Ксавье О. Холлоуэй "Комикс"

– Но должно же быть хоть какое-то объяснение? Я же не первый, кто спрашивает?

– Да.

– И?

– Ритой звали мать мистера Ди. Он ее очень любил и…

– Блядь, ну и история…

– Обычно ее хватает, чтобы закрыть тему.

– О-да… Сложно все у вас тут. Небось, есть еще какая-нибудь неофициальная версия?

– Не без этого.

– Все. Не надо. Хватит с меня на сегодня этого говна. Лучше кофе попью спокойно. Пусть мне его принесут во-о-он на тот столик. – Уэйд показывает на противоположный девицам угол. – А я пойду отолью и попытаюсь посмотреть в зеркало.

– Хорошо, сэр.

– Если приедет мой помощник, усади его рядом с моим кофе. Где у тебя тут комната для мальчиков?

– Прямо и налево, сэр, в конце коридора.

Уэйд, качаясь, исчезает за поворотом. Старина Браун принимается натирать бокалы. К стойке подходит девица в розовом боа и недовольно спрашивает:

– Долго он еще будет здесь?

– Не думаю, за ним вот-вот должны приехать. Отнеси ему кофе вон на тот столик.

Она кривится, берет чашку, относит, возвращается. Подходит Уэйд.

– Пепельницу мне дай. Ага. А других сигарет у тебя нет? А то эти тоже говнищем каким-то отдают.

– Есть еще тонкие, дамские…

– Ага. Очень смешно.

Уэйд собирается идти, но натыкается на блондинку.

– Старушка, ты глухая, что ли?

– Я настойчивая.

– И чего?

– Ничего. Может, задержишься?

Уэйд оборачивается к бармену:

– Слушай, если ты отсюда шлюху эту не уберешь, то завтра ваше заведение закроется на долгий технический перерыв, и срал я на вашу гребаную лицензию…

Старина Браун растерянно молчит. Блондинка исчезает.

– Слушай, ну что это, блядь, а?

– Она привыкла так работать, сэр. Сюда какой только сброд не заходит…

– Хм, а ты остряк. Где мой кофе? Принеси мне новый. Тот, наверное, остыл.

Уэйд усаживается в свой угол. Пробует кофе. Отодвигает чашку. Снова смотрит на потолок. Теперь ему видно, откуда ползут змеи – изо рта подмигивающей Риты. Уэйда тошнит. Лицо Риты кажется ему знакомым. Бармен сам приносит новый кофе. Уэйд машинально раскручивает солонку, насыпает соль, размешивает.

Воспоминания о прошедшем дне кажутся нереальными: пожар, Элла, встреча с Эвилом, дождь и холод. Эта сука… Последнее происшествие ощущается реальнее прочих.

Он отпивает кофе, подпирает подбородок рукой и закрывает глаза…

Зеленый свет мигает и переливается. Уэйду тепло.

Усталость…

Кто-то трясет его за плечо. Он разлепляет глаза и долго не может понять, кто перед ним.

– Комиссар! Комиссар, с вами все в порядке?

– Да. Хватит меня трясти… Какого черта ты так долго?

– Дорога, сэр, сами понимаете. На месте вашей аварии все оцеплено. Пробка.

– Ладно. Поехали. Хотя нет, обожди. Где этот бармен? Как его… Старина Браун. – Уэйд поднимается. В глазах темнеет. – Черт, ну и денек. Хрен с ним с этим барменом. Завтра вызовешь мне эту сучку, которая меня протаранила, а сейчас домой отвези меня.

– Хорошо, сэр.

Когда они подходят к двери, Уэйд останавливается. Шарит по карманам. Вынимает пистолет – дает подержать помощнику. Достает мокрый бумажник. Раскрывает. Тянет купюру – она рвется. Уэйд сопит, шатается и по одному выбрасывает обрывки на пол. Осторожно раскрывает бумажник шире. Облизывает губы. Медленно вытягивает мокрый полтинник и отдает помощнику. Что-то говорит. Забирает пистолет. Помощник кивает и отходит к стойке.

Пока он ходит, Уэйд прислоняется к стене, задирает голову. Смотрит на неоновую Риту. Улыбается. Козыряет ей одним пальцем, направляет на нее пистолет и нажимает на курок.

Щелчок.

Что-то говорит. Помощник возвращается. Уэйд отрывается от стены. Оба выходят на улицу.

Малина

Уэйд сидит, откинувшись на спинку кресла, и монотонно надиктовывает тезисы предвыборной речи своему помощнику – тот усердно пишет в блокноте и периодически кивает. Уэйд соединяет подушечки пальцев, иногда сбивает пылинки и совершенно не слышит себя – думает о чем-то другом. Еще это похмелье…

Когда дверь открывается и входит она, в его голове мгновенно проносится поток нецензурных слов, через которые он урывками, словно кадрированием отмечает рыжие волосы, браслет из сотен серебряных нитей, тонкую белую рубашку, широкие джинсы, черные туфли не по погоде, большую сумку через плечо, царапину на скуле.

– Можно? – спрашивает девушка.

– Мона Уайт?

– Да.

– Странно, что вы спрашиваете, а не выламываете мне дверь.

– Что?

Уэйд морщится и переводит взгляд на помощника – тот глупо улыбается.

– Ничего.

– Я приехала из госпиталя.

– И что?

– Я хотела извиниться… Я сожалею… И поблагодарить вас…

– За что?

– За то, что въехала в вас вчера. Ну, то есть, извиниться за то, что въехала, а поблагодарить…

– За что?

– За то, что вы спасли меня…

– Кто вам это сказал?

– Врачи.

– Хм.

– Что?

– Ничего.

– И мне сказали, что вы хотели меня видеть.

– Наконец-то вы перестали любезничать. Проходите. Джон, ты все понял по тезисам? Давай, иди, вычищай. Принесешь мне на вычитку.

Помощник вскакивает, едва не роняя стул. Краснеет. Старается не смотреть на гостью. Поспешно уходит. И Уэйд, и девушка провожают его взглядом.

– Ну что, дорогуша, вы чуть не лишили город нового мэра. И теперь обязаны голосовать за меня. Присаживайтесь. – Уэйд указывает на то место, где только что сидел его помощник.

– Спасибо.

– Чтобы, так сказать, искупить смерть моей любимой машины.

Мона неопределенно улыбается.

– У вас можно курить?

– Обожаю эти женские штучки – просто вот так менять тему. Ну что ж. Я тоже покурю.

Мона закуривает. Осматривает кабинет. Слабо затягивается. Ее внимание привлекает флаг, фотографии, залежи бумаг в шкафу и на столе. Уэйд излишне непринужденно разваливается в кресле и следит за ней. Дым собирается между ними и поднимается к потолку. Уэйд замечает, что глаза у нее серо-зеленые и этот цвет живо откликается на солнечные лучи, разрезающие пыльный воздух за ее спиной.

Где-то там, на улице, наверху, редеют облака: солнце ослепляет и обесцвечивает картинку за окном. Становится тепло, почти жарко. Уэйд, забывшись, рассматривает Мону еще внимательней, чем она – кабинет. Он ощущает аромат духов.

Его мутит.

Вчера от нее пахло точно так же.

– Если не возражаете, я открою окно. Душно. А ваши духи… Ну, в общем, в кабинете комиссара полиции не должно так пахнуть.

– А как здесь должно пахнуть?

– Неважно.

Уэйд подходит к окну. Жмурится на солнце. Открывает створку на четверть и выбрасывает окурок на улицу. Мона наблюдает за тем, как он несколько раз вдыхает и выдыхает уличный воздух. Вытирает испарину со лба и висков.

– Вам плохо?

– Нет-нет, все отлично. Просто я не выношу женских духов. Кем вы работаете, мэм?

– Я проститутка.

Уэйд оживляется.

– Как славно. Вышел бы отличный заголовок передовицы. – Уэйд картинно проводит по воздуху рукой. – ПРОСТИТУТКА НАЕХАЛА НА КОМИССАРА ПОЛИЦИИ. Или еще лучше: кавер-стори с вашим трогательным портретом и моим глупым лицом в маленьком квадратике… И тэглайн: «ОНА СОЖАЛЕЕТ».

– Вы меня за этим позвали?

Уэйд возвращается и упирается руками в стол.

– Да, черт возьми! ДА! Я хотел посмотреть в лицо той сучке, которая чуть не угробила и меня, и себя.

– Ну так смотрите.

Мона затягивается. Уэйд садится в кресло. Мона ищет глазами, куда бы деть окурок. Находит пепельницу на противоположном краю стола возле Уэйда и тянется к ней, открывая Уэйду большую часть груди в низко расстегнутой рубашке. Запах духов усиливается.

– А куда ты так спешила? Мне тут сказали, что ехала ты миль восемьдесят.

– На работу.