Секунды тянулись бесконечно долго. Я стоял, вцепившись пальцами в дверной косяк, борясь с собой. Это неправильно. Подло. А если она специально оставила дверь приоткрытой? Нет, глупость, конечно же нет…
Звук воды изменился – теперь струи падали не на металл ванны, а на что-то мягкое, живое. Я сглотнул, горло пересохло от предвкушения. Один взгляд – и уйду. Просто проверить, всё ли с ней в порядке. Разве это преступление?
Самообман, жалкий и низкий. Но я уже наклонился, приблизив лицо к щели. Сначала видел лишь пар – мутную дымку, заполнившую ванную, потом взгляд прояснился.
Елена стояла спиной ко мне, подставив тело под горячие струи. Вода скользила по её плечам, сбегала вдоль позвоночника. Кожа блестела, как влажный мрамор. Она подняла руки, убирая волосы наверх, и тело её плавно изогнулось, обнажив линию талии и бедра.
Я прижался лбом к дверному косяку, чувствуя прохладу дерева. Вид был одновременно знаком и непривычен. Я помнил это тело – но не таким юным и упругим. Сейчас оно было молодым, почти незнакомым.
Елена повернулась чуть боком, и я увидел её грудь – небольшую, аккуратную, с сосками, напряжёнными от прикосновения воды. Её рука медленно скользнула по животу, размазывая пену, и простое бытовое движение в моих глазах стало танцем соблазна.
Я понимал, что должен уйти, но тело не слушалось. Оно застыло, словно статуя, способная лишь наблюдать, как Елена подставляет лицо струям воды, закрыв глаза от удовольствия.
В этот момент она казалась существом из другого мира – русалкой, наядой, чем-то сказочным. Движения её были плавными, естественными, как течение ручья. Я видел, как напрягались мышцы её спины, когда она тянулась за мочалкой, как капли воды цеплялись за ресницы.
Жар в моём теле нарастал волнами, джинсы стали мучительно тесны. Я осознавал, что веду себя отвратительно, но не мог противостоять первобытному желанию, затмившему разум.
Когда она повернулась лицом к двери, я отпрянул, боясь быть замеченным. Сердце едва не вырвалось из груди. Но нет – глаза Елены были закрыты, лицо спокойно и доверчиво.
Снова приблизив взгляд к щели, я видел её всю – воду, сбегающую по животу и теряющуюся в тёмном треугольнике внизу, длинные стройные ноги, напрягшиеся мышцы бедра. Я помнил их иначе – обнимающими моё тело, согревающими его, родными до боли.
Но сейчас она была просто женщиной, принимающей душ. Женщиной, которая не подозревала, что рядом, всего в нескольких сантиметрах, стоял человек, раздираемый противоречиями – памятью и настоящим, любовью и похотью.
Елена подняла ногу на край ванны, чтобы намылить её, и в этот миг открылась самая интимная часть её тела – розовая, влажная, нежная. Мочалка скользнула по коже, заставив её вздрогнуть от лёгкого прикосновения грубой ткани.
Дыхание моё стало прерывистым, шумным. Я пытался дышать тише, боясь выдать себя, но воздух словно застревал в горле, вырываясь хриплыми вздохами. В висках стучало, перед глазами плыли тёмные пятна – то ли от недостатка кислорода, то ли от прилива крови. Но я не мог оторваться, не мог даже моргнуть, боясь пропустить хоть мгновение.
Елена опустила ногу и повернулась боком, открывая новый ракурс. Теперь я видел изгиб её ягодиц – округлых, упругих, с маленькой ямочкой у основания спины. Когда она наклонилась за упавшим мылом, эта ямочка углубилась, а ягодицы раздвинулись, обнажая сокровенное. На секунду мелькнула тёмная щель между ними, и я едва не застонал вслух.
Правая рука моя непроизвольно скользнула к ширинке, надавила на болезненно твёрдый член сквозь ткань джинсов. Прикосновение отозвалось острой вспышкой удовольствия, заставившей прикусить губу. Это было безумием – стоять здесь, в коридоре, подглядывать и… Но рука уже расстёгивала ремень, уже тянула вниз молнию, уже проникала внутрь.
Елена выпрямилась и снова оказалась лицом к двери. Её груди чуть покачивались от движений, соски стояли твёрдыми горошинами. Она провела ладонями по животу, поднялась выше, обхватила груди, словно оценивая их вес. Большие пальцы скользнули по соскам, и она чуть заметно вздрогнула. Это было мимолётное движение, возможно, случайное, но оно ударило по мне как электрический разряд.
Я сменил позицию, присев на корточки, чтобы лучше видеть через щель. Колени заныли от неудобной позы, но я не обращал внимания. Всё моё существо сконцентрировалось в глазах, жадно впитывающих каждую деталь. Вот она намыливает живот круговыми движениями, и пена собирается в пупке. Вот проводит рукой между грудей, и они чуть расходятся в стороны. Вот…
Она издала тихий звук – не стон, скорее довольный выдох – и запрокинула голову. Вода хлынула на лицо, потекла по шее, разделилась на два потока у ключиц. Рот её приоткрылся, являя ровные белые зубы и кончик розового языка. Это было так эротично, так невыносимо соблазнительно, что я почувствовал, как подгибаются ноги.
Пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть. Движение вышло резким, неосторожным. Дерево скрипнуло, и Елена замерла. На мгновение мне показалось, что она смотрит прямо на меня, что видит меня сквозь щель. Ужас ледяной волной прокатился по телу. Но нет – она просто прислушивалась, потом пожала плечами и вернулась к мытью.
Облегчение смешалось с разочарованием. Часть меня – безумная, безрассудная часть – хотела быть пойманной. Хотела, чтобы эта пытка прекратилась, чтобы что-то произошло, что угодно, лишь бы разрядить невыносимое напряжение. Но другая часть, трусливая и осторожная, радовалась, что пронесло.
Елена повернулась спиной и потянулась выключить воду. От этого движения её тело вытянулось, обозначив каждый позвонок, каждое ребро. Я видел, как играют мышцы под кожей, как чуть подрагивает плоть на ягодицах. Вода выключилась, оставив звенящую тишину, в которой моё дыхание казалось оглушительно громким.
Она стояла несколько секунд неподвижно, позволяя последним каплям стечь с тела. Потом встряхнула головой, и брызги разлетелись во все стороны, некоторые долетели до щели, коснулись моего лица. Эти капли казались горячими, обжигающими, несущими в себе её тепло, её запах, её суть.
Я облизал губы, пробуя её воду на вкус. Солоноватая от пота, сладковатая от мыла, с едва уловимым привкусом железа – вкус жизни, вкус женщины, вкус запретного плода. Голова кружилась, реальность расплывалась, оставляя только это – щель в двери, женское тело за ней и моё неконтролируемое, животное желание.
Елена провела ладонями по мокрому телу, сгоняя воду, и это движение казалось обыденным, пока её руки не задержались на груди чуть дольше необходимого. Пальцы скользнули по соскам, обвели их ореолы, и я увидел, как она чуть прикусила нижнюю губу. Это был первый сигнал, первый намёк на то, что сейчас произойдёт нечто, к чему я совершенно не был готов.
Её правая рука медленно поползла вниз по животу, в то время как левая продолжала ласкать грудь. Движения стали более целенаправленными, более откровенными. Она больше не делала вид, что просто вытирается – теперь это было осознанное прикосновение к собственному телу, поиск удовольствия.
Шок прокатился по мне волной, смешиваясь с возбуждением в коктейль такой силы, что пришлось вцепиться в косяк обеими руками. Елена… строгая, правильная Елена, которая читала мне нотации о морали и приличиях… Она стояла в ванной и… Мой мозг отказывался принимать увиденное, но глаза продолжали жадно следить за каждым движением.
Её пальцы достигли тёмного треугольника волос и замерли на мгновение, словно она сама колебалась. Потом раздвинула ноги чуть шире и медленно, почти нерешительно, скользнула рукой между бёдер. Я видел, как напряглись мышцы её живота, как чуть подогнулись колени, как приоткрылся рот в беззвучном вздохе.
Сначала прикосновения были лёгкими, почти невесомыми – она словно исследовала себя, проверяла собственную готовность. Средний палец ушел глубоко, нашёл влагу, которая не имела отношения к воде из душа. Елена издала тихий звук – нечто среднее между вздохом и стоном – и прижалась свободной рукой к кафельной стене.
Я больше не мог сдерживаться. Рука сама скользнула в расстёгнутые джинсы. Первое прикосновение доставило удовольствие, заставившее прикусить губу, чтобы не застонать вслух.
Елена теперь двигалась более уверенно. Два пальца скользили внутрь и наружу, большой палец кружил по чувствительной точке сверху. Её бёдра начали покачиваться в ритм движениям руки. Вторая ладонь сжимала грудь, теребила сосок, оттягивала его. Голова была запрокинута, волосы прилипли к шее и плечам, губы приткрылись.
Я двигал рукой в том же ритме, что и она, словно между нами установилась невидимая связь. В животе начало собираться знакомое тепло, предвестник близкой разрядки.
Елена ускорила движения. Мокрые звуки её ласк смешивались с участившимся дыханием. Она закусила губу, стараясь сдержать стоны, но некоторые всё равно вырывались – тихие, гортанные, невероятно эротичные.
– Ах… ах… – доносилось из ванной, и каждый её вздох отзывался во мне электрическим разрядом.
Моя рука двигалась всё быстрее. Это было безумием – мы были разделены дверью, она не знала о моём присутствии, но мне казалось, что мы занимаемся любовью. Странной, извращённой, невозможной любовью.
Тело Елены вдруг напряглось, выгнулось дугой. Рука между ног замерла, только пальцы продолжали мелко дрожать, надавливая на клитор. Рот открылся в беззвучном крике. Я видел, как по её телу прокатилась волна – от пальцев ног до макушки. Мышцы живота судорожно сокращались, груди подрагивали, по внутренней стороне бёдер текла прозрачная влага.
Последнее увиденное стало для меня пределом – сознание заволокло тёмной волной, накрывшей с головой и лишившей дыхания. Я привалился к стене, чувствуя, как по телу разливается вязкая слабость. В ванной Елена тоже приходила в себя, стоя под струями воды и опираясь на кафель, словно боясь упасть. На её лице играл лихорадочный румянец, волосы растрепались, тело блестело от влаги и жара.
Постепенно ко мне возвращалось понимание случившегося, и вслед за ним нахлынул стыд, жгучий и едкий. Что я сделал? Что за животное во мне проснулось? Подглядывать за той, кто заменила мне мать, причинить ей такое унижение…
Однако времени на самобичевание уже не оставалось. В ванной Елена шевельнулась, потянулась к полотенцу – скоро она выйдет. Паника дала мне силы, и я поспешно отступил назад, торопясь привести себя в порядок. Пальцы дрожали, не слушались, ремень не застёгивался, молния заедала, цепляясь за ткань рубашки. Хотелось исчезнуть, раствориться, только бы не столкнуться с ней лицом к лицу в таком позоре.
Вдруг дверь ванной распахнулась – резко и бескомпромиссно. На пороге стояла Елена, завёрнутая в старое махровое полотенце, с влажными волосами, отброшенными назад. В глазах её читались удивление и недоумение, постепенно сменяющиеся тревогой.
– Лёня? – голос её был растерянным и чуть охрипшим. – Что ты здесь делаешь? Что-то случилось?
Я открыл рот, но слова застряли в горле. Что сказать? Как оправдаться? Её взгляд медленно опустился вниз, заметив расстёгнутые штаны и влажное пятно на рубашке. Затем взгляд скользнул ниже, на пол, где блестели капли моего стыда.
Осознание произошедшего ударило её болезненно и резко. Елена отшатнулась, сжимая полотенце крепче, будто пытаясь защититься.
– Нет, – прошептала она, качая головой. – Нет, только не это… Только не ты.
– Елена, я могу объяснить… – выдавил я, но голос оборвался, став жалким и бессильным.
– Объяснить? – она нервно усмехнулась, глаза наполнились слезами ярости и унижения. – Что объяснить? Что ты подглядывал за мной? Что ты… – она осеклась, не в силах выговорить остальное. – Господи, Лёня, как ты мог? Как ты посмел?
Полотенце соскользнуло с её плеча, она быстро поправила его, закрываясь, будто от чужого, опасного человека. Её паническое, отстранённое движение заставило меня сжаться от стыда ещё сильнее.
– Это не то, что ты думаешь, – с трудом произнёс я, понимая, как жалко это звучит.
– А что это? – голос её взлетел до крика, надорванного и болезненного. – Ты случайно оказался у двери ванной? Случайно подглядывал? Ты… – она прикрыла рот ладонью, словно её тошнило от собственного понимания происходящего.
По её щекам текли слёзы – горькие и безутешные. Её лицо выражало такую боль, такое отвращение и разочарование, что я не мог этого вынести.
– Я думала, ты спишь, – продолжала она, не пытаясь скрыть слёзы. – Думала, отдыхаешь после вчерашнего. Господи, Лёня… Я же тебе как мать была!
Эти слова стали последним ударом, самым болезненным. Она действительно была мне как мать, пожертвовала личной жизнью ради меня. И теперь я платил ей за это мерзким предательством.
– Убирайся, – тихо, но твёрдо произнесла Елена, голос её дрожал от ярости и боли. – Сейчас же убирайся из моего дома.
– Лен, пожалуйста…
– Убирайся! – выкрикнула она с такой силой, что казалось, задрожали стены. – Ты мёртв для меня! Понимаешь? Мёртв!
Она захлопнула дверь ванной, и звук щёлкнувшего замка показался мне ударом сердца, остановившегося навсегда. Я слышал, как она сползла по двери и громко заплакала – отчаянно, неистово, словно оплакивая близкого человека, который умер.
Я стоял неподвижно, опустошённый и раздавленный. Внутри не осталось ничего, кроме звенящей пустоты и тупой боли осознания непоправимости. Что я наделал? Как мог так поступить?
С трудом переставляя ноги, я двинулся к выходу, цепляясь за стены, чтобы не упасть. В прихожей остановился у вешалки с пальто, но уже не видел смысла его брать. Дом, который я только что потерял, стал чужим.
Спустившись по лестнице, я вышел на улицу. Город спал в липкой, сонной дрёме осенней ночи. Дома казались мрачными и равнодушными, машины изредка проносились мимо, бросая короткие вспышки света на мокрый асфальт. Редкие прохожие избегали встречаться взглядами, скрывая собственные заботы и тайны.
Шёл я медленно, без цели и без надежды, чувствуя себя потерянным и навсегда сломленным человеком. Впереди ждала пустота, в душе поселился непроходящий холод – и я знал, что на этот раз у меня не будет сорока лет, чтобы забыть
Внутри глухо пульсировала боль, словно в груди поселился плотный ком стыда, мешающий свободно дышать. Слова Елены звучали в голове снова и снова, приобретая с каждым повторением болезненную чёткость и неумолимую справедливость. Было мучительно признавать, что её обвинения не просто всплеск эмоций, а правда, от которой хотелось скрыться даже самому.
Абсурдность моего положения наполняла душу тоской. Всё случившееся казалось неправдоподобным кошмаром, и тем не менее это была реальность, невыносимо чёткая и жестокая. Как взрослый, уважаемый человек мог оказаться здесь, в прошлом, и совершить поступок, достойный презрения даже самого близкого человека? Я понял, что стал не просто пленником чужого времени, но и заложником собственного морального разложения.
Мысли невольно вернулись к прошлому – будущему, теперь казавшемуся чужим и далёким. Моё существование тогда было непрерывным компромиссом между совестью и цинизмом. Мелкие и крупные поступки против морали стали обыденностью, почти незаметной привычкой. Сколько раз поступал вопреки внутреннему голосу, поддаваясь сиюминутным желаниям? Теперь было ясно – всё это вело лишь в пропасть.
Дойдя до сквера, я опустился на холодную скамью среди облетевших деревьев. Небо было ясным и холодным, усеянным равнодушными звёздами. В тишине слышались только приглушённые звуки ночного города и шорох опавших листьев. Тревога постепенно уступала место тяжёлой, глухой печали, заставлявшей опускать взгляд вниз, словно я боялся, что небо увидит мой позор.
Сидя на скамье, я пытался понять причины своего поступка. Чем было вызвано то неконтролируемое желание, заставившее забыть обо всех правилах и даже элементарной осторожности? Ответ оказался горьким и простым: слишком долго позволял себе идти путём нравственных уступок, постепенно приближаясь к краю пропасти. И вот теперь я стоял на её самом краю, дрожа от страха и стыда.
Холод проникал сквозь одежду, и стало ясно, что больше нет смысла оставаться здесь. Пришло время вернуться и столкнуться с последствиями собственных действий, какими бы невыносимыми они ни были. Встав со скамьи, ощутил онемевшие ноги и тяжёлое биение сердца, постепенно терявшего веру в возможность что-то исправить.
Обратный путь был ещё тяжелее. С каждым шагом внутреннее сопротивление усиливалось. Я не представлял, как теперь смотреть Елене в глаза, какие найти слова, чтобы хоть как-то оправдаться. Но выбора не оставалось, и ноги сами несли меня по тёмным, безлюдным улицам обратно в дом, который уже казался мне чужим и враждебным.
У подъезда я поднял глаза вверх. Окна были тёмными, и сердце сжалось от чувства одиночества. Осознание собственной ненужности и внутреннего презрения стало настолько острым, что перехватило дыхание.
Достав ключ, я вошёл в подъезд, с трудом преодолевая ступени лестницы. Каждая из них казалась моральным испытанием. В голове метались мысли о том, что где-то здесь должен произойти поворот судьбы, способный освободить меня от тяжести содеянного. Но ничего не происходило, и оставалась лишь холодная реальность.
На последней ступеньке я остановился, глубоко вдохнув сырой подъездный воздух. Рука сама потянулась к двери, сердце забилось тревожно, словно впереди ждало суровое испытание. Оставалось только войти и принять всю тяжесть последствий.
Стоя перед дверью, я окончательно понял, что пути назад нет – впереди лишь неизвестность и неизбежная встреча с собственным позором. Но эта встреча была необходима, чтобы осознать глубину падения и найти в себе силы подняться, если это ещё возможно.
Дверь распахнулась тихо, словно поддерживая моё желание остаться незамеченным. В квартире царила глубокая тишина, настолько густая и непривычная, что казалось, каждый звук тонет в ней мгновенно, не оставляя эха. Это спокойствие выглядело странным и почти пугающим, никак не совпадая с ожиданием напряжения после случившегося.
Пройдя по коридору, заметил мягкий свет, пробивавшийся из гостиной. Я невольно напрягся, ожидая увидеть там Елену – её осуждающий взгляд, болезненное молчание. Войдя в комнату, думал застать лишь пустоту и тишину, но замер на пороге: на диване сидел совершенно незнакомый мужчина.
Он откинулся на спинку с лёгкой небрежностью, сохраняя настороженное, уверенное спокойствие. Его взгляд был внимательным, изучающим, будто он давно ждал моего появления и уже всё предусмотрел. Строгий тёмный костюм, безупречно выглаженная рубашка, тонкий галстук – одежда казалась вне времени, словно он пришёл из места, где нет календарей и часов.
– Добрый вечер, Леонид, – произнёс он тихо и уверенно, и от его осведомлённости мне стало неуютно. – Меня зовут Таисий. Я давно жду тебя.
Сердце сжалось, дыхание замерло, словно от одного слова зависела вся моя дальнейшая жизнь.
Несколько секунд я стоял неподвижно, пытаясь осмыслить происходящее. Удивление и тревога смешались внутри в тугой узел. Преодолев оцепенение, шагнул внутрь комнаты, не отводя взгляда от незнакомца.
– Кто вы? Как здесь оказались? – спросил я, едва сдерживая дрожь в голосе. – Что вам нужно?
Таисий слегка улыбнулся и указал на кресло напротив себя.
– Присядь, Леонид. Ты устал, и разговор будет долгим. Стоять бессмысленно.
Его голос звучал гипнотически, и я почти непроизвольно опустился в кресло, продолжая напряжённо всматриваться в его лицо.
– Я жду объяснений, – произнёс я, стараясь придать голосу твёрдость. – Откуда вы меня знаете?
Таисий подался вперёд, взгляд его сделался ещё более проницательным.
– Я знаю о тебе многое. Знаю всё, что ты совершил, все твои тайные страхи и желания. Ты здесь не случайно. И я тоже здесь не по собственной прихоти.
Он сделал паузу, давая словам осесть в сознании, затем продолжил:
– Моё имя Таисий, я – служитель высших сил времени. Моя задача – контролировать и исправлять временные коллапсы, которые возникают из-за человеческих ошибок и грехов. То, что произошло с тобой – именно такой сбой. Ты сам вызвал его своей жизнью, ставшей цепочкой нравственного падения.
Я хотел перебить его, выразить протест и скепсис, но ясность его взгляда останавливала, заставляя слушать дальше против собственной воли.
– Вы хотите сказать, что я сам виноват в этом безумии? – спросил я, стараясь звучать уверенно, но голос всё равно дрогнул. – Как мои личные ошибки могли повлиять на время?
Таисий задумался, осторожно подбирая слова.
– Ты недооцениваешь последствия своих действий. Каждый поступок человека, тем более влиятельного, создаёт волны в потоке времени. Ложь, порок, цинизм постепенно деформируют реальность. В твоём случае всё накопилось так сильно, что прорвало границу. Ты оказался здесь, в прошлом, чтобы взглянуть на себя со стороны и осознать то, что разрушил.
От его слов в груди разлилась болезненная горечь. Всё звучало абсурдно, но логика была неопровержимой.
– Но почему именно сюда? Почему именно это время? – спросил я, не скрывая внутреннего смятения. – И почему вы здесь?
– Этот момент не случаен, – мягко сказал Таисий. – Именно тогда ты мог выбрать другой путь, но не сделал этого. Теперь у тебя появилась возможность заново пройти этот отрезок жизни, исправить ошибки. Я здесь, чтобы направить тебя и помочь понять, как выбраться из ловушки, в которую ты попал.
Он замолчал, продолжая смотреть на меня с терпеливым и почти сострадательным вниманием. Его слова болезненно отражали моё внутреннее состояние, заставляя острее ощутить весь груз содеянного.
– Что же теперь делать? – спросил я тихо, избегая его взгляда. Голос звучал подавленно. – Как исправить то, что уже произошло?
– Сначала принять истину, – ответил Таисий спокойно и уверенно, словно давно ждал этого вопроса. – Признать свои ошибки – это первый и самый трудный шаг. Только после этого станет ясно, как двигаться дальше. Но знай, Леонид, путь будет тяжёлым, и не всем удаётся пройти его до конца.
Тяжёлая тишина заполнила комнату, нарушаемая лишь негромким тиканьем часов. Я пытался привести мысли в порядок, найти хоть немного ясности в хаосе, который сам же создал. Таисий ждал моего следующего вопроса терпеливо, словно у него было в запасе бесконечно много времени.
– Значит, единственный способ вернуться в моё время – осознать и исправить свои ошибки? – спросил я осторожно, стараясь звучать уверенно, но голос выдавал моё смятение. – Но как это сделать? Что именно я должен понять и какие поступки исправить? Можно ли вообще изменить то, что уже случилось?
Таисий улыбнулся, слегка покачав головой. Его взгляд был загадочным, словно он объяснял очевидное, стараясь не нарушить некий важный закон.
– Твои вопросы естественны, Леонид, – произнёс он ровно и неторопливо. – Но пойми главное: готовых ответов у меня нет. Ты должен сам пройти путь осознания и принятия своей жизни. Я лишь могу направить тебя, но идти придётся самостоятельно, осмысляя каждое решение.
