– Вам нехорошо? – вскинулась сеньора Варгас. – Вроде бы мясо было свежее, может, воды?..
Но Линда уже пронеслась через кухню-гостиную, благо двустворчатая дверь вела наружу, и выскочила в сад. Ее стошнило прямо у крыльца, но облегчения не последовало – рвотные позывы шли один за другим, выворачивая ее наизнанку, как секунду назад липкий взгляд.
Кто-то взял ее за плечи, и холодный голос произнес:
– Вы действительно очень чувствительны, фрекен Свансен. Не знаю, как мы будем вместе работать.
Под носом ее очутился стакан воды, тускло блеснувший в свете наддверного фонаря. Линда жадно глотнула. А затем, вырвавшись из все еще держащих ее рук и развернувшись лицом к гадкому человеку, процедила:
– Как-нибудь да придется.
Варгас, чтоб ему пропасть, опять ухмыльнулся.
* * *
Позже они стояли на террасе, выходившей на противоположную сторону дома. Не в сад, за которым просматривалась лестница и спуск к ярко освещенной станции Tren Circular, а на темное тело холма с редкими прямоугольниками горящих окон. В небе полярным сиянием плыли световые полотнища рекламы. За рекой шумел, гулял, не спал огромный город, а здесь было тихо, не считая случайных обрывков музыки и – выше на горе – лая собак. Пахло цветами, листвой, землей и немного рвотой.
– Там, – Варгас повел рукой с бокалом в сторону холма, – все еще сохранились фавелы, на той стороне. Официально в них никто не живет, они просто дожидаются сноса. Неофициально там по-прежнему можно достать шлюх, наркотики и оружие.
– Что же вы, студенты университета, ничего с этим не сделали? – ядовито спросила Линда.
Она уже почти пришла в себя, в основном потому, что ей же и пришлось утешать огорченную сеньору Варгас. Та никак не могла поверить, что все дело в долгом перелете и усталости, и грешила сначала на собственные пирожки, а потом (Линда все же не удержалась и немного прочла) выстроила в голове стройную теорию о том, что шведская гостья беременна от ее сына. Почему-то не от приведшего ее в дом Андрея, а от старшего, Леонида, и бедной женщине не терпелось расспросить Линду – она так хотела внука именно от старшего. Психик прокляла себя за бесцеремонность, ведь сотню раз обещала себе не вторгаться в разум чужих людей, да и знакомых тоже.
Андрей, кажется, все понял, увел мать наверх и дал ей успокоительное. И вот они стояли на веранде, глядя во тьму, Варгас с бокалом кисловатого местного вина, она – со стаканом воды.
Ответил на ее не слишком любезную реплику эсбэшник неожиданно серьезно:
– Потому что это часть города. И часть меня. Как этот дом. Как гора, как река. Нельзя уничтожать целиком то, что было тобой, надо что-то оставить на память.
– Их все равно снесут, – неуверенно произнесла Линда.
Она не понимала этого человека, и главное ее оружие, способности психика, с ним не работало. Он очень ясно дал ей это понять, по сути – предупредил. Практически сказал прямым текстом, ведь очевидно было, как она среагирует на его мультилингвальное исполнение. Тут девушку посетила неожиданная мысль, и она громко хмыкнула.
– Я сказал что-то смешное?
«О, да ты не любишь, когда над тобой потешаются. А это, друг мой из СБ, слабость», – подумала Линда, а вслух произнесла:
– Нет, что вы. Просто вспомнила вашу песню, и пришла на ум сказка, которую мне мать рассказывала в детстве. Тоже про певца, знавшего все человеческие языки, а еще язык зверей и птиц.
Варгас опустил бокал на широкие перила, оперся спиной о балюстраду, опоясывающую веранду, и попросил:
– Расскажите.
Линда прищурилась. В детстве она очень любила эту сказку, непонятно за что, потому что герой ее, прямо скажем, особыми добродетелями не отличался. Правда…
– В общем, у древнего шведского короля Агни было два сына. Старшего звали Эйреком, а младшего то ли Алариком, то ли Альриком. Альрик был очень одаренным, умел петь и играть на многих музыкальных инструментах, слагать стихи и был славным бойцом, но и отец, и брат его не любили. Отец – потому что Альрик был напоминанием о грехе его матери, жены короля. Дело в том, что младший не был родным сыном Агни. Королева как-то пошла гулять в лес и встретила прекрасного альва и так его полюбила, что родила от него ребенка-полукровку. Ребенка король возненавидел, но еще он очень любил жену, а потому оставил чужого сына при дворе и воспитывал как родного и у смертного одра супруги поклялся всегда защищать его. А Эйрек завидовал брату и, конечно, знал про всю эту историю и ту боль, что его рождение причинило отцу. И вот как-то братья отправились на конную прогулку, а на следующий день старшего нашли мертвым на лесной поляне. Рядом не было никакого оружия, лишь две изорванные уздечки. Судя по следам и по пятнам крови, братья подрались друг с другом, и оба были ранены, но младший куда-то исчез. Ходили слухи, что его забрали лесные альвы и он даже стал их королем по прозванию Альрик Сладкоголосый…
Линда сама увлеклась рассказом и не заметила, что ее собеседник мрачнел с каждым словом. Когда девушка замолчала, он опрокинул в рот остатки вина и резко спросил:
– Признайтесь, вы эту байку прямо сейчас придумали? Решили меня уязвить? Но моя матушка, да будет вам известно, ни с какими альвами и эльфами по кустам не шастала…
Линда попятилась, прижав ладонь ко рту. Она настолько забылась, вспоминая старую сказку и то, как мать вечерами рассказывала ей эту историю, подтыкая одеяло в прохладной спальне – эту и многие другие старинные легенды их народа, – что даже не подумала, как ее рассказ прозвучит. Или подумала? Неужели она специально, за тошноту, за боль, за то, как позорно проблевалась там, у крыльца, напугав почти незнакомую женщину, за сладкую и нелепую ложь, которую та для себя сочинила…
– Вы страшный человек, Линда.
Андрей смотрел на нее и откровенно забавлялся. Это был всего лишь очередной глупый спектакль, ничуть он не обиделся, разве такого по силам обидеть?
– Ладно, поделюсь с вами ответным откровением. Вам понравится. Знаете, почему я считаю, что человек на записи – не мой брат?
Линда пожала плечами. Она так устала. Ей бы в отель, скинуть пропотевшее, в брызгах рвоты платье, помыться с дороги, вытянуться на кровати под кондиционером и уснуть.
– Помните его последние слова? Знаю, он говорил по-русски, но Линда номер два прочла и поняла, значит, и вы поняли.
Девушка непонимающе смотрела на него. В сумраке глаза эсбэшника казались совершенно черными, лицо – узкое бледное пятно, лезвие старинного испанского клинка.
Он сделал шаг к ней, и Линда приложила усилие, чтобы не попятиться. От эсбэшника несло ужасом, как тухлятиной от отравленных сероводородом прудов на старых очистных за Мальме.
– Кому, по-вашему, он это говорил?
– Туземцам? – слабо откликнулась она. – Просил их остановиться?
– Он не использовал нейротранслятор. Мой брат даже русского не знал, хотя на нашего дознавателя из Camera Obscura этот аргумент не произвел впечатления. Итак, аборигены бы его точно не поняли. Так кому?
Это было сложно и унизительно, как решать задачки по физике в средней школе, задачки, которые Линда в упор не понимала. Но тут что-то забрезжило.
– Мне? Он ведь знал, что я получу запись…
– Теплей, но не жарко.
– Вам?
Действительно, а кому же еще? Ближайшим родственникам показывали – пускай не записи целиком, пусть фрагменты, – а Андрей как раз говорил по-русски.
– Почти.
– Вам, как сотруднику СБ Церкви Таможенного Союза?
– Бинго. Этот тип, кем бы он ни был, говорил со мной, но не как с предполагаемым братом – потому что от чего меня можно было предостерегать? Он сказал: «Вы точно этого хотите? Обратной дороги для вас не будет». Плюс «вы» в русском – это либо уважительное обращение, которое вряд ли используют по отношению к брату, либо множественное число. Вы, человечество, или вы, ЦТС, – вы точно хотите продолжить экспансию? Хотите продолжить зачистку аборигенов? Обратной дороги для вас не будет.
Линда застыла. «Вы точно хотите продолжить экспансию?» Дурацкие кричалки времен ее юности, «Нет захвату планет!», «Разберитесь с собственным домом!», «ЦТС – ЦЕНА ТВОЕЙ СМЕРТИ!». Они тоже были против экспансии. Но сейчас угроза не была направлена против нее. Кто она – мелкая сошка, средней руки специалист, библиотечная мышь, как недавно выразился сеньор Варгас. Разве стоило разворачивать огромную махину, привлекать этого человека, привлекать дознавателей из Camera Obscura, только чтобы ущемить ее в гражданских правах, посадить в тюрьму или даже убить?
– Если это был не ваш брат, – вслух сказала она, – то кто же?
– Вот это нам и предстоит узнать.
Нам. «Нам», – набатом прозвучало у нее в голове. Как поступила бы Ли? Отказалась бы? Она никогда не делала то, что ей претило, ее невозможно было заставить. Как заставить того, кто постоянно рискует своей жизнью, но, по сути, не может умереть? Кто умирал уже не раз?
– Хорошо, – услышала она собственный голос. – Я тоже кое-чем с вами поделюсь.
В небо над холмом выкатилась луна, залившая веранду прозрачным светом. В этом свете Варгас смотрел на Линду внимательно, без насмешки. От вина его губы потемнели, и смахивал он сейчас на старинный портрет, портрет испанского гранда или рыцаря.
– Ли… Линда номер два. – Тут девушка слабо улыбнулась, какой дурацкий все-таки термин. – Синхронизация не прошла не потому, что ей помешало использование вашим братом или не братом Дара. Синхронизация не прошла потому, что Ли не умерла.
3. Спутанность
Андрей пригласил Линду в отцовский кабинет наверху. Так уж получилось, что оба сына рано покинули дом, оставив две спальни с ворохом детских вещей и игрушек, а рабочих кабинетов себе они здесь завести не успели. Тащить перепуганную девицу в спальню было бы совсем уж жестоко.
Итак, кабинет на втором этаже, с окном, открывавшимся в сад. Антонио Варгас любил историю и старину, и все в этом кабинете было старинное и тяжелое – массивный дубовый стол, кресло, обитое кожей, кожаный диван, черненая металлическая люстра со странно желтыми лампочками. И книжные шкафы. Бесконечные, уходящие под самый потолок ряды полок, и там – настоящие бумажные книги, изданные в прошлом веке или куда раньше. Они стоили целое состояние, эти антикварные тома. Из-за них дом несколько раз пытались ограбить, и с этим была связана крайне неприятная семейная история. Что еще хуже, отец тратил на книги почти всю свою учительскую зарплату. Мать и старший брат не возражали, им и так было неплохо, а рано повзрослевшему Андрею вовсе не нравилось, что он не может лишний раз прокатиться по канатке или сходить в скейт-парк из-за того, что в доме появился новый бесполезный том. Сам он любил читать, но не понимал, зачем для этого пахнущие пылью тяжелые фолианты, ведь человечество уже почти двести лет как перешло на электронку, а потом и на нейро.
Линду, напротив, книги поразили. Восторженно ахнув и словно забыв о неприятном разговоре, девушка кинулась к шкафу и, уже взявшись за стеклянную дверцу, оглянулась на Варгаса с робким, почти просительным выражением:
– Можно?
«Библиотечная мышь», – про себя повторил он, а вслух сказал:
– Сколько угодно. Но после того, как вы мне покажете.
Девушка побледнела и, свесив руки, встала спиной к шкафу. Вид у нее при этом сделался обреченный и в то же время решительный – эдакая девственная Жанна, поднимающаяся на костер инквизиции. Или Юдифь, шагающая в объятия Олоферна, – хотя кто мог за давностью лет поручиться, что Юдифь не была просто веселой шлюшкой, проделавшей весь этот фокус с ассирийским полководцем за пару шекелей. Варгас нахмурился. Не надо было пить – дурацкие ассоциации из школьного курса истории так и лезли в голову.
Андрей подошел к столу и отбил неровный ритм пальцами по темной лакированной столешнице.
– Послушайте, фрекен Свансен. Давайте начистоту. У сотрудников Camera Obscura специфические методы работы. Как только они показали вас и не показали финал записи, стало понятно, что нас сводят, примерно как племенного быка и стельную корову.
Фрекен Свансен от его слов видимо передернуло – очевидно, самая отдаленная мысль о близости с сотрудником СБ по-прежнему вызывала у нее рвотные позывы.
– Но, я так понимаю, иначе никак? Почему нет записи того, о чем вы мне говорили? Почему вы не воспользовались нейротранслятором? И не подпирайте, ради всего святого, шкаф, садитесь в кресло или на диван, как вам удобно.
Линда осталась стоять и заговорила не сразу, а когда заговорила, голос ее звучал глухо и надтреснуто. Впрочем, это могли быть и последствия недавней тошноты.
– Потому что нейротранслятор, сеньор Варгас, искажает картину, а она и так совсем мутная. Мы с Ли психики, она мой клон. Это очень крепкая связь, крепче, чем у идентичных близнецов. Мы чувствуем друг друга даже через десятки парсеков. Но эта связь одновременно и очень слабая. Как будто через галактику тянется обычная нить. Если я начну транслировать запись – даже не через нейротранслятор, даже используя свои способности ридера, – то вольно или невольно внесу туда искажения, свое толкование событий, заполню своими представлениями все пробелы. Ее может только прочесть другой психик.
– И что, в Camera Obscura не нашлось соответствующих специалистов?
– Вы знаете, кто работает в Camera Obscura. Там ведь нет ни одного непосвященного. У них у всех Дар.
Тут девушка не промахнулась – в свою тайную полицию ЦТС никого другого допустить не могла.
– Я ведь не ошибаюсь? – Линда подняла взгляд и прямо посмотрела в лицо Андрею. – Все одаренные – психики, только более сильные?
Варгас снова поморщился и сел на диван. Двухсотлетние пружины жалобно скрипнули даже под его невеликим весом. Как тут сидели отец и брат? Наверное, неудобно, когда задница проваливается чуть ли не до самого деревянного каркаса.
– Так, да не совсем так, – уклончиво ответил он. – Но да, читать я могу. Правда, вам не понравится. Будут побочные эффекты.
– Я догадываюсь, – ядовито ответила Линда. – У нас есть другие варианты?
Андрей пожал плечами. Спецы из Camera Obscura могли залезть девчонке в мозги и вывернуть их наизнанку, оставив ее слюнявой идиоткой до конца дней. И он не мог поручиться, что эффект от его интервенции не будет ровно таким же. Плюс ее страх перед одаренными… Все боятся инферно, но тут случай особый, что-то типа ее аллергической астмы. Нечто неконтролируемое.
– Вы можете мне просто рассказать, что увидели.
Линда захлопала глазами и наконец-то ощутимо расслабилась.
– У нас есть время. Либо я очень ошибаюсь, либо патриархия хочет загнать нас двоих на Сердолик. Если так, времени более чем достаточно. Покажете потом, когда привыкнете.
– А вы уверены, что я привыкну? – слабо улыбнулась фрекен Свансен.
– Есть такая русская поговорка, – улыбнулся ей в ответ Андрей. И продолжил по-русски: – Человек – не блоха, ко всему привыкнет.
Не извлекшая никакого урока из прошлого опыта шведка – боги, что за люди, ничто их не учит, – потянулась к нему своим ридерским чутьем, чтобы понять значение фразы. Вот тут-то он в нее и вошел, успев лишь подумать, что надо было все же усадить или уложить гостью. Сейчас ведь грохнется и перебьет все стекла в любимом папином шкафу.
С неба валил серый снег. Или нет, серый, пушистый, но не снег… Пепел? Линда (Ли) повернула голову. Она по-прежнему лежала на земле и по-прежнему держала за руку Джеймса, только Джеймс был мертв или без сознания. Ли знала, что должна вскочить и попробовать реанимировать бортмеханика, но сил на то, чтобы встать или просто пошевелиться, не было. Все засыпал мягкий пепел. Даже солнце сквозь опадающие пеплом тучи казалось уже не зеленым, а практически черным. Черный круг в сером небе, чем не картина Босха «Ад», хотя нет, Ад был красочным, Ад был цветным…
Линде мучительно не хотелось смотреть, что же стало со священником. Потому что она вспомнила. Боже мой, она ведь всегда знала, просто кто-то, намного более сильный кто-то, впаял ей в мозги блок. Чтобы она нечаянно не растрезвонила местным? Наверное, да. Психик, тем более эмпат, неосознанно транслирует то, что знает и чувствует, особенно чувствует, и это могло быть предупреждением посильнее, чем мордобой, устроенный отцом Леонидом.
Если священника, входящего в состав миссии, убивали, то прорывался Дар. Инферно. Демоны, черти из ада, астральные энергии – да что угодно. Это что-то уничтожало всех разумных существ на планете. Санация. В ЦТС и в цивилизационном кодексе Земной Конфедерации это называлось санацией. Агрессивная цивилизация, недостойная жизни, и что там попутная смерть какого-то бортмеханика и какого-то лингвобиолога, малый сопутствующий ущерб…
Так, стоп. Но она-то, Линда, жива. Потому что клон? Линда попробовала шевельнуть рукой, второй, не зажатой в холодных и мертвых пальцах О’Тула. Шевельнуть получилось. Она смахнула пепел с ресниц, заморгала и сморщилась. Пепел, попавший в рот, оказался убийственно горьким, как будто то, что сгорело, перед смертью еще и пропиталось отравой.
…Потому что клон, попыталась сосредоточиться она. Нет. Неверно. Клон разумен, клон генетически ничем не отличается от оригинала, многие отправляют в миссии своих клонов. Так почему же? Для ответа на вопрос все же требовалось обернуться, взглянуть на алтарь с убитым на нем отцом Леонидом.
Она обернулась. Серый алтарный камень был покрыт черными каплями и потеками крови, словно небо и солнце Сердолика сейчас. Никакого отца Леонида на камне не было. Отец Леонид, живой, хотя и в распоротой и измаранной кровью сутане, стоял рядом с алтарем. А перед ним, через всю площадку, по тропке и вниз по склону горы (возможно, от самой деревни, подумала Линда) выстроилась очередь туземцев. Тоже вполне живых. Парами подходя к отцу Леониду, туземцы опускались на колени, и священник возлагал им руки на лбы – как левую, так и правую, словно одаряя благословением. Потом туземцы вставали, уступая место следующим в очереди. Беззвучно, молча, страшно тянулась эта людская вереница, включавшая и воинов-мужчин, и женщин, и детей, и дряхлых стариков. Потом Линда присмотрелась, и ей стало еще жутче. Под слоем серого пепла на лицах туземцах, на их шеях, плечах и руках распускались багровые бубоны язв, словно все до единого они были поражены чумой или иной смертельной заразой. Она вскинула руки к лицу, вырвав наконец-то правую из неживой хватки О’Тула. Нет, на ее руках не было никаких язв, зато на ладонях священника, как поняла она, вглядевшись, очень даже были – словно два отверстия от вбитых гвоздей.
Линда сунула пальцы в рот и до острой боли, до крови закусила костяшки, чтобы не заорать…
…и Андрея вышвырнуло на поверхность.
Его изрядно штормило, словно после одной из редких для него студенческих попоек. И что было еще более неожиданным, на полу валялась отнюдь не фрекен Свансен. На полу, видимо, соскользнув с дивана, лежал он. А фрекен Свансен склонялась над ним, и выражение лица у нее было самое свирепое.
– Я вас ненавижу, – прошипела она. – Вы мне омерзительны. Вы, вся ваша чертова церковь, весь ваш мерзкий Таможенный Союз насильников и убийц.
– Расчленителей забыли, – вяло откликнулся он.
В рот словно нассала кошачья стая, язык прилип к небу, а ведь он был в отключке наверняка не дольше пяти минут.
– И ваше чувство юмора омерзительно! – рявкнула Линда номер один неожиданно громким и повелительным голосом.
– Заткнитесь, – попросил Андрей, усаживаясь на пол рядом с диваном. – Разбудите мать, она решит, что я вас и правда насилую, а у нее и так с сердцем проблемы…
– Так вот какого о вас мнения родная мать? – торжествующе продолжала шведка.
Она все так же нависала над ним, уперев руки в бока и сочась негодованием.
– Наверное, небеспочвенно…
– Заткнитесь, – повторил Варгас. – Сами-то не изображайте белокрылую ангелицу. Загнали своего клона подыхать во внешнем космосе, так еще и позволили подтереть ей память…
Глаза Линды номер один опасно сузились, еще секунда – и лицо ему когтями расцарапает.
