– Тогда поразмысли, нет ли чего такого, в чем ваши с Рёгнвальдом выгоды сходятся, – хмыкнул голос. – Скажем, если этот мальчишка, который при всех на пиру обозвал тебя жабой… или даже свиножабой, исчезнет, то у Сигурда Оленя не останется мужчин-наследников. И очень может статься, что его земли наследует зять – муж его дочери. А дочь у него – красавица, немало мужчин охотно взяли бы ее в жены, даже не будь за ней в приданое целый фюльк. А? Как думаешь? Или, может, она тебе не по нраву? Ты знаешь кого-нибудь покрасивее и с приданым получше?
Этих насмешек Хаки почти не расслышал: поданная мысль захватила его целиком. Ведь верно: он еще держал досаду на Гутхорма и не огорчился бы, если бы дерзкий мальчишка пошел к троллям. А если того не будет в живых, то Рагнхильд останется единственной наследницей отца! И вся его власть, земля и прочее имущество достанется ее мужу! Эта девушку не так-то просто получить, но такая награда стоит борьбы!
– Вижу, ты все понял, ты ведь умный парень, – с одобрением сказала темнота. – Рёгнвальд и сам будет рад найти друзей в этом краю. Ступай к нему, вы поймете друг друга. Если будет нужна помощь, позови меня.
– Как позвать? Кто же ты? – спохватился Хаки. – Как твое имя?
– Много у меня имен, но все их тебе знать ни к чему. Для тебя я буду просто Микиль-Тролль. Этого довольно. Я услышу. Да помни: я не помогаю трусам.
– Я не трус! – возмутился Хаки.
И тут же понял, что разговаривает с пустотой: на вершине скалы он один.
Прядь 19
Рёгнвальд конунг, сидя в усадьбе Финнгейра Жнеца – в честь хозяина она называлась Жатва, – пребывал далеко не в лучшем настроении. Нельзя сказать, чтобы он так уж любил своего дядю Хальвдана, но при нем чувствовал себя куда бодрее и веселее, чем без него. Сам Рёгнвальд это приписывал каким-то досадным случайностям – дурной погоде или проискам ведьм, – но дело было в другом: человек слабовольный и бездеятельный, в обществе дяди он заражался его бодростью, отвагой и целеустремленностью. Уходя, Хальвдан уносил и эти качества из души племянника. Даже любимые песни о славе предков не радовали Рёгнвальд, и Тьодольв скальд, в чьих услугах господин сейчас не нуждался, в углу теплого покоя играл в кости с хирдманами-телохранителями.
Румяное лицо Рёгнвальда мрачили заботы. Оставшись один во главе части войска, он испытывал не гордость, а только беспокойство. Припасы на исходе, каждый день отряды ходят искать дичь и ловить рыбу в горных озерах. Наткнувшись на стадо какого-нибудь бонда, забирают скот, иной раз ввязываясь в схватки с возмущенными хозяевами. А если нагрянет Сигурд Олень? Возможность отбиваться в одиночку Рёгнвальда не прельщала, хоть и сулила немалую славу.
И при том он скучал – разве могут такие заботы развеселить человека? В семье Финнгейра Жнеца не нашлось ни девушек, ни красивых молодых женщин, да и служанки в усадьбе были под стать хозяйке – старые, тощие и злые. Когда Рёгнвальду доложили, что пришел какой-то человек и хочет с ним встретиться, мол, для его же пользы, тот велел впустить.
Представший перед конунгом гость выглядел человеком незаурядным. Не то чтобы он был хорош собой, но казался ловким, сильным и толковым. Шапка и накидка из волчьего меха наводили на мысль, что перед тобой берсерк, и в темных глазах незнакомца Рёгнвальд живо разглядел огонек, выдававший нрав отважный, но беспокойный и неуживчивый.
– Кто ты и из какого мира? – насмешливо задал Рёгнвальд вопрос, с каким обращаются к подозрительному существу, быть может, нечеловеческому.
– Мое имя – Хаки Берсерк, я сын Вестейна бонда, из Хадаланда, – смело ответил тот.
Держался гость перед конунгом без робости, дерзко и даже несколько заносчиво, как будто в целом мире не уважал никого, кроме самого себя.
– Постой! Я знаю одного сына Вестейна бонда, – припомнил Рёгнвальд, – и ты совсем на него не похож. Только его звали не Хаки, а Харек… – Рёгнвальд еще раз оглядел волчью шапку в руке гостя. – Ульв-Харек!
– Ты знаешь моего брата Ульв-Харека? – Гость переменился в лице и подался к нему. – Он жив? Давно ты его видел?
– Да не так уж давно – когда расстался с моим родичем Хальвданом конунгом, тот Ульв-Харек уехал с ним, это его человек…
– Его человек! – с негодованием воскликнул Хаки. – Вот предатель! Отродье ведьмы!
– Вот как ты честишь своего брата! – удивился Рёгнвальд. – Между вами были нелады? Из-за наследства, быть может?
– Я считал его погибшим! Думал, он распивает меды в Валгалле, а он, стало быть, служит Хальвдану?
– Да, мой брат принял его на службу. Почему бы и нет, если Хадаланд в наших руках?
– И куда он отправился вместе с твоим родичем Хальвданом?
– В Согн. Мой родич поехал принимать наследство своего сына Харальда – тот был там конунгом после деда, но недавно погиб.
– Так вот почему он ушел от самой битвы! – сообразил Хаки.
– Да… – Рёгнвальд в свой черед сообразил, что выдал важные сведения невесть кому. Впрочем, слишком осведомленного чужака всегда можно заставить замолчать навеки. – Но ты так и не сказал, зачем сюда явился! – С опозданием Рёгнвальд попытался принять грозный вид. – Может, тебя Сигурд Олень послал разведать, как у нас дела?
– Именно так! – ухмыльнулся Хаки. – Мудрый правду без подсказки скажет! Сигурд Олень послал меня узнать, почему ваше войско отступило в последнюю ночь, когда уже все было готово к битве.
– Отважный же ты человек, если так прямо в этом признаешься!
– Трусом меня никто еще не называл. О том, что я говорю с тобой, Рёгнвальд конунг, Сигурд ничего не знает. Этого он мне не поручал, но сдается, мы могли бы сделать кое-что полезное один для другого. Что ты скажешь, если я скажу… – Хаки хитро прищурился, – что Гутхорм, единственный сын Сигурда, находится здесь недалеко, и при нем всего два верных человека?
Рёгнвальд вытаращил свои продолговатые, глубоко посаженные голубые глаза. В обычное время довольно красивые, теперь они придали ему сходство с лягушкой.
– Ты лжешь! – с несвойственной ему прямотой воскликнул Рёгнвальд. – Два человека! Сигурд Олень не так глуп, чтобы послать своего сына почти в одиночку… куда, кстати, он его послал? Не ко мне же сюда?
– Гутхорм послан на разведку – узнать, где ваше войско. Но если твои дисы не проспят, ты раньше того узнаешь, где он сам. А уж как этим распорядиться… не мне тебя учить, Рёгнвальд конунг.
Рёгнвальд помолчал, его глаза застыли, но мысль лихорадочно работала. Гутхорм – единственный наследник Сигурда Оленя… Если захватить его, можно не бояться нападение ни завтра, да и никогда.
– Если ты оставишь ему жизнь и увезешь к себе в Вестфольд, то Сигурду Оленю придется заключать мир уже на ваших условиях, – продолжал Хаки, легко догадываясь, о чем его высокородный собеседник сейчас думает. – Сможешь держать Гутхорма у себя сколько пожелаешь, и этот Олень будет смирен, как ягненок. Что скажешь?
– А чего ты хочешь за то, чтобы отдать его в мои руки? – Наклонив голову, Рёгнвальд искоса взглянул на Хаки.
– Я хочу… – Хаки приопустил веки, чтобы скрыть хищный блеск глаз. – Если я пожелаю служить тебе, ты дашь мне почетное место в твоей дружине. А если дело дойдет до войны с Сигурдом, я сам выберу, какую добычу возьму в его доме.
– Ты просишь немало.
– Я и даю немало. Подумай, не стоит ли прибрести такого человека, как я, чтобы в придачу получить возможность держать Сигурда на цепи, будто пса.
– Пожалуй, стоит, – кивнул Рёгнвальд. – Не хотел бы я знать, что ты говоришь все это не для того, чтобы заманить в ловушку меня! Откуда мне знать, что у тебя нет на уме коварства?
– Осторожность делает честь и храброму человеку! – Хаки усмехнулся. – Тебе не придется рисковать собой, конунг. Спокойно оставайся на месте, и я приведу Гутхорма в твои руки.
– Если приведешь – я согласен на твои условия.
Рёгнвальд пристально смотрел на Хаки, пытаясь понять, нет ли здесь все же какой ловушки. Не мудрец, он тем не менее отчетливо понимал: Хаки Берсерк, браня своего брата Ульв-Харека за перемену вождя, сам задумал предательство куда более коварное. А на предателя нельзя полагаться, какие бы блага он ни сулил. Но пока, если их выгоды и впрямь совпадают…
– Неужели Сигурд так худо кормит и награждает свою дружину, что ты хочешь сменять его на другого вождя? – вырвалось у Рёгнвальда. – Или у тебя есть какая-то причина его ненавидеть? Какую награду ты хочешь получить из его сокровищ? Может, он владеет чем-то таким, что стоит трех сыновей конунгов?
– Как ты проницателен, Рёгнвальд конунг, – Хаки издал низкий смешок, – видишь человека насквозь! Я скажу тебе правду! Недавно на пиру я повздорил с этим мальчишкой. Он бранил меня разными словами, а его отец-конунг не дал мне с ним посчитаться за дерзость, как следует. Но я не забываю обид, и щенку придется усвоить, что за свой язык надо отвечать! Вот посмотрим, так ли он будет дерзок и смел, когда ни папаши, ни его дружины не окажется рядом!
Рёгнвальд тайком вздохнул с облегчением. Горячность Хаки убеждала в правдивости его слов: он был как раз очень похож на человека, что за недобрую насмешку затаит обиду надолго и постарается отомстить. А юный сын конунга – тот самый человек, который считает, что ему позволено смеяться над кем угодно. Сама судьба рано или поздно преподаст ему урок.
– Понимаю, – благосклонно ответил Рёгнвальд. – Да, если так, то ты имеешь право на месть. И я охотно тебе помогу.
– Никто не должен знать о нашем уговоре, – предупредил Хаки. – Я вернусь к Сигурду Оленю, будто не причастен к этому делу. Так я принесу тебе больше пользы.
– Разумное решение! – Рёгнвальд повеселел. – Да будет удача твоим рукам, Хаки Берсерк.
Условившись о порядке действий, Хаки покинул усадьбу под названием Жатва в уверенности, что этим ловким ходом обманул сразу двух конунгов, из чего извлечет немало личной выгоды. Но всех хитрецов подстерегает одна и та же беда: они продумывают свои ходы в игре, не принимая во внимание, что у других игроков тоже есть фишки, а желания выиграть не меньше.
Прядь 20
Однажды Рагнхильд со служанкой шли домой с пастбища. У Сигурд конунга имелось немалое стадо овец – короткохвостых, с длинными блестящими рогами и тонким подшерстком, из которого выходила тонкая шерстяная нить и хорошая ткань. Весной они линяли, сбрасывая большие клочья шерсти, которые можно было просто собирать. Начался весенний окот, и было много работы по присмотру за матками и ягнятами. Самые ранние уже бегали на своих ножках. На тропинке к Рагнхильд подошла белая овца и стала тыкаться лбом. Рагнхильд погладила ее, но та не унималась, отбегала, потом подбегала, жалобно блея.
– Она куда-то зовет тебя, госпожа! – догадалась служанка. – Попробуем пойти за ней.
Следуя за овцой, Рагнхильд прошла несколько в сторону от тропы. Овца остановилась над расселиной в земле – на дне ее белел кудрявый комочек и тоже блеял.
– Ягненок провалился в яму! – Рагнхильд поняла, почему овца привела их сюда. – Придется нам, Бьёрг, достать его.
Расселина была глубиной в человеческий рост, но со стенками не совсем отвесными.
– Ох, мне не слезть! – всплеснула руками немолодая служанка. – Куда мне, с моими-то ногами! Лучше позвать кого-нибудь из мальчишек, госпожа!
– Вот еще – бегать за мальчишками! Тут всего-то и дела на один чих! Я полезу, а ты потом поможешь мне выбраться, – решила Рагнхильд.
Она сбросила накидку и стала осторожно спускаться, нашаривая ногами выбоины в камне и земле. Для пастбища она надела, как всегда, простое платье из серой некрашеной шерсти и не боялась его испачкать. Благополучно достигнув дна, Рагнхильд подобрала ягненка на руки, осмотрела его, убедилась, что он не переломал себе ноги, и подняла голову, чтобы окликнуть Бьёрг…
И услышала, как кричит сама Бьёрг – так испуганно, будто увидела волков.
– Что такое? – окликнула Рагнхильд. – Бьёрг, что с тобой?
Но сверху раздался только шорох травы и удаляющийся крик: Бьёрг увидела нечто такое, что враз позабыла о своих больных ногах и умчалась резвее любого мальчишки.
Рагнхильд пробрало холодом, и она крепче прижала ягненка к груди. Что такое там наверху случилось, чего Бьёрг так испугалась? Хотелось скорее вылезти и посмотреть, но… Рагнхильд беспомощно огляделась: как она полезет наверх, если ей нужно держать и ягненка, и подол платья, а подать ей руку и взять у нее ягненка некому? Без ягненка она еще управилась бы, если подобрать подол и заправить за пояс. Оставить его? Посмотреть, что там, а потом вернуться?
Рагнхильд размышляла не так уж долго, но не успела ничего решить, как наверху, над ямой мелькнуло что-то темное, косматое… Ойкнув про себя, Рагнхильд с ягненком на руках вжалась в стену. Что это – волк? Или тролль? Ей вспомнился незнакомец, вышедший из камня и ушедший в него, потом тот рыжий конь, что едва не увез Элдрид невесть куда, и холод хлынул по жилам. Зачем же она пошла в горы вдвоем с глупой служанкой? Да еще сама залезла в расселину скалы!
– Кто здесь? – раздался сверху человеческий голос. – Там кто-то есть?
Рагнхильд решила не отвечать. Ее наполняло досадное чувство бессилия: камней тут в яме сколько угодно, но она-то не может в них спрятаться! Может, это косматый не заметит ее и уйдет? Он стоял над той же стороной ямы, где вжималась в стену Рагнхильд, и пока ее не видел.
– Бэээ! – жалобно сказал глупый маленький предатель у нее на руках.
– Эй, Хаки, тут твое любимое!
– Да кто там? Овца? – спросил другой голос, и кто-то наклонился над ямой с другой стороны.
Вытаращенные от испуга глаза Рагнхильд встретили взгляд знакомых темно-серых глаз.
– Рагнхильд! – воскликнул человек над ямой.
– Хаки! – одновременно воскликнула она. – Это ты или какой-то тролль?
– Это ты, Рагнхильд, или какая-то троллиха? Что ты делаешь в яме? Решила жить в камнях?
– Я не живу в камнях! Я слезла за ягненком! Хаки, откуда ты взялся? Вы уже вернулись?
– Ты можешь вылезти? Давай, я вытащу тебя.
– Лучше возьми этого дурачка, я вылезу сама. Да смотри, не откуси ему голову! – предостерегла Рагнхильд, на протянутых руках подавая ягненка наверх, на вольный свет.
Хаки взял ягненка, опустил в траву, потом свесился в яму и подал руку Рагнхильд. Ухватившись за его руку, она живо вылезла наверх и огляделась.
Овца, гулявшая шагах в пяти, прибежала и тыкалась в свое бестолковое чадо мордой. Бьёрг и след простыл. Но Рагнхильд уже было ясно, отчего та убежала.
Снизу, из ямы, ей было плохо видно Хаки, но теперь, разглядев его, она снова вытаращила глаза. Его волчья накидка висела клочьями, один рукав кюртиля был наполовину оторван, а голова перевязана, кажется, обрывком нижней рубахи. На земле вокруг ямы сидели пять человек из его дружины – в таком же растерзанном виде, с грязными повязками на головах, руках и ногах. Их одежду усеивали темные пятна засохшей крови, и вид у них был, как у драугов[20 - Драуги – поднятые колдовством мертвецы, причиняющие вред живым.].
Одолев первый миг изумления, Рагнхильд сообразила, что это может означать, и пошатнулась. Сигурд конунг уже вернулся в Хьёрхейм, и она знала, что Хаки и Гутхорм отправились на разведку вдвоем. Руки задрожали. Она быстро окинула взглядом окрестности, но на склоне горы, поросшем свежей травой и усеянном древними валунами, никого больше не обнаружила.
– Г-где Гутхорм? – с дрожью в голосе выдавила она. – Хаки! Где мой брат? Вы вернулись вместе?
– Нет, Рагнхильд. – Хаки, не вставая с земли, свесил голову. Шапки на нем не было, густые грязные волосы висели сосульками. – Гутхорм… Его с нами нет…
– Он жив? – Рагнхильд захотелось схватить его, потрясти и вытрясти обнадеживающий ответ. – Да не молчи ты, как спящая вёльва! Что с ним случилось? Где он? Говори!
– Думаю, он сейчас еще в Хадаланде. Едва ли Рёгнвальд успел увезти его в Вестфольд.
– Рёгнвальд? Как Гутхорм к нему попал?
– Это я виноват! – Хаки бросил на нее лишь один измученный взгляд снова свесил голову, будто припадая к ее ногам в поисках пощады. – Я должен был лучше следить… Но мы так устали…
– Да что случилось? Он жив?
– Он… был жив, когда я в последний раз его видел. Правда, парни? – Хаки глянул на своих людей, сидевших на земле с видом нечеловеческой усталости, и те обреченными голосами подтвердили: все правда. – Его уволокли в ту усадьбу… там в одной усадьбе жил сам Рёгнвальд, а его войско стояло в долинах вокруг. Мы хотели подобраться поближе и посмотреть, много ли с ним людей. Хотели разведать, где Хальвдан. Мы пробирались ночью через ельник на склоне, но попали в засаду. Нас выдал один старый хрен, мы на него наткнулись, он собирал валежник. Я хотел его убить на месте, но Гутхорм меня отговорил, дескать, нельзя убивать неповинного человека, который просто собирает сучья для очага. Вот эта доброта его и погубила – тот старый хрен небось живо похромал к вестфольдцам и донес на нас!
– Предал нас на смерть за тухлый селедочный хвост! – с горечью бросил кто-то из людей Хаки.
– Они накнулись на нас из чащи, сразу со всех сторон, их было не меньше полусотни. Правда, ребята? Мы бились, как волки, и Гутхорм тоже.
– Посмотри, госпожа, сколько нас осталось! – Другой хирдман махнул перевязанной рукой. – Половина полегла в том проклятом ельнике!
– Да и мы все ранены! – пожаловался третий. – Едва добрались!
– Мы выбрались только милостью богов! – подтвердил Хаки. – Я не бросил бы Гутхорма, была бы хоть маленькая надежда его вызволить, хоть вот с этот камешек! Но нас осталось пятеро, а их было с полсотни. Его утащили, и нам оставалось только спасать свою жизнь. Мы едва сумели от них оторваться в темноте. Я хотел следить за усадьбой, посмотреть, куда его повезут, но подумал, что Сигурд конунг должен скорее узнать, что его единственный сын…
Хаки замолчал, помотал головой, будто исчерпал запас горестных слов.
Несколько мгновений Рагнхильд смотрела на него, прикидывая, не сон ли все это. Потом развернулась и побежала вниз по склону к конунговой усадьбе.
– Рагнхильд, прости меня! – полетел ей вслед отчаянный призыв. – Я бы отдал жизнь за него, но злые дисы были против…
Рагнхильд с криком ворвалась в теплый покой и переполошила всю усадьбу. Толпа побежала к злополучной яме, но Хаки с пятью парнями уже сам подходил к воротам. Стоя перед очагом, он заново изложил свою печальную сагу, уже более складно и внятно, но смысл ее оставался так же горек.
