– Слышали? – шепнул Альберт.
– Это белки, – ответил Том.
– Или мертвецы, – зловеще произнес Артур.
Шорох и треск веток приближались, накатывали тревожной волной. Майкл напрягся и почувствовал, как насторожился Брент, сильнее впившись в его плечо.
– Долго там еще? – не выдержал он.
– Футов пятьдесят, – ответил Том.
Звуки сзади неумолимо надвигались на них. Майкл не сообразил, кто или что их издавало, шорох превратился в рычание. Все остановились и прислушались. Том, державший конец веревки, учащенно задышал, видимо, полагая, что его, идущего в арьергарде, утащат первым.
Артур ослабил хватку и повернулся на звук.
– Эй! – крикнул он. – Кто бы ты ни был, выходи и покажись или прекращай спектакль.
Рык утих, и они отправились дальше. Несколько минут прошло в сковывающей тишине, которая напрягала даже Артура – Майкл ощущал это по тому, как невольно расслаблялась и сжималась рука, обхватившая его плечо.
Внезапно, нарушив напускное спокойствие, с дерева упала толстая ветка, прямо за спинами Майкла, Артура и Брента.
– Куда? Куда пошел?
Крики, гул, хаос – полнейшая растерянность и первобытный ужас вспыхнули на мрачной карте леса. В манере побежденного военачальника Артур с остервенением приказывал Тому остановиться, но тот в испуге уносил ноги, а вместе с ними и веревку – их единственный ориентир. Толкнув Майкла на землю, мальчишки бежали прочь, выцветший Альберт, неразборчиво мыча и кряхтя, увязался за ними.
Майкл, выплюнув тряпку изо рта, отплевывался, чтобы избавиться от привкуса плесени и пыли, после хотел схватиться за узел на затылке, но не дотянулся. Не в силах вернуть зрение, он пробежал несколько футов и спрятался за стволом дерева, хватаясь за звук – ниточку, связывающую его с реальностью. Рык стих, но тишь все еще разрезал треск. Сердце беспокойно колотилось в горле. В голове всплывали самые глупые, впрочем, теперь не такие уж неправдоподобные сцены из фильмов ужасов, в которых его навеки утаскивает в темноту чащи некий монстр; в которых из-за стволов появляется человек с топором; в которых над лесом замирает неопознанный объект и затягивает его, освещая ярким белесым светом.
Шаги размеренно приближались, но не дикие – аккуратные, вдумчивые, человеческие. В Майкла прилетела то ли ветка, то ли сосновая шишка, и он вздрогнул и выставил руки вперед в тщетной попытке защититься, но, как и обещал себе, не закричал, стоически удерживая страх внутри – этому его невольно научил отец.
Шаги прошлись вокруг него, изучая, а потом отдалились.
– Идиоты, – сказал кто-то надменным, почти скучающим тоном.
По голосу Майкл понял, что он принадлежал его ровеснику.
– Я не причиню тебе вреда, – продолжил голос уже дружелюбнее, но все равно точно держал тайну за пазухой, и добавил: – Пока что.
Слова незнакомца откалывали лед от образовавшейся в нем льдины, превращая ее в крошево.
– Почему ты не убежал?
– Это непросто с завязанными глазами.
– И со связанными руками.
Говоривший прекрасно видел беспомощное состояние Майкла, но не спешил помочь, и это порождало в нем яростную волну негодования. Вдруг дыхание оказалось ближе – Майкл замер – его руки были свободны. Развязать платок не удалось, он с трудом стянул его, и тот повис на шее – глаза все равно ничего не видели, будто Артур и его прихвостни унесли с собой не только его гордость, но и зрение.
Призрак молча протянул ему что-то, Майкл пощупал холодную вещицу – складной нож.
– Зачем он мне?
– Ты же не хочешь носить на шее удавку.
Майкл долго возился продрогшими руками с ножом, прежде чем открыл – у него никогда не было ничего подобного, – залился краской, но, к счастью, во тьме ночи лицезреть его позор никто не мог. Когда нож поддался, он разрезал платок и, как паука, в омерзении откинул подальше.
Он не видел лица своего спасителя, но чувствовал, что тот с неослабевающим упорством следит за ним.
– Почему ты здесь? – спросил Майкл.
– А ты?
Майкл застыл в растерянности.
– В Англии, – дополнил голос.
– Это все из-за моего отца.
– Американцы?
– Переехали пять лет назад.
– Но ты все так же плохо говоришь…
– В Америке тоже говорят на английском.
– Ты ошибаешься, – ответил голос, а потом продолжил: – У меня было предчувствие, – многозначительно произнес он. Майкл, как ни старался, терял нить разговора. – У меня свободное время.
Это признание ввело его в еще большее замешательство, и он закрыл рот, прикусив губу, чтобы не сболтнуть лишнего. Зубы у него предательски стучали от холода и страха.
– Что они хотели сделать? – спросил он, подумав.
– Провести испытание.
– Испытание?
– Согласно ему ученика оставляют в лесу и проверяют, как быстро тот выберется. Из-за этой невинной, на первый взгляд, шалости некоторые ученики проводили до трех дней в чаще, не имея шанса выбраться.
– Поэтому у них была веревка… – шепнул Майкл сам себе. – Но зачем? За это могут исключить.
– Это традиция, старая и глупая, как и многие традиции. Обычно такое проворачивают потомственные лидсхолловцы, наслушавшись баек от старших братьев.
– Ты проходил испытание?
– Да, но не это.
– Тоже бродил по лесу, пока тебя не нашли?
– Нет.
Майкл презрительно поджал губы – больше, чем тиранов, он не любил только хвастунов.
– Почему у тебя нет друзей? – спросил голос.
– Что?
– Ты всегда держишься особняком. Почему, Майкл?
Кровь схлынула в конечности, пульсировала в кончиках пальцев.
– Ты знаешь мое имя?
– Я многое знаю.
– И как выбраться отсюда?
– Да. Но ты должен ответить на вопрос.
– Я… здесь нет никого интересного.
Удовлетворившись ответом, он начал собирать ветки и склонился над ними, сложив особым образом.
– Нужно тебя согреть, – сказал он, поддав в голос непривычной, такой чуждой для той ночи теплоты.
Майкл, уже не чувствующий пальцев на ногах, проникся такой щемящей благодарностью, что пришлось сморгнуть влагу в глазах.
– Ты призрак? – Вопрос вырвался сам собой, и он мысленно пнул себя за глупость, едва не проглотив язык от стыда.
– Нет, пока нет.
Он развел костер ловко и умело, будто родился в лесу, – мягкое оранжевое мерцание позволило разглядеть его, и Майкла ударило вспышкой осознания: он впервые видел его так близко, впервые остался с ним наедине, и это было гораздо страшнее и страннее, чем все, что происходило до этого, словно мальчик – герой, покинувший картину.
– Подбирайся, – не сказал, но приказал он, и Майкл подполз к живительному огню, но не слишком близко, выставляя вперед ладони.
– Тебе не страшно? – спросил он, разрезав напряженную тишину.
Была в этом какая-то дьявольщина, что-то не на шутку леденящее душу, даже пуще шорохов в темноте, и оттого, несмотря на тепло, он дрожал.
– Здесь?
– Одному. Ночью. В лесу.
– В лесу нет ничего страшного. Страшное за его пределами, – ответил он с каким-то опасным, насмешливым лукавством.
Майкл сглотнул, сложил нож – только сейчас вспомнив, что до сих пор сжимал его в руках, – и протянул призраку.
– Оставь себе. Каждый уважающий себя человек должен иметь нож.
Майкл не спорил, хватал каждую секунду, запоминал каждый миг, чтобы потом, когда вернется в серую и скучную круговерть, перематывать воспоминание, как пленку, но все попытки разбивались о скалы удивления и трепетного благоговения перед ним.
– Так ты хочешь выйти?
Майкл кивнул. Призрак обогнул костер и присел так близко, что их лица оказались вровень, обдав Майкла ароматом хвои и мирта – он пах зимой больше, чем сама зима. Зимой с металлическими нотками… крови.
– А хочешь научиться выбираться самостоятельно?
– Они снова заставят меня проходить через это?
– Это не будет иметь значения.
Майкла сковали ледяные струи беспокойства – это было опасно, но в призраке таилась какая-то темная и вместе с тем притягательная сила, которую Майкл жаждал получить.
– Хочу.
– В таком случае добро пожаловать в Лидс-холл, – сказал мальчик и протянул руку. – Меня зовут Фредерик Лидс.
8
К прибытию Лидсов Майкл почти опустошил пачку «Мэйфэйр». Голова трещала по швам. Весь он точно состоял из пораженных клеток, какой-то недочеловек, ничего не делающий, но вечно уставший. Руки дрожали, глаза слезились от сигаретного дыма, и он плыл в нем и в песне, звучавшей на грани слышимости. Слова едва касались стен, залитых солнцем, но их смысл, отскакивая от них, ускользал в зазор под дверью («Но мне очень интересно узнать, как ты собираешься просить прощения у мертвых, когда твой нимб соскальзывает. Твой нимб соскальзывает, чтобы задушить тебя» [22 - Perfect Circle. The Noose (с англ. – «Петля»).]). Сердце то скакало галопом, то почти переставало биться. Все было неподвижным, тревожно-гнетущим.
К входу подъехала машина, и Майкл резко вскочил с кровати – в глазах потемнело, на миг он потерял равновесие, его повело вправо. Спрятавшись за портьерой, он боязливо выглянул в окно. Казалось, весь мир состоит из него – он будет виден, даже если превратится в песчинку, в муравья в траве. Дверца открылась – блик скользнул по начищенной поверхности, – и из машины вышла Агнес, строгая и внушительная, в классическом костюме цвета граната. Грейс выплыла из салона подобно ангелу, воздушная, молочная, прохладная, как летние сумерки.
боже как хороша
Майкл зарылся в складки портьеры, закусил ткань, тихонько завыл, исходя желчью от гнева и обиды. Неосуществимости желания.
– Ну и дел ты натворил.
Премьер-министр, изголодавшийся по вниманию, устроился на кровати, положив голову на колено Эда, и тот почесал его за ухом.
– О чем ты? – Майкл отпустил ткань.
– Твоя истерика у Лидсов. Ты выходишь из-под контроля. Пропускаешь занятия. Думаешь, родители не заметят?
– Думаю, им плевать.
Эд немного помолчал, ссутулившись от груза ответственности, возложенного на его плечи, а после, уже тише, сказал:
– Не будь так жесток, она ведь потеряла брата.
Грейс и Агнес исчезли из поля зрения, и Майкл заметался по комнате, охваченный внезапным жарким приливом.
– Я тоже потерял друга, но почему-то никто не заботится о моих чувствах.
– Мне кажется, ты растешь в обратную сторону.
