Макс Гудвин "Я – борец 2"

Скорую мы дожидались в холле, а когда приехал уже знакомый бело-красный РАФ-2203, погрузились в него.

– И вам нужен этот спорт, спортсмены? – с ходу отчитала Павла медсестра, крупная женщина в белом халате.

– И вам здравствуйте, – кивнул я. – У нас вывих и была кратковременная потеря сознания на ковре.

– В меде учишься, что ли? – спросил мужчина в белом, осматривая руку Павла.

– Насмотренность большая, – ответил я.

– Ну-ну, – выдал врач и распорядился: – Петрович, в травмпункт на Патриотов. Вывих – это нестрашно, главное, чтобы там перелома не было.

– Нет там перелома, – пробурчал Павел.

– Петрович, отбой по травмпункту! У нас в машине мальчик с рентгеновским зрением. Едем в женские бани, он за девушками будет подглядывать и нам описывать всё подробно, – в стиле английского юмора, не улыбаясь, сообщил всем в салоне скорой врач.

– Ха. Че там смотреть-то, – включилась в разговор медсестра с широкой костью. – Вряд ли у кого-нибудь там поперёк.

– Мы врачи, и никому не верим на слово! Мы должны всё проверять. Поэтому, Петрович, сначала в травмпункт, а потом уже к баням – оспаривать или доказывать гипотезу Любови Никитичны о возможной поперечности неназываемой области женского тела!

И машина тронулась, везя Павла и меня в место, где ему должны будут оказать помощь. В травмпункте я прождал больше часа, дальше приёмной меня не пустили, сказали, что одного мальчика с рентгеновским зрением им вполне хватает.

Тут было чисто и прохладно, пахло хлоркой, были мягкие сидения. Положив сумку на широкое сиденье для пациентов, я откинулся на неё, в надежде немного поспать.

Рано или поздно и мне придётся встретиться с Сидоровым. Однако его мания уничтожать легально борцов и рядом не стояла в сравнении с жестокостью того же покойного Березина, или банды района, произошедшей от казацкой слободы в Курске.

Другая форма зла – похитрее, поискуснее, с претензией на собственный почерк. И потому я не испытывал страха. Куда опаснее получить перо в бочок в переполненном автобусе, в очередной раз выезжая из Ворона.

«Почему, когда хочется выключиться и закрыть глаза хотя бы на пятнадцать минут, никогда не получается?» – задал я вопрос сам себе.

А тем временем мне нужно вернуться в Ворон, где у меня была смена на фабрике в цехе по упаковке.

Но тут меня дёрнули за плечо, и, открыв глаза, я увидел Шмеля.

– Че, Саша, уснул?! – громко спросил он, и его удар грязным шилом пронзил мою бочку в области печени.

– А-а-а-а! – воскликнул я, вскакивая.

– Ты че, блин! – завопил Павел. Он стоял передо мной по пояс голый, с фиксирующей повязкой на руке.

И никакого Шмеля, как и удара грязным шилом в бок.

– Кошмар, что ли? – спросил у меня Павел.

– Да, походу он, – осмотрелся я, тяжело дыша. Я даже потрогал свой правый бок, ожидая увидеть там аккуратную кровавую точку, но её не было.

– Что, погнали по домам? – спросил меня он.

– Что врачи сказали? – спросил я.

– Сказали, что мне повезло, что плечо удалось вправить без хирургического вмешательства. Сказали: пиво пить можно, а вот спортом заниматься нельзя, пока не заживёт.

– Забавные товарищи, – удивился я.

– Слушай, а реально пойдём, по кружке опрокинем? Пока до вокзала тебя провожу, – вдруг предложил Павел.

– У меня вечером смена, – помотал я головой, но потом добавил: – Только если по одной кружке.

– Я угощаю. Помоги футболку накинуть только.

И вместе с Павлом мы покинули травмпункт, а я решил, что у меня время ещё есть до вечерней электрички. Настроение у Павла было не то, чтобы очень подавленное. Мы пару раз обсудили его схватку с Сидоровым, и, пригубив пиво, он даже воскликнул: «Ну ты видел, как я его на четыре балла запустил?!» А я, желая его поддержать, поддакнул, но для меня было очевидно, что маньяк Сидоров теперь сначала играется со своими жертвами, даёт им надежду, а уже потом ломает.

Пропустив по кружечке, мы доехали до ЖД вокзала, и я пожал левой рукой здоровую руку Павла – тоже левую. А когда я хотел, было, спросить, как он будет сумку до дома нести, он просто сказал мне, что никак. Что пока отдохнёт от спорта, пока рука не заживёт, и поэтому сумку он мне дарит, а вот форму даёт «погонять».

– Спасибо, – выдал я и, ещё раз попрощавшись, Павел покинул ЖД вокзал, а я пошёл брать билеты на электричку.

К вечеру я был уже в Вороне, входя в общежитие, я остановился возле доски почета.

– Да вы издеваетесь! – смотря на пустую рамочку для моей фотографии.

Тот, кто её брал второй раз, не мог не удивиться написанному на другой стороне номеру. Немного постояв, я мысленно послал всё на хрен и, перекинув через плечо, новую синюю сумку из кожзама с надписью «Динамо» на белой вставке, поднялся к себе в комнату, где оставил сумку на полу. Генки ожидаемо не было дома.

Я снова вышел из общаги и направился во Дворец спорта. Пошёл туда, насвистывая песню про фотографию с наивной подписью «на память», размера девять на двенадцать, наслаждаясь вечерним июльским теплом.

Железобетонные конструкции и кирпичная кладка основания здания Дворца сочетались с крупными витражными окнами. Фасад был украшен гранитной облицовкой и мозаичными панно на спортивную тематику: тут были и пловцы, и боксёры, и борцы, и футболисты. В общем, все. Не было на мозаике только преступных авторитетов, которые затесались в детский спорт и теперь могут координироваться с другими бандами по стационарному телефону. Дверь Дворца спорта оказалась открыта и подпёрта красным кирпичом для вентиляции, и я вошёл в это здание, обернувшись на зеленеющий парк, что был напротив, где по центру лесистой полянки играли родители с детьми на большой детской площадке с деревянными постройками в стиле русских сказок.

На вахте меня встретил мужчина преклонных лет с большими окулярами очков на глазах, дужка которых с одной стороны была перемотана синей изолентой, а значит, на века. Я застал его читающим газету.

– Доброго дня, – поздоровался я.

– Доброго. А вы в какую секцию?

– Я к Григо, передайте ему, что Медведь пришел, – услышав это, большие глаза мужичка сделались еще шире и он встал, посмотрев на меня так, будто хотел запомнить.

– Ну пойдём, Медведь, – выдал он и пошёл вперёд, жестом показывая, чтобы я следовал за ним.

Приближающиеся запахи говорили о том, что мы идём в правильном направлении, а шум глухих и частых ударов по снарядам только подтверждал это.

Войдя в полуоткрытую дверь, я сразу же увидел три ринга на постаментах шесть на шесть метров и качающиеся от ударов то ли брезентовые, то ли кожаные мешки. Многие висели, словно уши у спаниеля – каплевидные, сморщенные, мягкие сверху, твёрдые внизу. Видимо, наполнитель – песок или опилки. Вряд ли резиновая крошка, и уж тем более не ветошь, как в Таиланде, и не кожа, как в премиум-сегменте данного продукта в нашей стране.

Ринги были переполнены – по три-четыре боксирующие пары в каждом, как и между рингами. Ребята боксировали в шлемах и перчатках на завязках, на конском волосе.

Войдя в зал, вахтёр огляделся по сторонам и, встретившись с кем-то взглядом, поднял руку, а потом указал на меня. Получив такой же жестовый ответ, сказал:

– Иди вдоль рингов налево, там стол. За столом тот, кто тебе нужен.

Зал представлял собой, скорее, вытянутый прямоугольник, чем квадрат. По противоположной стороне, между мешками, были окна. На дальней стороне – большие зеркала, над которыми висел плакат с надписью: «Бокс – школа мужества!»

Я миновал ринги и, завидев в углу за столом мужчину лет тридцати пяти – сорока, остановился. Он был высушен, как изюм, бледен, лыс и худощав, в чёрном костюме «Адидас» – почти таком же, какой я видел у Красова.

– Доброго дня, – поздоровался я. – Я Саша Медведев. Медведь, по-вашему.

– Привет, привет, Медведь. Так вот как ты выглядишь. Я думал, ты больше, и говорят, что можешь без проблем шестерым навалять? – кончиками губ улыбнулся Григо.

– Врут. На самом деле – десятерым, и это только правой пяткой, – покачал я головой серьёзно, заодно проверяя, может ли авторитет воспринимать бойцовский юмор.

– Чувство юмора – залог интеллекта, – тоже серьёзно проговорил он. – Так чем могу тебе помочь, Медведь – Саша Медведев?

– Говорят, ты город держишь? – начал я с козырей.

– Тоже врут, – кивнул Григо. – Я вон секцию веду, по боксу, и только. Нет желания с кем-нибудь поспарринговать легко?

– Слушай, у меня разговор к тебе. Много времени не отниму. А без борьбы я не дерусь и не спаррингуюсь.

– Ну что же, тогда чё стоишь? Присаживайся, – указал он мне на стул напротив.

И я сел.

– Ну, давай твой разговор, – посмотрел он на меня внимательно, сложив битые-перебитые пальцы в замок. Медики, по-моему, называют такой эффект на кистях грыжами. Они образуются, если неоднократно травмируется кисть – обычно от ударов по чему-нибудь твёрдому.

А молодые пацаны воспринимают такие кулаки за крутость – как и сломанный нос, как и «пельмени» на ушах.

– Смотри, я краем уха слышал, что ты по моему вопросу с казацкими нейтралитет держишь? – спросил я, хотя с такими людьми принято говорить «поинтересовался».

– Держу, – согласился Григо. – Потому как слышал, что ты вроде как спортсмен с понятиями, хоть и к ментам близкий.

– Есть такое, – кивнул я. – У меня с казацкими непонятка случилась. Они гоп-стопом занимались, и в бою нападали втроем, против меня одного. А потом, когда нас приняли всех, я из доброты душевной их ментам не сдал. Хотя надо было, судя по развитию событий. Потому что после пришлось их пятерых уже бить, а далее штука одна случилась… Кто-то вопреки твоему запрету им помог – фотку из моей общаги с доски почёта тиснул. Я эту фотку у таксиста, конечно же, отнял, он-то их группу на меня и наводил. И вот какая штука: фотку я на доску вернул, а сегодня её снова украли, прикинь?

– И? – усмехнулся Григо.

– И говорят, что ты город держишь, а кто-то за твоей спиной с казацкими работает, – закончил я.

– А у тебя, я вижу, Медведь, нервишки уже сдают. Что, милицейские грамоты душу не успокаивают? Слушай, что я тебе скажу: за то, что ты пацанов ментам не сдаёшь, это тебе уважуха. Хоть ты и комсомолец, но того, кто твои фотки ворует со стены, я тоже искать не буду. Может, они чтобы автограф у тебя взять – ты же у нас местная знаменитость! – он откровенно улыбнулся мне желтеющими, не очень ровными зубами.

– Да это-то понятно. Просто курочка, как известно, по зёрнышку клюёт. Вначале фотки воруют, вопреки словам смотрящего, а потом, возьмут и предъявят, что ты за городом усмотреть не можешь.

С этими словами я встал.

– Григо, согласись, что спорт должен быть вне всяких понятий?

– Говори, к чему ведёшь? – спросил он у меня.

– Пацанам, кто хочет, не запрещай со мной тренироваться, – попросил я.

– Непонятки со Шмелём реши с деньгами. Запрет сниму…

– Там во время боя и после, очевидцев было много, та же девочка-мороженщица. Они все видели, что я по карманам у Шмеля не лазил. А если Шмель предъяву кидает, что я их взял, я готов с ним один на один выйти. А то пока что выходит, что вся его братва по второму кругу тумаков от меня наполучала, а Шмель отсиживается в сторонке, – произнёс я.

– Что ж, резонно, а ты готов со Шмелём раз на раз на ножах за свою правду выйти?

Глава 2. Мокрые цыпочки

– А где гарантия, что мы с ним один на один будем драться? А то их старший, кудрявый такой, мне уже слово пацана давал… – ответил я вопросом на вопрос, да и сама по себе дуэль в воровском стиле казалась мне, мягко говоря, странной затеей.

– Гарантии я дам. Ты готов или нет? – спросил меня Григо, внимательно следя за моей реакцией.

– За правду – хоть на ножах, хоть в русскую рулетку, – произнёс я.

– Кто мы, по-твоему, царские офицеры? – усмехнулся смотрящий за городом. – Ладно, я дам тебе знать, как с ними перетрусь.

На этих словах я попрощался и вышел из боксёрского зала.

Погода, конечно, на улице шептала – было тепло и хорошо. Я остановился на пороге Дворца спорта, чтобы ещё раз взглянуть на парк с играющими там детьми и сидящими на лавочках взрослыми.

Идти на тренировку к Кузьмичу совсем не хотелось, но я знал, откуда идут корни нежелания: кружка выпитого в Воронеже пива меня расхолаживала, и я направился обратно к общаге. Надо было взять халат и готовиться к походу в цеха на птицефабрику. Вот так люди и прокрастинируют: захотелось слегка расслабиться, позволил себе «стакашку» – и всё, ни на что нет сил и, главное, желания.

Алкоголь, конечно, зло. Но в Союзе ещё нет этих сладких газированных алкогольных напитков. Настанет время – дети прямо по ним с ума будут сходить. А потом появится легальная дешёвая наркота – столько людей погибнет от солей и спайсов… Но ничто не сравнится со статистикой смертности по вине пьяных водителей – вот где настоящий геноцид. Надо будет, кстати, на права сдать, к примеру, отучиться от военкомата. Хех, ещё год, Саша Медведев, ты свободен, как птица в полёте – год и один месяц, ты же августовский. А дальше что? А дальше надо выбрать себе будущее. Вот те же «чекисты» советовали в погранцы. Интересно, что предложили бы менты? Вот так взять свои грамоты и прийти к ним, спросив: «Куда лучше мне пойти служить?» А куда ни просись – спортсмена в любом случае поведут по афганскому сценарию. Почему? Потому что из спортсменов хорошо получаются любые солдаты, особенно из единоборцев, которые даже в бою адаптируются быстрее, чем все остальные.

– Пу-пу-пу, – выдохнул я, не спеша гуляя вдоль парка. Ночью можно Аню позвать на третье свидание. В голове понеслись не очень пристойные мысли, связанные с услугой Армена по сдаче комнат. Да, два рубля – это много. Тут не знаешь, как до зарплаты дожить, потому что неделю назад шальная компания решила скататься на аттракционы…

Итак, подумаем о будущем: год на подготовку к армии, потом два года по горам с автоматом. У меня ведь спросят, а я ведь не откажусь. Как раз восемьдесят шестой настанет, а там – авария на Чернобыльской АЭС, развал страны, лихие годы с последующей оттепелью в году две тысячи десятом…

Далеко смотреть не буду. Надо жить, а не ждать, особенно чего-то плохого.

Прибыв в общагу, снова пройдя мимо афиш и досок почёта, я поднялся на третий этаж и принялся собираться на работу, поглядывая на часы. Вскоре появился и Генка.

Вороновская птицефабрика «Красное крыло» находилась на окраине города, но одной своей стороной выходила на озеро. Вокруг стоял двухметровый железобетонный забор с колючей проволокой наверху. Ночью над этим забором зажигались фонари, помогающие сторожам контролировать периметр внутри. Вокруг забора зеленел кустарник. Вечером, после основной смены, из ворот фабрики выезжал автобус, развозя людей по городу.

Внутри же расположилось четыре основных цеха, словно линия человеческой жизни – их названия отражали полный цикл жизни куриной. Начиналось всё с цеха выращивания молодняка – это было душное помещение с резким запахом аммиака и пуха.

Длинные ряды клеточных батарей под лампами накаливания, создающими жёлтое искусственное освещение. Под ногами – слой опилок, перемешанных с помётом, шелухой от корма. Тут стоял дикий гул вентиляторов вытяжки, и только он мог перешуметь писк тысяч цыплят.

В основной птичник цыплята переводились по схеме их назначения: несушки – раньше, бройлеры – позже.

Тут через многоярусные клеточные батареи из металла пролегали автоматические поилки с протекающими ниппелями. Под клетками с несушками медленно и скрипя двигалась прорезиненная конвейерная лента для сбора яиц. В углу располагался бункер с комбикормом – пахло он зерном и почему-то рыбой.

И, наконец, убойный цех, где из позитивного был только лозунг: «Выполним план по мясу!» Да, особо чувствительные на фабрике не задерживались. Я даже слышал, что те, кто на мясных фабриках, к примеру, готовит колбасу, не могут потом её есть.

Но наше дело простое – и по сути, и по содержанию: упаковывать.

Пройдя вахту, мимо досок почёта с лучшими сотрудниками и разминувшись с коллективом дневных смен, мы с Геной и ещё рядом товарищей (многих из которых я видел на коврах) зашли в раздевалку рабочих, где переодевались в белые халаты и белые же колпаки, словно нам нужно было что-то готовить. Помимо халатов были и тканевые перчатки у тех, кто работал с яйцами, в отличие от верхонок у тех, кто грузил кур. Каждый из нас должен был содержать свою форму в чистоте, что проверял сам Кузьмич, которого недавно повысили до начальника упаковочного цеха.

И вот мы, вдесятером, построились для осмотра в одну шеренгу.

– Так, сегодня у нас много работы, парни. О, Саша, Гена, а вас почему на вечерней тренировке не было? – спросил тренер.