– Ой, плохая идея. Нам в групповом чате такая энергия не нужна.
– Ты права, не нужна, – твердо говорит она. – На самом деле я, пожалуй, расскажу о нем людям. Чтобы все знали, что от этого гада надо держаться подальше.
– Отличная идея, – я отворачиваюсь, чтобы она не увидела, как я улыбаюсь.
– Блин, – Прия толкает меня плечом. – Не оборачивайся, но к нам идет скелет Найл.
И точно – я слышу его громкие шаги по коридору как раз позади нас. Казалось бы, человек, который постоянно жалуется на шум, мог бы ходить потише.
Почтовый ящик у Найла рядом с моим, так что избежать встречи не удастся.
– Привет, Найл.
Он рывком вытаскивает почту, игнорируя мое приветствие.
– Ты слышала, что творится в 2Б? Клянусь, этот хоккеист шайбу по гостиной гоняет.
Мы с Прией обе закатываем глаза, пока он на нас не смотрит. Мы уже привыкли отмахиваться от жалоб Найла – он вечно твердит, что соседи шумят.
– Забудь про шум, Найл, – советует Прия. – У нас есть и другие поводы его не любить.
– Спасибо, но я буду не любить его за шум, – сухо откликается он.
Господи. Остынь уже, чувак. Жизнь – вообще шумная штука.
– Прия просит всех не раскатывать ему красную дорожку в честь заселения, – сообщаю я Найлу.
И тут я впервые вижу на его лице искреннюю улыбку.
– Потрясающе. Старый добрый бойкот.
– Так что, мы его полностью игнорируем? – уточняет Прия. Вид у нее при этом поистине злодейский.
– Именно, – кивает Найл. – Не разговаривайте с ним в коридоре. Не приглашайте на летние барбекю. Вбейте ему в голову, что нас совершенно не интересует человек, который не соблюдает предписания об уровне шума.
– Ну, мы не поэтому его бойкотируем, но пусть так и будет, – говорю я.
Прия расплывается в улыбке.
– Ты в деле?
– О, еще как. – Ничто не доставит мне больше удовольствия, чем мучения Шейна Линдли.
– Тогда решено, мы заключим пакт и будем его бойкотировать, – гордо заявляет Найл. Он просто сияет от такой перспективы.
Поверить не могу, что скелет Найл стал моим союзником. До переезда Шейна Найл был нашим с Прией самым нелюбимым соседом во всем здании, а теперь мы втроем устраиваем бойкот.
Ничто так не сближает людей, как ненависть.
Глава шестая
Шейн
Пять золотых звездочек за освобождение женщин
– А потом мы отправляли настоящие сообщения настоящим космонавтам на Международную космическую станцию! Представляешь? А завтра мы получим от них ответ! Представляешь?
Мэри-Энн бегает туда-сюда по гостиной, тарахтит без умолку, а на лице ее – чистой воды эйфория. Будь она старше, я подумал бы, что она что-то приняла.
Причина этого восторга – всего лишь космический лагерь.
– Во-первых, тебе надо остыть, – советую я. – А то у меня уже голова кружится. Во-вторых, что ты написала?
Она широко улыбается.
– Спросила, что будет, если пукнуть при нулевой гравитации – будет пахнуть, как на земле, или нет.
Я таращусь на нее, не веря своим ушам.
– Вот это? Вот это твой вопрос? Ты обращаешься к настоящему космонавту в открытом космосе, и ты решила об этом спросить?
Она пожимает плечами.
– Мне надо знать.
– А еще я слышал, что ты в этом лагере научилась делать ракеты из бутылок. Что, если ты неправильно смешаешь ингредиенты и нечаянно создашь биологическое оружие?
Пару секунд Мэри-Энн обдумывает мой вопрос.
– Думаю, тогда мы убьем всех в лагере.
– Ого. Малышка, мрачновато как-то, – я смеюсь, пытаясь отделаться от мысли, что моя младшая сестренка может оказаться психопаткой. – Ладно, иди переодевайся. Мини-гольф сам в себя не поиграет.
– Ура! Обожаю, когда ты дома!
Не успеваю я моргнуть, как она бросается мне на шею. Крепко обняв ее, я слегка приподнимаю ее над землей, и она хохочет от восторга.
Мне тоже нравится дома. Я люблю свою семью, а особенно люблю чудачку, которая сейчас висит у меня на шее. Может, кто-то и обиделся бы на родителей, если бы они родили второго, когда ты одиннадцать лет пробыл единственным ребенком в семье, но Мэри-Энн покорила меня с самого рождения – ей тогда был час, а у меня еще даже подростковый возраст не начался. Я прибежал домой с тренировки и потребовал, чтобы мне дали ее покормить. По вечерам я пел ей колыбельные, пока родители в один прекрасный день не усадили меня и не сообщили, что петь я не умею, а потом попросили пощадить их слух и никогда больше не петь дома. Да, они у меня безжалостные люди.
Я слышу, как они переговариваются в кухне, и потихоньку направляюсь к двери.
Мама стоит, прислонившись к гранитному кухонному столу. Она только что пришла с какой-то встречи, так что на ней фирменный деловой наряд – идеально подогнанные брюки и шелковая блузка. Вьющиеся черные волосы скручены в тугой узел у основания затылка. Она всегда выглядит так, будто сошла с обложки корпоративного журнала.
А вот папа вечно выглядит как бомж. Еще до того, как он начал работать из дома, он всегда надевал на работу джинсы и футболки. А теперь на смену джинсам пришли мешковатые спортивные штаны.
Они странная пара. Познакомились они еще в старшей школе. Мама была отличницей и президентом класса, а папа – невозмутимой звездой хоккея. Теперь он стал невозмутимым предпринимателем. Когда мечты об НХЛ не воплотились в жизнь, он как-то незаметно скатился в бизнес и чрезвычайно преуспел на этом поприще. Мама теперь – первоклассный городской управляющий в Хартстронге, штат Вермонт, но, по сути, выполняет обязанности мэра. Она – первая черная женщина на этом посту, так что, когда городской совет ее выбрал, это стало настоящим достижением. За последние десять лет Хартстронг стал куда более прогрессивным, чем раньше. И все жители города обожают мою маму.
Заметив меня в проходе, родители замолкают.
– Простите, что помешал, – говорю я.
– О, ты совсем не помешал, – тут же заверяет мама. – Просто обсуждали рабочие моменты. Где твоя сестра?
– Переодевается. Она так и бегала в форме лагеря. Я иду поиграть с ней в мини-гольф. – Окинув взглядом отцовские руки, я спрашиваю: – Ты что, этим летом качаться стал? Руки у тебя не такие пухлые, как в мой прошлые приезд.
– Пухлые? – возмущается он. – Да как ты смеешь!
– Брат, правда ранит. Ты явно тренировался, я же вижу. Отлично выглядишь. – Он за последние несколько месяцев сбросил фунтов пятнадцать[11 - Примерно 6,8 кг. – Прим. пер.], наверное.
– Я стараюсь.
– Наверное, не стоило мне покупать столько колбасок, – ухмыляюсь я. По дороге в Хартстронг я наведался к любимому мяснику из Бостона и, пожалуй, слегка погорячился с покупками.
– Погоди-ка, у нас колбаски есть? – Глаза у него загораются. – Пожалуйста, скажи, что они от Густава.
– Нет, я заехал в обычный продуктовый. Конечно, от Густава.
Мама переводит взгляд с меня на папу.
– Никогда не понимала эту вашу одержимость.
– Некоторые просто не в состоянии мыслить глобально, – кивает мне папа.
Я киваю в ответ.
– Точно.
Мама тяжело вздыхает.
– Какое отношение колбаски имеют к глобальному мышлению? О каком глобальном мышлении мы вообще говорим? Знаете что? Забудьте. Неважно. Я просто рада, что ты дома. – И с этими словами мама обнимает меня за талию.
Она едва достает мне до подбородка. Ростом я шесть и один[12 - Примерно 185 см. – Прим. пер.] – в папу, а цвет кожи у меня – идеальная смесь отцовского и материнского. И, должен сказать, я чертовски хорош собой.
– Жаль, что ты не можешь остаться подольше, – мама цокает языком.
– Мне тоже жаль, но в субботу вечером я устраиваю Бекку прощальную вечеринку.
Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами.
– Он что, переезжает?
– Нет. Он едет в Австралию в отпуск. Этот парень требует, чтобы ему устроили прощальную вечеринку перед месячным отпуском.
– Мне он всегда нравился, – замечает папа, потому что Беккетт Данн нравится всем. Этот говнюк прямо источает очарование.
– Я приеду на следующей неделе, – обещаю я родителям. – Я хочу проводить с вами каждый выходной до конца лета.
Вид у мамы довольный.
– Твоя сестра будет в восторге, – внезапно она осекается. – Ты повидаешься с Линси, пока будешь гостить здесь? Мы на днях столкнулись в блинной.
– Да, знаю. Она мне сказала.
– Ой, так вы до сих пор общаетесь, – осторожно произносит мама.
Честно говоря, даже не знаю, расстроились мои родители, что мы с Линси расстались, или порадовались. Иногда казалось, что она им нравится, а иногда они переглядывались, прямо как сейчас.
– Вы были бы рады, если бы мы снова сошлись, верно? – спрашиваю я их.
Мама удивленно моргает.
– Я не думала, что вы обсуждаете возможность сойтись снова.
– Мы и не обсуждаем. Чисто гипотетически, вы бы порадовались?
– Мы всегда поддержим любое твое решение, – уверяет она, и папа согласно кивает.
Это, конечно, не ответ, но я не собираюсь давить ради гипотетической ситуации, особенно учитывая, что Линси не имеет ни малейшего желания возобновлять наши отношения.
– Ладно, я отыщу нашу малышку, и мы пойдем. Пусть выпустит энергию на поле для гольфа, а потом набьет живот вредной едой и сладостями, чтобы, когда вернемся, сразу заснула.
– Спасибо, что забираешь ее. Мы будем рады провести тихий вечерок дома. – И папа подмигивает маме.
– Фу, гадость какая. Серьезно, я даже думать не хочу о том, чем вы собираетесь заняться в наше отсутствие.
Папа одаривает меня хищным взглядом.
– Хорошая идея, пожалуй.
– Я же только что сказал, что не хочу ничего знать! – ворчу я и, громко топая, выскакиваю из кухни.
Мне вслед доносится их смех.
* * *
На следующий вечер мы с папой устраиваем марафон Кубка Стэнли – смотрим любимые чемпионаты прошлых лет. Последние двадцать пять лет он записывал каждую игру, так что нам есть из чего выбрать. Когда мы добираемся до игры, где выиграли «Брюинз» во главе с Гарретом Грэхемом, завершив серию со счетом четыре – ноль, папа вздыхает.
– Поверить не могу, что Люк женился и вошел в эту семью.
– Скажи, а? В смысле я-то вообще не могу поверить, что он женился, и точка. Но семья у него теперь серьезная, – восхищенно продолжаю я. – Они даже не короли хоккея, они круче.
Я вижу, как сверкают глаза отца, когда Грэхем забивает один из самых красивых голов, что мне доводилось видеть, и приносит своей команду кубок. Черт, жду не дождусь возможности побиться за такой трофей. Я хочу подержать в руках Кубок Стэнли. Хочу увидеть, как он переливается холодным серебряным блеском в огнях стадиона.
