платье?
Желтое льняное платье помялось и было в чудовищных пятнах, но оставалось моим любимым. Его можно было надеть без помощи служанки. Я тайком заказала несколько нарядов с удобными пуговицами, которые T?a Лорена ненавидела. По ее мнению, пуговицы делают платья неприличными. Моя бедная тетя делала все возможное, чтобы я выглядела безупречно. Увы, я обладала удивительным талантом пачкать подол и мять оборки. Я любила свои платья, но разве им обязательно быть такими нежными?
Заметив, что в руках у тети ничего нет, я быстро подавила вспышку недовольства.
– Я была в саду.
Эльвира сжала мою руку и бросилась меня защищать:
– Она оттачивала свое мастерство, Mamа, вот и все.
Тетя и Эльвира любили мои рисунки (Амаранта считала их ребячеством) и заботились о том, чтобы у меня всегда было все необходимое для творчества. По мнению T?a Лорены, я была весьма талантлива и могла бы продавать свои работы в разные галереи города. Вместе с моей матерью они спланировали всю мою жизнь. Помимо многочисленных уроков рисования, я изучала французский и английский язык, естественные науки и историю – разумеется, с особым упором на Египет.
Papа следил, чтобы мы читали одни и те же книги о Египте, а еще предлагал мне свои любимые пьесы. Он особенно любил Шекспира, и мы по очереди цитировали строки из его произведений: правила этой игры знали только мы. Иногда мы устраивали представления для слуг, используя бальный зал в качестве домашнего театра. Поскольку Papа был меценатом оперы, у него был доступ к костюмам, парикам и театральному гриму. В детстве я обожала примерять новые наряды, планируя следующее выступление.
Лицо тети посветлело.
– Идем, Инес. К тебе гость.
Я вопросительно уставилась на Эльвиру.
– Ты ведь сказала, что мне пришло письмо?
– Гость принес письмо от твоих родителей, – пояснила T?a Лорена. – Должно быть, встретился с ними во время путешествия. Не представляю, кто еще мог написать тебе. Разве что тайный ухажер, о котором я не знаю… – Она вопросительно вскинула брови.
– Вы прогнали последних двух.
– Оба были негодяями. Ни один не смог правильно определить, какая вилка предназначена для салата.
– Не знаю, зачем вы их приглашаете, – сказала я. – Mamа уже приняла решение. По ее мнению, Эрнесто станет для меня достойным мужем.
Уголки губ T?a Лорены опустились.
– Всегда полезно иметь несколько вариантов.
Я уставилась на нее с веселым изумлением. Тетя раскритиковала бы принца, если бы его предложила моя мать. Они никогда не ладили. Обе были слишком упрямыми, слишком категоричными. Иногда мне казалось, что это из-за тети моя мать меня бросила. Сестру своего мужа она на дух не переносила.
– Уверена, все дело в богатстве его семьи, – сухо заявила Амаранта. Я знала этот тон. Идея замужества нравилась ей меньше, чем мне. – Это самое главное, верно?
Мать едва не прожгла ее взглядом.
– Нет, просто…
Я перестала слушать тетю и закрыла глаза, едва дыша. Письмо родителей здесь, и я наконец узнаю ответ. Возможно, сегодня вечером я буду планировать свой гардероб, собирать чемоданы, возможно, даже уговорю Эльвиру отправиться со мной в долгое путешествие. Я открыла глаза и заметила небольшую морщинку между бровями своей кузины.
– Я ждала письмо от родителей, – пояснила я.
Амаранта нахмурилась.
– Ты всегда ждешь письма от них.
Потрясающая наблюдательность.
– Я спросила, могу ли приехать к ним в Египет, – призналась я, нервно посмотрев на тетю.
– Но… но зачем? – возмутилась T?a Лорена.
Я взяла тетю и кузин под руки и вошла в дом. Изящной группой мы преодолели вытянутый коридор, выложенный плиткой. Я и кузины шли рука об руку, а тетя вела нас, словно гид.
В доме было девять спален, салон для завтраков, две гостиные и кухня, не уступающая кухне самого элегантного отеля в городе. У нас даже была курительная комната, но с тех пор, как Papа купил пару кресел, которые умели летать, никто туда не входил. Они нанесли серьезный ущерб – врезались в стены, разбили зеркала, проткнули картины. Мой отец до сих пор сожалел об утрате бутылки двухсотлетнего виски, оставшегося в барном шкафу.
– Потому что в этом вся Инес, – ответила Амаранта. – Она слишком хороша для домашних дел вроде вышивания и вязания, да и для всего, что подобает делать приличным леди. – Она недовольно покосилась на меня. – Однажды любопытство выйдет тебе боком.
Я расстроенно понурила голову. Я не гнушалась вышивания или вязания. Просто они мне не давались.
– Это из-за твоего cumplea?os[5 - День рождения (исп.).], – сказала Эльвира. – Точно. Ты расстроена, что родителей не будет, и я тебя понимаю. Правда, Инес. Но они вернутся, и мы устроим грандиозный праздник, на который позовем всех симпатичных юношей нашего квартала, и Эрнесто тоже.
Отчасти она была права. Родители собирались пропустить мое девятнадцатилетие. Еще один год, когда свечи на торте я задую без них.
– Твой дядя плохо влияет на Кайо, – фыркнула T?a Лорена. – Не понимаю, почему мой брат спонсирует настолько абсурдные проекты Рикардо. Только представьте, они ищут гробницу Клеопатры.
– ?Quе?[6 - Что? (исп.)] – переспросила я.
Даже Амаранта выглядела потрясенной. От удивления у нее отвисла челюсть. Мы обе любили читать, но я не знала, прочитала ли она хоть одну из моих книг о Древнем Египте.
T?a Лорена слегка покраснела и нервно заправила за ухо тронутую сединой прядь каштановых волос.
– Последнее увлечение Рикардо. Очередная глупость, которую Кайо обсуждал со своим юристом. Я случайно подслушала разговор, вот и все.
– Гробница Клеопатры? – переспросила я. – В чем именно заключается спонсорство?
– Что еще за Клеопатра? – спросила Эльвира. – И почему ты не назвала меня так, Mamа? Звучит гораздо романтичнее, чем Эльвира.
– Сколько можно повторять, Эльвира – достойное имя. Элегантное и благородное. Как и Амаранта.
– Клеопатра была последней царицей Египта, – пояснила я. – Papа только о ней и говорил перед последней поездкой.
Эльвира нахмурилась.
– В Египте могли править… женщины?
Я кивнула.
– Египтяне были весьма прогрессивными людьми. Клеопатра, кстати, была не египтянкой, а гречанкой. И все равно египтяне опережали свое время. И наше тоже, если вам интересно мое мнение.
Амаранта неодобрительно посмотрела на меня.
– Нам неинтересно.
Я проигнорировала ее и демонстративно уставилась на тетю, приподняв бровь. Меня прямо распирало от любопытства.
– Что еще вам известно?
– Ничего, – ответила T?a Лорена.
– А по-моему, это не так, – возразила я.
Эльвира подалась вперед и повернула голову, чтобы посмотреть на свою мать.
– На самом деле мне тоже интересно…
– Конечно. Тебе интересно все, о чем говорит Инеc, – сердито сказала моя тетя. – Что я говорила о любопытных леди, которые лезут в чужие дела? Амаранта никогда не доставляет мне подобных проблем.
– Так разговор-то ты подслушала, – заявила Эльвира. Затем повернулась ко мне с довольной улыбкой. – Как думаешь, твои родители прислали что-нибудь вместе с письмом?
Подошвы моих босоножек быстро шлепали по плитке, а сердце спешило им в такт. Вместе с прошлым письмом родителей мне доставили прекрасные подарки. Пока я распаковывала их, моя обида частично улетучилась. В коробке были настоящие сокровища: потрясающие желтые туфли с золотыми кисточками, розовое шелковое платье с изящной вышивкой и причудливая накидка, сочетавшая множество цветов – багровый, оливковый, персиковый и бледно-бирюзовый. Но это еще не все: на дне ящика я нашла медные чашки и поднос из эбенового дерева, инструктированный жемчугом.
Я дорожила каждым подарком, каждым письмом от родителей, хотя на самом деле желала совсем другого. Это не имело значения. В глубине души я понимала, что на большее рассчитывать не приходилось. Родители выбрали Египет, посвятили ему свои сердца, тела и души. Я научилась жить с этим, как бы тяжело мне ни было.
Я собиралась ответить на вопрос Эльвиры, но мы повернули за угол, и я замерла, забыв подготовленный ответ.
У входной двери стоял пожилой джентльмен с седыми волосами и глубокими морщинами между бровями на смуглом лице. Я никогда не видела его раньше. Мой взгляд остановился на письме в морщинистых руках гостя.
Сбросив руки тети и кузин, я быстро подошла к нему. Сердце бешено затрепетало между ребер, словно птица, жаждущая вырваться на свободу. Вот он. Ответ, которого я ждала.
– Сеньорита Оливера, – сказал мужчина глубоким баритоном. – Я Рудольфо Санчес, юрист ваших родителей.
Я пропустила мимо ушей его приветствие и выхватила конверт. Дрожащими пальцами перевернула его, готовясь узнать ответ родителей. Почерк на обратной стороне был незнакомым. Я снова перевернула конверт, изучив восковую печать клубничного цвета. В середине был крошечный жук – нет, скарабей. Чернила слишком растеклись, чтобы распознать слова.
– Чего ты ждешь? Хочешь, чтобы я прочитала? – спросила Эльвира, заглянув через мое плечо.
Я проигнорировала ее и торопливо открыла конверт, пробежав глазами по смазанным строчкам. Должно быть, бумага намокла, но я не обратила на это внимания, потому что до моего сознания дошел наконец смысл прочитанного. Слова растеклись на бумаге, и в глазах у меня потемнело. Неожиданно мне стало трудно дышать, а в комнате будто повеяло ледяным ветром.
Я услышала, как ахнула Эльвира. Холодок ужаса пробежал по моей спине.
– Ну? – спросила T?a Лорена, встревоженно посмотрев на юриста.
Язык застыл у меня во рту. Я сомневалась, что смогу ответить, но, когда все же заговорила, голос был хриплым, словно я кричала много часов подряд.
– Мои родители погибли.
