Приподнимаю верх толстовки к своему носу и вдыхаю запах… И, вероятно, я при падении ударилась головой, потому что отчетливо улавливаю на себе парфюм Тео. Тот самый. Его.
Что за шутки? Он впитался в мою одежду, пока находился на дистанции?
Мне точно нужно в душ. Иначе я задохнусь.
Когда Айзек уходит, я отправляюсь на кухню, чтобы выпить лекарства, и, застываю напротив стола, на которым стоит аптечный пакет. Открываю его и, увидев сверху записку, беру ее в руки и читаю: «Можешь хоть всего меня утопить в медовом сиропе. Это не благотворительность, Скай, а дружеский жест. Если не будешь их пить, я привезу тебе домой бездомных кошек, и ты ничего не сможешь мне сделать. Твой ужасный друг Айзек».
Дочитав до конца, внутри появляется какое-то странное тепло… Тепло от осознания, что в моей жизни все-таки остались люди, которым на меня не плевать.
Как мы стали ужасными друзьями?
*семь лет назад*
Палата.
– И как я должна впихнуть в себя это? – монотонно спрашиваю сама у себя, тыча ложкой в порцию пресной овсяной каши.
Поднимаю ложку ко рту, собираясь заставить себя осилить эту неперевариваемую пищу, и как только каша касается моего языка, дверь палаты распахивается и внутрь входит какой-то темноволосый парень в белом халате, который тут же захлопывает ее за своей спиной и направляется ко мне. Точнее не ко мне.
Он опускается на колени перед моей кроватью, заглядывает под нее, а потом слишком быстро скрывается под ней, отдергивая простынь до самого пола.
Я устремляю взгляд в одну точку перед собой, не обращая внимания на странного парня под моей кроватью, где стоит пустая утка.
– Где этот мудак? – громкий голос взрывает стены палаты. Равнодушно смотрю на человека, который выглядит так, словно в него вселились сразу несколько демонов. – Я спросил: где этот мудак?!
– Я его почти доела, – отвечаю беспристрастным тоном, сглатывая небольшую порцию каши. – Хотите попробовать? – предлагаю я, протягивая ему тарелку.
– Что? Ты невменяемая? – возмущается он.
– Да, дисфункциональна на все тело. Не видно разве? – интересуюсь я, указывая пальцем на свои перебинтованные ноги. – Если вы дадите больше подробностей, я отвечу на ваш вопрос. Если нет, мне придется съесть и вас.
Он хмуро смотрит на меня, как будто видит перед собой психически неуравновешенную дуру, а потом окидывает взглядом палату, прежде чем молча покинуть ее и громко хлопнуть дверью.
– Жаль, – вздыхаю я, снова стуча ложкой по тарелке. – А так хотелось разнообразия…
Парень хватается двумя руками за край кровати, частично выползая из-под нее. Я перевожу на него взгляд, обращая внимания на его внешность: черные волосы, ниспадающие на лоб, тонкие губы изгибаются в улыбке, карие глаза смотрят на меня с теплотой и интересом.
– Мы с тобой не знакомы, но я хочу с тобой дружить.
– Если ты принесешь сюда нормальную еду, я подумаю над твоим предложением.
– Бургер? – интересуется он, изогнув бровь.
– Что-то без мяса, но очень вкусное. Если вкусного не найдется, то просто что-то соленое.
Он полностью выбирается из укрытия, после чего подходит к окну, открывает его и, обернувшись ко мне, говорит:
– Не закрывай, я сейчас вернусь.
Ну, как бы, «я» и «встать» все еще не сильно совместимы…
Он вылезает в окно, оставляя меня наедине, и я снова возвращаюсь к самому интересному занятию – смотрю в стену и лениво ковыряю ложкой слизкую кашу.
Спустя двадцать минут слышу шум и поворачиваюсь в сторону, видя то, что этот парень сдержал свое слово – вернулся с пакетом, вероятно, еды.
– Все, что было из соленого в ближайшем маркете, – говорит он, выставляя передо мной запечатанные контейнеры с едой. – Меня зовут Айзек, – протягивает мне руку, на которую я долго смотрю, а потом поднимаю взгляд к его лицу и произношу:
– Если ты врач, то я не помню своего имени.
– А если крестный сын врача? – интересуется он, продолжая держать руку передо мной. – Эйс Ригерт – мой крестный отец.
– Тогда тем более не помню.
– Перестань, ты спасла меня от смерти, я обязан знать имя своей спасительницы.
– Не сработает, – говорю я, открывая контейнер и нападая на рис с овощами, как будто впервые в жизни вижу его.
Стук в дверь заставляет меня напрячься, ведь по наставлению крестного отца этого парня мне нельзя есть ничего вкусного и соленого по какой-то причине. И в этот момент Айзек выхватывает из моих рук рис, усаживается на край тумбочки и приступает к поеданию моей еды:
– …представляешь, и в тот день я впервые узнал, что такое испанский стыд.
– Айзек, что ты тут делаешь? – спрашивает Эйс, бросая озадаченный взгляд на этого странного парня.
– Поднимаю настроение своей подруге, – невозмутимо отвечает он, – и ем.
– Можно тебя на минуту? – просит его, и тот, подмигнув мне, уходит с ним.
– Вот ты и поела, Скай… – падаю на кровать, разочаровываясь в очередном пустом дне.
Уже больше шести месяцев я лежу в этих стенах, где мне никто не может нормально объяснить, что со мной не так. Возможно, им до сих пор важно найти кого-то из моих ближайших родственников, чтобы как-то определить мою дальнейшую судьбу, но, увы, у меня никого нет… Больше никого нет.
После того раза, когда я попросила у доктора Ригерта телефон, я делала это еще несколько раз… В один из таких дней я нарыла информацию о смерти моей тети. И это была одна из самых топовых новостей в поиске по моему запросу…
Жасмин… Благородная семья Болдуин устроила торжественные и роскошные проводы неизвестной женщины, обеспечив ее захоронение со всеми почестями на мемориальном кладбище Пирс Брос Мемориал Парк.
Моя истерика в тот момент достигла пика. Я вновь возненавидела себя за свой выбор. Возненавидела себя за то, что я такая идиотка. Возненавидела за то, что не дала ей шанс на спасение, угробив и ее, и себя, и деньги, которые могли бы ей помочь.
Я лежала в палате и просто плакала в подушку, ощущая внутри себя только боль в совершенно разных объемах, которые поочередно вскакивали до предела и понижались до пустоты, а потом по новой.
В тот раз я узнала еще кое-что интересное…
Меня никто не искал, не ищет и не будет искать. Никто не афишировал мою смерть, которую так правдоподобно представила Карлотта Болдуин своей матери в день моей… смерти.
Все, что стало известно мне из новостей, найденных в интернете: «Приемная дочь семьи Болдуин по достижению совершеннолетия приняла решение покинуть семью и отправиться в путешествие по миру. И семья Болдуин не стала ей препятствовать, дав полную свободу выбора».
Как забавно…
Карлотта говорила мне об этом тогда. Сказала, что сделает все так, что обо мне даже никто и не вспомнит. И она, черт возьми, не солгала. Меня не вспомнили, не вспоминали и, видимо, никогда не вспомнят.
Наверное, это к лучшему…
– Ты собралась спать? – внезапно спрашивает парень, нависая над моим лицом. – А как же знакомство и еда?
Перевожу взгляд с его глаз на руки, замечаю еду и снова сажусь. Выхватываю из его рук контейнер и ем. Ем, пока никто не отобрал у меня эту вкуснятину.
– Эйс убьет тебя, если узнает, что ты принес мне еду, которую мне нельзя есть.
– Это стоит того, чтобы ты была довольной и сытой, – отвечает он, улыбаясь. – Вспомнила, как тебя зовут?
– Нет, – отрицательно качаю головой, пряча за жеванием намек на проявление эмоции, которую я думала, что больше никогда не испытаю. – После второй порции напрягу свой мозг и, может быть, что-то удастся вспомнить.
С тех пор Айзек был тем, кто нарушал правила в отношении всех, но не нарушал выстроенную между нами границу, где есть только дружба. Да, я была бы полной идиоткой, если бы утверждала, что его взгляды не заставляли меня иногда задумываться о чем-то большем. Но я четко донесла, что мне это не нужно.
После того опыта, когда я жестко облажалась, я не настроена на то, чтобы еще хоть раз вляпываться в дерьмо, связанное со словами «чувства», «любовь» и «отношения» к кому-то другому, кроме себя.
Но с появлением Тео, о котором он, конечно, ничего не знал, потому что я предпочла оставить это и всю свою жизнь до аварии в секрете, все начало идти по одному месту.
Сначала Айзек говорит, что есть один мужчина, который хочет предложить мне высокооплачиваемую работу и готов подстроиться под мой график, а потом приглашает его в зал, в который хожу я. Подозрительно? С моей паранойей – да! Еще как подозрительно.
Я поворачиваюсь к зеркалу и стягиваю с себя толстовку. Снимаю повязку с плеча и вижу свою руку, исколотую до страшных синяков. Провожу по бугорку пальцами и вздрагиваю, почувствовав легкое подрагивание в этой области.
Снимаю лосины и, оставшись в одном белье, смотрю на свое отражение… Вижу Скарлетт Скай – точнее, тот ее кусочек, который никто не увидит. Эта Скай-Франкенштейн будет до конца своей жизни прятаться за закрытой одеждой и скрывать от чужих глаз то, что кроме жалости не вызывает ничего.
На губах появляется смирительная улыбка, а в голову влетает напоминание о том, почему я должна держаться до самого конца.
Я справлюсь. Я прорвусь. Не из такого дерьмового положения я выбиралась. И из этого как-нибудь вынырну.
Глава 5
ТЕОДОР КАТТАНЕО
Чувствую, что мое веселье будет приносить мне уйму удовольствия…
…или стресса и нестабильности.
*два часа назад*
И что это за херня только что произошла? Какое мне, черт возьми, дело до того, что этот перекачанный стероидами человек трогал ее? Правильно – никакого.
Кто ее только не трогал…
Но тогда какого хрена я чувствовал что-то странное внутри, когда он так тесно прижимался к ней? Это неуместно. Не в случае, когда я горю желанием поиграть, насладиться вдоволь ее эмоциями и в процессе моего веселья кормить ее наивкуснейшей порцией приятных воспоминаний.
Почему я пришел сюда сегодня? Случайность?
Нет. Ни о какой случайности в отношении Скарлетт Скай не может быть и речи. Это план. Простой план снова вывести ее из себя своим присутствием, своим внешним видом, своими речевыми талантами. Она не должна расслабляться и думать, что у нее есть возможность отдохнуть от меня.
Но в итоге все пошло совсем не так, как я себе представлял. Все потому, что содержимое моего черепа начинает выдавать какие?то нестабильные сбои, стоит мне остаться с ней наедине.
А когда что-то идет не по плану – нужно просто немного сместить траекторию и нанести удар с противоположной стороны, там, где противник не будет ожидать.
Поэтому сейчас я планирую устроить крышесносную поездку по городу, заставив Скай сидеть позади меня и наслаждаться «бессмысленным увлечением, которое ей больше не интересно», как она сказала ранее.
Выйдя из спорткомплеска, я направляюсь к своему мотоциклу и усаживаюсь на сиденье, выжидая появления Скарлетт, чтобы эффектно подкатить к ней колеса.
Спустя около десяти минут Скай выходит, и сквозь мутное стекло визора я вижу, как Айзек следует за ней, а затем, как запасной план с измененной траекторией отправляется в неизвестность.
Скарлетт падает.
Знаю, что я сексуален на байке, но в обморок падать не обязательно.
Я даже позволяю себе ухмыльнуться, но что-то странно-человеческое внутри меня просыпается, и я слезаю с байка. Стаскиваю шлем и направляюсь к ним, не упуская из внимания то, как Айзек прикасается к ее телу, пытаясь поднять ее.
Нормально ли то, что меня это раздражает?
– Что случилось? – лениво спрашиваю я, стараясь не коситься на его руки, которыми он удерживает ее за талию: – Что с ней?
Взгляд Айзека тупеет, он будто в моменте потерял способность озвучивать свои мысли или разучился говорить, но спустя полминуты все-таки произносит:
– Не знаю. Для меня это такая же неожиданность. – Он прижимает ее к себе, и, странно, но меня снова накрывает это удивительное чувство, которое я испытал, когда ее трогал тренер.
Это ведь ненормально. Она – никто. Ничего не значащая особа, с которой мне не придется делить ни кровать, ни будущее.
