– Порядочно.
– А работали кем раньше?
– В армии служил.
– А потом?
– Потом – ничего. Уволился и уехал сюда.
Она кивнула, не стала расспрашивать дальше. За это я был благодарен.
– Вот здесь будете жить.
Остановились у небольшого дома – длинный барак, разделённый на несколько секций. Надежда открыла одну из дверей, щёлкнула выключателем.
Комната маленькая, метров десять. Кровать с железной спинкой, тумбочка, стол, стул. Голые стены, одинокая лампочка под потолком. Чисто, но казённо – как в госпитале.
– Постельное бельё в шкафу, вон там. Вода – в баке во дворе, за углом направо. Туалет там же, чуть дальше. Если что-то понадобится – спрашивайте, люди тут в основном нормальные, помогут.
– Спасибо.
Она задержалась в дверях, посмотрела на меня – внимательно, оценивающе.
– Вы правда пить не будете?
– Правда. А что?
– Просто последний тракторист, который сюда приезжал, продержался три недели. Потом ушёл в запой и чуть трактор не угробил. Лазарев его выгнал на следующий день.
– Я не запойный.
– Посмотрим.
Она ушла, и я остался один.
Закрыл дверь. Бросил рюкзак на кровать. Сел рядом.
Тишина – плотная, почти осязаемая. Ни гудения города, ни шума машин, ни музыки за стеной. Только где-то далеко брехала собака, да сверчки стрекотали за окном.
Достал из рюкзака бархатную коробочку. Открыл.
Медаль «За отвагу». Золотистый металл, красная колодка с белыми полосками.
Когда-то я гордился этой штукой. Когда-то она что-то значила – подвиг, честь, всё то, что вбивали в голову на присяге.
Сейчас – просто кусок металла. Напоминание о человеке, которого больше нет. О человеке, который умел не только воевать, но и жить. У которого была семья, была цель, был смысл.
Закрыл коробочку, убрал обратно в рюкзак.
Лёг на кровать, не раздеваясь. Пружины скрипнули под весом.
Никто здесь меня не знает. Никто не знает про Диану, про кредит, про развод, про то, как я просыпаюсь в три часа ночи с криком в горле. Здесь я просто Молчанов, новый тракторист. Чужак из города.
Чистый лист.
Можно попробовать начать сначала. Или хотя бы сделать вид, что начинаешь. Хотя бы ненадолго почувствовать себя нормальным.
Закрыл глаза.
Впервые за долгое время – без водки, без снотворного – провалился в сон. Тяжёлый, без сновидений. Как в яму.
Глава 2. Новая жизнь, старые тени
Рёв мотора ворвался в сон, и я рванулся с кровати, ударившись локтем о железную спинку.
Секунду лежал, хватая ртом воздух, не понимая, где нахожусь. В голове ещё метались обрывки – грохот, вспышки, чей-то крик «Ложись!» – а тело уже искало укрытие, автоматически, как учили.
Потом дошло: это не обстрел. Это трактор. За окном – не горящий БТР, а обычное деревенское утро.
Сел на кровати, потёр лицо ладонями. Руки мелко тряслись. Футболка прилипла к спине от пота, хотя в комнате было прохладно.
Хорошее начало первого рабочего дня, Молчанов. Отличное просто.
На часах – половина пятого. За окном ещё темно, но во дворе уже движение: голоса, звяканье железа, тот самый трактор, который меня разбудил, – надрывно тарахтит где-то у гаража.
Оделся быстро, по-армейски. Джинсы, футболка, куртка. Умылся ледяной водой из бака – сон как рукой сняло, вместе с остатками кошмара.
У мехдвора уже собрались люди. Трое мужиков в спецовках стояли возле старого трактора Т-40, из-под капота которого валил пар. Четвёртый – усатый, коренастый, лет пятидесяти – копался в моторе, подсвечивая себе фонариком.
Подошёл ближе.
– Доброе утро.
Усатый выпрямился, вытер руки о тряпку, оглядел меня с головы до ног.
– Ты новенький? Иван, что ли?
– Игорь. Молчанов.
– А, точно, перепутал. Лазарев говорил – Иванов. Ну, Игорь так Игорь. Я Пётр Семёнович, можно просто Пётр. Механик здешний, и бригадир заодно. Будешь в моей бригаде, так что давай сразу на «ты», тут не церемонятся.
Пожал ему руку – ладонь твёрдая, в мозолях, хватка уверенная.
– Это кто? – один из трактористов, молодой парень с сонным лицом, кивнул в мою сторону.
– Новый тракторист. Вместо Федьки, которого выгнали.
– А, понятно. Ну, здорово.
Остальные буркнули что-то похожее на приветствие и отвернулись. Не враждебно, просто – не до разговоров в такую рань.
– Значит так, Игорь, – Пётр хлопнул меня по плечу. – Вон твоя машина стоит, «Беларус», восемьдесят второго года рождения. Старичок, конечно, но если с ним по-человечески – он тебе ещё послужит. Пойдём, покажу.
Мы отошли к краю площадки, где стоял трактор – приземистый, выкрашенный в облупившуюся синюю краску, с помятым крылом и треснутым зеркалом.
– Вот он, красавец. Не смотри, что страшный, – движок у него хороший, я сам перебирал два года назад. Только есть нюансы…
Он открыл капот, и я сразу увидел, о чём речь: под блоком цилиндров расплывалось тёмное пятно, и на земле уже образовалась небольшая лужица.
– Масло течёт?
– Ага, прокладка, похоже. Предыдущий водила её добил окончательно, газовал как ненормальный, вот и результат. Я всё никак руки не доходили…
– Инструмент есть?
Пётр поднял бровь.
– Шаришь, что ли?
– Немного. В армии на технике работал, не на такой, конечно, но принцип похожий.
– Ну-ка, ну-ка… – он отступил в сторону, освобождая место. – Вон там ящик с ключами, прокладки в сарае, на верхней полке. Посмотрим, что за специалист нам достался.
Следующий час я провозился с мотором. Снял поддон, заменил прокладку – она и правда была убита в хлам, удивительно, что масло вообще держалось. Попутно подтянул пару болтов, которые болтались, как молочные зубы, и прочистил фильтр, забитый какой-то дрянью.
Работа – это хорошо. Работа – это когда руки заняты и голова не лезет куда не надо.
Когда закончил, Пётр присвистнул.
– Слушай, а ты правда шаришь. Я думал, ты так, понтанулся, а ты реально сделал. Откуда такие навыки?
– Служил. На грузовиках, на бронетехнике. Там если сломался посреди степи – никто за тебя чинить не будет.
– Логично. Ну, Игорь, вижу, что не прогадали с тобой. Лазарев говорил – Дымов тебя рекомендовал, так?
– Так.
– Серёга – нормальный мужик. Если он за кого ручается – значит, человек стоящий. Ладно, давай заводи, посмотрим, как работает.
Трактор завёлся с третьей попытки – кашлянул, чихнул и затарахтел ровно, без перебоев. Масло больше не текло.
– Красота! – Пётр довольно потёр руки. – Ну что, готов к труду и обороне?
– Всегда готов.
– Тогда поехали, покажу, куда ехать. Сегодня пашем западное поле, под озимые готовим. До обеда успеем, если не филонить.
Первые часы в поле дались тяжело.
Трактор – не БТР, управление совсем другое, и поначалу я дёргался, путал передачи, заглох пару раз на развороте. Пётр ехал впереди на своём Т-40, время от времени оглядывался и показывал жестами – мол, нормально, продолжай.
Но постепенно руки вспомнили, как работать с рычагами, ноги нашли педали, и дело пошло. К десяти утра я уже вёл борозду ровно, почти не отклоняясь от линии.
Монотонная работа. Туда-сюда, туда-сюда. Земля переворачивается пластами, чёрная, жирная, пахнет влагой и чем-то древним. Мотор гудит, рычаги вибрируют под ладонями. Голова пустая – ни мыслей, ни воспоминаний. Только движение вперёд.
Хорошо.
В перерыве остановился у колонки долить солярки. Заглушил мотор, вылез размять ноги.
За изгородью виднелся коровник – длинное здание с облупившейся побелкой. Оттуда как раз выходила группа женщин, гоня перед собой стадо. Коровы мычали, толкались, одна упрямо лезла не в ту сторону.
Впереди шла Надежда – я узнал её по платку и прямой спине. Она догнала упрямую корову, положила руку ей на шею и что-то сказала, негромко, спокойно. Корова замерла, будто прислушиваясь, а потом послушно повернула куда надо.
Сила и ласка одновременно. Интересное сочетание.
Надежда подняла голову, заметила меня у колонки. Кивнула – коротко, без улыбки. Я кивнул в ответ и отвернулся, будто очень занят доливкой топлива.
Вечером вернулся в свою комнатушку, едва волоча ноги.
Тело гудело от усталости – приятной, честной, не такой, как после бессонных ночей в съёмной квартире. Мышцы болели, спина ныла, руки пахли соляркой и землёй.
Хотелось есть. Столовая уже закрылась – я опоздал минут на двадцать, пока ставил трактор и сдавал Петру какие-то бумажки.
Ладно, переживу. Где-то в рюкзаке должна была остаться пачка печенья.
Сел на крыльце, стянул сапоги. Ступни гудели. Надо бы портянки поменять, эти уже сопрели.
Шаги.
Поднял голову – по двору шла Надежда. В руках она несла что-то завёрнутое в полотенце и бутылку молока.
– Добрый вечер.
– Добрый.
Она остановилась у крыльца, протянула свёрток.
– Вот, занесла поужинать. Повариха сказала, что ты не успел в столовую, а на голодный желудок после такого дня – это неправильно.
Я взял – тяжёлое, тёплое. Развернул краешек: хлеб, ещё горячий, и кусок сала с прожилками мяса.
– Спасибо. Не стоило, я бы сам…
– Что бы ты сам? В магазин бы сходил? Он закрыт уже. А завтра тебе опять в пять вставать, не выспишься – толку от тебя не будет. Ешь давай.
