Виктор Пелевин "A Sinistra | А Синистра | Левый Путь"

Меня не удивило, что Ларт рассказывает о том же, о чем я недавно заказывал справку. Мой запрос, скорей всего, и был причиной. Я увидел ниши с саркофагами. Они действительно были крошечными – в таком мог уместиться только пепел.

Проход расширился и вывел нас в подземную пещеру. Ларт ушел вперед. Я остановился, боясь споткнуться – и в этот момент вспыхнул свет. Подземный грот осветила гирлянда ламп.

– Электричество провели археологи, – сказал Ларт. – Тут бывают экскурсии. У нас просто персональный вход.

Грот оказался не вполне естественным. Его своды переходили в рукотворные каменные арки, очень старые. А в центре чернел огромный идеально круглый колодец с покатыми краями. Он казался сделанным из серозеленого бетона и был таким широким, что я видел отражение электрического света в воде далеко внизу.

Шахта под античным городом. Может быть, сюда бросали приносимых в жертву еще тогда, когда никакого города наверху не было…

– Вы слышали про так называемые колодцы Запада? – спросил Ларт. – Иногда их называют колодцами Вечности.

– Нет, – ответил я.

– Эзотерическая мифологема. Запад означает тайну, подсознание, секретный маршрут, смерть и так далее. Колодец – источник мудрости и знания. Вы видите сейчас своими глазами, откуда взялся этот миф.

Я подошел к краю шахты.

– А что за осел на стене? Почему он красный? Это рисунок?

– Мозаика. Потому и сохранилась. Краска здесь не выживет. Символизм понятен, да? Красный цвет означает страсть и жизненность, а осел, наоборот, символ терпения и трудолюбия. Такой вот противоречивый образ.

– Почему вокруг серое пятно?

– Это от пальцев. Или ладоней.

– Чьих?

– С давних пор считается, что прикоснуться к ослу означает заручиться поддержкой сверхъестественных сил. В путешествии вроде вашего это пригодится. Хотите его потрогать?

Я оглядел шахту.

– Боюсь поскользнуться.

– Ничего, – сказал Ларт. – Идите сюда…

Я подошел к краю колодца. Чтобы коснуться осла, надо было встать на каменный карниз. Следовало за что-то держаться.

– Давайте, – сказал Ларт. – Первые несколько шагов вполне безопасно, а потом я вас подстрахую.

Это казалось рискованным, но вся стена вокруг мозаики была в отпечатках ладоней, и я решил попробовать. Ларт протянул мне руку, когда я встал на карниз. Я шагнул раз, второй, коснулся осла – и тут же свет в гроте погас.

Видимо, от испуга Ларт отдернул руку, но в моем кулаке осталось что-то твердое, словно его пальцы оторвались от кисти. Я покачнулся, но удержался на ногах. Мне стало страшно. Я не знал, куда поставить ногу для следующего шага.

К счастью, в этот момент свет несколько раз мигнул – и загорелся вновь.

Ларт куда-то исчез.

В моей руке был глиняный черепок размером примерно в ладонь. Я поднес его к лицу и увидел выведенное тонкой копотью слово:

LAR?

Я бросил черепок в колодец. До всплеска воды прошло тошнотворно много времени. Потом свет замигал опять. Я подумал, что окажусь в темноте, и заспешил по карнизу назад. Первый шажок получился. Второй тоже. Я успокоился – и в этот самый момент поскользнулся.

Схватиться было не за что.

В это время я еще осознавал происходящее как симуляцию. Но страшно мне стало все равно.

Как только мои ноги оторвались от карниза, я вспомнил баночную конспирологию о том, что падение в пропасть предшествует превращению в Прекрасного Гольденштерна. Ходили слухи, что из гуманизма корпорация подключает исчерпавших свое время баночников к одинаковой пост-сервисной галлюцинации, стараясь дать им какое-то подобие загробной жизни. Делается это без корпоративных гарантий и амортизации оборудования: сколько железо пробулькает, столько мозг и будет жить. И только после окончательного отказа системы жизнеобеспечения мозг уничтожают. Возможно, раньше я знал об этом чуть больше, только все стерли.

Но у меня второй таер, успел подумать я. Мне это не грозит еще лет двести. Значит…

Дальше был удар о воду и чернота.

***

Сидевший в таверне человек выглядел странно.

Он был одет в дорогое, но рваное платье – видимо, побывал в переделке. Его лицо украшали усы и холеная бородка с наросшей вокруг щетиной. Он казался привлекательным и неприятным одновременно – я видел на его красивом лице явную печать греха. На плечах незнакомца висел красный плащ, забрызганный дорожной грязью. Фехтовальщики любят такие, потому что на них не видна кровь – своя и чужая.

– Это известный чернокнижник, – шептались у входа. – Он бежит из Рима, где поругался с двумя кардиналами. Обещал, что уйдет отсюда, если его накормят. Иначе накличет на нас порчу…

– Нужно его убить, – говорили одни.

– У него длинная рапира, – отвечали другие. – Наверняка на ней яд. Он уколет тебя один раз, и ты умрешь. Лучше его не злить.

– Если помочь беглому чернокнижнику бесплатно, нас могут наказать. Мы станем сообщниками. Он должен заплатить за еду – тогда в этом не будет преступления.

– У него нет денег.

– У него с собой лютня, пусть сыграет и споет. Накормим его за это, и пусть идет своей дорогой. Скажем, что наградили бродячего артиста за выступление. За такое не карают…

Меня – наверно, за малый рост и испуганный вид (в то время мне исполнилось двенадцать лет и жизнь моя была полна страха и боли) – выбрали сообщить странствующему чернокнижнику вердикт общества.

Незнакомец насмешливо посмотрел на меня и согласился – кажется, моя просьба его развеселила. Он подождал, пока народ заполнит таверну, поднял свою лютню, поклонился и начал перебирать струны.

Подобной песни я не слышал никогда. Она не походила ни на фротоллу, ни на канцонетту – скорее напоминала необычный рваный мадригал. Мелодия зачаровала меня с первых звуков, но в самую душу поразили слова, хоть всей их глубины я тогда не понял.

Песня была про лестницу в небо. Про запретное восхождение к Абсолюту, которое на свой страх и риск предпринимает отважная и отчаянная душа.

Я знал, конечно, что думают про чернокнижников попы. Но я никогда прежде не слышал, что говорят про свою науку сами чернокнижники. Это не был рассказ в обычном смысле – просто песня. Но я понял из нее больше, чем узнал бы из ста книг.

Суть тайной науки заключалась в том, чтобы всеми правдами и неправдами взбираться по уходящей к небу лестнице запретного пути. Какая гордость и одиночество… Какая красота и сила… Какое лекарство от уязвимости и страха… А открывающийся вид…

Я понял, что больше всего в жизни хочу взойти по этой лестнице сам. Чернокнижником и алхимиком я стал в тот самый день, а не тогда, когда у меня появился учитель. Или можно сказать, что этот незнакомец оказался моим первым наставником.

Еще я понял: Адам с Евой тоже были чернокнижниками, хоть и не умели читать. Но я, конечно, не стал делиться этой догадкой с воспитывавшим меня монахом.

Мы накормили незнакомца, и он ушел. А через пару лет я узнал, кто нас посетил. Это был знаменитый римский алхимик по имени Филиппо Неро, умевший делать золото. К тому времени он уже примирился со своими врагами и вернулся в Рим. Оказавшись в этом городе, я нашел его дом – настоящее палаццо с охраной.

Я заговорил с одним из стражников (он был из наших мест) и признался, что надеюсь стать учеником Филиппо. Стражник засмеялся и посоветовал мне бежать немедленно, если я хочу сохранить жизнь.

– Ты не знаешь, что колдуны делают с мальчишками вроде тебя, – сказал он. – А я знаю. Катись отсюда, малыш, пока можешь.

Я понял, что он говорит правду, и ушел.

Прошло много лет, и наставник-сарацин обучил меня многому, в том числе такому, что Филиппо Неро вряд ли умел. Но его песня до сих пор звучала в моем сердце. Я часто видел во сне Филиппо в рваном красном плаще, слышал его песню, и всякий раз она утешала мой дух.

Но сейчас я не просто спал.

Я потерял сознание, чудом избежав гибели – и поющий чернокнижник из моего детства привиделся мне, когда я возвращался к жизни…

Меня уже вносили в дом. Мой дом.

Я не знал тех, кто меня нес – но по грубой речи и запаху можно было догадаться, что это случайные прохожие. Скорей всего, ремесленники. Говорили они с Мойрой, моей служанкой. Кто она, я помнил.

На самом деле ее звали Марией, но я переименовал ее в богиню судьбы, чтобы не трепать ежедневно своим грешным ртом святое имя Мадонны. Простое именование уже есть призыв, это знает любой чернокнижник. Позвать языческую богиню я готов, а с Мадонной сложнее. Ей может не понравиться увиденное, если она заглянет в гости…

– Карло скрылся, – сказала Мойра. – На мосту болтали, что у него нет денег и он не сможет расплатиться за пари.

Я закашлялся, и попавшая в трахею речная вода заполнила мой рот. Я собирался уже выплюнуть ее – но вовремя вспомнил, что делать этого ни в коем случае нельзя.

Постепенно память возвращалась.

Я упал с моста. С античного Понте Пьетра – низвергся, можно сказать, из Древнего Рима в Аид. Адидже, бурная и быстрая в это время года, понесла меня вниз. Мне сильно повезло, что вода была высокой и я не разбился о камни.

Ниже по течению меня подобрала лодка. Как мое тело вынимали из воды, я даже не помнил. Зато я вовремя вспомнил кое-что еще и поэтому держал рот закрытым.

Вода во рту была моим самым драгоценным сокровищем. Мойра задавала мне тревожные вопросы, но в ответ я только мычал и кивал. Служанка, впрочем, знала, что хозяин у нее со странностями – и не слишком удивлялась.

Дав несколько медяков притащившим меня людям, она закрыла входную дверь на щеколду.

Я был уже в порядке и мог перемещаться сам. Мой нос зудел, и больше всего на свете я боялся чихнуть, потому что тогда мое рискованное приключение потеряло бы смысл.

Поднявшись по лестнице, я открыл дверь в лабораторию и кинулся к столу. Там, под высоким и узким окном во двор, стояла колба на треноге. Я успел перелить в нее воду изо рта – и только потом чихнул, забрызгав ее остатками раскрытый на пюпитре том.

Кодекс «A Sinistra».

Гримуар, обучающий божественной силе, поднимающий в высшие сферы бытия и позволяющий исполнить любое желание. Делающий тебя практически богом.

Да, он действительно существовал. Мало того, он стоял сейчас на моем столе. Вожделенная книга досталась мне настолько легко, что я не сомневался – меня выбрал сам гримуар.

Это стало возможным, поскольку я купил дом Лоренцо делла Л?на со всем его имуществом после того, как легендарный алхимик исчез и был объявлен мертвым (шептались, что черти взяли его живым в ад).

Еще про Лоренцо говорили, будто он обучался алхимии вместе с тем самым Филиппо Неро, но золота делать не научился. Зато он обладал другими умениями, в которых с ним не мог сравниться никто.

Наследство Лоренцо было обременено долгами. Их оплата легла на плечи его единственной наследницы, служанки Марии.

Лоренцо, видимо, хотел облагодетельствовать последнего близкого человека, но так придавил ее своими обязательствами, что создал ей только проблемы. Когда я купил дом, все ушло на долги – и Мария досталась мне в прежнем качестве служанки.

Она могла, конечно, уйти – но слишком привыкла жить в этом мрачном здании и согласилась выполнять всю работу за прежнюю плату и стол. Найти другую прислугу для дома было бы сложно. В Вероне нечистой силы боятся всерьез.

Простукивая стены, пол и мебель, я обнаружил в студии Лоренцо несколько тайников. Гримуар был скрыт в пустом отсеке рабочего стола – прямо под латинской инкрустацией «Laurentius Lunensis».

Слухи оказались верными. Кодекс «A Si- nistra» содержал инструкцию по составлению Обратного Имени – величайшего и секретнейшего из талисманов черной алхимии. Считалось, что это имя позволяет призвать (или создать, тут полной ясности не было) некую сущность, которую гримуары назвали «Executor».

Владелец гримуара мог попросить ее о чем угодно, без всяких ограничений. Но что это за исполнитель (или, может быть, палач), я не знал. Возможно, имелся в виду не внешний дух или демон, а сам обладающий гримуаром алхимик на высших ступенях практики.

Про Лоренцо ходили слухи, будто он добился успеха в подобных опытах и составил окончательный талисман. Но что-то пошло не так, и квадрига чертей унесла его из нашего мира. Вероятно, болтунов вдохновила сохранившаяся на одной римской вилле мозаика с впряженными в колесницу сатирами.

Не знаю, как насчет квадриги чертей, но Лоренцо, похоже, действительно покинул мир. Иначе он взял бы кодекс с собой. Гримуар просто не позволил бы Лоренцо скрыться, останься тот среди людей. И маг, и гримуар, взаимно обладающие друг другом, дорожат своей связью.

Первое, что я попытался сделать, заполучив кодекс – это спрятать его в новом месте. Но когда я пришел в дом, снятый на другой стороне Адидже, книги в моей холщовой суме уже не было. Вместо нее там лежал… плоский и длинный римский кирпич.

Я чуть не сошел с ума, решив, что книгу подменили карманники на мосту. Но надрезов на сумке не было. Она осталась застегнутой. У меня забрезжила догадка – и я побежал назад в дом Лоренцо.

Гримуар лежал на столе в студии. Над тем самым тайником, где я его обнаружил.

Я понял, что книга не желает покидать дом и мне придется возвращаться сюда, пока я связан с гримуаром. Конечно, это было обременительно, но радость оттого, что кодекс нашелся, перевесила недовольство. Заодно гримуар показал свою силу – и наполнил меня благоговением.

Немногие из алхимической братии понимают, что такое гримуар на самом деле. Я имею в виду, конечно, настоящий гримуар, а не любую старую книгу про колдовство с чертежами, астрологическими диаграммами, козлиными головами в звездах и именами несуществующих духов.

Таких подделок вокруг полно – всякие «Черные Курицы», «Красные Драконы» и так далее. Найти их можно в каждой книжной лавке. Фальшивый гримуар продадут вам из-под полы с самым таинственным видом, но пользы из него не извлечь – разве что можно немного заработать, написав на продавца донос в инквизицию.

Подлинный гримуар – это вообще не книга. Если сказать правду, гримуар есть существо из иного мира, прикидывающееся книгой.

Члены нашей корпорации, постигшие эту тайну, знают, что гримуар способен менять линии судьбы. Эта странная сущность имеет такой же свободный доступ к миру, где они прочерчены, как трубочист к печной трубе.

Гримуар может принимать разные формы. Самая распространенная среди них – манускрипт. В этом образе великий смысл. Гримуар ведет со своим обладателем долгий неторопливый диалог. Он не просто прикидывается книгой – это и есть книга в высшем смысле: мудрое послание, дающее знания и свободу.

От кого послание, гадать я не хочу. Мнение церковных властей на этот счет известно, но я его не разделяю.

Некоторые алхимики считают, что истинное обличье гримуара невыносимо для человека, и книгой он притворяется, чтобы сделать общение возможным. Другие полагают, что гримуар полностью бестелесен и относится к миру духов. Маг общается с ним один на один, свидетелей нет, и погружение в гримуар подобно сну в том смысле, что все приключения, происходящие с адептом – это сновидения.

Довольно страшно, если вдуматься. Маг в потайной комнате сжимает в руках воображаемый гримуар, превращаясь в затянутую паутиной мумию. Идут дни и века, ему кажется, что он обретает высочайшее могущество – а на деле это просто каталепсия и сон на грани смерти…

Но разве не то же самое говорят про всю нашу жизнь?

У меня определенного мнения здесь нет. Я вообще не люблю философствовать и стараюсь держаться во всем зримого и несомненного опыта. Это тоже своего рода философия.

Внешне кодекс «A Sinistra» оказался тяжелой книгой в черном от времени переплете. Таких полно в любом монастыре. Но стоило мне открыть его, и я понял разницу.

На первой странице было начертано следующее: