Две работы, три. Попытки сделать бизнес.
Все с треском проваливалось.
Оставались лишь: “Карточка есть? У нас акция! Не хотите ли товар по акции?”.
Поэтому когда я вдруг случайно попала в этот мир, я была поражена. Роскошь, красивый муж, редкий дар, куча денег – что еще нужно для счастья?
Я даже представить себе не могла.
Теперь я рыдала в подушку, чувствуя, как последний кусочек моей прежней жизни растворяется в солёных слезах. Я была разбита. Пуста. Готова исчезнуть.
И тогда я почувствовала… взгляд.
Глава 12
Не физический. А тот, что пробирает до костей. Тот, что заставляет сердце замереть.
Я медленно, сквозь слёзы, подняла заплаканные глаза.
И замерла.
Посреди комнаты, в лунном свете, падавшем из окна, стояла девочка лет шести.
Она была одета в белое платьице, похожее на пижаму. Волосы, светлые, как лунный свет, рассыпались по плечам. На лице – не было страха. Не было печали. Было… спокойное, почти мудрое любопытство.
Это была она.
Эмма.
Девочка с портрета над камином. Девочка с фиалковыми глазами, как у её отца. Девочка, чья кукла покоилась на коленях у лорда Эштона.
Лунный свет обволакивал ее, а я видела сквозь нее очертания предметов.
Я не испугалась. Не вскрикнула. Мой ужасный голос и так был сломан – что мне бояться?
Я просто смотрела на неё. Сквозь слёзы. Сквозь боль. Сквозь отчаяние.
Она смотрела на меня.
И в её глазах, в этих фиалковых безднах, я не увидела осуждения. Не увидела жалости.
Я увидела… понимание.
– Скажи моему папе, что я люблю его, – послышался голос. – Чтобы он так не плакал… Пожалуйста…
Слова повисли в воздухе, тяжёлые и хрупкие одновременно. Я почувствовала, как в горле снова встал ком – на этот раз не от боли, а от чего-то другого. От жалости. От боли за этого чужого, сломленного человека, который сидит в детской комнате и гладит куклу.
– Я… – попыталась я ответить, но из горла вырвался только хриплый, ужасный звук, похожий на скрип старой телеги. – Я не могу… говорить… нормально…
Эмма наклонила голову, как маленькая сова. Она не испугалась моего голоса. Она просто… приняла его.
– Неважно, – снова прошелестел её голос в моей голове. – Скажи ему… как есть. Он поймёт. Я уверена, что он услышит меня… сердцем…
Я посмотрела на огромную кровать. Потом – на пустое место посреди комнаты, где только что стояла девочка-призрак.
Завтра я должна уйти. Завтра – конец. Но сегодня… сегодня у меня есть задание. От призрака. И невидимая пижама.
Я встала. Подошла к зеркалу. Посмотрела на своё отражение – заплаканное, уставшее.
– Ладно, Эмма, – прохрипела я своему отражению. – Попробуем. Ради тебя.
Я сняла платье. Осторожно, как будто совершала ритуал, сложила его на стул. Потом, чувствуя себя абсолютной идиоткой, но с какой-то странной лёгкостью в душе, забралась под прохладные шёлковые простыни.
«Сплю голой, как богиня, — подумала я, закрывая глаза. – В роскошной постели. С заданием от призрака. И с голосом, от которого сбежал бы даже дракон. Ну что ж… Завтра будет ещё один день. А сегодня… просто сегодня. Не надо загадывать, что будет завтра».
И, странное дело, мне впервые за эту ночь не хотелось плакать. Хотелось… спать. И готовиться к разговору с чешуйчатым лордом, который, по словам его дочери, слышит сердце.
«Отлично, — подумала я, засыпая. – Надеюсь, моё сердце умеет говорить громче, чем мой новый, ужасный голос».
Глава 13
Утро встретило меня не пением птиц, а мягким стуком в дверь и ароматом свежесваренного кофе. Я открыла глаза – и на мгновение забыла. Забыла о хрипе в горле, о предательстве, о бегстве. Я просто лежала в роскошной постели, укрытая шёлком, и наслаждалась моментом.
Пока не вспомнила.
Всё вернулось: голос-чудовище, угроза улицы, ложь про «родственников» и… призрак маленькой девочки, смотревший на меня сквозь слёзы.
– Мадам, – раздался голос Амбросса за дверью, – можно войти?
– Да, – хрипло ответила я, и звук собственного голоса снова заставил меня поморщиться.
Дверь открылась. Амбросс вкатил небольшой столик на колёсиках, уставленный фарфором, серебром и едой, от одного вида которой у меня потекли слюнки. Свежие булочки, джем, яйца, фрукты… и тот самый кофе, чей аромат обещал хотя бы иллюзию нормальности.
– Как вы себя чувствуете, мадам? – спросил он, расставляя тарелки с той же безупречной грацией, с какой накануне укрывал меня пледом.
Я натянула на себя покрывало и обмоталась им.
– Лучше, – соврала я. Горло действительно не болело, но внутри было пусто и холодно. – Спасибо за… всё.
Он кивнул, довольный.
– Я рад. И… есть кое-что ещё. – В его голосе прозвучала нотка гордости. – Лорд Эштон… сегодня утром… он отказался от завтрака. Сам. Не просто молчал – отказался. Сказал «нет». Это… это первый раз за полгода, что он вообще что-то сказал, кроме «уходите».
Я улыбнулась. Искренне. От души. Это было хорошим знаком. Значит, моя песня… моя боль, которую я в неё вложила… не прошла даром. Она дала ему толчок. Маленький, но – толчок.
– Это замечательно, Амбросс, – прошептала я. – Правда.
Но внутри… внутри было грустно. Я не смогла сделать достаточно. Не смогла вернуть ему дочь. Не смогла стереть его боль. Я дала ему лишь возможность начать дышать. А теперь… теперь у меня нет даже этого. У меня нет голоса, чтобы закончить начатое.
«Нет надежды», – подумала я, отламывая кусочек булочки. «Ни для него. Ни для меня».
– Одну минутку! Я нашел для вас платье! Это не платье леди Эштон! Я это вам гарантирую! Сейчас вам его принесут! – заметил дворецкий. – Я нашел его в сундуке на чердаке. Мне кажется, там, если порыться, можно найти вечную молодость или смерть от стопки падающего хлама!
Служанки принесли мне старомодное платье и оставили в кресле. Дворецкий учтиво вышел и ждал за дверью.
Я быстро оделась – простое, но элегантное платье, которое Амбросс, видимо, тоже подобрал специально для меня. Оно не кричало «гостья», но и не шептало «побирушка». Оно говорило: «Женщина, которая держится».
– Мне нужно поговорить с вашим хозяином, – сказала я, подходя к двери. – Когда будет… удобно?
Амбросс вздохнул. Глубоко, по-отечески.
– Мадам… я не могу вам ответить. Он… непредсказуем. Он может сидеть часами молча. А может… вдруг встать и уйти. Но… – он сделал паузу, – если вы хотите попробовать… он в своей комнате. Как всегда.
Глава 14
Я кивнула. Взяла себя в руки. И пошла.
Комната лорда Эштона встретила меня той же давящей скорбью. Те же оплывшие свечи. Тот же запах воска и увядших роз. Тот же портрет Эммы над камином, с её живыми, смеющимися глазами, которые теперь казались насмешкой над этой мертвой комнатой.
Воздух был настолько тяжёлым, что казалось, им невозможно дышать. Каждый шаг давался с трудом.
Лорд Эштон сидел в том же кресле. Всё так же красивый, всё так же трагичный. Его пальцы нежно, почти ритуально, гладили фарфоровую куклу. Он не поднял головы. Не пошевелился. Будто я и не вошла.
Я подошла ближе. Остановилась в паре шагов. Сердце колотилось, как бешеное. Что сказать? Как начать?
«Простите, что вломилась»?
«Извините, что я еще здесь»?
Нет.
Я села на край кресла рядом с ним. Не слишком близко. Не слишком далеко. И тихо, еле слышно, своим ужасным, хриплым голосом сказала:
– Я хотела бы вас поблагодарить за вчерашнее, – прошептала я, понимая, что в тишине комнаты шепот очень даже уместен. – Вы заступились за меня, хотя и не должны были…
Вот. Повисла неловкая пауза. Теперь надо переходить к делу. Лорд молчал. Он вообще не считал нужным мне отвечать.
– Прошлой ночью… я видела вашу дочь. Эмму.
Я не ожидала, что он вообще отреагирует. Думала, он продолжит гладить куклу, погружённый в своё горе.
Но он резко обернулся.
Его фиалковые глаза впились в меня. Не с любопытством. Не с надеждой.
С ужасом. С гневом. С подозрением.
Этот взгляд был острее любого ножа. Он буквально пригвоздил меня к месту. Я почувствовала, как по спине пробежал холодный пот.
– Она… она просила передать, – я сглотнула, чувствуя, как хрип в горле усиливается от страха. – Скажи моему папе, что я люблю его… Чтобы он так не плакал… Пожалуйста…
Я произнесла слова Эммы. Точно. Честно. От всего сердца.
И тогда он посмотрел на меня… как на чудовище.
Не как на женщину, которая пыталась помочь. Не как на гостью. А как на нечто оскверняющее, лживое, кощунственное.
– Я не верю, – произнёс он. Голос был твёрдым. Холодным. Окончательным. Как приговор. – Если бы моя дочь хотела мне что-то сказать… она бы сказала. Лично. Мне. Она бы явилась мне, а не… – он бросил на меня презрительный взгляд, – …не вам.
Я открыла рот, чтобы возразить. Хотела сказать, что не вру. Что она была настоящей. Что я видела её глаза, слышала её голос…
Но он поднял руку. Не резко. Просто… жест, означающий «хватит».
– Уходите, – сказал он, отворачиваясь и снова опуская взгляд на куклу. – И больше не лгите о моей дочери. Это… непростительно. Если вы еще раз так сделаете, я просто выставлю вас за дверь.
Я встала. Ноги дрожали. Горло сжималось от слёз и хрипа. Я хотела крикнуть. Хотела доказать. Хотела, чтобы он поверил.
Но я просто развернулась и вышла.
За дверью я прислонилась к стене, пытаясь отдышаться. В ушах звенело. В глазах стояли слёзы.
Он не поверил.
Он отверг последнее послание своей дочери.
И отверг меня.
«Что теперь?» – подумала я, глядя в пустой коридор. «Куда идти? Что делать?»
Ответа не было.
Зачем я вообще это сделала? Почему я не уехала, когда была возможность? Зачем я вообще снова полезла не в свое дело? Меня уже судьба наказала за мою доброту. Неужели мало? Но я все равно лезу туда, где нужна помощь. Наверное, потому что мне трудно пройти мимо чужого горя.
