Я сегодня в ночную смену работал, мне пятнадцать. Еще три года до выбора пары и размножения, а потом год счастья, и все… Моей малышке, которую я с рождения знаю, шесть лет сейчас. В девять она начнет учиться заботиться о брате или сестре, а потом… Понятно, что потом будет, вариантов у нас немного. Будущего у нас нет, несмотря на то, что живем. Жить просто надо. Жить, учиться, ведь нужно работать в теплице, а еще быть учителем, врачом, и трупником тоже кто-то должен быть. В смысле, трупы убирать, чтобы в уничтожитель свезти, где они послужат топливом реактору, дающему тепло и свет теплице.
Треть Илаиного бруска я завариваю горячей водой, добавив еще четверть своего, пока она не видит. В результате получается густая теплая масса, чем-то на суп похожая. Вкус у нее, конечно, так себе, но он уже всем привычен. Может ли вкус быть иным, мне неведомо, но иногда во снах приходит нечто совершенно другое. Кажется, кусочек не серого, а зеленого неба, что-то сладкое на губах, объятия теплой воды… Но этого, конечно же, быть не может… Перемешав массу, ставлю миску перед девочкой, уже закутавшейся в чехол. Холодно у нас очень. Летом-то потеплее чуть-чуть, снег даже становится ноздреватым, а сейчас зима и холода такие, что на ходу замерзнуть можно. Именно поэтому поодиночке ходить нельзя – присядешь так где-нибудь и больше не встанешь.
Два поколения назад завелась банда Саахуа – он из химан был. Они нападали на одиночек, утаскивали к себе в берлогу и ели их. Но все иллиане и химане собрались вместе и убили бандита. Разве что есть не стали, хотя кто-то и предлагал. Нам об этом случае в школе рассказывали. На самом деле, не один это был случай, но теперь-то в каждом из нас есть почти что нечего, разве что в малышах. Но за малышей мы мстим моментально и очень больно, не каждый решится вред нанести.
– Может, и ты поешь? – тихо спрашивает меня Илая, дрожащей рукой зачерпывая варево. Маленькая моя…
– Я поел уже, ешь, моя хорошая, – глажу ее ласково, стараясь не смотреть в миску.
Хорошо я ее воспитал, да и душа у моей маленькой чистая. От голода дрожит вся, а поделиться пытается. Холодно ей со сна еще, ну да я обниму… Согреть бы мою малышку, накормить… Но нет у нас такой возможности. Только надежда на очень старую сказку о том, что однажды придут существа, похожие и непохожие на нас, откуда-то из глубин пространства и спасут. Будет много солнца, всегда тепло, и никогда больше не будет голода. Хорошая сказка, нам ее родители рассказывали, а я Илае. И не раз еще расскажу, когда моему ангелочку поплакать захочется. Можно сказать, мы и живем все только потому, что есть эта сказка.
– Я все, – грустно сообщает мне Илая, дочиста вылизав миску. – Готова, – констатирует она.
– Тогда пошли, – старательно улыбаюсь я, хотя сил нет совсем. – Я тебе кусочек с собой положил, лучше пососи его, – привычно советую я.
– Спасибо… – шепчет малышка, готовясь выходить в стужу.
На улице сегодня особенно холодно, поэтому я провожу Илаю до школы, а оттуда вернусь обратно с кем-нибудь из опекунов. Нельзя у нас поодиночке ходить, плохо это заканчивается. До школы тут недалеко, но это «недалеко» надо пройти. Я проверяю, как укуталась моя маленькая, переукутываю, конечно, а затем мы выходим на мороз. Все открытые части тела мгновенно покрываются инеем, холод сначала обжигает конечности, но Илае очень надо в школу, и мы бредем, стараясь не поскользнуться и не упасть. Не факт, что получится после этого подняться.
На улице темно еще, рассвет лишь полощется, призрачным голубым светом заливая все вокруг. Слева и справа видны фигуры таких же, как я, ежедневно провожающих своих братьев и сестер в школу. Это хорошо, значит, пойду обратно в компании, держась за других.
Вот и здание школы. Илая прижимается ко мне на мгновение и пропадает в дверях, за ней еще и еще дети, а я чувствую просто неодолимое желание присесть. Устал очень на работе, да и до просыпания малышки не отдохнул, вот и накрывает меня. Но садиться нельзя, совсем нельзя. Сейчас зачерпну синего снега, протру лицо, и станет легче. Сейчас… Сейчас…
Илая
Просыпаться очень не хочется, но надо, как и каждое утро. Фаин, которого я про себя папой зову, уже пришел с работы – серый весь от усталости. Мы все про себя своих близких мамами и папами зовем, но не вслух, потому что формально они братья и сестры, но про себя же можно? Надо вставать.
В комнате нашей очень холодно, хоть и теплее, чем на улице, – это потому что папа кипяток сделал. Сейчас будет каша! От этой мысли я просто вылетаю из кровати, дрожащими конечностями натягиваю на себя вторую и третью рубашку, а потом чехол, без которого на улицу – верная смерть. Умереть, правда, можно от чего угодно: простудиться, переутомиться, а еще бандиты бывают, нас ими в школе пугают.
– Фаин, я проснулась, – сообщаю я ему.
– Доброе утро, радость, – сразу же показывает он улыбку. Он очень уставший, но у папы всегда есть силы обнять, улыбнуться, похвалить. Откуда он их берет? – Сейчас поедим.
– Ура! – реагирую я сразу же, а все тело просто трясется уже: о еде заговорили.
Все мысли исчезают, остается только одна – кусочек брикета заваренный. Я хочу поделиться с папой, но он все понимает, обнимая меня так ласково, что плакать хочется. Вот только нет у меня слез, да и с эмоциями все не очень просто, отчего кажется, что их нет, хотя это, конечно, не так. Есть они, просто угасшие, потому что основные эмоции у нас голод и усталость.
Конечностью с зажатым в ней прибором я прикасаюсь к каше, чтобы смолотить ее во мгновение ока. От теплого ощущения внутри глаза закрываются, но спать нельзя. Мне в школу пора, поэтому я вылизываю миску и уже готова. Говорят, когда-то давно, были и задания на дом, но это, по-моему, байка. Дома морозно – не согреешься, а школа совсем рядом с теплицей, и немного тепла к нам в класс попадает. Как раз достаточно, чтобы стило не дрожало.
Мы выходим на сумрачную улицу, едва освещенную рассветом очередного дня, снег похрустывает под сапогами. Вокруг много взрослых и детей, хотя взрослые от нас отличаются несильно, но не перепутаешь. Однажды придет моя очередь становиться взрослой, а Фаин уйдет туда, где всегда тепло и совсем не хочется есть. А потом пройдет много-много времени, и со мной то же произойдет… Не буду пока об этом думать. Вот уже и школа. Вся школа – два класса, для малышей и для тех, кто постарше. Я забегаю во второй, сразу же увидев подругу.
– Ефия! Ефия! – радуюсь я ей, тепло обнимая ее. – Как хорошо, что ты жива!
– Хорошо, что ты жива! – здоровается она в ответ.
У нас так принято здороваться, потому что можно замерзнуть каждый день, и утром, и вечером, хотя наши мамы и папы делают все, чтобы этого не случилось, но… А еще бывает, черный корабль приходит, и тогда поди знай – замерзли или же забрали на опыты неведомые силы. О черном корабле странные легенды ходят, но его совершенно точно видели, поэтому я и знаю, что он есть. Впрочем, даже если убивают, нет в этом ничего плохого, ведь там, за гранью смерти нет голода и всегда тепло.
– Здравствуйте, дети, – наша учительница, чье имя я забыла, тяжело сгорбившись, входит в класс.
Она уже очень старая. Идет ее последний год, и вместо того, чтобы сидеть с близкими, она учит нас. Наверное, она герой, хотя я бы предпочла с близкими посидеть, конечно. Но я просто такое существо, мне бы Фаина обнять и чтобы ничего больше не было, я даже ему свой брикет отдала бы, но он не возьмет просто. Потому что он папа, настоящий!
– Давайте повторим последовательность действий при включении отопителя теплицы, – произносит учительница.
Смешная она, кто же выключит отопитель-то? Это смерть для всех. Медленная смерть от голода. Но мы послушно повторяем, какие рычажки как именно нужно повернуть, чтобы отопитель включился. Затем у нас короткий перерыв, а за ним вычисления, потому что они понадобятся, строение тела иллианина, ну и другие предметы. Кто-то из нас станет врачом, а кто-то будет теплицу обслуживать. Поэтому нас и учат всему сразу, ведь не скажешь же сейчас, кто кем станет?
Специальности у нас только в последний школьный год. Серьезный прибор определяет, кто кем станет, личные желания ни на что не влияют. Поэтому сейчас нужно учиться… После очередного урока можно сунуть в рот кусочек брикета. Фиан разломил его на много маленьких кусочков, которые нужно именно сосать, чтобы казалось, что кушаешь. Тогда есть меньше хочется, проверено поколениями!
Школа сегодня почти до вечера, а потом за мной придет самый родной на свете папа, чтобы увести домой. Будет еще одна еда – «ужин», а потом спать до следующего утра. И так день за днем, без выходных и без изменений. Вот что странно: мне кажется, что дома у меня еды больше, чем с собой, а как папа делит, я видела. Неужели он от себя отрывает? Но ведь ему тоже очень нужно! Если он не сможет работать, то и не выживет, а как же я без него?
Ефия обнимает меня, отчего слезы, собравшиеся пролиться, исчезают. Она очень хорошая подруга, просто лучшая! Добрее нее я и не знаю никого, поэтому обнимаю ее в ответ и замираю, посасывая брикет.
– Слышала, говорят, трое младших пропали из двух семей? – делится со мной новостями Ефия. – Ваал из нашего класса и две мелкие совсем.
– Думаешь, черный корабль? – интересуюсь я в ответ.
– А больше вариантов нет, – вздыхает моя подруга. – Если бы замерзли, то в сводке так бы и было, а тут «исчезли».
– Пусть им будет тепло и сытно, – шепчу я ставшую уже традиционной поминальную фразу.
– Пусть будет, – соглашается со мной Ефия. – Однажды мы с ними там встретимся.
– Обязательно! – твердо произношу я, но тут звенит звонок, и нам пора возвращаться на урок.
Сейчас у нас правила транспортировки трупов будут. Тут очень важно установить, чей это труп, и, если есть родственники, вызвать их, чтобы раздели. Ну а если нет, то самим надо раздевать, ведь одежда, личные вещи, даже кусочек брикета – все понадобится. Тут важно не взять себе, даже если очень хочется, потому что так нечестно делать. А поступать надо всегда по совести, иначе все развалится и самоуничтожится. И будем мы умирать каждый в своей норке, никому не нужные и не важные… А так совсем неправильно, ведь для чего-то же мы живем? Так что мы должны жить дальше!
Вот и уроки позади, и я, уже закутанная, высматриваю своего папу. А Ефия – маму. Вот бы наши мама и папа подружились! Мы бы тогда стали сестренками… Эх, мечты, мечты… Но хочется же… И спать вдвоем намного теплее…
К Форпосту
Фанг
Следователи всегда работают в паре, так заведено Синицыными, а они в «Щите» имеют непререкаемый авторитет. Из пар создаются группы, когда это необходимо. Ну и для следователей в паре необходимо взаимопонимание, поэтому в дело могут и гормоны вступить, которых у меня нет. Пара живой-квазиживой, по-моему, вообще эксперимент, но я возражений не имею. Ира – совсем котенок, хотя, конечно, очень взрослая девочка. При этом желание заботиться вызывает, конечно, что, по-моему, совершенно естественно. Она в выпуске живых одна из лучших, что говорит о ней многое.
Сейчас мы сидим за большим круглым столом, рядом со второй парой – суровым Валерой и слегка насмешливой Златой. Как у них все сложится, предсказать невозможно, ну да увидим. Вместо шести разумных в группе у нас четверо основного состава и двое квазиживых экспертов. Это очень правильно – требования к экспертам высоки, а вот творчества и всего того, что есть у следователей, в их специальности нет, поэтому она лучше всего квазиживым и подходит.
– Итак, товарищи, – Линь Петрович, наш куратор, разворачивает карту звездных систем, – у нас с вами, считайте, первое дело. Кхрааги, оказавшиеся квазиживыми, можно сказать, сами запросили группу расследования. Что нам о них известно? Фанг?
– Квазиживая раса, предположительно эволюционировавшая из слуг цивилизации Лин, – докладываю я общеизвестные вещи. – При этом имеются некоторые неувязки: сохраненная привязка к «хозяевам», которая должна была быть заархивирована просто по времени, история аилин Марии, ну и странное поведение контактного лица, отмеченное группой товарища Винокуровой.
– Все так, – товарищ Самоцветов кивком благодарит меня, возвращаясь к карте. – Здесь, на Форпосте, у нас точка встречи. Материнская планета находится ближе к Бете Волопаса, вот она.
– Тогда точка первой встречи нелогична, – товарищ Топоров сразу же отмечает странность пересечения маршрутов. – Куда же они летели изначально с ребенком на борту?
– Это нам тоже предстоит выяснить, – вздыхает наш координатор. – Через час мы будем в точке встречи. Хэн перейдет к кхраагам, морфировав под аилин. Оценит реакцию и возможности снятия программы подчинения, остальные ждут до прибытия. Вопросы?
– Нет вопросов, – Валерий кивает, складывая наладонник, – работаем.
Это он прав – вопросов у нас пока никаких быть не может. О расе кхраагов известно многое, но вот о конкретных – почти что ничего. На первый взгляд сходство только внешнее, ибо нет ни воинственности расы, откуда Д’Бол, который сейчас уже Саша, происходит, нет жестокости части самок, при этом внешне просто не отличить, а так не бывает. Или бывает?
Будь они самовозникшими, а не развившимися, тогда, в принципе, объяснялся бы их внешний вид. Но вот конкретные кхрааги – их именно такими создали, такой внешний вид запрограммировали. Я помечаю себе: необходимо выяснить вопросы воспроизводства. Почему они при возможности настройки любого канонического облика все-таки остаются в форме кхраага? Это очень важно. Ну и самый главный мой вопрос: зачем им следователи? Насколько я понимаю, кхрааги сами попросили группу для какой-то помощи, но для какой? На этот вопрос тоже нужно найти ответ, а до тех пор покормить напарницу.
– Пойдем в столовую? – предлагаю я ей, хотя квазиживым питание не настолько обязательно.
– Пойдем, – смешно дернув ухом с кисточкой наверху, отвечает мне Ира.
Соглашается она сразу, вполне доверяя моему мнению. Но тут еще и генетическая особенность котят – у них был в истории голод, по какой-то прихоти генетики оставшийся в памяти, поэтому от еды они никогда не отказываются. В детстве, говорят, котят приходится ограничивать, чтобы не переедали, а стоит им повзрослеть, и инстинкты оказываются под контролем.
Несмотря на то, что для Ирины наше назначение было сюрпризом, как и для Валеры, квазиживых уведомили заранее. Именно из-за наших отличий мы должны уметь оказать помощь напарнику в случае оторванности от медицины, потому что во время расследования много чего может быть. Именно поэтому о ка-энин я знаю довольно много. Сейчас не успевшую нормально позавтракать напарницу покормим чем-нибудь очень вкусным, и я тоже поем, что хорошо для преобразователя энергии, а потом подумаем. Хотя, скорее всего, нас там уже ждут.
– Тебе мяса с овощами? – ради порядка спрашиваю я, хотя уже более-менее в курсе вкусов напарницы.
– Спасибо, – кивает она, посмотрев в мою сторону с неидентифицированным выражением. Сложно интерпретировать это выражение, но я пока и не буду.
Беру у синтезатора две порции обеда для котят, ибо мне-то все равно, а Ире приятно будет. Вот она по запаху узнает и сразу же начинает улыбаться. Ушки торчком, в руке уже ложка, ну и я ее ждать заставлять не буду. Тарелка перед ней, тарелка передо мной, и мы погружаемся в процесс питания. Действительно, угадал я с тем, что ей сейчас хочется, это хорошо.
За последнее время очень много неясностей и неприятностей обнаружилось. Это и дети разных рас, разбавленные куклами в Пространстве, и явившиеся из совсем другой вселенной, и даже странное воздействие новых двигателей, повторить которое в лабораторных условиях не смогли. Не было такого отката на полигоне, не было и в исследовательском звездолете, полностью повторившем все условия, а значит, дело не в двигателях, а в каком-то неизвестном факторе. К этому же выводу пришли, насколько я знаю, ученые – и наши, и наших друзей.
Ира еще наслаждается обедом, а я доедаю свою порцию и достаю наладонник, чтобы проверить одну мысль. Отмечаю на нем все точки странностей и в результате получаю то, о чем думал – довольно четко определившуюся сферу аномалий. То есть мы имеем некую зону, в которой могут происходить невероятные события. Система кхраагов туда входит, а наши обычные маршруты – нет. И означает это следующее…
– Что разглядываешь? – интересуется напарница, увидев, на чем я сосредоточен.
– А вот смотри, – поворачиваю к ней наладонник. – У нас получаются все аномалии в этой зоне. А это может быть искусственным событием, понимаешь?
– Да, о таком никто не думал, – кивает она, буквально всасывая остатки еды, чтобы повернуться и более внимательно вглядеться в сферу изменений.
Правы мы или нет, но нужно извещать куратора, а через него товарища Феоктистова с тем, чтобы район был полностью запрещен к навигации, а флотские патрули принялись отлавливать всех тех, кто там окажется.
Ирина Мясникова
Заботливый у меня напарник, да и думать умеет хорошо. Пока я едой наслаждаюсь, он находит закономерность, причем такую, что тут нужно извещать руководство «Щита». Мы еще в субпространстве, но координатора известить очень даже можно. И даже нужно, чем мы сейчас и займемся. По правилам, доклад должен быть от группы, то есть от нас обоих, но при этом я отдаю лидерство напарнику, наслаждаясь просто тающим на языке обедом.
– Доложи, пожалуйста, – прошу я его, с сожалением откладывая столовый прибор, на ложку очень похожий, но выглядящий немного иначе.
Эти ложки, вилки, ножи сделали Старшие Братья, когда увидели, что обычными есть ка-энин неудобно. Они именно такие – заботливые, добрые, и очень хорошие. Меня воспитали в уважении к людям, да и к жизни вообще, поэтому для меня подобное норма.
Фанг кивает, быстро отстукивая сообщение, а я задумываюсь: множество разных событий внутри сравнительно небольшой сферы. Она-то, может, и не сфера, но нам просто так очерчивать удобнее – правильная форма всегда проще описывается. И на карте ее проще расположить, и автоматике задачу поставить… Но что было самым первым? Какое событие?
– Фанг, посмотри по истории, пожалуйста, какое событие было самым первым в этом радиусе, – прошу я напарника, пытаясь осознать ускользающую мысль.
– Сейчас посмотрим, – кивает он, активно работая с наладонником.
А я думаю о Саше, который был Д’Болом. Если я правильно помню, он вышел у Форпоста, а вот девочки уже могли и здесь. Но что-то мне помнится в отношении именно этой области, а что – не могу сообразить. Будто стена какая не дает даже подумать о прошлом. А вдруг это «ступор»? Товарищ Синицына как-то описывала такое состояние, объясняя, что при этом делать не надо. Например, паниковать.
– «Планета трех ульев», – сообщает мне Фанг наконец. – Она находится в радиусе, совсем с краешку, но там. Еще раньше – исчезновение «Макаренко» во Вторую эпоху. До сих пор неизвестно, что их понесло в эту степь, но последний сеанс связи был где-то тут, – показывает мне пальцем на самый центр изучаемой области.
«Макаренко» – это далекое прошлое, как и «Бурденко». Второй был большим госпиталем, на котором во время Исхода оказались неизлечимо на тот момент больные люди. Именно поэтому есть мнение, что командир корабля пошел на преступление, прекратив их мучения, например, уронив звездолет на звезду. А вот «Макаренко» – совсем другой случай. Там находились осиротевшие дети с девиантным поведением. И хотя сейчас подобное представить очень сложно, почти невозможно, но история врать не будет. Значит, можно сказать, звездолет исчез прямо посреди пустого пространства. Правда, учитывая «планету трех ульев», можно сказать, что детей в пищу употребили тем или иным способом.
– А непосредственно перед основными событиями? – интересуюсь я. – Кхрааги и временная аномалия, так?
– Да, – кивает он. – И выход к нам Хстуры, которая Вера.
– Но все равно дело касается Синицыных, – в задумчивости произношу я, понимая, что сейчас скажу. – Первые из разумных неэнергетической формы с Единением.
– Считаешь, именно это и послужило спусковым крючком? – становится очень серьезным мой напарник. – Но тогда…
– Группам расследования прибыть в комнату совещаний, – прерывает его трансляция, что означает – мы прибыли или прибываем, так что работа начинается.
Я рывком поднимаюсь из-за стола и вместе с напарником делаю шаг на выход. Нам сейчас на командный уровень надо, можно по лестнице – они есть, можно в подъемник. Фанг направляется к последнему, не оставляя мне выбора. Ну, понять его можно – после лестницы в бодром темпе я вряд ли хорошо соображать некоторое время буду, так что правильно все.
Вот сам факт того, что Единение наших наставников могло послужить спусковым крючком для всех событий или… Или первым симптомом. Но тогда это означает, что фокус испытаний Человечества сместился с Винокуровых на Синицыных. Вопрос только – почему? Думаю, рано или поздно мы найдем ответ и на этот вопрос, а сейчас подъемник раскрывает пленку защитного поля, выпуская нас в темно-зеленый коридор командного уровня.
Идя рядом с Фангом, только и успеваю бросить взгляд в боковой экран из развешанных вдоль стены. Судя по отображающейся там информации, нам еще минут десять до выхода, так что собирают нас заранее. Это и хорошо, и не очень, но начальству виднее, поэтому я поворачиваю, чтобы оказаться внутри главного зала совещаний. Обычная большая каюта, украшенная круглым столом. Это обязательный атрибут всех подобных кают – именно такой стол, он показывает, что здесь не приказы отдают, а решение ищут, общаясь на равных.
– Ага, – негромко произносит Линь Петрович, наш координатор. – В первую очередь благодарю пару Ирины и Фанга, на время работы вам присваивается единичка.
Это награда – нас ведущей группой назвали. Интересно, а за что? Наверное, за то, что обнаружил мой напарник. Это очень ценно для меня – такое наименование. Но и коллеги ничуть не сердятся, вон Валера по-доброму мне улыбается, значит, все в порядке. Очень не хочу огорчать ни друзей, ни коллег, и они это, кажется, понимают.
– Сейчас мы выйдем в пространство Форпоста, – говорит нам товарищ Самоцветов. – Первая группа перейдет на звездолет кхраагов по нашей договоренности и сразу же начнет работу.
– И Хэн? – интересуется Фанг, повернувшись к квазиживому с эмблемами экспертно-технической службы.
– Да, – кивает куратор. – Будьте очень внимательны и осторожны, – серьезно произносит он. – Все может быть совсем не таким, каким кажется.
– Это логично, – соглашаюсь я, в задумчивости обращаясь ко внутренней мне, но дар молчит.
Я творец, как и все ка-энин, но дар у меня слабенький, знать о себе почти не дающий, поэтому никто не возражал против того, что я в академию «Щита» пошла, а не закончила обязательное обучение в «творцах». Так Академия Творения неофициально зовется, и все, имеющие дар, должны в ней отучиться, чтобы случайно ничего в мире не сломать.
На самом деле, совсем немного времени прошло от момента, когда появились первые творцы у людей, до нынешнего, когда все рождающиеся дети – одаренные, но Человечество приспособилось, поэтому всем комфортно и совсем не страшно. Но вот я особенный случай, мой дар раскрываться почему-то не захотел. Он есть, но и как будто нет. По этому поводу я в детстве даже плакала… Мамочка, правда, объяснила, что плакать не надо, потому что она меня любит. И папочка тоже, а дар… Ну и что, жили же без него?
Рука в руке
