База «Красный Берег», Общество «Земля – Трисолярис», проект «Отвернувшиеся», программа «Лестница», Держатели Меча, проект Космических Убежищ…
Древние предания оставались так же ярки, как будто события произошли вчера; фигуры героев и святых продолжали сверкать среди созвездий. Но память об историях поблекла и не осталось никого, кто заметил бы, как они проносятся мимо. Занавес упал, актеры покинули сцену, публику разметало ветром и даже сам театр превратился в руины.
Как вдруг…
В безмерном мраке космоса, в позабытом закоулке далеко от всех звезд из пустоты восстал призрак.
Тусклый звездный свет очертил фигуру, отдаленно напоминающую существо, когда-то известное как «человек». Призрак знал, что на миллиарды световых лет вокруг нет ни единого создания, которое распознало бы человеческие контуры. Его мир и собратья по расе исчезли давным-давно, не оставив по себе следа. Эта раса, творец цивилизации, ставшей светочем галактики, завоевавшей миллиарды миров, сокрушившей бесчисленных врагов и сложившей величественные эпосы, канула в реку истории, которая в свою очередь влилась в океан – океан времени. А сейчас и этот океан почти высох.
Но в конце Вселенной, в момент, когда время собиралось прервать свое течение, восставший призрак упрямо желал продолжить историю, которая уже завершилась.
Паря в темноте, призрак вытянул руку – да, давайте называть это рукой – и растопырил пальцы. Маленькое серебристое пятнышко света зависло над его ладонью.
Призрак смотрел на пятнышко, словно погрузившись в воспоминания, и в глазах его отражались бессчетные звезды. Яркая светящаяся точка порхала то вверх, то вниз, будто светлячок, – такая маленькая, что могла в любой момент погаснуть, но в то же время вмещающая в себя все возможности, как сингулярность перед рождением Вселенной. Это была миниатюрная «червоточина», соединявшаяся с массивной черной дырой в сердце галактики и способная высвободить всю содержащуюся в звездной системе энергию.
Прошло время – никто не знает, сколько, потому что вокруг не было никого, кто бы взялся его измерять, – и призрак отдал приказ. Светящаяся точка трансформировалась в серебристую полоску, протянувшуюся в пространстве, словно бесконечная нить времени. В следующий момент нить развернулась в белую плоскость. А затем плоскость вздыбилась и обрела высоту – так появилось третье измерение. Но по сравнению с шириной и длиной высота была незначительна: призрак развернул гигантский лист бумаги и сейчас парил над ним.
Он взмахнул широко раскинутыми руками и полетел. От его движений поднялся легкий ветерок, и из ниоткуда материализовалась атмосфера. Лист бумаги под призраком пошел морщинками и рябью, словно на ветру. Гребни и впадины между волнами вскоре затвердели и стали горами, холмами, каньонами и равнинами.
А потом пришли огонь и вода. Все вокруг содрогнулось от мощных взрывов – это кислород и водород, возникшие из чистой энергии, запылали ярчайшим пламенем и разлились морем огня. Молекулы воды, порожденные реакцией, собрались в капли, сгустились в облака и туманы, а затем обрушились ливнем на новорожденную землю. Бесконечные струи дождя залили равнины, превращая их в обширные океаны.
Призрак пронесся над водами, словно огромная птица, и приземлился на пустом берегу. Простер ладони – одну к морю, другую к холмам – и одновременно поднял обе руки. Бронтобайты информации, хранимые внутри призрака, пробудились к жизни и, поглощая энергию из окружающего пространства, обрели форму; на суше и в воде зародилась жизнь, словно занесенная туда циклоном. Косяки рыб и стада китов выпрыгивали из волн, чтобы почтить своего создателя; из земли полезла трава, выросли деревья, звери и гады населили их; стаи птиц, маленьких и больших, полетели по небу. Шум и суета жизни наполняли этот новый мир по мере того, как материализовывались все новые организмы, росли леса, раскидывались степи, озера и пустыни.
Выполнив эти задачи, призрак тем не менее почувствовал, что чего-то не хватает, – чего-то важного. Он пытливо вглядывался в темное небо, пока не сообразил. Мановением пальца призрак очертил на темном бархате небосвода круг. Затем, отведя руку, щелкнул пальцами, и из них вылетела искра. Попав в круг, искра превратила его в огненный золотой шар. Снова засияло знакомое Солнце – или по крайней мере казавшееся знакомым. Лучи его, преломившись в атмосфере, залили светом весь мир: и лазурное небо, зеркально чистое и гладкое, и аквамариновое море, сверкающее и искрящееся.
Призрак понежился в новом свете, без которого жил так долго. Медленно поднял голову, чувствуя себя словно во хмелю.
«Похоже на Золотой век, тогда, очень давно…»
Солнечный свет озарял его кожу и волосы, дорисовывая образ типичного человеческого существа. Теперь стало ясно – или стало бы, если бы где-то поблизости оказался какой-нибудь наблюдатель, – что призрак больше не бестелесный дух, а человек, мужчина. Мужчина из стародавнего мира, который когда-то называли Землей.
А этот новый мир, в точности как мифическая Земля, манил его ощущением близкого знакомства.
Этот мир у края Вселенной был тенью той древней планеты, давно уже уничтоженной вместе с когда-то населявшими ее многочисленными человеческими цивилизациями.
Призрак знал, что по сравнению с некогда существовавшей великой Вселенной или даже по сравнению с реальной Землей этот искусственный мир был крохотным, ненастоящим и незначительным. Но он все равно сотворил его, чтобы космическая эпопея, уже завершившаяся, могла продолжиться еще немного. Пусть созданный им довесок и не станет подлинным продолжением, но разве это не радость – снова на короткое время погрузиться в этот виртуальный мир и погреться у тускнеющих углей поддельного Солнца, в то время как Вселенная неуклонно идет к своему концу?
– Это закат Вселенной, – прошептал он.
Часть I
Прошлое внутри времени
Эра Голубой планеты,
год 2-й, наша звезда, наш мир
Небо было мутно-серым. Знакомый послеобеденный дождик затянул озеро легкой моросью. Трава на берегу, волнуясь под легким ветерком, жадно пила сладкие капли. Игрушечный кораблик, сплетенный из травинок, покачивался на порожденной моросящим дождем ряби, все дальше и дальше уплывая от берега.
«Как будто он стремится к краю мира…»
Юнь Тяньмин сидел на берегу и бездумно швырял в озеро камешки, наблюдая, как расходящиеся круги набегают друг на друга. Рядом сидела женщина и смотрела на него, не говоря ни слова. Ветерок играл ее длинными волосами, чьи кончики гладили его щеку. Эта ласка пробуждала в нем желание.
На одно мгновение Тяньмину примерещилось, будто он находится в другом месте и другом времени – на студенческом пикнике в пригороде Пекина, в том счастливом дне, который провел рядом с Чэн Синь. Но лимонно-желтая вода, голубая трава и разноцветная галька на берегу напоминали, что сейчас другая эра и здесь другой мир – планета в трехстах световых годах от Земли и почти на семьсот лет позже.
И женщина тоже другая.
«Косой дождик, мягкий ветерок, ни к чему возвращаться домой»[2 - Строка из поэмы о рыбаке, удящем рыбу под дождем, принадлежит Чжан Чжихэ, поэту династии Тан. (Прим. Кена Лю.)].
Тяньмин не знал, почему вдруг вспомнил строчку из традиционного китайского стихотворения, которое родители, одержимые идеей дать сыну классическое образование, заставили его выучить наизусть. Возвращение домой невозможно было даже вообразить – больше не существовало дома, куда он мог бы вернуться. Оставалось терпеть холодные ветры и дожди на этой чужой планете.
«Вот же дурак! – ругал себя Тяньмин. – С чего это ты вообразил, что тебе предоставится второй шанс? Что будешь сидеть у озера со своей любимой Чэн Синь и пускать игрушечные кораблики? Проснись!» Сама мысль о воссоединении с женщиной своей мечты через семь веков была абсурдом. Сам факт, что он сейчас сидит рядом с женщиной своей расы, уже был невероятным чудом.
Но еще большее чудо однажды ускользнуло между его пальцев. После разлуки длиной в семьсот лет Тяньмин мог бы увидеться с любимой, если бы прибыл на эту планету на несколько часов, да нет – на несколько минут раньше! Тогда он провел бы остаток жизни на берегу этого озера с женщиной, которую любил семь столетий, и никогда не расстался бы с ней. Но с другой стороны, женщина, которая сейчас сидит с ним рядом, была бы тогда всего лишь лучшей подругой его жены и женой другого мужчины.
Впрочем, Чэн Синь находилась сейчас совсем недалеко, всего в нескольких сотнях километров отсюда. Ясными ночами он видел ее корабль – тот медленно облетал планету. И тем не менее, хотя он и мог восхищаться ею издалека, Чэн Синь оставалась навеки недосягаема.
Когда-то давно он подарил ей звезду. Но сейчас из-за неожиданного разрыва «линии смерти» она навсегда лишилась возможности приземлиться на поверхность планеты. Теперь Чэн Синь стала его звездой.
Тяньмин поморщился и привычно глянул в небо. Идет дождь, ничего не видно. Но он знал, что она там, за облаками, возможно, в этот самый момент даже проплывает над его головой…
Тяньмин опустил глаза и обнаружил, что взгляд спутницы по-прежнему устремлен на него. Он сделал вид, что не замечает. Две руки, словно лозы, обвились вокруг его шеи. Он уже приготовился насладиться этим моментом близости, когда обладательница рук заговорила. Она задала вопрос, который задают влюбленные всех эпох и галактик, рас и полов:
– Кого ты любишь больше – меня или ее?
– Конечно тебя!
– Но как именно? – не отступала ? АА. – Можно конкретнее? Я думала, что Чэн Синь… – Но он закрыл ей рот поцелуем. Тяньмин не раз попадал в неловкие ситуации и вынес из них болезненный урок: в таких обстоятельствах не существует подходящих ответов, да и разговаривать вообще ни к чему.
? АА отдалась поцелую, а как только он завершился, не пыталась продолжить разговор. Она робко прикусила мочку уха Тяньмина. Мгновением позже, словно не удовлетворившись этим, она крепко укусила его за плечо.
Тяньмин вскрикнул и оттолкнул ее. Галлюцинации, давно похороненные в глубинах его памяти, прорвались наружу, грозя опрокинуть его сознание. Стало трудно дышать, а думать и вовсе не получалось. Он сжал ладонями раскалывающуюся от боли голову.
– Я же просто дурачилась! – Поначалу ? АА посчитала, что он переигрывает, но, взглянув на его побледневшее лицо, увидев, как дрожь прошла по его телу, поняла: он в ужасе, возможно даже впал в помрачение. Она уже бывала свидетелем таких припадков, случавшихся с ним время от времени.
– Тяньмин, что с тобой? – с тревогой спросила АА.
Он смотрел на нее перепуганными, растерянными глазами, тяжело дыша. После долгого молчания он выговорил:
– Ты… ты настоящая?
– Что ты такое говоришь? – АА перепугалась. Она приблизилась к нему, раскрыв объятия, но Тяньмин отстранился и уставился на нее с подозрением. Все его тело съежилось, как бы уходя в защиту. Он повторил вопрос:
– Ты реальный человек или галлюцинация? Может, весь этот мир – только игра моего воображения?
АА осознала серьезность ситуации. Глубоко вздохнув, она медленно заговорила:
– Я настоящая. Тяньмин, взгляни на меня. Я здесь, рядом с тобой. Каждый сантиметр моей кожи, каждый волосок на моей голове – все реально. Планета, на которой мы живем, абсолютно реальна. Это… это наш мир!
– Наш… мир? – переспросил Тяньмин.
– Да! Помнишь день, когда мы стояли здесь и ждали Чэн Синь и Гуань Ифаня? Мы видели, как их корабль заходит на орбиту вокруг Голубой. Ты смеялся как ребенок, держал меня за руку и предвкушал ее удивление, когда ты поведешь ее в эту удивительную миниатюрную вселенную, в которой даже ты не бывал. А потом вдруг «линия смерти» расширилась, небо потемнело, не стало ни солнца, ни звезд. Поняв, что произошло, ты просто застыл, как зомби, – не плакал, не кричал… Я не понимала, насколько сильно ты любил ее, пока не увидела всей глубины твоего отчаяния.
– Я помню, – пробормотал Тяньмин, блуждая мыслями где-то далеко.
– Три дня и три ночи ты не пил, не ел и практически не спал. Я все твердила тебе, что они не умерли, что они просто живут в другой системе координат и, возможно, в один прекрасный день вы снова встретитесь, но ты, похоже, не слышал меня. И лишь на третью ночь ты заплакал. Сначала беззвучно, потом громко, навзрыд, а потом наконец ты закричал. А я… Я обняла тебя. И услышала, как ты прошептал: «Нас только двое на этой планете! Только двое!» Помнишь, что я сказала в ответ?
– Ты сказала: «Ты мой Адам, а я твоя Ева». – Тяньмин закрыл глаза, вспоминая.
– Не знаю, как я нашла слова. – ? АА закусила губу и покраснела. – Не важно… Так мы с тобой стали парой. Конечно, отчаяние не отпускало нас, но по крайней мере в тот день мы забыли о нем и… Это было прекрасно! На следующий день ты сказал мне: «Отныне это наш мир». Разве ты не помнишь?
На лице Тяньмина появилась улыбка, чего он, возможно, даже не осознавал.
– Конечно помню.
– Так как все это может быть нереальным? – спросила АА.
Ободряюще улыбнувшись, она придвинулась к нему. На этот раз он не отшатнулся. АА взяла его руки и обвила ими себя, приникла ухом к груди Тяньмина, чтобы услышать биение его сердца. Все еще растерянный, Тяньмин смотрел куда-то вдаль, позволяя ей обнимать себя. АА покрыла его лицо нежными поцелуями, и он постепенно, нерешительно обнял ее в ответ. Его взгляд потеплел, и он ответил ей на поцелуй, а она отозвалась с еще бо?льшим пылом…
Тяньмин получил самое что ни на есть примитивное и доподлинное доказательство реальности Вселенной.
* * *
Дождь прекратился некоторое время назад, и голубая трава заколыхалась на вечернем ветерке. Закатный свет пробился сквозь облака и обвел лазурные холмы золотой каймой.
То, что случилось дальше, на Земле было бы невообразимо: голубые деревья и кусты пробудились к жизни. Они потянулись, просыпаясь, повернули сотни тысяч листьев к теплу закатного солнца и стали вбирать в себя каждую крупицу энергии. Некоторые ветки, желая получить больше света, толкали и отпихивали друг друга, наполняя воздух шелестом. Из озера взмыли четырехкрылые насекомые-амфибии, похожие на земных стрекоз, и затанцевали, всасывая питательные вещества, выделяемые голубой травой, тоненько застрекотали, привлекая пару. Насекомые противоположного пола ответили собственной песней, а затем пары закружились над озером в сложном брачном танце – священном ритуале, служащем продолжению и приумножению жизни… Все эти звуки слились в единую композицию, уникальную кантату жизни на Голубой планете.
В сердце этого нового черного домена жизнь, казалось, текла как раньше, если не считать вторжения двух скитальцев из дальнего далека. В этом мире они соединились, и здесь они останутся навсегда. Но для планеты, насчитывающей уже миллиарды лет и впереди у которой были еще многие миллиарды, чужаки были ничем – они исчезнут в мгновение ока, не оставив следа, словно пробежавшая по озеру рябь.
Глядя на садящееся солнце, Юнь Тяньмин тихо сказал:
– Я уже думал об этом мире как о сне. АА, прости, что я так вел себя. Даже сейчас я не совсем уверен, что проснулся. Не могу различить, где сон начинается, а где заканчивается. Такое впечатление, что… что все это не имеет конца.
– Не имеет конца? – удивилась АА. – О чем ты?
– Сколько тебе сейчас лет? – спросил Тяньмин.
– Не помню. По меньшей мере лет четыреста.
– А если исключить годы, проведенные в гибернации?
– Тогда двадцать… тридцать с чем-то? Нет, я в самом деле не помню, – ответила АА.
– По стандартам Эры Устрашения, ты все еще очень молода. А знаешь, сколько лет мне?
– Я бы сказала – чуть больше семисот. Но если не считать гибернацию, думаю, ты ненамного старше меня.
– Нет. Моему мозгу по меньшей мере несколько тысяч лет, может, даже десятков тысяч. – Глаза Тяньмина, когда он произносил это, казались очень старыми.
Недоумение ? АА становилось все сильнее. Но вместо того чтобы пуститься в расспросы, она обратилась в слух.
С гримасой боли Тяньмин принялся объяснять:
– Знаю, в это трудно поверить. В том-то и состоит разница между нами: я провел бо?льшую часть жизни во сне, – во сне, продлившемся десятки тысяч лет.
С первого года Эры Кризиса, с того момента, когда меня… нет, мой мозг заморозили, я начал видеть сны. Бесконечные сны – вот что заполняло мое время, пока я летел в космической бездне. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что по большей части это были ложные воспоминания, сфабрикованные моим мозгом позже, потому что при почти абсолютном нуле мозг не может генерировать сны… А потом, когда трисоляриане поймали меня, они ухватились за сновидения как за самое мощное оружие и применили его для того, чтобы стимулировать меня, изучать меня… использовать меня.
Голос Тяньмина был спокоен, как будто он описывал прогулку по берегу озера. Но АА поежилась. Она понимала – и подтверждение Тяньмина было ей не нужно, – что о большей части невообразимых мучений, боли и страхов он умалчивает.
? АА и Юнь Тяньмин прожили на Голубой уже год – столько прошло времени с момента расширения «линии смерти»[3 - Год на Голубой планете состоит примерно из 400 суток, а сутки длятся около двух третей земных суток. Таким образом, год на Голубой планете чуть короче земного.]. Они рассчитывали друг на друга, поддерживали друг друга. За это время с Тяньмином случилось несколько подобных припадков. Тяньмин никогда не объяснял, а его подруга не пыталась выведать у него их причины, хотя и подозревала – они кроются в том, что он пережил у трисоляриан.
АА считала Тяньмина величайшим шпионом в истории человечества. Без тела, будучи лишь изолированным мозгом, он сумел проникнуть в среду пришельцев и передал людям бесценную разведывательную информацию. Сознавая, что такой успех дается дорогой ценой, ценой кровавых, жестоких пыток, которым трисоляриане подвергли Тяньмина, она страстно желала узнать правду, переложить на свои плечи часть груза былых мучений, утешить его. Но она не решалась расспрашивать, бередить его раны. Иногда она даже задавалась вопросом, смогут ли хрупкие узы любви стянуть раны, оставшиеся после выпавших ему ужасных испытаний.
И вот сегодня, когда Тяньмин, кажется, созрел, чтобы облегчить душу, сердце АА наполнила горько-сладкая радость.
– Ничего не могу с собой поделать, все время вспоминаю те кошмары. – Тяньмин нервно поковырял ногой галечник. – Во многих из этих сфабрикованных трисолярианами снов я видел себя на том студенческом пикнике: сижу рядом с Чэн Синь, мы доверительно беседуем. А потом она притягивает меня к себе, целует, меня охватывают неописуемые восторг и счастье… и в этот момент она внезапно превращается в жуткое чудовище: кожа, покрытая чешуей, острые клыки между алых губ… Она смыкает челюсти у меня на горле и утаскивает в бездонное озеро, где я тону, объятый холодным страхом.
– Какой ужас! – вскрикнула АА.
– Ужас? – Тяньмин испустил смешок, больше похожий на всхлип. – Да я еще даже не дошел до настоящего ужаса. Многие страдают от кошмаров похлеще этого. Но мои сны чрезвычайно точны в мельчайших деталях. Я до сих пор со всей отчетливостью помню, как острые зубы вонзаются в мое тело и бездушные фасеточные глаза смотрят в мои… Ощущение агонии и удушья не отличить от реального. Но это еще не все. Кошмар на этом не заканчивался. Я не мог дышать в воде, но я и не просыпался, и не терял сознания, и уж конечно не мог умереть. Время останавливалось, а боль длилась и длилась.
Мое сознание мерцало. В одно мгновение я понимал, что галлюцинирую, в следующее забывал и снова безнадежно боролся с пожирающим меня монстром…
Голос Тяньмина стал более глухим, как будто он разговаривал во сне.
– В такие моменты я цеплялся за воспоминания об одном человеке. Словно Дантова Беатриче, она являлась мне среди облаков, окруженная ангелами, в венке из цветов на голове, одетая в огонь, как в платье. Это священное сияние пронизывало темную воду озера, даря мне надежду. Я говорил себе: «Чэн Синь – не чудовище, она богиня, которая принесет мне спасение. Она не предаст. Все это лишь проделки дьявола…» Но мир – не волшебная сказка. Моя богиня не придет и не спасет меня только потому, что я воззвал к ней. Мысли о Чэн Синь и тонкая ниточка надежды не давали мне облегчения. Вместо этого они разрывали мне сердце.
– Остановись, – сказала АА, ласково поглаживая его поросшую щетиной щеку. – Я понимаю. Забудь о кошмарах. Это только сны, и они остались в прошлом.
– Нет! Ты ничего не понимаешь! – Тяньмин оттолкнул ее руку и вскочил в возбуждении. – Это были совсем не сны! Разве не ясно? Трисоляриане стимулировали мои нейроны электрическими сигналами. Для меня все это происходило на самом деле – как сейчас, когда я вижу тебя, ощущаю тебя. На уровне нейронной активности никакой разницы нет. Они внедряли кошмары в мой мозг, делали их реальными, задействовав биологические механизмы, и защиты от этого у меня не было. Я не боролся с иллюзиями при помощи реальности – наоборот, я создавал иллюзии, чтобы побороть реальность! И выиграть в этой битве я не мог.
Какой прок был призывать Чэн Синь?! В ответ на мольбы мучители вызывали в моем сознании ее образ, давали надежду, что чудо свершилось, что спасение – вот оно, только протяни руку. А потом они опять превращали все в ад, в тысячу раз худший, чем тот, через который я только что прошел.
В одном из снов я прожил с Чэн Синь десять лет, у нас даже была чудесная маленькая дочка. Но эти десять лет радости и покоя оказались лишь прелюдией к кошмару. Великий голод поразил страну, и все мы были изнурены до того, что от нас оставались лишь кожа да кости. Мы умирали. И все же однажды Чэн Синь исхитрилась приготовить для меня жаркое. Я был озадачен: где она достала мясо? Немного поев, я вдруг увидел в углу кухни прядку волос и клочок кожи. Я был потрясен. И тут Чэн Синь выудила половником из горшка что-то круглое, мясистое… оно варилось так долго, что почти распадалось на части. Я узнал головку нашей дочери. Улыбаясь, Чэн Синь проговорила: «Очень вкусно, правда? Добавки хочешь?»
– А-а-ах! – АА схватила Тяньмина за руку, ее едва не стошнило. Она и представить себе не могла, как можно перенести такой кошмар и не сломаться.
Но Тяньмин продолжал рассказывать чуть ли не с ожесточением:
– Хуже всего то, что, хотя меня едва не выворачивало наизнанку, а моему ужасу и скорби не было предела, испытываемый мной голод, казалось, обладал собственной волей. Я ничего не мог поделать – набивал и набивал рот, ел свою дочурку, пока не наелся до отвала. Насытившись, мы с Чэн Синь предались любви, а после заснули прямо рядом с костями нашего ребенка.
Пробудившись, я обнаружил, что связан по рукам и ногам и не могу пошевелиться. Чэн Синь опустилась передо мной на колени и сообщила, что ради собственного выживания должна съесть меня. Я в ужасе смотрел, как она вгрызлась в мою руку, оторвала зубами кусок плоти, разжевала и проглотила. Она продолжала до тех пор, пока не счистила с моих костей все мясо…
АА больше не могла этого вынести.
