Холли. Джеймс Холлиуэлл по кличке Святоша, первая ракетка мира и мой личный криптонит, чтоб его. Как бы отвратительно сопливо это ни звучало, но было чистой правдой: я проигрывал ему всегда, и несмотря ни на что, будь то погода, настроение, фазы луны и расположение звезд. Я уступал ему на любом покрытии, в любой стране и на любом турнире. В Аделаиде его не было – он экстренно снялся из-за проблем со здоровьем. Но именно с ним состоялся скандальный благотворительный матч, собравший нуждающимся детям в далекой Африке баснословную кучу денег.
Наше противостояние «Дьявол против Святоши»*** обозвали противостоянием добра и зла. А добро с белозубой сияющей улыбкой и блондинистой шевелюрой, по общественному мнению, всегда побеждает.
– Ты слишком зациклился на Холлиуэлле. Это плохо закончится.
Мне этот разговор уже порядком надоел. Даже если так, что с того? Раньше, пока я взбирался на вторую строчку в мировом рейтинге, как сквозь гребаные тернии к звездам, Артур был терпимее к моим выходкам.
– Фонду нужна была куча денег – они ее получили. Что снова не так? – цежу я.
Еще один неимоверно раздражающий вздох. Артур мог бы стать тренером по выводящим из себя дыхательным упражнениям.
– У тебя не получится стать первой ракеткой мира, если ты будешь сам себе портить все. А вторых никто не помнит, знаешь ведь?
Молчу, потому что согласен. Но это не делает Артура менее противным.
– Ну и конечно меня бесит, что ты, как благотворитель, постоянно отваливаешь приличную часть призовых в дисциплинарку.
– Плевать.
– Мне не плевать! Я на проценте, если ты помнишь.
Напряжение исчезает так же внезапно, как повисло в трубке. Я не сдерживаю ироничный вздох, и Артур негромко смеется в ответ. Он отличный мужик и хороший менеджер. Почти единственный мой друг. Если бы еще не вел себя как наседка и не учил жизни, было бы зашибись.
– Слушай, тебе правда надо браться за голову, – продолжает он, но уже аккуратнее, будто двигаясь по минному полю, потому что знает – меня в любой момент рванет, и я повешу трубку. – У всех бывают черные полосы, но это зашло слишком далеко. Похоже на манию. Если это из-за запястья…
– Это не из-за запястья.
Артур продолжает, не слушая меня.
– Может, свернемся ненадолго? Подлатаешь себя, потренируешься спокойно без давления. Я не хочу, чтобы второе место стало твоим лучшим достижением.
– Из-за статуса первого и твоего процента от возможных контрактов?
– Типа того, – с гулким смешком отвечает мне он.
Я не люблю подобную степень откровенности, но терплю иногда. От Артура и еще нескольких людей, которых можно пересчитать по пальцам одной руки. Все они часть моей команды и хотят для меня лучшего, поэтому я стискиваю зубы и вместо того, чтобы продолжать гавкаться, бросаю ему короткое «я в порядке».
– Тогда скоро увидимся, оставайся на связи, – просит он.
Я отключаю вызов, не ответив, смахиваю сообщение от младшего брата, который аплодирует очередной тупой видеонарезке, где меня выставляют законченным психом. Откидываюсь на сиденье, прикрываю глаза и пытаюсь заставить тело расслабиться, но бывает так, что не выходит – когда ты весь один большой спазм. Нервы натянуты, сердце долбится в ребра, а мозг давит на лоб. Мысли хаотично крутятся в голове, сталкиваются друг с другом, множатся.
Зациклился, плохо, имидж, скандал, далеко, мания, запястье…
***
Не могу усидеть на месте спокойно. Стучу пальцами по кожаной обивке до тех пор, пока не срываюсь и не лезу в интернет, чтобы по запросу на свою фамилию найти завирусившееся видео полета моей кроссовки. А сразу под ним выпуск какой-то спортивной программы, где за столом на фоне экрана с этим самым видео сидит целая куча ничего не добившихся в жизни умников: бывшие тренеры, травмированные на заре карьеры или на голову спортсмены, вообще хрен-пойми-кто.
«Ну, так может, все-таки нужно было раньше приходить в профессиональный теннис?» – умничает какой-то хрен с залысинами на голове. – «Федерер вон ракетку в руки взял в три с половиной года. Надаль, тот начал тренироваться, когда ему еще не было пяти лет. Де Виль попал в теннисную секцию во сколько… в семь? И лет до шестнадцати теннис не был для него приоритетом – он учился, играл в шахматы…»
Сука. Хочется спросить, чем ему мои шахматы насолили, но я лишь крепче сжимаю телефон. До побелевших пальцев.
«Хотите сказать, Алексу Де Вилю просто не хватает опыта?» – спрашивает усатый ведущий.
«А мне кажется, по этому чуваку психушка плачет», – вмешивается в разговор вышедший на пенсию теннисист, лучшим местом в карьере которого была лишь третья сотня в рейтинге – так сообщает на мой запрос Google.
Чуваку. Кто в наше время вообще говорит «чувак»? Если только ты не старпер, который пытается быть в теме.
Кровь по ощущениям будто закипает в жилах – тело горит. Я злюсь. Сильнее. В груди распаляется огонь. Пальцы чешутся. И снова хочется что-нибудь разбить, кого-нибудь ударить… Раньше подобные приступы сдерживать было невозможно. На память о них у меня остались мелкие шрамы на коленях и костяшках – лупил я себя ракеткой знатно. Сейчас, в двадцать семь, после долгой работы с психологом, стало проще, но иногда весь прогресс идет в жопу.
Когда заговаривает какой-то приглашенный эксперт с до хрена умным видом, я уже думаю, что меня вот-вот взорвет.
«Я не согласен с вами», – сообщает тот, потушив мой запал. – «Есть разница между тем, кто просто вечно ноет и кому не нравится все подряд, и тем, кто в порыве злости разбрасывает игрушки. Алекс Де Виль эксцентричен, гиперэмоционален…»
«И это еще мягко сказано…», – раздаются сальные комментарии, которые я пропускаю мимо, не зацикливаясь на них.
«Но вы не можете отрицать, что он крут. Он две минуты будет рассказывать об отстойном покрытии корта, а потом выйдет и порвет всех».
«Кроме Холлиуэлла», – смеется лысеющий ублюдок. И этот мерзкий звук бьет пульсом мне по ушам.
«Кроме него», – соглашается эксперт. – «Но я верю, что Алекс составит реальную конкуренцию Джеймсу, если сумеет взять под контроль эмоции и направить их в игру. Ему сейчас сколько… двадцать семь? У него еще есть время. В конце концов, он вторая ракетка мира. Кто, если не он?»
Когда автомобиль останавливается у Ritz-Carlton, я, убрав телефон в карман, с удовлетворением не замечаю папарацци у входа. Правда, это оказывается обманом зрения. Потому что, стоит выйти из автомобиля даже с накинутым капюшоном, и я слышу бесконечные щелчки фотокамер. Надеюсь, гребаным папарацци уготовано специальное место в аду.
Моему водителю приходится постараться, чтобы оградить меня от назойливого внимания, а охране пятизвездочного отеля – чтобы не пустить их на порог. Но я рад, что подобная опция в месте, где селится большинство ведущих спортсменов, существует.
На этом преимущества отеля заканчиваются, потому что я замечаю на экранах телевизоров в холле трансляцию той самой передачи, которую смотрел по дороге сюда. Как раз когда на замедленном повторе моя обувь летит в сторону зрительских трибун, я подкатываю чемодан к стойке ресепшена и передаю паспорт администратору. Та поправляет бейджик на теннисном поло, в которые тут в период проведения турниров выряжены все подряд. Улыбается мне, пока не переводит взгляд с моего лица, спрятанного под капюшоном, на телевизор. Хмурит брови. Прекрасно, очередная «тим-Холли»? Мне подсунут дохлую лягушку в кровать? Потому что такое уже бывало.
«Когда Алекс Де Виль уйдет на пенсию, книга правил станет вдвое толще», – с противным смехом выдает усатый ведущий, когда я получаю магнитный ключ от привычного люкса с видом на город. У Холлиуэлла, как показывали в его недавнем интервью, такой же, только он предпочитает Grand Hyatt.
И вот мозг на самом деле странная штука: иногда может перехватить контроль и управлять телом, как бы сильно ты не сопротивлялся. Потому что сейчас я изо всех сил стараюсь не думать о старой травме, но вся грязь за сегодня концентрируется в самом уязвимом месте, и привычная тупая боль в запястье резко становится пульсирующей. По ощущениям кость распирает изнутри, и она вот-вот прорвет кожу. Этого не случится, но телу сейчас невозможно доказать обратное. Поэтому я просто изо всех сил сжимаю кулак, чтобы не выдать себя.
Не спеша, хотя с удовольствием бы перешел на бег, подхожу к лифту, который, будто издеваясь, ползет вниз слишком медленно. Все еще не выдыхая, захожу внутрь, когда тот наконец останавливается. И уже судорожно жму кнопку нужного мне этажа, ожидая затянувшиеся несколько секунд, когда наконец створки сойдутся…
– Ой, черт! – слышу на чистом русском, и в последнюю секунду в лифт успевает заскочить девчонка. – Фух!
Она, прижимая к себе целую стопку упакованных в целлофан вещей из химчистки, смотрит на длинную ногу в коротких теннисных шортах, которую едва не прищемил лифт. А затем, убедившись, что та на месте, поднимает на меня голову, ослепляя яркой улыбкой, что раздражает до коликов в желудке.
– Я уже подумала, что мы уедем без моей ноги, – смеется она. Звонко, как детский ксилофон. У меня был такой, когда я еще подумывал стать не теннисистом, а музыкантом. Пока не осознал, что бить мячик об стену полезнее. Как минимум потому, что сможешь отмудохать ракеткой прикалывающегося над тобой соседа со двора. С палочками для игры на ксилофоне это сделать сложнее.
Хотя о чем я вообще?
Возвращаю ворвавшейся в лифт блондинке взгляд, полный злости, и та сразу смолкает, опускает голову. Нажав на кнопку своего этажа, отворачивается. К счастью. Видимо, решив, что я ее не понимаю. Но моя мама – бывшая русская легкоатлетка. Она даже на Олимпиаде выступала за СССР, а после вышла замуж за француза-отца. Я прекрасно владею несколькими языками и, взяв от мамы привычку, чаще всего ругаюсь на русском.
Молча наблюдаю за девчонкой и ее длинными обнаженными ногами, которыми та нервно пристукивает по полу. Медленно поднимаю взгляд вверх, ощупывая ее тело: подтянутая задница, белое теннисное поло, небольшая грудь под ним, судя по всему, в спортивном лифчике. Длинная шея, кукольное лицо и затянутые в высокий хвост светлые волосы. Без косметики, но милая. Обычно я не развлекаюсь с прислугой, чтобы избежать лишних скандалов, которых и без того хватает в моей жизни, но сегодняшний день настолько паршиво начался, что хочется хотя бы (за)кончить его красиво.
Я открываю рот, когда лифт останавливается на ее этаже, чтобы предложить прокатиться ко мне и на мне, но блондинка сама оборачивается. Она застывает на пороге – так, что створки не закроются, пока она не уйдет. Молодая совсем. Замечаю это только сейчас, потому что большую часть времени пялился на ее ноги. Надо будет на всякий случай проверить у нее документы…
– Мне жаль, что вы снова проиграли Джеймсу Холлиуэллу, – выдает вдруг на французском с явным акцентом, и член, только привстав в джинсах, падает замертво при упоминании соперника. – Я болела за вас.
Она еще и смотрит на меня щенячьим взглядом. Щеки красными пятнами идут – вообще не мое. Начавшийся паршиво день грозит закончиться феноменально хреново.
– Фанатка, значит? – спрашиваю по-русски, чем еще сильнее вгоняю девчонку в краску. – Так может, тебе автограф дать? Поднимай майку, распишусь на груди.
Я говорю это громко, злобно, спрятав руки в карманы и не скрывая раздражения, а та только выше задирает идеальные брови, будто не верит моим словам. Поджимает губы, что-то собирается мне в ответ сказать… Это длится долгие три секунды, которые я отсчитываю про себя, ненавидя все живое на планете Земля, потому что от боли в запястье зубы сводит. После девчонка разворачивается и размашистым шагом уносится от меня прочь. А я специально ей вдогонку кричу, чтобы забрала в моем номере одежду для химчистки, в которой должен буду появиться на спонсорском мероприятии.
И наконец, слава богам, в которых я не особо верю, створки съезжаются, оставляя меня одного. Больше не нужно держать лицо, и я утыкаюсь лбом в зеркальную стену сбоку. Лифт уносит меня вверх больше чем на двадцать этажей, а я только сейчас понимаю, что не точно, но, кажется, слышал от девчонки что-то вроде «пошел на хрен, тупой ты придурок» в ответ.
Хотя, возможно, это всего лишь игра моего воображения. Потому что такие скромные куколки из обслуживающего персонала, что млеют перед знаменитостями, к которым я себя не причисляю, просто физически не могут грязно ругаться.
*Открытый чемпионат Австралии по теннису – один из четырех турниров Большого шлема, ныне проводящийся в австралийском городе Мельбурн.
**Молодой человек, обычно подросток, задача которого состоит в том, чтобы быстро поймать мяч и отдать его игрокам или судьям.
***Игра слов, основанная на фамилиях персонажей De Vil и Hollywell. Devil (пер. с англ) – дьявол. Holy (пер. с англ) – святой.
Глава 2
Анна
Алекс. Чертов хрен. Де Виль.
В жизни красивее, чем на фотках, даже с темными, как и его кудри, кругами под глазами. И намного хуже, чем пишут о нем в интернете.
Я не верила слухам, потому что сама не раз становилась жертвой желтой прессы. Обо мне тоже всякое выдумывали, пусть в сравнении с гадостями в адрес Де Виля это и невинный детский лепет. Мы как Канье Уэст и Тейлор Свифт в мире скандалов: я от них неплохо уклоняюсь, а Де Виль их сам плодит. И сегодня он впутал меня в свое дерьмо.
– Ань, ты куда так лупишь! – Мой тренер Патрисия Паскаль хмуро наблюдает за абьюзом теннисных мячей, который я устроила на одном из дальних кортов Мельбурна. – Голову включай. Тебе плечо надо беречь, а ты…
Сейчас она похожа на состарившуюся озлобленную чирлидершу с глубокой морщиной на лбу и проседью в волосах, но все это не мешает ей даже сильно за сорок по-прежнему эффектно выглядеть и без грамма косметики на лице. Тем более не мешает орать на меня и разносить в пух и прах. Патрисия тычет в свой висок, как бы намекая, что в моей голове опилки, но я даже спорить не хочу. Сама знаю, что притащила на тренировку негативные эмоции, а это всегда провальная история. В теннисе мой верный помощник – холодный расчет. Когда на душе раздрай, а кончики пальцев покалывает от раздражения, игра не идет.
Чертов Де Виль!
Я когда в юниорах играла, едва не молилась на него. Еще бы! Теннисист с русскими корнями, который пять лет назад, будучи уже достаточно взрослым по теннисным меркам, буквально ворвался в элиту мирового спорта. Легко обыгрывал топов, так же легко сдавал матчи ноунеймам, мастерски заводил стадионы и так же мастерски настраивал толпу против себя. Среди работяг, которые годами зарабатывали рейтинг и уважение, Де Виль казался самородком. Было ощущение, что он вообще не тренируется – ненавидит это делать, но в его игре проскальзывало нечто гениальное. Уникальное. Стихийное. Он был как шторм, который с одинаковым успехом мог накрыть с головой и потухнуть в море, так и не достигнув берега. Он был как… чистый талант, за игрой которого невозможно было наблюдать равнодушно.
Соблазнительный как грех и дерзкий как его фамилия. Дьявол? Очень похоже. Особенно теперь, когда я знаю, какой он в реальности засранец.
Удивительно, но до рандеву в лифте мы ни разу не сталкивались лицом к лицу. Хотя в прошлом году я сенсационно дошла до четвертьфинала на US Open, где он в финале проиграл Холлиуэлу, а до этого мы параллельно играли на тысячнике в Риме. И сейчас получается, он меня даже не узнал…
Ну не узнал и не узнал – что такого? Обидно, но… Да что я вру, обидно до слез! И сияющее эго наивной девочки, которая вкалывала как одержимая, чтобы однажды стать лучшей и иметь возможность на равных общаться с кумирами, одним из которых всегда был Де Виль, сегодня потускнело.
– Ань, да что происходит? – Патрисия качает головой, когда очередной мяч летит в глубокий аут по длине. – Ты акклиматизироваться что ли никак не можешь?
Надвинув козырек пониже, чтобы спрятать глаза, я ухожу в дальний угол корта и постукиваю ракеткой по кроссовкам. Маленький ритуал, чтобы сбить ритм и немного успокоиться.
Да что я так психую из-за этого козла в самом-то деле? Де Виль, может, сейчас на груди расписывается у какой-нибудь фанатки, а я из-за него сливаю тренировку. Столько труда вложено, столько надежд связано! Я, в конце концов, впервые в основной сетке турнира Большого шлема, а расклеилась, как дурочка, просто потому что кумир оказался с гнильцой.
Задолбало.
С шумом выдохнув, подпрыгиваю на месте, пытаясь вернуть мышцам тонус, а себе – уверенность. Беру новые мячи из корзины. Встаю в стойку на подачу.
– Не лупи! – долетают до меня наставления Патрисии. – Подавай на точность.
Окидываю взглядом пустой корт, выбирая угол подачи. Делаю глубокий вдох. Подкидываю мяч. Замахиваюсь. На выдохе бью ракеткой, наблюдая, как мяч летит через сетку.
Скорость приличная, но не запредельная. Зато мяч ложится четко по центральной линии. Была бы сейчас игра, вполне возможно засчитали бы эйс*.
– Давай и дальше в том же духе! – сложив ладони в виде рупора, кричит тренер.
До окончания тренировки я впахиваю как проклятая, чтобы стереть из воспоминаний любую деталь, связанную с Де Вилем. И даже когда приходит команда другой теннисистки, я еще какое-то время остаюсь на корте, отрабатывая замах.
Плечо у меня действительно побаливает. Не настолько, чтобы причинять серьезный дискомфорт, но в теннисе роковой может стать любая мелочь. Поэтому с физио сегодня надо осторожнее. И массажисту сказать, чтобы этой зоне уделил особое внимание.
Сложив ракетки в сумку и натянув ветровку, я иду к дожидающейся меня у выхода с корта Патрисии.
– Тебя что-то беспокоит? – спрашивает тренер проницательно.
Вместе мы работаем почти два года. И именно в тандеме с ней к девятнадцати годам ко мне пришли первые серьезные победы. Она не только тренер – несмотря на внушительную разницу в возрасте, во многом Патрисия мне как друг. В отсутствие Исабель, которая пропускает второй турнир подряд и шлет мне селфи с бойфрендом из отпуска на Мальдивах, наверное, единственный. Но признаться в том, что меня беспокоит Де Виль и всю тренировку я гнала от себя мысли о нем, я ей не могу. Впрочем, Исе тоже знать об этом совсем не обязательно.
– Акклиматизация, – отвечаю коротко. – Я ночью плохо спала.
– Надо брать себя в руки, Аня.
– Да знаю… – фыркаю я. – Возьму.
Патрисия остается поговорить с кем-то из знакомых по туру, а я хочу в отель. До старта турнира остается несколько дней, но уже завтра помимо тренировки меня ждут на пресс-ивенте и съемках для WTA, так что остаток сегодняшнего дня хочется провести в горизонтальном положении в своем номере.
Предварительно заглянув для заминки в спортзал, который расположен под трибунами главного корта, я пишу водителю, чтобы забрал меня с парковки. В этом году у меня впервые личный автомобиль – спонсор предоставил, потому что я теперь в топ-20 мирового рейтинга. Есть чем гордиться, но хочется большего. Это как аппетит, который приходит во время еды. Скажи мне кто год назад, где я буду, я бы завизжала от радости. А сейчас… Уже недостаточно.
Мои мысли снова зачем-то обращаются к Де Вилю. Его противостояние с Холлиуэлом – любимая тема в теннисе. Они оба безусловные звезды. Но я даже представить не могу, каково Де Вилю быть всегда вторым… Он ведь не выигрывал у Джеймса ни разу за последние три или четыре года. Все его титулы, а их у него немало, взяты либо в отсутствие Холли, либо если тот проигрывал до финала другим теннисистам.
Интересно, если бы я была второй в рейтинге… мне бы этого хватило? Или первая строчка маячила бы перед глазами, не позволяя в полной мере насладиться успехом?
Вздохнув, я насильно заставляю себя не думать об этом. Сезон только начинается, до второго места в рейтинге мне еще пахать и пахать, а дела Де Виля… да к черту! Меня его дела вообще не касаются. Пусть разбирается со своими комплексами сам.
«Анюта, как тренировка?»
Сообщение от папы приходит в тот момент, когда я, вяло пережевывая протеиновый батончик, ищу на парковке свой автомобиль. Отец даже когда не присутствует на турнирах, строго следит за моим расписанием. Мне порой кажется, что они с Патрисией на пару за мной следят. Потому что стоит исчезнуть одной, как обязательно появляется другой. И наоборот.
«Хорошо. Немного штормит из-за разницы во времени».
