Но, к счастью, после неожиданного «бздынь!» чьи-то руки достали меня из воды и положили на что-то твердое.
Я откашливалась так долго, что заболели мышцы пресса – вдобавок к боли в брюшине. Дыхание восстанавливалось с трудом, а горло и нос как будто обработали наждачкой. Дерьмо эта ваша смерть.
Наконец я перестала кашлять и откинулась на спину, чтобы отдышаться.
– Мисс Даркблум? – услышала я удивленное и открыла глаза.
Ну да, кто же еще мог плыть по Стиксу на лодке и сбить плывущую мимо наследницу? Только Харон. Наверняка отвозил кого-то в Виртрум и неспешно прогуливался на обратном пути. А тут я. Хорошо, что ремонт лодки отрабатывать не заставят.
– Мисс Даркблум… не могу поверить своим глазам. Мы думали, вы мертвы. Но как… как вам удалось…
Он растерянно переводил взгляд с меня на воду и обратно.
– Я должен немедленно сообщить Повелителю…
– Нет!
Меньше всего я сейчас хотела видеть Дэваля. Мне нужно было выдохнуть и обдумать, что делать дальше.
– Харон, пожалуйста! Мне нужно несколько дней. Не говори никому обо мне. Позволь, я приду в себя…
Я попыталась подняться, но зарычала от боли, пронзившей внутренности. Пулевое ранение все еще оставалось таковым и хоть не угрожало жизни, обещало много дней невероятных ощущений.
Харон обеспокоенно приподнял мне рубашку и нахмурился.
– Нужно вытащить пулю и обработать. У меня есть средство, но вам нужно пару дней полежать, а у меня совсем нет места… Хотя ваша бывшая комната свободна, и там почти никто не живет. Если хотите спрятаться, то только там. Хотя и вряд ли надолго.
– Сойдет, – кивнула я. – Долго не нужно. Всего пара дней.
Хотя вряд ли за это время я придумаю, что сказать человеку, потерявшему отца, ставшему Повелителем мира мертвых и надеющемуся никогда не увидеть сводную сестренку.
Харон буквально на себе дотащил меня до общежития. Сознание перестало меркнуть, но боль никуда не делать, и внутри снова заворочались лезвия блендера, через который пропустили мои внутренности. К тому же я страшно замерзла и дрожала, как мокрый котенок.
– Никому еще не удавалось выжить, окунувшись в Стикс, – растерянно бормотал Харон, суетясь вокруг меня. – Невероятно. Вы не потеряли силу, даже проведя столько времени в немагическом мире…
– Я не совсем… м-м-м… осознавала, что делаю. Просто надеялась, что получится. В любом случае окончательная смерть – не самое плохое, что могло со мной случиться.
Я решила пока придержать информацию о возвращении Лилит. Если ее отпустил Дэваль, то, возможно, он сделал это тихо и надеялся, что мать оставит в покое мир смертных и проведет пенсию где-нибудь в тихом омуте. Ну или я просто не хочу верить, что парень, который снится мне каждую ночь, выпустил в мой мир безумного монстра.
Пришлось снять рубашку, и я фыркнула, заметив, как смущенно Харон отвел взгляд. Такой взрослый, такой циничный – я еще помню, как он беспечно рассуждал о бессмысленности постоянных отношений – и такой скромняга.
Заметив мою усмешку, он сказал:
– И все же я рад вам, мисс Даркблум. Без вас Мортрум ужасно уныл. Не расскажете, что произошло и как вы оказались в Стиксе?
Я пожала плечами и поморщилась.
– Пошла работать в полицию. Получила пулю. Поняла, что умереть не могу, но умираю, и это невыносимо. Когда отключилась в очередной раз, увидела Стикс – и прыгнула. Я не рассчитывала пробить твою лодку головой, я думала, что умру и… просто все закончится.
– Что ж, мир мертвых явно не готов отпускать свою наследницу.
Я зарычала, когда Харон сунул пальцы в рану и вытащил пулю. Да, черт возьми, им бы не помешало ограбить какой-нибудь госпиталь! Хорошо, что в этой халупе никто больше не живет, мои вопли перебудили бы половину общаги.
– Вот и все. Сейчас я зашью и наложу повязку. На ваше счастье, заражения крови у нас не существует, так что просто пару дней поболит.
Знакомая пахучая мазь обожгла в первую минуту и принесла ни с чем не сравнимое облегчение сразу после. Я откинулась на постели, позволив Харону зашить рану и крепко забинтовать. Пару дней придется поберечься, чтобы снова не зашивать.
– Вам бы поспать, мисс Даркблум. Касание Стикса не проходит бесследно.
Я вспомнила видение, ворона, и закусила губу. Не нужно быть детективом, чтобы догадаться, что показала мне река мертвых. Мама не смогла ее одолеть, не хватило сил. Ее душа растворилась в водах Стикса, позволив жить лишь ее тени, ворону, что приглядывал за мной все это время. Ворону, утащившему серебряное перышко. Интересно, оно все еще у Дэва?
– Повелитель обрадуется, когда узнает, что вы вернулись, мисс Даркблум – словно подслушав мои мысли, сказал Харон. – Не скрывайтесь слишком долго.
– Мне бы твою уверенность. Расстались мы с Дэвалем… не то чтобы тепло.
Скорее, последняя встреча по ощущениям оказалась похожа на пережевывание стекла. Хотя я никогда не жевала. Но, думаю, это похоже.
– Дэваль? – Харон нахмурился. – Дэваль – не наш Повелитель, мисс Даркблум. Повелитель Мортрума – Самаэль Сонг, старший наследник Вельзевула.
А вот это оказалось полной неожиданностью. Я села на постели и уставилась на проводника.
– Ты шутишь? Вельзевул сделал наследником Самаэля? Почему?!
– У него не было выбора. Страж Грейв осужден и заключен под стражу в Виртруме. Младший наследник не обладает нужным даром. Самаэль Сонг – наш Повелитель.
– Осужден?! За что?!
– За вашу смерть. Дэваль выпустил Лилит, и она убила наследницу Вельзевула. Так, во всяком случае, звучит официальная версия. Разве это неправда? То есть вы живы, и это замечательно, но разве вы оказались в немагическом мире без памяти не по вине Дэваля и Лилит?
– Длинная история, – с трудом пробормотала я. – Извини. Голова раскалывается. Крепкая у тебя лодка. Можно я посплю? Мне надо прийти в себя и все обдумать.
– Я принесу вам подушку и одеяло. Отдыхайте, мисс Даркблум, – улыбнулся Харон. – Я действительно рад видеть вас. И кстати – вам очень идет новый образ.
– Что?
Подскочив, я стащила пыльную драную ткань с единственного треснутого зеркала и ахнула. В отражении виделась я и… в то же время не я. Девушка с бледной кожей, яркими, словно светящимися, голубыми глазами и иссиня-черными волосами, спадающими ниже лопаток.
Стикс не только показал мне судьбу матери и вернул меня в мир мертвых. Он еще и превратил меня в копию темных мальчишек, наследников, один из которых наконец получил то, к чему так долго стремился.
А второй… О новом Повелителе мира мертвых я старалась не думать. Эти мысли причиняли не меньше боли, чем предательство отца.
Вместе с подушкой и одеялом Харон принес одежду. Не мою – глупо было надеяться, что все это время мои вещи хранились в надежном месте, никем не тронутые. Больше всего мне было жалко куртку Дэваля, оставшуюся на Земле.
– Ты не можешь стырить ее для меня? – спросила я.
Но Харон покачал головой.
– Слишком рискованно, мисс Даркблум. Не нарушать законы немагического мира – мой принцип. Нельзя, чтобы души узнали о нас. А воровство может меня выдать. Но если хотите, я добуду для вас любую куртку любого бренда, вопрос только в цене.
От этого щедрого предложения я отказалась. Та куртка была ценна не брендом.
Потом, когда Харон ушел, я кое-как устроилась на постели, чтобы не тревожить рану, и попыталась уснуть. Но мысли постоянно возвращались к произошедшему, а ощущение касания холодной воды к коже никак не проходило. Стикс – не просто холодная речка. Я словно окунулась в море, сотканное из чужих душ. Холодных, потерянных, плывущих по течению жизни между осколков мира, который был их домом.
Старалась не думать о Хелен, но не получалось. Не надо было возвращаться к ней. Я знала, что подвергаю ее опасности, но мне так хотелось оказаться где-то, где меня ждут, что я быстро себя успокоила и придумала тысячу причин, по которым мачехе будет безопаснее рядом со мной. Теперь она мертва, и хоть я пыталась верить, что Хелен ждет Элизиум, получалось лишь надеяться, что не Аид.
Стоило заставить мысли о мачехе исчезнуть, как перед глазами вставал образ Дэваля.
Он не рассказал, что сделал со мной, даже оказавшись за решеткой, и если раньше я считала, что он вернул меня на Землю, чтобы избавиться от помехи и жить спокойно, то теперь я ничего не понимала. Почему он не рассказал правду? Почему предпочел отправиться в заточение, но не признался отцу, куда исчезла наследница?
Может, он хотел не избавиться от меня… а защитить?
Поняв, что оставаться здесь невыносимо, я с трудом поднялась и оделась. Вряд ли кто-то узнает меня в новом облике на улице, слишком много времени прошло. А мне жизненно необходимо дышать. Я не могу находиться в темноте и не могу уснуть при свете. Надо было попросить Харона купить мне ночник… хотя здесь нет электричества. Придется добывать что-то магическое, чтобы не сходить с ума без света.
За размышлениями я дошла до набережной и остановилась. Когда-то гладкая поверхность реки замерзала для меня. Когда-то я даже чувствовала себя счастливой, рассекая по идеальному льду на контрабандных коньках. Вряд ли еще хоть раз представится такая возможность.
Рядом раздался шум, показавшийся взмахом крыльев. Миг – и на перила сел ворон. Посмотрел внимательно, склонив голову. Я замерла.
– Ты ведь не душа моей мамы, – тихо произнесла я. – Просто ее тень. Отголосок души, растворившейся в Стиксе.
Словно обидевшись, ворон взмыл в воздух и отлетел на несколько метров дальше. И замер, выжидающе на меня глядя.
– Хочешь, чтобы я пошла за тобой?
Снова несколько метров, и снова тот же взгляд.
– Ну хорошо. Надеюсь, ты не приведешь меня в ловушку.
Но вскоре стало понятно, что ворон вел меня к особняку Вельзевула. Первым порывом было развернуться и уйти, настолько сильная злость охватила меня при виде знакомого темного силуэта. Я и не думала, что так сильно ненавижу отца за те месяцы во тьме, когда казалось, что я медленно в ней растворяюсь.
Но ноги упорно несли меня к особняку. И, оказавшись у дверей, я уже физически не могла повернуть обратно, несмотря на боль, разрывающую изнутри: мазь перестала действовать.
Особняк встретил меня тишиной, привычным запахом пыли и безнадеги, слабым мерцанием кристаллов и… отсутствием шепота. Лестницы больше не звали наверх, темные углы не шептали просьбы, старые двери не просили их открыть. Душа Лилит больше не была заточена в доме, и дом… как будто умирал.
Пустой, холодный, темный, несчастливый.
Ворон вспорхнул по лестнице наверх и пропал где-то в недрах дома. Когда я поднялась, то увидела лишь одну приоткрытую дверь, из которой в темноту лился едва заметный рассеянный теплый свет. Заглянув внутрь, я поняла, почему ворон привел меня именно сюда.
Это была спальня Вельзевула.
– Должно быть, ты действительно его любила, – пробормотала я.
– Селин, это ты? – раздался знакомый голос, от которого я вздрогнула.
Когда я слышала его в последний раз, он озвучивал мой приговор.
Значит, Вельзевул еще жив.
– Зайди, Селин. Всего на минуту. Пожалуйста.
Надо же, он выучил это слово. Оставшись один, развалив мир, которым правил. Теперь он умоляет, чтобы невестка, которую он держал рядом на всякий случай, как шуруповерт в гараже, провела с ним хотя бы минуту.
Совру, если скажу, что не считаю это справедливостью.
Следовало развернуться и уйти, но я почему-то продолжала стоять в дверном проеме. Вельзевул сидел в глубоком кресле у окна. Почти вся комната была погружена во мрак, лишь небольшой светильник у входа рассеивал плотную тьму. Лишь сделав несколько шагов, я вдруг поняла, что отец смотрит прямо на меня… но не видит.
Вельзевул был слеп.
Жизнь почти покинула некогда сильное, полное магии тело. Как бы ни называлась его болезнь, она лишила его силы, власти, здоровья, зрения. Как иронично: теперь отец сам во тьме. И вряд ли найдется кто-то, кто любит его так сильно, что рискнет вытащить на свет.
– Дай воды. Она мне необязательна, но с ней умирать как-то легче.
Медленно – тело слушалось неохотно, а боль все еще накатывала волнами – я подошла к графину и наполнила стоящий рядом стакан. А затем поставила на столик перед креслом и равнодушно наблюдала, как Вельзевул шарит по столешнице.
Хотя нет. Не равнодушно. Со странной усталостью, когда даже на ненависть и злорадство сил не осталось.
– Скажи хоть что-то. Что с Мортрумом? Во что превратил его Самаэль? Мортрум теперь проклят?
– Мортрум всегда был проклят, просто вы все предпочитали это не замечать, – откликнулась я.
Отец вскинул голову, вслушиваясь в мой голос. Потом его губы скривились в усмешке.
– Я так и думал, что перед смертью услышу твой голос. Слишком часто говорил с тобой. Однажды ты должна была ответить.
– И что, это конец истории Вельзевула, спасшего Мортрум? Для того, кто правит душами, не предусмотрен Элизиум? Как тебе итог? Это того стоило?
– Мой младший сын меня почти не знает. Мой средний сын меня предал. Мой старший сын не хочет меня видеть. Моя единственная родная дочь мертва. Безумная жена на свободе, а единственная женщина, которую я любил, растворилась в реке мертвых. Предел скоро падет, и темные души хлынут в Мортрум, уничтожая всех на своем пути. А затем и в немагические миры. Их охватит хаос. И лучшим итогом для нас всех будет, если балеопалы нас уничтожат. Когда-то я создал все это. Мортрум, Виртрум, архив, Предел. А сейчас надеюсь умереть раньше, чем все рухнет. Ты осуждаешь меня за это желание, Аида?
– Мне знакомо только желание умереть, потому что тьма невыносима.
– Мне так жаль.
– Да. Мне тоже.
– Я действительно верил, что у Мортрума будет новая Повелительница. Я думал, то, что ты наполовину душа, поможет тебе… сделает тебя лучше меня. Я знал, что ошибся. Знал, что Мортрум умирает. И верил, что ты сможешь его спасти.
– Нет. Нет, ты играл в дворцовые интриги и считал, что твои дети должны быть твоими слугами. Ты играл с ними, давил на их страхи и амбиции. Ты оценивал детей, как своих слуг, и твои оценки влияли на любовь к ним. Ты всегда подчеркивал, что Самаэль недостаточно хорош для тебя, а Дэваля выбросил без объяснений, в один миг лишив отца, которого он боготворил. Ты хоть раз заглянул в мастерскую Дара и видел его работы? Или приказывал ему явиться и продемонстрировать портреты? А может, не делал даже этого, потому что страдал по Лилит в одиночестве у Предела, изображая отшельничество? Ты так хотел вернуть дочь, так любил Веронику, так мечтал увидеть свою наследницу Повелительницей, что запер ее одну в темноте за то, что она пыталась спасти человека, который ее вырастил.
– Он монстр.
– Я ЭТОГО НЕ ЗНАЛА! – рявкнула я, отскочила – и стакан покатился по полу, а вода заблестела в свете луны. – Ты не сказал мне, кто он и что сделал. Ты просто запретил мне любить отца.
– Я боялся, что ты возненавидишь меня за эту правду.
– Я возненавидела за другое.
– Ты была бы хорошей Повелительницей. – Вельзевул улыбнулся. – Я считал тебя наивной, но, возможно, ты просто лучше меня. Лучше всех нас.
– Да нет. Я – эгоистичная взбалмошная и не очень умная девица. Единственное мое достоинство, и то сомнительное, в том, что за тех, кого я считаю семьей, я готова и убить, и умереть, и уничтожить мир. Если бы ты так относился к сыновьям – стакан воды тебе подавали бы не предсмертные галлюцинации. А теперь извини.
