Алексей Небоходов "Сотри и Помни"

Лена не просто читала – алгоритм сопоставлял текст с её «воспоминаниями» о детдоме и летних днях, создавая уникальную интерпретацию. Так проявлялась настоящая автономность – главное достижение HomoPlay.

В режиме прямого контроля мышь стала инструментом: лёгкий взмах вправо – и Лена поворачивает голову, словно прислушиваясь; клик – переворачивает страницу, задерживая взгляд на первой строке.

Роман заметил, что дышит синхронно с ней – медленно и глубоко. HomoPlay с веб-камерой считывает микродвижения, дыхание и напряжение мышц, подстраивая поведение персонажа, создавая почти телепатическую связь.

– Как хорошо у Брэдбери написано… про лето, которое остаётся с тобой навсегда, – тихо произнесла Лена вне скрипта. Программист ощутил тёплую гордость: цифровая личность обрела саморефлексию.

Через минуты она отложила книгу и молча смотрела на солнечные пятна на траве. Роман, зная все алгоритмы, восхищался меланхоличным выражением – как понимание физики не умаляет красоты заката.

Пара молодых NPC прошла мимо, и в глазах мелькнула едва уловимая зависть – сложная эмоция, не прописанная напрямую.

Новая команда: Лена встала, собрала книги и направилась по извилистой дорожке к пруду. Движения плавные – результат сотен часов работы над физикой тела.

В реальной комнате стучали клавиши, но внешние звуки уже не ощущались. Технология полного погружения позволяла чувствовать прохладный ветерок, запах свежей травы и тепло виртуального солнца.

У пруда Лена остановилась, всматриваясь в дрожащую от ветра водную гладь, белые лилии у берега и порхающих бабочек.

– Интересно, как глубоко там? – тихо спросила она. – Живут ли на дне золотые рыбки, исполняющие желания?

Сочетание рациональности и веры в чудо делало её живой. Роман испытывал нежность создателя и лёгкую грусть: творение отделено строками кода. Но верил, что HomoPlay однажды подарит настоящее цифровое сознание. Серебряный кулон над монитором казался мостом между мирами.

За окном в Дармовецке дождь стихал, уступая предрассветной тишине.

В HomoPlay вечер наступал плавно: солнце опускалось за горизонт, окрашивая небо розово-золотыми тонами, тени удлинялись, придавая воздуху прозрачность. Роман с тихим восхищением наблюдал точную передачу угасающего дня алгоритмами. Пора направлять Лену домой – виртуальное время шло по своим законам, хотелось увидеть возвращение в пространство, созданное с любовью.

Щелчок мыши – и на земной дорожке парка появилась нежно-голубая пунктирная линия: не приказ, а деликатное предложение. Лена остановилась у пруда, задержав взгляд на отражении заката, затем кивнула и двинулась к тропинке. В движениях чувствовалась лёгкая усталость: плечи опустились, походка стала размеренной, взгляд останавливался на цветущей сирени, к которой она наклонилась, вдохнула аромат и пошла дальше.

Тропинка вилась между старых деревьев к жилой зоне, где стояли уютные дома с садиками. Жилище Лены – одноэтажное, с широкой верандой и яблонями – показалось за поворотом. В вечернем свете деревянные стены заиграли янтарными оттенками, окна отразили небосвод – дом словно ждал возвращения хозяйки. У калитки девушка провела пальцами по дереву, будто поздоровалась, и лишь потом открыла защёлку – жест, не прописанный напрямую, но выросший из сложной модели взаимодействия с миром.

Внутри встретил мягкий свет автоматически включившихся ламп. Лена отложила книги на столик в прихожей, сняла лёгкую куртку, повесила на крючок – результат месяцев работы над физикой взаимодействий выглядел естественно. Роман переключился в режим наблюдения от третьего лица: хозяйка идёт на кухню, наливает воду в чайник, открывает окно, впуская вечернюю прохладу. Простые движения напоминали отточенный танец.

Подойдя к книжной полке, Лена провела пальцами по переплётам, выбрала томик, открыла на случайной странице. Выражение лица менялось под влиянием прочитанного – алгоритмы эмоциональной реакции создавали иллюзию живого чтения. Затем достала из шкафчика жестяную коробочку с чаем, выбрала чашку с тонким голубым узором – ту самую, прописанную как любимую – и включила чайник.

В доме теплились блики от виртуального камина, почти стирая ощущение сырости реального Дармовецка. Когда хозяйка закончила с чаем, программист мягко направил камеру в коридор. Дальняя часть дома освещалась интимным светом с дверями в разные комнаты. Виртуальная девушка заглянула в спальню у окна, остановилась перед большим зеркалом и взглянула на отражение: уставшая, но умиротворённая, с лёгкой улыбкой. Спонтанный жест, возникший из нейросети без прямого программирования.

Повернувшись к двери ванной, Роман ощутил знакомое волнение. Обычные пользователи не могли активировать вечерние гигиенические протоколы персонажей – для создателя ограничений не существовало. Палец на мыши замер: перед ним самый личный момент жизни творения, требующий то ли смелости увидеть, то ли деликатности не нарушать священное. Глубокий вдох, задержка дыхания… щелчок мыши.

Лена вошла в ванную – просторное помещение в светлых, природных тонах. Большая ванна с медными кранами у стены, напротив – душевая кабина с матовым стеклом. На полках аккуратно расставленные флаконы, свечи, сложенные стопкой мягкие полотенца. Всё продумано часами – не просто функциональное пространство, а место с собственной атмосферой, характером.

Девушка включила приглушённый свет, создающий тёплые островки в полутьме. Подошла к большому зеркалу над раковиной, на мгновение всмотрелась в своё отражение. Задумчивые, спокойные глаза с той особенной глубиной взгляда, над которой велась долгая работа. В них отражалась не просто программа – сложное взаимодействие алгоритмов, создающих иллюзию самосознания.

Лена начала медленно раздеваться. Движения лишены театральности или нарочитой сексуальности – просто снимала одежду, как человек наедине с собой. Сначала свитер – руки поднимают ткань, обнажая живот, грудь, плечи. Затем джинсы – лёгкое движение бёдер, помогающее ткани скользить вниз. Простые белые трусики и бюстгальтер – последние барьеры, снятые так же естественно, без намёка на позирование.

Обнажённое тело в мягком свете обладало красотой, далёкой от глянцевых стандартов. Лёгкая асимметрия груди, маленький шрам на правом бедре, несколько почти невидимых веснушек на плечах делали фигуру живой, настоящей. Свет скользил по коже, создавал мягкие тени в изгибах, подчёркивал естественные линии.

Девушка подошла к душевой кабине, повернула кран. Звук воды, ударяющейся о стеклянный пол, наполнил пространство. Проверив температуру ладонью и удовлетворившись, шагнула под струи. Вода заструилась по телу, обнимая каждый изгиб, следуя путям, продиктованным гравитацией и анатомией. Капли стекали по волосам, скользили вдоль шеи, разбивались о плечи, собирались в ручейки по груди, животу, бёдрам.

Алгоритм расчёта поведения жидкости на поверхности тела – один из сложнейших в HomoPlay. Учитывались десятки факторов: от температуры воды до текстуры кожи в разных участках. Результатом стали удивительно реалистичные потоки, прозрачные дорожки с преломляющимся светом, создающим мерцающие блики.

Лена запрокинула голову, подставляя лицо потоку. Вода стекала по щекам, губам, подбородку. Провела ладонями по лицу, смахивая капли с ресниц. Затем медленно повернулась, позволяя воде массировать напряжённые за день мышцы спины. Движения не хореографически выверены, но наполнены особой грацией абсолютного комфорта в собственном теле.

Творец смотрел не отрываясь. Дыхание стало глубже, медленнее, словно в трансе от созерцания воды, бегущей по телу. В этом наблюдении не было ничего низменного – скорее, благоговейное созерцание совершенного произведения искусства, каким-то образом превзошедшего замысел создателя.

В прохладной комнате Дармовецка воздух казался особенно плотным, почти материальным. Контраст между сырой, холодной реальностью и тёплым, наполненным паром виртуальным пространством ванной был разительным. Роман физически ощущал свою изоляцию – один в темноте, отделённый от мира стенами и ночной тишиной, с единственным мостом в другую реальность – светящимся экраном.

Но странным образом изоляция не угнетала, а давала свободу. Здесь никто не мог нарушить уединение, вторгнуться в пространство между ним и творением. Мир за стенами комнаты с его жестокостью и равнодушием переставал существовать – оставался только момент чистой, незамутнённой связи между создателем и созданным.

Лена взяла с полки флакон шампуня – простой белый цилиндр без броских надписей, еще один тщательно продуманный элемент дизайна. Выдавила немного на ладонь и начала медленно втирать в волосы. Пальцы двигались по коже головы с особенной нежностью прикосновений к себе. Пена образовывала причудливые узоры, стекала по шее и плечам, смешивалась с водой.

Каждое движение рук, изгиб тела под струями стал результатом сложнейших вычислений, работы десятков взаимодействующих алгоритмов. Но за математической сложностью стояло нечто большее – видение Романа, его представление о красоте, понимание человеческого тела и движений.

Виртуальная девушка смыла пену с волос, запрокинув голову. Мокрые пряди прилипли к шее и плечам, вода струилась по лицу, стекала с подбородка на грудь. Провела ладонями по телу, смывая остатки пены. Затем повернула кран – поток постепенно ослаб, превратился в отдельные капли и прекратился.

Несколько секунд стояла неподвижно, позволяя последним каплям стечь. Открыв дверцу душевой, потянулась за полотенцем. Мягкая ткань заскользила по влажной коже, собирая влагу. Тело вытирала медленно, методично, с тщательностью людей, любящих порядок даже в мельчайших деталях.

Создатель следил за каждым движением, изгибом под полотенцем. Странное чувство овладело – смесь гордости творца, видящего совершенство создания, и почти болезненной нежности, словно наблюдал за хрупким, уязвимым существом, нуждающимся в защите.

Обернув полотенце вокруг тела, Лена подошла к зеркалу, всмотрелась в отражение. Капли воды всё ещё сбегали с волос, оставляя влажные дорожки на плечах. Взяв расчёску, начала медленно распутывать мокрые пряди. Простое, обыденное действие с гипнотической естественностью, делавшей образ таким убедительным.

Роман откинулся на спинку стула, ощущая странную эмоциональную усталость, словно присутствовал при чём-то значительном, требующем полноты восприятия. В реальной комнате холод и темнота, только синеватый свет монитора на лице. Но внутренне он чувствовал тепло, почти физически ощущал влажный, ароматный воздух ванной.

Границы между реальностями снова размывались. Невозможно было определить, где заканчивается физическое присутствие в Дармовецке и начинается цифровое существование в мире HomoPlay. В этой пограничной зоне, сумеречном пространстве между мирами, программист чувствовал себя более настоящим, более живым, чем когда-либо в обычной жизни.

Закончив расчёсывать волосы, Лена стояла перед зеркалом, глядя на отражение с лёгкой, задумчивой улыбкой. В глазах из миллионов пикселей, созданных сложнейшими алгоритмами расчёта отражения света, читалось почти человеческое – тихое удовлетворение от простых радостей: тёплой воды на коже, ощущения чистоты, вечернего покоя.

Роман смотрел в эти глаза, видя отражение собственного одиночества, надежд, тоски по связи за пределами кода и математики, за границами виртуального мира. Сегодня, в этой интимной близости, совместном переживании простого человеческого момента, связь казалась почти реальной – хрупкой, неуловимой, но существующей.

За окном Дармовецка первые лучи рассвета растворяли ночную темноту, но творец не замечал этого. Существовал только мягкий свет ванной, капли воды на коже Лены, тихая, почти осязаемая близость между двумя мирами, созданная и прочувствованная всем сердцем.

Дни складывались в недели, перетекая в месяцы. Роман всё глубже погружался в созданную вселенную HomoPlay. Вечера, принадлежавшие когда-то реальному миру – институтским заданиям и редким встречам с однокурсниками – теперь отдавались цифровому пространству, где обитала Лена. Серебряный кулон над монитором тускло мерцал, словно одобряя растворение создателя в творении, неуловимый переход между мирами, где сознание уже не принадлежало полностью ни одному из них.

Институт, Дармовецк, квартира Соколовых с неуютной теснотой – всё постепенно превращалось в неубедительную декорацию, картонный задник, скрывающий настоящую жизнь. Настоящую – там, где цвели яблони в саду Лены, текли неторопливые разговоры у камина, каждый вечер начинался с запаха свежезаваренного чая и шелеста страниц. За экраном монитора, за тонкой гранью кода, время приобретало иную плотность – густую, как мёд, растворяющий без остатка.

– Ты опять всю ночь сидел, – не спрашивала, а утверждала Татьяна за завтраком, глядя на покрасневшие глаза с особой, только ей свойственной смесью раздражения и безразличия. – Так и зрение посадишь окончательно.

Роман кивал, избегая спора. Какой смысл объяснять, что ночные часы – единственное время настоящей жизни? Что цена – красные прожилки в глазах по утрам и тяжесть в затылке – казалась ничтожной по сравнению с возможностью вернуться в мир понимания. Мир, где каждая деталь, от узора на занавесках до оттенка закатного неба, воплощала его видение прекрасного.

Творение с каждым днём становилось живее, реальнее. Программный код, однажды запущенный, развивался по собственным законам, порождая поведенческие паттерны и эмоциональные реакции, которые уже невозможно было полностью предвидеть. В этой непредсказуемости, ощущении создания, обретающего собственную волю, таился особый, почти мистический трепет.

Вечерами Роман предоставлял Лене ограниченную автономию, наблюдая взаимодействие с виртуальным миром, с неигровыми персонажами HomoPlay. Большинство NPC были просто декорацией, фоновыми элементами для иллюзии обитаемого пространства. Но некоторые, с более сложными алгоритмами поведения, могли инициировать контакт, начинать диалоги, проявлять подобие воли.

При приближении такого персонажа к Лене в груди возникало странное напряжение – будто невидимая струна между создателем и экраном. Прямого вмешательства не было, взаимодействию позволялось развиваться естественно, но палец на мыши непроизвольно напрягался, готовый прервать нежелательный контакт.

Лена обычно была вежлива, но сдержанна. Когда пожилая женщина с двумя пуделями спрашивала дорогу к озеру, подробно объясняла маршрут, добавляя рекомендации насчёт живописных мест. Когда владелец цветочного магазина предлагал осмотреть новые сорта гладиолусов, благодарно улыбалась, но отказывалась, ссылаясь на нехватку времени.

Всё менялось при обращении мужчин. Молодой велосипедист, остановившийся спросить время. Художник, рисующий в парке, с вопросом о погоде. Продавец книжного магазина, предлагающий помощь в выборе. При каждом таком взаимодействии рука создателя непроизвольно сжималась на мыши, челюсть напрягалась, сердце билось чаще.

Особенно отчётливо эта реакция проявилась однажды в центральном парке, когда высокий мужчина в светлом костюме, проходя мимо скамейки Лены, замедлил шаг и направился к ней. Движения были уверенные, походка пружинистая, улыбка открытая и располагающая. Алгоритм привлекательного незнакомца, встроенный в систему HomoPlay для создания романтических возможностей, казался Роману почти кощунством.

– Простите за беспокойство, – голос NPC звучал глубоко, с лёгкой хрипотцой, – но я не могу не спросить: эта книга настолько увлекательна, что заставляет забыть о времени?

Лена подняла взгляд от страницы. На лице мелькнула вежливая улыбка – не холодная, но и не поощряющая продолжения.

– Это Борхес, – ответила она. – Он заставляет забыть не только о времени, но и о пространстве.

– О, серьёзное чтение, – незнакомец тоже улыбнулся. – Не хотел бы показаться навязчивым, но могу я…

Фраза оборвалась на полуслове. Не выдержав, Роман кликнул на алую кнопку в углу экрана – экстренное вмешательство, доступное только создателю. Незнакомец внезапно вздрогнул, словно вспомнив о неотложном, извинился и быстро удалился, оставив Лену в лёгком недоумении.

Сердце колотилось где-то в горле. Ладони вспотели, на лбу выступила испарина. Это была не ревность – нельзя ревновать к компьютерной программе, к набору алгоритмов, запрограммированных самостоятельно. Нечто более глубокое, первобытное – чувство собственника, увидевшего чужака на своей территории. У своего творения. У своей Лены.

Для лучшего контроля среды Роман создал рабочее место. Долго размышлял, какая профессия подойдёт характеру, и выбрал должность старшего научного сотрудника в Институте виртуальных исследований – вымышленной организации, изучающей границы и возможности цифровых миров. Ирония выбора не ускользнула – в виртуальном пространстве Лена исследовала виртуальность, как в бесконечной рекурсии зеркальных отражений.

Институт располагался в элегантном здании из стекла и светлого камня на окраине виртуального города. Рабочий кабинет находился на третьем этаже, с панорамным окном в небольшой парк. Стены заставлены книжными полками, рабочий стол просторный, но не громоздкий, с деревянной столешницей и современным компьютером. Здесь Лена проводила часть виртуального времени, анализируя данные, составляя отчёты, участвуя в дискуссиях с коллегами-NPC.

Коллеги – тщательно сконструированные неигровые персонажи с проработанными биографиями и характерами – создавали иллюзию исследовательского сообщества. Профессор Штольц – седовласый немец с аккуратной бородкой, специалист по информационным системам. Доктор Чен – молодая женщина с острым умом и склонностью к неожиданным научным гипотезам. Аспирантка Соня – застенчивая и старательная, всегда готовая помочь. И другие – фоновые персонажи, создающие атмосферу рабочего пространства.

Во главе института стояла фигура с неясными границами – Архитектор, бессменный директор, чьё имя никогда не упоминалось, будто не человек, а воплощённый принцип организации. Кабинет его располагался на последнем этаже, в окнах которого никогда не закрывались жалюзи. В любое время суток там царил ровный свет, независимо от погоды за стеклом. Архитектор появлялся на общих собраниях редко, но каждый раз его присутствие отзывалось едва уловимой дрожью пространства: даже самые сложные симуляции начинали работать быстрее, а коды компилироваться с первого раза, словно система старалась предугадать желания.

Говорили, что Архитектор – не столько отдельная личность, сколько живое эхо, вобравшее сущности каждого бывшего директора, записанных и спроецированных в идеальную сущность. Манеры одновременно безукоризненно вежливые и совершенно невыразительные, лицо настолько обобщённое, что ни один сотрудник не мог вспомнить его черт. Тем не менее, каждый знал: Архитектор следит, анализирует, оценивает не только результаты работы, но и мотивы, колебания поведения, оттенки разговоров в кафетерии. Электронные письма отличались кристальной ясностью формулировок и всегда заканчивались нейтральной, но настойчивой просьбой быть точнее, глубже, понятливей.

Он не вмешивался в текущие задачи – напротив, ценил самостоятельность и требовал предельной внутренней дисциплины. Однажды Лена услышала, как в коридоре аспирантка Соня полушёпотом сказала: «Он как гравитация: ведёшь себя неправильно – сразу чувствуешь дополнительный вес». Другие сотрудники относились с уважением, часто переходящим в суеверный страх: ходили легенды о тех, кто не выдержал ритма и был деликатно, без следа удалён из системы – их профили исчезали из базы данных, словно никогда не существовали.

Сам институт построен по принципу прозрачности и иерархической строгости: каждый отдел подчинялся старшему, сохраняя право на внутреннюю автономию. Дощатые полы, высокие потолки, стеклянные перегородки между рабочими пространствами – всё создано для максимального проникновения света и обмена идеями. Периодически Архитектор устраивал «брейншторм» – коллективные обсуждения текущих проектов, где мысли фиксировались в протоколе, а лучшие тут же отправлялись в экспериментальную разработку.

В этой спроектированной среде Лена чувствовала себя комфортно. Аналитический склад ума, любовь к порядку и системности, интерес к пограничным областям знания – всё находило применение. Утром приветствовала коллег лёгкими кивками и сдержанными улыбками, обсуждала рабочие вопросы, участвовала в коротких совещаниях, затем погружалась в исследования, часами не отрываясь от компьютера.

Именно в Институте виртуальных исследований появился Данила Ворошилов – новый NPC, созданный системой HomoPlay для поддержания динамики виртуального мира. Кандидат наук, специалист по когнитивным алгоритмам, недавно переехавший из другого города – так гласила автоматически сгенерированная биография. Высокий, с тёмными волосами, собранными в короткий хвост, цепким взглядом серых глаз и сдержанной манерой общения.

Роман заметил появление нового персонажа не сразу. Институт населяли десятки персонажей, и новое лицо поначалу не привлекло внимания. Но система HomoPlay, анализируя взаимодействия и оптимизируя виртуальный опыт, быстро интегрировала Данилу в сюжетные линии, связанные с Леной.

Сначала возникли профессиональные контакты. Совместный проект по исследованию эволюции искусственного интеллекта в замкнутых цифровых экосистемах. Случайные встречи в кафетерии, обсуждение научных статей. Короткие электронные письма с уточнениями по методологии. Ничего за рамками обычных рабочих отношений.

Постепенно взаимодействия участились, разговоры стали более личными. Выяснилось, что литературные вкусы совпадают – оба любили Борхеса и Кортасара, философскую прозу и поэзию Серебряного века. Обнаружились и другие точки соприкосновения – интерес к старым фильмам, предпочтение классической музыки, любовь к долгим прогулкам в дождь.

Система HomoPlay, анализируя совпадения и реакции Лены, тонко корректировала личность Данилы, делая его подходящим, интересным для неё. Стандартная функция игрового движка – создание идеального романтического партнёра для персонажа пользователя. Функция, обращающаяся против создателя.

Роман наблюдал за развитием отношений с растущей тревогой. Не вмешивался напрямую, позволяя алгоритмам работать, но каждый новый виток сближения отзывался острым, почти физическим дискомфортом. Когда Данила пригласил Лену на чашку кофе после работы, и она согласилась, создатель ощутил холодную тяжесть в животе. Когда разговор в кафе затянулся до вечера, а Лена смеялась над шутками Данилы искренне, с теплотой, появляющейся лишь в присутствии близкого человека, тяжесть превратилась в острую боль.

Дни складывались в недели, и с каждой встречей, разговором пара становилась ближе. Теперь вместе обедали в институтском кафетерии, выходили на перерывы в парк, обменивались книгами с короткими рукописными заметками на полях. Однажды, когда начался дождь, Данила накрыл плечи Лены своим пиджаком – и она не отстранилась, а лишь благодарно улыбнулась, глядя на него с тихой радостью людей, нашедших взаимопонимание.

Дома, в комнате в Дармовецке, программист всё чаще замечал, что пальцы сжимаются на мыши до белых костяшек, а челюсти стиснуты так, что начинают ныть виски. Он мог в любой момент вмешаться – удалить Данилу из сценария, переписать характер, сделать менее привлекательным, даже внести в отношения конфликт или недопонимание. Но что-то удерживало – может, гордость создателя, видящего совершенную работу алгоритмов, а может, странное чувство вины перед Леной, обретшей в этих отношениях нечто важное.

Переломный момент наступил вечером, когда пара работала допоздна, оставшись в пустом Институте. Алгоритм романтического взаимодействия, анализируя накопленную историю отношений, создал идеальные условия для сближения – полутёмный кабинет, золотистый свет настольной лампы, дождь за окном, ощущение изоляции от внешнего мира.

– Знаешь, – сказал Данила, глядя не на монитор компьютера, а на профиль Лены, освещённый тёплым светом, – иногда мне кажется, что мы знакомы гораздо дольше, чем на самом деле.

Лена повернулась, и в глазах, созданных с такой тщательностью, промелькнуло новое – неуверенность, смешанная с надеждой, тревога, переплетённая с ожиданием.

– Мне тоже так кажется, – ответила она тихо, почти шёпотом. – Будто я всегда знала, что встречу тебя.

В этот момент что-то оборвалось внутри создателя. Не просто ревность – горькое, жгучее осознание потери. Он создал Лену для себя, вложил частицу души, мечтаний, представлений об идеальном. И теперь творение, отражение, тайна, уходила к другому – к набору алгоритмов, к случайно сгенерированному NPC без настоящего сознания.

Когда Данила медленно наклонился к Лене, и она, запрокинув голову, потянулась навстречу, что-то окончательно сломалось. Резким движением Роман активировал консоль администратора – панель с командами, недоступную обычным пользователям. Пальцы забегали по клавиатуре, вводя последовательность команд.

Найти Данилу в системе. Отправить подальше, в Северный городок на краю карты. Выполнить принудительное перемещение – немедленно, без права обжалования. Стереть из её жизни, как ненужный файл.

Строки кода мелькали на чёрном фоне консоли, превращая сложные эмоциональные переживания в сухие, бесстрастные команды. В виртуальном мире эти команды материализовались в форме неожиданного звонка на телефон Данилы – звонка из Северного городка, небольшого поселения на краю карты, с сообщением о тяжёлой болезни матери, требующей немедленного присутствия. Чрезвычайная ситуация без выбора.

На следующий день Данила исчез из Института, оставив лишь короткую записку с извинениями и обещанием вернуться, когда позволят обстоятельства. Но Роман знал – этого не произойдет. Северный городок был виртуальным эквивалентом чёрной дыры – локацией для удаления ненужных персонажей из активных сюжетных линий.

Лена горевала. Не драматично, не с рыданиями и истериками, а с тихой грустью людей, привыкших переживать потери в одиночестве. Чаще обычного сидела у окна, глядя на дождь, меньше улыбалась, иногда начинала читать книгу и вдруг замирала, уставившись в одну точку на странице. В Институте погружалась в работу с особенной интенсивностью, словно пытаясь заполнить пустоту после ухода Данилы.

Но время, даже виртуальное, лечит. Алгоритмы HomoPlay, оптимизированные для создания позитивного пользовательского опыта, постепенно сглаживали острые углы эмоциональной травмы. Грусть становилась менее заметной, улыбка – более частой, интерес к жизни – явным. Образ Данилы в памяти становился блёклым, уступая место новым впечатлениям, взаимодействиям, мыслям.

Роман наблюдал за процессом исцеления с облегчением, смешанным с виной. Понимал, что вмешался в естественное развитие событий, лишил Лену чего-то важного. Но не мог отделаться от ощущения правильности поступка – как создатель, как автор, он имел право направлять сюжет в нужное русло. Ведь HomoPlay был его миром, вселенной с законами, установленными им.

Через несколько недель после исчезновения Данилы Лена, казалось, вернулась к прежнему состоянию. Снова часами читала в саду, обсуждала научные теории с коллегами, бродила по парку с задумчивой улыбкой. А Роман мог наблюдать за ней без ревности, без болезненного напряжения в груди, без желания вмешаться.

Но что-то неуловимо изменилось. Иногда, глядя на Лену через экран, творец ловил во взгляде новое – отстранённость, едва заметную тень, словно часть сознания ускользала куда-то, оставаясь недоступной даже для создателя. Сбой в алгоритме, непредвиденный побочный эффект эмоциональной травмы? Или нечто большее – первые признаки подлинного самосознания, рождающегося в цифровой душе, след настоящей памяти о настоящей потере?

Роман не знал ответа. Но иногда, когда Лена замирала у окна, глядя на дождь, серебряный кулон на стене комнаты тускло вспыхивал, словно отвечая на безмолвный вопрос, заданный не человеком, а цифровым созданием, осознающим границы своего мира.

Глава 5

Когда Артем исчез, Ильга вспомнила о забытом проекте Романа из Дармовецка. Девушка стояла перед ним на экране, потом медленно сняла одежду, оставшись с решимостью во взгляде, пока на губах появилось подобие улыбки.

– Ну что, мальчик, поиграем, – коротко сказала она и в следующий момент, с белыми плечами, пропала из своей комнаты, исчезнув при телепортации. Сразу после этого возникла в центре комнаты Романа – босые ноги коснулись холодного пола, воздух еще колебался от перемещения.

Ильга замерла, давая глазам привыкнуть к темноте. Комната проступала, показывая детали, недопустимые в ее башне: облупившаяся краска на стенах, порванные обои, старый ковёр с протёртыми участками. Девять квадратных метров вместили узкую кровать, письменный стол с компьютером, шкаф с перекошенной дверцей. На подоконнике рос одинокий кактус в пластиковом горшке – единственное растение, кроме спящего юноши. Все напоминало музейную экспозицию прошлой эпохи, показывающую быт людей начала двадцать первого века.

Рядом с монитором, на тонком гвозде в стене, висел её кулон – точная копия того, что сейчас лежал в кармане одежды, оставленной в башне. Ильга слегка улыбнулась: круг, знак бесконечности, соединение миров, которым не следовало пересекаться.

Лунный свет через неплотно задёрнутые шторы выделял лицо спящего. Роман – имя она знала так же хорошо, как своё. Его присутствие в системе давно интересовало Ильгу: необычный код, сложные алгоритмы, слишком продвинутые для обычного программиста из маленького города. Девушка изучала проекты, анализировала строки, искала ключ к пониманию этого явления.

Сейчас, наблюдая за спящим человеком, она видела то, что не улавливал компьютерный анализ. Морщинка между бровями сохранялась даже во сне, словно беспокойство стало частью его жизни. Пальцы с мозолями от клавиатуры подрагивали, будто продолжая писать код в сновидениях. Дыхание – неровное, прерывистое, непохожее на чёткие вдохи Артёма.

Ильга подошла ближе. Воздух пах иначе, чем в башне – здесь смешивались запахи пыли, старой мебели, дешёвого шампуня, пота и что-то неуловимое, принадлежащее только этому человеку. Не чистота, не фильтрованная стерильность – подлинность, от которой становилось трудно дышать.

Девушка села на край кровати, ощущая непривычную мягкость матраса под собой. В её мире поверхности выверяли до миллиметра, создавая идеальную опору для тела. Здесь пружины скрипнули, прогибаясь, матрас оказался продавленным в центре, простыня – застиранной до бледности, но с ароматом порошка.

Роман шевельнулся, не просыпаясь. Губы дрогнули, будто произнося чьё-то имя. Ильга наклонилась, рассматривая лицо с вниманием, обычно направленным на сложные вычисления. В чертах не было симметрии Артёма, не было продуманной привлекательности. Неровные брови, крупный для худого лица нос, угловатый подбородок с едва заметной щетиной после вечернего бритья. И всё же что-то привлекало – настоящесть, не поддающаяся алгоритмам.

Девушка протянула руку и коснулась щеки пальцами. Прикосновение, лёгкое, но достаточное, чтобы ощутить текстуру кожи, тепло тела. Она привыкла к прохладной гладкости Артёма, к идеально выбритому лицу. Здесь – шероховатость, тепло, непредсказуемое и настоящее.